– Оооо, прямо в дырочку попал, давай так: я тебе приведу конструктора, вы с ним машину проектируете, отлаживаете и запускаете, а я беру на себя поиск места изготовления – это дело несложное, и весь геморрой с загрузкой станка работой. По рукам?
– По рукам. Это ж праздник какой-то, сиди, рисуй, не парься ни о чём.
– Ну а я тебе о чём.
Вскоре появился у нас сухощавый мужичок лет пятидесяти пяти по фамилии Рабинович, толковый конструктор. Обсуждали черты будущей машины поначалу вчетвером: Блинов, Птичницын, Рабинович и я. Со схемой что-то у нас не вырисовывалось, я отправил Блинова в Тулу, он полезней был там, надо было нарабатывать опыт. Птичницына перевёл под начало Рабиновича, всё же Саша был больше общемашиностроительным конструктором, сидели у меня за столом, мозговали с ним вдвоём. Рабинович нервничал от того, что не приходило решение, уединившись, корпел в сторонке. В один из дней я понял, что установка должна быть вертикальной, нарисовал схемку, позвал Сашу:
– Саш, погляди, как тебе? Смотри, установим оправку вертикально, при такой схеме «развяжем все узлы», загрузка-выгрузка простая, разгрузим подшипники – консольная нагрузка веса оправки уйдёт! Это, по сути, гидропресс, только со встроенной вращающейся болванкой в столе и с дырой в ползуне. А ролики давильные на ползуне разместим.
Саша схватил листок и, пробормотав: «Я поработаю с этой схемой», исчез за своим кульманом.
Через пару дней он подошёл ко мне с эскизом детально проработанной ротационной машины, я взглянул и поразился – как быстро он и точно прикинул пропорции будущего стола.
– Саш, ну ты красавец, как придумал всё толково.
– Да ты чего, это ж твоя идея.
Упс, а признаться, и забыл за два дня, что предложил крепить оправку вертикально, но главное было в другом – идея стала приобретать реальные очертания. Пригласили Рабиновича, он, увидев схему, обрадовался, как ребёнок:
– Ну что, приступаем к рабочему проектированию?
– Конечно, вы головняком – у вас больше опыта в проектировании подобных устройств, Саше отдавайте узлы, деталировки. Контроль тоже за вами.
Работа пошла, дальше нужно было только не мешать.
Рыжов предложил скататься с ним в командировку, я согласился, думал поискать там, на перспективу, какой-нибудь работы для отдела. Ничего толкового не нашёл, но с заводом ознакомился, подумал – когда нужда появится, сгоняю ещё разок, покопаюсь, может, чего и найдётся.
Жили мы в гостинице, на третьем или четвёртом этаже, окна нашего номера выходили на улочку, на которой, напротив гостиницы, прямо под нашими окнами располагался винный магазин.
Игорь Николаевич ходил по номеру, поглядывал в окно, узрев магазин, предложил:
– Алек Владимирович, а может, по чуть-чуть. Как думаешь?
Я подошёл к нему, глянул – вдоль стены дома тянулись метровые металлические ограждения, переходящие ближе ко входу в двухметровые. Внутри ограждения толпилась тонкая змейка очереди, человек в двадцать. Ещё человек пять стояло у двухметровой части ограждения, прямо напротив входа. Толкотни не было.
– Игорь Николаевич, до открытия десять минут осталось, давайте поглядим, если очередь быстро двинется, то схожу.
Тем временем очередь пополнялась, и довольно быстро, но самое интересное начало происходить за минуту до открытия магазина. Люди, стоящие у двухметровой части, вдруг дружно полезли на ограждение, забравшись, дождались открытия дверей и стали прыгать прямо на головы входящих. Те, не обращая никакого внимания, сгрудились у входа, у всех была одна цель – скорее попасть в магазин.
Мы оторопело поглядели друг на друга и пошли ставить чайник. Молодец Махал Сергеич, добился поставленной цели, в тот вечер двое уже не бухали.
Игорь Орлов – начальник отдела механообработки, Арнольд Карлович и я регулярно встречались, выпивали, трепались о том о сём, к компании нашей, как правило, присоединялись пара ГИПов из их отделов, иногда другие руководители институтские среднего звена. Наши встречи очень нервировали директора, ожидавшего, непонятно почему, подлянку от этих встреч.
Рыжов, как мой куратор, неоднократно говаривал мне:
– Что ты ходишь к ним на эти посиделки? Что там интересного находишь? О чём тебе говорить с ними?
– Находятся темы.
– Ну какие у тебя могут быть общие темы, например, с Радиком Мкртчаном?
– Ого, вы даже состав участников знаете. А с Радиком Людвиговичем у нас одна общая темка есть.
– Это какая же?
– Грузовик ищем большой, с тентом.
– На кой хрен он вам понадобился?
– Известно, на кой, на праздники подгоним к институту, все кульманы погрузим, бюст Ленина из парткома, сейф из кабинета директора. Доски от кульманов в столярную мастерскую уже договорились, пантографы и стойки на металлолом, бюст на дачу – тёща давно просит пугало сделать, а сейф вскроем, там, поди, Властимир заначку прячет от жены, вот и погуляем.
– Шуткуешь. Шуткуй, шуткуй.
Тем временем директору пришла блажь провести выборы самого себя в директора. Оно, конечно, не только его была инициатива, в феврале ЦК КПСС, Совмин СССР и профсоюзники, в смысле ВЦСПС, сообразили на троих, им-то было где взять, и, видать, после длительного запоя, издали постановление «О порядке избрания советов трудовых коллективов и проведения выборов руководителей предприятий».
Идея эта, на мой взгляд, абсолютно идиотская, идиотская прежде всего потому, что существовала и здравствовала компартия СССР, которая рулила всем подряд, так что о какой-то выборности можно было только помечтать.
Потом, я не понимаю смысла в выборах руководителей на производстве. По каким критериям слесарь или токарь будут выбирать руководителя? Эффективные руководители, за редким исключением, люди жёсткие, режут по живому. Такие вряд ли будут популярны, народ любит видеть в руководителях доброхотов, но они редко бывают эффективными руководителями.
Тем не менее идею выборности стали внедрять, шло это весьма неспешно, и вполне мог наш институтский лидер и отсидеться в кустах, но ему отчего-то приспичило.
Мы в своей тусовке завотдельской эту тему обсуждали, так, трепались легковесно, и как-то Арнольд сказал:
– Мужики, а давайте Алика двинем в директора. А чего? Глядите, из наших трёх отделов все проголосуют, мы поработаем с остальными отделами, да я гарантирую, что процентов шестьдесят-семьдесят за него проголосует.
Поскольку все были изрядно на взводе, кто-то поддержал эту идею, кто-то стал ржать, представляя, как закрутится директорат от такой новости. Я, пытаясь перекричать этот гвалт, заорал:
– Мужики, остыньте, да завтра директор всё будет знать, он мне всю жизнь отравит. Оставьте эти шутки, давайте о чём-то ещё поговорим.
Тут подключился Орлов:
– А какие шутки, возьмём и изберём.
– Да я не член партии, а директор – это номенклатура министерства, партком министерский не пропустит, о чём вы говорите.
Народ ржал:
– Гляди, гляди – не хочу, не пойду, не буду. А сам уже все варианты просчитал, партком министерства, номенклатура. Надо за него голосовать, а то он точно своими путями проберётся, а потом припомнит тем, кто был против.
Утром меня вызвал Шалыгин:
– Алек Владимирович, завтра утром в командировку поедете вместе со мной.
– А что за срочность? Куда едем, и надолго?
– На Лабинский завод штампов, как раз по твоему профилю, на полдня. Переговоры будем проводить с директором, остальное в поезде расскажу, сейчас некогда. Билеты уже у меня, встречаемся завтра на Казанском в восемь утра, давай, до завтра.
Утром следующего дня мы встретились на перроне Казанского вокзала, купе СВ, бутылка коньяка, выпили немного, как оказалось, в Лабинске предстоял серьёзный разговор.
– Юрий Иванович. А что за спешка?
– Тут такое дело, хотим на базе нашего института создать НПО (научно-производственное объединение), а для этого нужен завод. Сейчас проводим переговоры с директорами различных заводов, а Лабинский завод в числе приоритетных рассматриваем. Завод штампы производит, оснастку – это же самое нужное для нас производство. Тебе вообще по профилю, может быть, найдёшь чего добавить в разговоре.
– Вы б мне хотя бы за денёк сказали, я бы подготовился, но попробую вякнуть что-нибудь.
Когда допили коньяк, Шалыгин приступил к основной теме разговора, из-за которой, судя по всему, он и потащил меня с собой в Лабинск.
– Ну ты как к идее выборов относишься в институте, поддерживаешь?
– Юрий Иваныч, это ж постановление ЦК, Совмина и ВЦСПС, так что как я могу относиться иначе, как поддерживать и одобрять? Я как услышал, что у нас тоже выборы будут, заплакал, ей-богу, не вру. Так рыдал, что целым отделом еле меня отходили, вот и до сих пор слеза норовит скатиться. Мы, беспартейные, может, не всё понимаем, но сердцем всю правоту чуем, оттого и слезливые.
– Давай без цирка, значит, думаешь, что правильно мы это задумали? А вот что ты думаешь по процедуре голосования.
– А чего там думать? Бюллетень, урна, и на выход. Это-то у нас вроде обкатанная процедура.
– А мы вот обсуждаем – может быть, сделаем голосование открытым? Ты знаешь, по мне это закрытое голосование – что-то вроде анонимки.
Услышав это, я чуть не расхохотался – понял, что директор наш явно паникует, причём паникует изрядно, начав прощупывать заведующих отделами, да ещё используя для этого февральский указ Горбачёва об отмене приёма к рассмотрению анонимок. В неуклюжем исполнении Шалыгина это было забавно.
Встретила нас директорская «Волга», приехали мы рановато – у директора была планёрка, поэтому мы для начала погуляли по цехам.
Инструментальное производство такого масштаба я видел впервые. В организации производства штамповой оснастки на заводе была попытка совместить несовместимое. Каждый штамп ведь предназначен для изготовления какой-то конкретной детали, поэтому они не могут быть идентичными, но какие-то их элементы – штамповые плиты, колонки, втулки, метизы – вполне могут. Поэтому, разделив все штампы по габаритам на три группы, на заводе пытались как-то поженить индивидуальное и массовое производство. Что-то им удавалось, что-то нет, но, без сомнения, иметь в своём активе такое производство было весьма полезно.
Разговор с директором завода не получился, Шалыгин был крайне неубедителен, говорил о каких-то надбавках к зарплате – Александр Николаевич, рослый видный мужчина лет сорока-сорока пяти, директор завода, глядел на нас с равнодушным вниманием.
Я его понимал, оснастка всегда в дефиците, у него заказов на несколько лет вперёд, он, по сути, мало от кого зависит, и тут приезжают два столичных придурка и пытаются убедить его, что если он сам, по собственной воле, заберётся к ним в капкан, то его ждёт большое счастье и в перспективе даже ложка варенья, но это только в случае хорошего его поведения. Да директор завода на такой сладкой теме, как производство оснастки, вполне легально своё благосостояние в разы подымет, а тут его пытаются развести на фу-фу.
Уезжали мы несолоно хлебавши, директор завода обещал подумать, но было ясно, что это пустое обещание. Я вечером сел на московский поезд, Шалыгин покатил окучивать следующий завод.
Мама решила вдруг купить однокомнатную квартиру. Решила, конечно, не вдруг, а под нажимом моей сестры. Катька, видно, подумала – дочка-то подрастает, надо ей в перспективе квартирку спроворить. Может, как-то иначе, но нажала на маменьку – мама, тебе нужна квартира.
Я как-то тоже пытался поговорить с ней на эту тему, но мама сказала:
– Вот умру – всё вам достанется.
Все мои доводы, что, мол, тесновато живём, её не убеждали, всё её устраивало. Но то ли оттого, что дочь матери ближе, то ли потому, что напора в Катюхе, когда ей что-то нужно, как в танке ИС 1 времён Великой Отечественной войны, мама вдруг объявила:
– Сынуля, хочу квартиру себе однокомнатную купить, Катя уговорила, ты мне поможешь? У тебя деньги найдутся?
– Целиком на квартиру вряд ли, а так, конечно, найдутся.
– Ну что, ты, мне тысячи не хватает, найдёшь?
– Хоть сейчас. Идти в сберкассу?
– Сейчас не надо, я скажу когда.
Катя нашла кооперативчик, мы внесли тыщёнку, часть внесла мама, Катя что-то добавила, осталось ждать окончания строительства.
Пока дом достраивали, Катька потеряла бдительность и ослабила свою хватку – на жеребьёвку пайщиков, где тянули этажи, мама пошла одна. Придя туда, она безапелляционно заявила:
– Мне, как фронтовичке, положен второй этаж. Ни в какой вашей жеребьёвке я участвовать не собираюсь.
На это ей председатель кооператива:
– Извините, но все льготы, гарантированные государством, вам полагаются в государственном жилищном фонде, а это частная контора. Каждый заплатил свои деньги, и вряд ли кто согласится отдать то, что ему выпадет по жребию, в том случае, если его это устроит.
– Я буду жаловаться.
– Жалуйтесь куда хотите, приступаем к жеребьёвке.
В жеребьёвке маменька всё же поучаствовала и, что забавно, вытянула квартиру на втором этаже. Домой пришла абсолютно счастливая – уела-таки бездушных подлецов. Походила неделю в радостном состоянии, потом пошла в кооператив и отказалась от квартиры, забрала деньги и стала ещё счастливее; я усыхал, глядя на свою воинственную мамулю.
Поскольку супружница моя была в канцелярии своей серой мышкой – делопроизводителем, то путёвки на морские курорты полагались ей только в осенне-весенне-зимний период, впрочем, нас это мало печалило, поэтому, когда ей предложили в октябре путёвки в Архипо-Осиповку, мы, с дорогой душой, стали складывать чемоданы.
Утром следующего дня я заскочил к Лабазову:
– Властимир Петрович, не откажите в любезности заявленьице подмахнуть, супруге путёвки дали в хороший санаторий, грех отказываться.
Директор взял моё заявление с явным удивлением.
– А как же выборы? Они же как раз будут в середине октября.
Лабазов разглядывал моё заявление, я стал тревожится, вдруг у него в башке что-нибудь перемкнёт и мой отпуск обломится.
– Да выберут вас и в моё отсутствие, я своим установку дал, все за вас будут голосовать.
– А говорили…
– Что говорили?
– Да тут кто чего только не говорит, всех слушать… – Не закончив фразу, Властимир подписал заявление. – Езжай, отдыхай. Кого на хозяйстве оставляешь?
– Так у меня зам – член партии, этот не вильнёт.
– Видел я твоего зама. Почему у него ухо проколото? Он что, в нерабочее время серьги носит?
– Какое ухо? Я не колол, не был, не привлекался.
– Ты где его взял?
– Это не я. Я ж беспартейный и друзья у меня все такие, мыслей только об выпить рюмку водки, об дать кому-нибудь по лбу, и больше ни об чём. Ну если только о бабах. А это Игоря Николаевича креатура.
– Ну ладно, иди уже, отпускник. Скажу Игорю, чтобы присматривал за твоим партийным панком.
В Архипо-Осиповке мне тоже понравилось, бассейн, правда, был не такой роскошный, как в «Зорях России», но тоже хорошо.
Отдыхая, я размышлял о работе отдела и пришёл к мысли, что в его нынешнем виде он всегда будет малопродуктивным – особенно мне не нравилась работа технологов. Получив новые возможности, они просто по полдня сидели, ничего не делая, тратя время на пустые разговоры. У меня возник план о реорганизации отдела. Через несколько дней после приезда в Москву я пошёл к Лабазову и изложил ему свои мысли:
– Властимир Петрович, я тут на отдыхе поразмышлял над будущим нашего коллектива и думаю, что в идеале надо его преобразовать в группу отделов и технологическую лабораторию. Но пока у себя хочу создать полноценную лабораторию новых технологий, начав с ротационной вытяжки, группу технологов сократить втрое. Группу конструкторов развить, разбив на секторы штампов и нестандартного оборудования. Создать небольшой аналитический сектор из двух-трёх человек, который будет заниматься работой того типа, какую мы начали в Ковельсельмаше. Фактически всё это уже существует, надо это как-то формализовать. Это интересно?
Оказалось – совсем не интересно, главный аргумент директор изложил в начале беседы:
– А зачем мне тогда зам. главного инженера.
Об этом я, признаться, совсем не подумал.
– Ты вообще заканчивай мне с этой своей политикой, отдел раздул, скоро будет самым большим в институте. Иди делом занимайся.
– Каким конкретно?
– План давай. План будет выполнен?
– Будет, конечно, куда мы денемся.
– Вот иди и выполняй. А штатная численность твоего отдела тридцать человек, больше ни одного не допущу. Всё разговор окончен.
Я шёл в отдел, размышляя об итогах нашей беседы. Стало скучно и понятно, что развивать отдел, как видится, мне директор не даст. Ему это просто не нужно, а нужна ему группа отделов одной численности, одной производительности и без всяких выкрутасов. А всех заведующих он собирается держать на коротком поводке, чтобы не высовывались, не нервировали его своими идеями. Но это было как-то не по мне.
Но судьба, как известно, преподносит нам зачастую сюрпризы, которые резко меняют ход событий. Через пару дней, вечером, я сидел дома, писал заключение по отказу экспертизы ВНИИТПЭ на признание какой-то заявки на изобретение, прозвонил телефонный звонок, я снял трубку:
– Алё.
В трубке прозвучал знакомый голос, это был мой бывший начальник, заведующий кафедрой АМ 13 Бочаров.
– Добрый вечер, Алек Владимирович, это Бочаров.
– Узнал, Юрий Александрович, добрый.
– Алек Владимирович, не буду долго рассусоливать, я прошу вас вернуться на кафедру. Доцента сразу, с научной тематикой, решайте сами, чем вам интереснее заниматься.
Как я ждал эти слова два с половиной года назад!
– Очень неожиданное предложение, сложно ответить. Люди за мной – отдел, тридцать человек, я, как-никак, за них отвечаю, вот так принять решение сложно.
– Я в курсе ваших успехов, но всё же прошу вас подумать о моём предложении, всё же МВТУ, хоть мы теперь университет – МГТУ, это наш общий дом. Вы нужны кафедре.
От такого пафоса меня даже проняло – оказывается, что я где-то всё же нужен.
– Юрий Александрович, спасибо за предложение, но мне нужно поразмыслить, неделю, не меньше.
– Конечно, буду ждать вашего звонка.
По совести сказать, мне было это очень приятно услышать, но уходить из отдела на полпути было неправильно. С другой стороны, директор, похоже, не склонен позволить мне пройти эти полпути так, как я полагаю правильным. Поразмыслив неделю, я перезвонил Бочарову.
– Юрий Александрович, если вы не будете возражать, то я хотел бы поступить так: вы подписываете мне переходное письмо, а я беседую с директором и на основании нашего разговора принимаю окончательное решение, о котором сообщаю вам.
– Делайте, как вам удобней.
По изменившемуся тону я понял, что Бочарову не понравилось, что я его переводное письмо явно собираюсь использовать в какой-то своей игре, но он стерпел. Это был хороший знак. Я поехал в МВТУ, в смысле в МГТУ, взял письмо на увольнение переводом на должность старпера (старшего преподавателя), по приезде на работу написал заявление на увольнение и пошёл говорить с директором.
– Властимир Петрович, можно к вам, разговорчик есть.
– Заходи, чего там у тебя?
– Я всё же хотел, чтобы вы меня выслушали относительно мыслей моих по отделу, я ведь, по сути…
– Опять ты свою волынку начал, – не давая мне договорить, произнёс Лабазов, – да если бы меня Рыжов не уболтал, я бы тебе эту твою вытяжку-раскатку хрен разрешил делать. Не нужно никаких твоих идей – умеете штампы проектировать, вот и проектируйте. Всё, некогда мне с тобой больше беседовать, давай ступай работать.
– Хорошо, тогда у меня ещё одно маленькое дельце.
Я достал из папки переводное письмо и два экземпляра заявления об увольнении.
– Визу мне на втором экземпляре поставьте.
Директор взял мои бумаги и стал читать их, с выражением крайнего удивления глянул на меня, и прочитав, вдруг сказал:
– Да ты нами воспользовался.
Тут уже удивился я – не понял, что он имел в виду, но, ничего не отвечая, пожал плечами.
– Ну оставляй свои бумаги, будем думать.
– Это конечно, вы мне только визу поставьте на второй экземпляр.
– Ничего я тебе ставить не буду, ты что подумал, подал заявление, и привет? Уйдёшь, когда мы замену тебе найдём.
– Не так, Властимир Петрович. Уйду, если раньше не отпустите, но и не позже, чем через два месяца – закон есть закон. Кино такое есть итальянское, смотрели?
– Какое на х… кино, уйдёшь, когда я отпущу.
Директор перешёл на визг, не любил, когда ему перечили. Я взял, неподписанный, свой второй экземпляр заявления и пошёл к выходу:
– Через два месяца, Властимир Петрович.
Выйдя из кабинета директора, пошёл в отдел кадров, с начальником отдела кадров у нас были вполне приязненные отношения.
– Поставь мне визочку на дату.
– Так это к директору.
– У него своя бумажка, у меня своя.
– Кочевряжится?
– Не без того.
– А чего уходишь-то? Вроде бы я не слышал претензий по работе твоего отдела.
– Да дышать не даёт, всё должно быть только так, как он хочет. А я в своём отделе хочу полноценным хозяином быть, а в глаза ему заглядывать – слуга покорный.
– Ты молодец, можешь, а я его боюсь.
– А чего тебе бояться? Твоя виза только удостоверяет, что ты, как начальник отдела кадров, уведомлен о том, каким число было подано заявление. Это ж законное требование, насколько я понимаю? Опять же, ты секретарь парторганизации института, ты ж практически номенклатура министерства, давай чиркни в уголочке.
Зав. кадрами, превозмогая свой страх, расписался в уголочке заявление и вернул мне.
– Удачи тебе, жаль, что уходишь.
Минут через пять, после того как я поднялся к себе в отдел, примчался Рыжов.
– Алек Владимирович, ты что это выдумал?
– Это вы о чём?
– Петрович сказал, что увольняешься.
– Аааа, вы об этом. Есть такой момент.
– И с чего вдруг ты такое решение принял?
– Да допёк наш карликовый властелин мира, туда не ходи, то не делай. Напихал мне в отдел хрен знает кого и ещё меня же обвиняет, что я штаты раздуваю. Пусть ищет того, кто ему в рот глядеть будет, а я себе найду занятия поинтересней.
– Снова к себе на кафедру?
– Да, там воздух не такой спёртый.
– Давай так, ты неделю ещё подумай, а я попробую с директором поговорить, понять, что там между вами прошмыгнуло.
– Воля ваша.
Через неделю я позвонил Бочарову и сообщил, что принял его предложение и возвращаюсь в МГТУ.
Надо сказать, что если бы Лабазов не мешал мне развивать отдел так, как я это видел, я бы остался, все те начинания, которые произошли в отделе были мне очень интересны, и я хотел довести их да конца. Я так думал тогда, а на самом деле ничего бы я не успел, и не по своей вине, и даже не по вине Лабазова. Но тогда ни я, ни он, даже представить себе не могли, что совсем скоро, группа младореформаторов, ведомая вороватым алкоголиком, в клочья раздербанит большую часть промышленности огромной страны под предлогом её неэффективности, развалив, по ходу, и саму страну.
Судя по всему, старания Рыжова были приняты Властимиром в штыки, и он стал побуждать меня к каким-либо активным действиям в плане руководства. Признаться, я толком не понимал, чего он от меня хочет. Написать план работы будущему руководителю на год вперёд? Так ситуация изменялась каждый день, в стране возникали кооперативы, да что там в стране, в отделе Игоря Орлова мужики уже горбатились в рабочее время на какой-то кооператив и задумали создавать свой. Кроме этого, Игорь Николаевич взрывал мне мозг требованием назвать кандидатуру преемника. А я, по совести, сам не предполагал, кто может справиться. Первоначально предложил Сашу Птичницына, мужик очень толковый, главным инженером работал, кому, как не ему, оставить дело? Вдобавок у него был живой интерес ко всяким начинаниям, но чем-то не понравился он им, не сгодился. Кандидатуру Мишки Блинова тоже отвергли, по причине нудного, как выразился Рыжов, характера. Остался только Андрюха Семизоров, его и назначили. По характеру он вполне годился, неплохой конструктор, но дело наше кузнечное Мишка, пожалуй, получше знал. Вот бы из двоих одного слепить.
Мурыжили меня месяца полтора, и поняв, что пользы от этого нет ни им, ни мне, отпустили. Проставлялся я по случаю ухода в ресторане, не помню в каком, был практически весь отдел, распрощались с теплотой.
Шестнадцатого декабря восемьдесят восьмого года, как обычно, в девять часов утра, я появился в помещении той же секции, куда Владимир Григорьевич Кондратенко привёл меня четырнадцать лет и десять дней тому назад. Помещение и обстановка поменялись мало, а вот состав частично изменился. Сашка Тележников вернулся на десятку, появились новый завлаб – Володя Козырев, старший научный сотрудник Коля Бабин, инженеры Мария Лагашкина и Алексей Власов.
Кафедра наша за время моего отсутствия, не сходя с места, перекочевала на факультет РК (робототехника и комплексная автоматизация) и стала кафедрой РК 8. О новации этой Бочаров мне не сказал, но что уж тут, снявши голову по волосам не плачут. Очень приятно увидеть ставших мне близкими за те годы, что провёл на кафедре, Илью Кременского, Николая Ивановича Ляпунова, Аркадия Ивановича Легчилина и многих других. С Ильёй, впрочем, мы изредка встречались, находились поводы и возможности. Переговорив наскоро с теми, кого увидел, двинул на кафедру, на аудиенцию к Бочарову, он был на месте.
– Здравствуйте, Юрий Иванович, к вам можно?
– О, Алек Владимирович, уже появились. Отлично. Привыкаете?
– Да знаете, как будто и не уходил.
– Это хорошо, у меня к вам будет предложение. У нас на секции молодой инженер работает – Серёжа Евсюков, недавно защитился, познакомились уже?
– Нет пока, ещё не встретились.
– Неважно, встретитесь. Тему, по которой он защищался, сейчас будем внедрять на ЧТЗ (Чебоксарский тракторный завод), я хочу, чтобы вы стали руководителем этой темы. По сути проблемы, в компетенции Серёжи сомнений нет, но опыт общения с заводчанами у него маловат. Я думаю, что здесь нужен более опытный руководитель, Серёжа в курсе.
– Хорошо, пошёл искать Сергея.
– Приступайте к работе, по любым вопросам ко мне.
Я пошёл искать Евсюкова, размышляя, чего вдруг Бочаров решил сделать меня руководителем на теме, в которой всё уже решено. Пришёл к выводу, что он просто решил поощрить меня – подкинуть с барского стола конфетку. В поисках Сергея заглянул на дружественные десятку и шестёрку, как сейчас бы сказали, прорисоваться, встретил на шестёрке Сергея, но другого – Кузинова, отметили, как водится, возвращение. Так что встретились с Серёгой Евсюковым только на следующий день. Он детально ввёл меня в курс дела, рассказал, что диски, которые предполагается изготавливать по предлагаемой технологии, используются в качестве дисков трения тяжёлых промышленных тракторов в их тормозной системе. Трактора эти делают на Чебоксарском тракторном заводе, и применяемые диски, изготовляемые вырубкой из листового проката, во время эксплуатации быстро теряют свои свойства. Потеря свойств обусловлена неоднородным истиранием поверхности дисков, вследствие неоднородности – анизотропии, различием механических свойств листа-заготовки, возникающим при прокатке листа. Давно известном и хорошо изученном явлении.
Чтобы избежать этой самой анизотропии в диске, авторы новой технологии предложили нарезать из листа широкополосные ленты, резать на мерные куски, сворачивать их в кольца и сваривать по стыку. После чего за несколько переходов кольца разворачивать в плоские диски. Вся рабочая зона такого диска, за исключением весьма малой сварочной части, полностью изотропна в направлении трения при торможении.
Решение было очень остроумное, малозатратное, технологически не сложное, и завод, вполне обоснованно, был заинтересован в его внедрении. Мне было очевидно, что Сергей и сам бы чудесно справился с руководством по теме, но начальник наш общий посчитал иначе.
На Новый год мне прилетел сорокет, серьёзный возраст. Люди суеверные эту дату не отмечают, но я, как человек, глубоко верующий в законы Гука и Ома, тепло дружеского рукопожатия, доверчивый взгляд ребёнка, которого ты держишь, прижав к сердцу, близкое дыхание любимой женщины и много чего ещё такого же, собрал большую шумную компанию у себя дома. Выпивали, что-то вкусное ели, горланили песни, вроде бы даже танцевали.
В январе съездил в командировку в Чебоксары, на ЧТЗ, подписал договор с заводом и по приезде пошёл в НИС факультета, чтобы подписать договор со стороны МГТУ и отдать им их бланк, где застал скучающего парня примерно моего возраста, с которым у меня получился очень безрадостный разговор.
– Привет, я Алек Рейн с РК 8, мне договорчик надо подписать.
– Здорово, очень хорошо. Алек денежек нам принёс.
Взяв договор, парень, оказавшийся начальником факультетского НИСа, внимательно прочитал его и вернул мне со словами:
– Нет, Алек, не подпишу я вам этот договорчик, он не соответствует профилю нашего института.
НИСы наши бывшие стали называть институтами. Я даже растерялся.
– Как не подпишете, я вам деньги принёс, а вы от них отказываетесь? Вам что, деньги не нужны?
– Денежки нам нужны, да только тематика ваша нам не подходит, так что, к великому сожалению, всего доброго и до свиданья.
– И вам не хворать, прощайте.
В растерянности я добрёл до кафедры, где наткнулся на Славку Гороздина, зама завкафедрой по науке, тоже бывшего аспиранта Бочарова. Со Славиком мы встречались, когда я трудился в ПКТИТПе. Узнав, что я ищу себе партийного зама в отдел, Слава явился прикинуть, может, ему это местечко подойдёт. Был он в роскошном джинсовом костюме, который никак не корреспондировался с нашей простецкой обстановкой, так у нас и не сладилось, не глянулось ему у нас.
– Слав, что происходит? В НИСе договор не принимают, вообще оборзели, тематика им не та. Куда идти? Назад, к нам на МТ?
– А что за договор-то?
– С Чебоксарским тракторным, по тормозным дискам.
– А, это по теме Серёжкиной диссертации?
– Ну да.
– А зачем вообще такие сложности, давай сделаем через мой кооператив, какая вам разница, через какую фирму делать?
– Нам-то без разницы, но как-то стрёмно, как на всё это посмотрят в деканате.
– Да ты чего? Сейчас вы имеете право работать через любую организацию.
– Это, конечно, как в анекдоте: право вы имеете. Ладно, а сколько ты себе забираешь?
– Пятьдесят процентов, а факультет берёт шестьдесят, и обрати внимание, при работе с факультетом у вас будет возможность платить себе только по полставки эсэнэса или эмэнэса, а при работе через меня платите сколько хотите, мне по барабану.
Идея работать через Славика сразу показалась мне заманчивой, и я решил рискнуть.
Илья распределил положенную мне учебную нагрузку, нашлись для меня занятия и по второй половине – поручил мне придумать какую-нибудь новую лабораторную работу. Я прочитал какую-то брошюру, в которой была изложена производственная задача и приведен алгоритм её решения. Поразмыслив, я понял, что из этого может получиться вполне достойная работ, не связанная с непосредственно с трудом на оборудовании, в процессе которой студент находит, с помощью преподавателя, логическое решение производственной проблемы, составляет алгоритм, пишет программу для ПЭВМ (персональная электронно-вычислительная машина), решает её.