– Позвони сам, переговори с Пал Иванычем – разрешит если, то мы всё слепим в срок, а нет, извини.
– Давайте.
Сергей Никитович накрутил на телефонном диске несколько цифр и протянул мне телефонную трубку. Через несколько гудков в трубке прозвучал женский голос:
– Приёмная директора.
– Добрый день, будьте любезны, соедините меня с директором.
– А кто его спрашивает?
– Передайте ему, что с ним хочет переговорить Алек Рейн, я когда-то работал в отделе штамповки под его руководством.
– Подождите минутку.
В трубке возникла тишина, некоторое время доносилось какое-то потрескивание, потом прозвучал голос Павла Ивановича.
– Слушаю.
– Павел Иванович, это Алек Рейн, я у вас, когда вы были начальником отдела, старшим техником работал, в шестьдесят девятом – семидесятом.
– Не помню.
– Не суть, Павел Иванович. Я недавно начальником отдела стал (тут я приврал, для пользы дела), только назначили. По старой памяти обратился к Львовичу и Берлинеру, попросил помочь с планом – внеурочно спроектировать пару десятков штампов средней сложности по договору. Они готовы помочь, но в том случае, если вы дадите разрешение.
Маркин замолчал, видно, обдумывал, потом спросил:
– А вы откуда звоните?
– А я у вас, в ВПТИ тяжмаш, в отделе.
– Хорошо, передайте трубку Львовичу.
Сергей Никитович взял трубку: «Леонид Ильич смотрел; да ничего сложного; конечно, справимся; даже фэсы в конце года обещают; хорошо». Закончив разговор, он взял договоры, поставил визы на двух экземплярах, протянул мне:
– Иди в секретариат – пусть секретарша директорская печать шлёпнет – Пал Иваныч разрешил. Один экземпляр мне принесёшь, второй вам. В двадцатых числах ориентировочно закончим, но ты будь с Леонид Ильичом на созвоне. Всё, проваливай, не мешай трудиться, нам ещё свой план надо выполнять.
Возвращаясь в ПКТИТП, я чувствовал изрядный душевный подъём – всё у меня получилось. И Рыжова порадовал – увидев подписанный договор, он веселился как ребёнок, которому на праздник обещали новую игрушку.
В двадцатых числах Юра приволок скрученную в рулон кучу листов ватмана и в тот же день укатил на Сызраньсельхозмаш – решил попытаться сдать их, не заглядывая. Сдал почти все, за исключением четырёх-пяти штук, которые надо было немного доработать. Акимов, усмотрев в этом мою вину, вызвал Рыжова и устроил разборку в отделе. Особенно не понравился ему штамп, в котором из листа вырубалась деталь в виде изогнутых серповидных отрезков. Владимир Николаевич визжал:
– Это ваши большие специалисты напроектировали, кого вы нам подсунули, кто им позволил менять форму детали и техпроцесс?
И действительно, конструктор, вместно вырубного штампа, как планировалось по договору, спроектировал отрезной, который должен был нарезать изогнутые пластины из полосы, изменив при этом форму детали. На чертеже изогнутые линии детали были эквидистантны, а в спроектированном штампе они получались одной кривизны.
Пытаясь понять, почему конструктор позволил себе такую вольность, я глянул в спецификацию – подумал, надо узнать фамилию автора, чтобы позвонить ему, узнать, почему он так поступил? Однако, прочитав фамилию Берлинер, понял: Леонид Ильич не мог ошибиться. Всё верно – форма детали и технология изменены, только все мы что-то не понимаем, ещё раз стал всё внимательно изучать, взял в руки чертёж штампуемой детали и в очередной раз убедился: Берлинер – гений или, во всяком случае, талантище. А понял я это, прочитав название детали: «Скоба-ступень». Конечно, Леонид Ильич просто исправил ошибку конструктора комбайна, скоба эта клятая просто приваривалась к изогнутой стене кабины. И какая разница башмаку комбайнёра, если наружный радиус ступени будет чуть меньше, чем на чертеже. А вот экономический эффект от такого решения весьма очевиден – штамп проще в разы и технология почти безотходная, в отличие от вырубки из полосы.
Поняв это, я сказал, обращаясь к Дубинину, стоящему в сторонке:
– Всё правильно сделано, какая на х… разница для ступеньки, какой она кривизны. Юр, дай телефон Сызраньсельмаши, позвоню, объясню им, в чём тут дело.
– Да не нужно, мы с технологом уже разобрались. – И, скромно потупившись, добавил: – Мы уже с ним на заводе рацпредложение на изменение детали и технологии подали.
Услышав сказанное, Рыжов чуть не поперхнулся.
– И какого х…я ты стоишь, когда мы тут жопы рвём, пытаемся разобраться. Что за цирк ты устроил! – рявкнул он на побелевшего Акимова. – Всё исправить в два дня, отвезти на завод и подписать акты приёмки. Я уехал.
Повернувшись ко мне, сказал:
– Проводи меня. – Мы оделись и вышли на улицу.
– Огрехи эти все ерундовые, это он под тебя решил копнуть, ты не парься. Позвони мужикам, ещё раз поблагодари, скажи, что фэсы получат точно. Будь.
В середине января восемьдесят седьмого меня вызвал директор, весь какой-то возбуждённый, спросил:
– Здорово, как дела?
– Нормально.
– Ну ты там крутишь?
Вопрос поставил меня в тупик, что я должен крутить? Но чтобы не разочаровывать руководителя, я промычал что-то неопределённое:
– Да уж это, того, конечно, а как же, ммм, да, эээ…
– Давай, крути, я тут кручу во всю катушку.
Мы попрощались, Лабазов продолжил крутить, а я вернулся в своё дремотное состояние. Вяло прополз январь, второго февраля, уже перед окончанием рабочего дня, по отделу прошло какое-то оживление, сначала возбудились наши барышни, стали заглядывать в мою комнатёнку, потом зашла Лена Компотова:
– Поздравляю вас, Алек Владимирович.
– Спасибо, а с чем?
Лена, видно решив, что я кокетничаю, что-то неопределённо хмыкнула и пропала. Через полчаса зашли Андрюха с Володькой, с Андрюхой мы были на ты:
– Алик, поздравляю, а то мы уж мы всё ждём, никак не дождёмся.
– Поздравляю, Алек Владимирович, – сказал Сафонов.
– Мужики, что произошло, с чем все меня поздравляют.
– А ты что, приказ не читал?
– Какой приказ, где?
– Где у нас все приказы вывешивают.
– А где у нас их вывешивают?
– Ты что? Серьёзно, не знаешь, где у нас приказы вывешивают?
– Нет.
– Ну точно рано тебя начальником сделали. Ты же самого главного не знаешь – справа у выхода.
– Ну я тогда пойду, прочитаю.
Мы пошли втроём, оказалось, что справа от выхода висела довольно большая доска объявлений, где вывешивались приказы и всяческая информация по институту. Странно, я полгода ходил мимо и ни разу не обратил на неё внимания. В числе прочего на доске висел приказ о расформировании конструкторско-технологического отдела заготовительного производства и листовой штамповки, о выведении всех сотрудников за штат и создании конструкторско-технологического отдела по малоотходным технологическим процессам и назначении меня начальником этого отдела. Стали подходить остальные сотрудники, подошёл Юра, подошёл, как-то явно смущаясь.
– Ну извиняй, был не прав, поздравляю. – С вопросительной интонацией поинтересовался: – Будем работать?
– Конечно, будем, куда мы денемся.
Я и в самом деле так думал. Да, у Юры с Акимовым были приятельские отношения, и что? Какая мне разница, кто с кем дружил, дружит и будет дружить в отделе до меня, со мной и после? Важно, как ты дело своё знаешь, как будешь трудиться, сможешь ли отвечать новым требованиям, а пока не о чем говорить. Во всех местах, где мне приходилось трудиться, у меня возникали приятельские или дружеские отношения, но к ним никак не примешивались отношения внутрипроизводственные, кто кому начальник, кто кому подчинённый, какое это имеет значение после работы, в пивной или бане? Сказать, конечно, по совести, человеку, которому симпатизируешь, будешь немного потрафлять, но немного. Из двух равных выберешь его, но равных! Это не повлияет на дело, но ставить на важное дело симпатичного тебе болвана – это загубить дело.
На следующий день позвонила секретарь директора:
– Алек Владимирович, приезжайте в институт подписать приказ о вашем назначении, и Властимир Петрович хотел обсудить с вами текущие дела.
Утром следующего дня, подписав у секретаря приказ о моём назначении, я зашёл в кабинет директора, он, широко улыбаясь, поднялся со стула:
– Поздравляю, ну вот видишь, всё получилось, как я говорил. Значит, так, отдел твой вскорости будет переезжать к нам сюда, в основное здание, видишь, ремонт идёт. – Действительно, здание было полностью расселено, и в нём шёл ремонт. – С Игорем Рыжовым обсуди, сколько вашему отделу помещений надо.
– Хорошо.
– Как ты, разбираться начал с делами отдела?
– А как? Акимова нет, он мне пока ничего не передал.
– Передаст, он сегодня у меня будет работу просить, скажу ему. Вот тебе списочный состав твоего отдела.
Я взял листок, пробежал глазами, в списке увидел незнакомую мне фамилию – Папавян.
– Папавян, а это кто такой?
– А это заведующий сектора литья по выплавляемым моделям.
– А на кой мне в отделе штамповки литьё по выплавляемым моделям?
– А у тебя не отдел штамповки, а отдел малоотходных технологий.
– Ну хорошо, пусть так, но зачем мне в отдел сектор, в котором я ни хрена не понимаю, и человек, которого я не знаю.
– А ты думаешь, я во всех технологиях понимаю, что в институте разрабатываются, и что с того? Или ты полагаешь, что мне министерство своих людей не напихивает? А куда мне их, в приёмную рядом с секретаршей сажать? Ты его не корми, дай для начала пару человек, будет сам себя кормить, разовьётся – создадим отдел, не сможет – сам уволится.
Я развёл руками, тогда я ещё не знал, что это была первая ласточка.
– Ну хорошо, посмотрим, что из этого выйдет.
– Посмотри. Но имей в виду, план отдела всё равно за тобой.
– Разве, а я думал план минус Папавян.
– Шутник. Ты давай сейчас сходи в министерство, к начальнику управления, которое нас курирует, зовут его Владимир Яковлевич, он хочет на тебя поглядеть. Мужик он говнистый, ты с ним особенно в споры не вступай, сжуёт, и я не спасу. Он, кстати, близкий приятель Акимова, поэтому и быстро не получалось с тобой. Ну давай, пока.
Минут через десять я уже шагал по ковровой дорожке кабинета начальника управления, подойдя к столу, я бодро поздоровался:
– Здрасте, Владимир Яклевич, вызывали?
Худосочный дрищ, сидящий в кожаном кресле, не здороваясь, молча разглядывал меня, я начал разглядывать его, минуты через три наших гляделок дрищ произнёс:
– Насколько я осведомлён, вы не являетесь членом партии.
– Абсолютно точно.
– Чёрт знает что происходит, берут непонятно кого, назначают руководить людьми, вдобавок не члена партии.
Я состроил грустную физиономию – мол, сам не понимаю, что с людьми происходит, понабирают всяких без разбора. Начальнику мои ужимки явно пришлись не по душе, он прошипел:
– Можете быть свободным, я буду пристально следить за вашей работой.
Я развернулся и, смахнув скупую слезу раскаянья за все свои совершённые и те, которые ещё совершу, прегрешения, бодро потопал по длинной ковровой дорожке, размышляя, зачем им всем такие огромные кабинеты? Сделали бы один зал совещаний для всех, уменьшив при этом все их личные кабинеты, – сколько бы денег сэкономили. Совещались бы по очереди и пореже. Да на эти деньги, что они прозаседают, на всю армию можно было бы фланелевых портянок нашить.
Акимов не появлялся на работе, и я несколько дней работал, сидя в своей комнатёнке, неудобно было занимать кабинет начальника без его присутствия – там могли быть какие-то его личные вещи. Появившийся Акимов с удивлением сказал:
– Алек Владимирович! Да что ж вы здесь ютитесь, занимайте своё место в кабинете.
– Там, наверно, какие-то ваши личные вещи.
– Да какие там вещи.
Мы зашли в кабинет, он забрал несколько бумаг из стола:
– Ну вот и всё, располагайтесь.
Я оглянулся на все находящиеся в кабинете бумаги, на столе, подоконнике в шкафах и на шкафах.
– А это что?
– Да хлам ненужный, руки не доходили всё выкинуть.
Я подошёл к столу, выдвинул я ящик, он тоже был забит бумагами.
– Это тоже хлам?
– Тоже.
– А бумаги по отделу?
– Да нет никаких бумаг.
– Ну договора-то есть?
– Договора у заведующих секциями.
– Ну тогда прощаемся.
Владимир Николаевич кивнул мне и ушёл.
А я, дабы оправдать русскую поговорку про новую метлу, начал вместе с Андрюхой и Володькой выбрасывать хлам в дворовый контейнер. Когда стало возможным как-то дышать, сел разбираться с делами отдела, переговорил с Юрой и Виктором относительно перспектив выполнения плана. Закончив с ними, взял лист миллиметровки и стал прикидывать, сможет ли отдел разместиться на запланированных под нас площадях на Лесной. Оказалось, что площадей надо вдвое больше, поехал к Рыжову согласовывать увеличение площадей. После недельных препирательств выделили ещё одну комнату, этажом ниже. Через пару дней решил посмотреть, как налажена работа у конструкторов и технологов, начал с конструкторов, пройтись по работникам сектора, поглядеть, чем занимается каждый конструктор. Сюрпризы начались с первой доски: барышня, не помню имени, проектировала вырубной штамп с подвижным съёмником для съёма полосы, из которой вырубалась деталь. Схема эта стандартная, давно известная, – съём обычно осуществляется за счёт пружин сжатия. Посмотрев, что вырубаемая деталь большой толщины, я поинтересовался:
– А какое усилие сжатия у вашей пружинки?
– Двести килограммов.
– А пружин у вас двенадцать, и следовательно, усилие съёма, которое они обеспечат, будет две и четыре десятых тонны.
– Да.
– Отлично, но если вы откроете справочник Романовского, который, я вижу, у вас пылью покрылся, то увидите, что усилия, которые создадут ваши пружины, не хватит для того, чтобы сдёрнуть полосу с пуансона. И что вы будете предпринимать?
– А я ещё пружин добавлю, у меня площадь съёмника позволяет.
– Как вариант это возможно, ну или пружины подобрать помощнее. А пресс-то нам позволит это сделать?
– В каком смысле?
– А в том, что в момент вырубки усилие сжатия пружин прибавится к усилию штамповки, и суммарное усилие может превысить усилие, развиваемое прессом.
В итоге так и получилось, пришлось подозвать руководителя.
– Юр, смотри, штамп почти закончен, а толку-то? Переделывать придётся.
– Алик, не успел, всё исправим.
– Ну ладно, посмотрю, что у остальных.
У остальных было получше, но ляпы тоже присутствовали, уходя, я окликнул Юру.
Закрыв дверь в кабинет, мы обсудили дела его сектора.
– Юр, ты погляди. У тебя работник три дня сидит, штамп рисует, а его переделывать придётся, так у тебя всегда проблемы с планом будут. Нельзя так работать.
– Мне что, писать заявление на увольнение?
– Что ты как баба, сразу в истерику – заявление писать. Надо не заявления писать, а стиль работы менять.
– Рядом с каждой сидеть я не смогу, мне и без них времени не хватает.
– Будешь с ними рядом сидеть постоянно, то и заявления твоего не нужно, я тебя сам уволю. Ты зав. сектора. Ты же сам знаешь, с чего начинать проектирование, вот ты и с них, когда работу выдаёшь, требуй, чтобы они сначала прикидывали схему штампа, усилие деформирования или пробивки-вырубки, усилие съёма, схему удаления высечки и отштампованной детали. Они помозгуют, покажут тебе, ты одобришь, а тем, кто не справится, поможешь, а потом они приступят к проектированию. Со временем сам убедишься, меньше ляпов будет, так что давай, действуй.
Собственно, я пересказал ему, то, как была организована работа в отделе, в котором я начинал работу конструктором в 1969 году.
Ознакомление с работой технологов чуть не ввело меня в ступор, сходные техпроцессы я писал, работая старшим техником, – прошло семнадцать лет, ничего не поменялось.
Технологи сидели и строчили в листах техпроцесса: взять заготовку, смазать маслом, уложить в ложе штампа, нажать на кнопки включения, пробить отверстие, переместить на следующую позицию, нажать на кнопки включения, положить отштампованную деталь в корзину. Указывали вид оборудования, делали несложные расчёты, чертили эскизы заготовок по переходам. Поскольку работу брали самую простую – к сложной персонал был просто профессионально не готов, основное время занимала писанина: взять, уложить, переместить и выкинуть всё к чёртовой матери.
Всё увиденное сподвигло меня к тягостным размышлениям, как Николая Гавриловича сто двадцать пять лет назад, сидел и тоже думал – что делать. Одномоментно заполнить отдел более-менее приличными специалистами не представлялось возможным, быстро выучить – тоже маловероятно.
Отвлёк меня появившийся Папавян, познакомились, поговорили.
– Сказать по совести, я был против того, чтобы вы у нас в отделе приземлились, но директор был убедителен. С вами сколько сотрудников к нам вольётся?
– Я один пока.
– Ну это понятно, а сколько у вас есть, сколько будет, мне же надо по площадям, под вас о чём-то с руководством говорить.
– У меня никого нет, я, признаться, на ваших рассчитывал.
– Интересное кино, у нас же отдел штамповки, одни кузнецы?
– Неважно, я бы обучил.
– Хорошо, я переговорю с нашими, может, кто-нибудь захочет.
Я переговорил с сотрудниками, сообщил:
– Народ, у нас в отделе, чаяниями руководства института, появился сектор литья по выплавляемым моделям. Есть желающие поменять специализацию?
Из отдела только Компотова Елена изъявила желание перейти к нему в группу.
Через неделю Папавян, видно, решив показать, что у него тоже есть кадры, предложил:
– У меня есть знакомый, специалист по литью под давлением, предлагаю его ко мне в сектор.
– Я не очень понимаю в литье, но всё же знаю, что это две разных технологии, зачем он тебе?
– Опытный специалист, у него связи, сразу притащит заказы.
– Ладно, твой сектор, твои люди, твоя ответственность. Веди своего специалиста.
Специалистом оказался мужчина лет шестидесяти, плотный, крепкий, невысокого роста. Говорил уверенно, был похож на цехового мастера, хорошо знавшего своё дело, я одобрил его кандидатуру.
Поставили деду кульман, стоял, что-то чертил потихонечку.
А кульманы в отделе были убиты напрочь, я поехал к Рыжову обсудить этот вопрос.
– Игорь Николаевич, ну как людям работать на этом хламе? Да это дерьмо тащить в новый отдел даже смысла нет, нужны новые и желательно Рейсовские (фирмы Robotron Reiss Assistent), гэдээровские.
Отказал, но я ходил, нудил, нудил, капал на мозги, в итоге дело потихонечку сдвинулось, и к переезду нам поменяли часть кульманов. Переезжали мы весной, мужики, и я в том числе, грузили столы, кульманы и таскали их на четвёртый и третий этажи, с трудом, но втиснулись в три комнаты.
Через неделю-другую после переезда мне позвонил Арнольд Титов:
– Алек Владимирович, зайди ко мне, я на третьем этаже, разговор есть.
Я спустился, Арнольд поднялся из-за стола, обнял меня:
– Ну поздравляю, мы давно все ждали, когда тебя на место Акимова задвинут, ну что, когда?
– Что когда?
– Не смеши, мужик ты с опытом, судя по рассказам, простава когда? Народ волнуется.
– А чего резину тянуть, давай в ближайшую пятницу. Подскажи только, кого пригласить.
– Ну это понятно – начальников отделов, всех, кто на Лесной сидит, пару ГИПов из моего отдела, с которыми в командировку ездил. Сам пригласишь?
– Карлыч, я ж никого ещё не знаю, пригласи от моего имени. А где вы обычно собираетесь? Какой-то кабак неподалёку?
– Да зачем? Здесь соберёмся. Зря, что ли, Лабазов здание ремонтировал? Давай у меня в кабинете, у меня самый большой, тут все разместятся.
Так и поступили, собралось нас человек двенадцать, четыре начальника конструкторско-технологических отделов, включая меня, два или три ГИПа, главный бухгалтер, экономист, начальник отдела кадров, кто-то ещё, не помню. Ребята помогли накрыть стол. Выпили немного, но было весело и весьма полезно для меня – почти со всеми из присутствующих мне приходилось общаться по работе. С кем-то из присутствующих у меня сложились ровные служебные взаимоотношения, с кем-то дружеские.
Во время застолья Арнольд отвёл меня в сторонку поговорить наедине:
– Тебе надо с Шалыгиным выпить.
– Выпить? Ты что имеешь в виду?
– Он бухнуть любит, но в компанию, типа нашей, не придёт, чтобы лишних разговоров не было. При этом с каждым начальником отдела в институте выпил, у него традиция такая. Сам не предложит, но ждёт. Ты подойди к нему, когда он будет один, и предложи отметить, он сам скажет, когда и что. Пьёт коньяк.
– В ресторане?
– Нет, прямо в кабинете бухает. С этой его привычкой один раз укатайка такая вышла – уссышься. Поддавал с кем-то вечером, дверь в приёмную закрыл. Поздно уже, все разошлись, и охрана вохровская сменилась. Вохрушка слышит шум, постучала, а они же в кабинете, не слышат, что в дверь приёмной стучат. Она решила, что воры забрались, взяла и в милицию позвонила, сама входную дверь закрыла и пошла под окна встала – это ж первый этаж, смотрит, чтобы воры из окон не попрыгали. Пока менты готовилась к выезду, вся компания домой собралась, на выходной двери институтской вертушка, подошли, дверь закрыта – открыли вертушку и прошли, дверь захлопнули, вроде никто и не выходил. Юра остался немного кабинет прибрать, а тут менты подъехали, дежурная услышала, вместе с ними пошла к дверям приёмной, стучат: «Откройте, милиция», Юра услышал, спьяну перепугался и в шкаф залез. Вскрыли дверь приёмной, потом дверь его кабинета – пусто. Открыли шкафчик, а там главный инженер, а они откуда знают, кто он. Юра им пропуск, а они: зачем в шкаф залез, почему пьяный, скандал был, еле замяли. Так что ты, если что, смотри, чтобы он опять в шкаф не полез.
Поржали.
На следующей неделе я зашёл в секретариат и поинтересовался у секретарши:
– У Шалыгина есть кто-нибудь?
– Нет, он один.
Я зашёл в кабинет:
– Юрий Иванович! У меня мысль, предложение, может быть, как-то отметить мой переход в новый кабинет?
Шалыгин не удивился, задумался, потом спросил:
– Ты в субботу свободен?
– Да.
– Подъезжай часам к двум.
– Хорошо, до субботы.
В субботу я взял дома пару лимончиков, какой-то закуски, купил бутылку коньяка, подумал и взял ещё одну, на всякий случай, вдруг пригодится. В два ровно был в кабинете главного инженера.
Открыли одну, поговорили о том о сём, не заметили, как она кончилась, Шалыгин мне:
– Надо бежать.
– Обижаете, Юрий Иванович, – достаю из кейса вторую, в самом деле пригодилась. Юра поглядел с уважением.
Расправившись со второй, решили расходиться, я спросил:
– Юрий Иваныч, может, такси поймать?
– Да нет, я на метро.
Двинулись к метро, Шалыгин был мужик не крупный, но шёл ровно, не шатался. У метро я остановился:
– Давайте прощаться, Юрий Иванович.
– А ты куда?
– Да мне на трамвай, тут недалеко.
– А, ну давай, до понедельника.
Распрощались, я проводил Шалыгина взглядом: шёл уверенно. В понедельник пересеклись случайно в коридоре, Юра притормозив меня на секунду, пробормотал негромко:
– Ну мы позавчера дали, – и двинул по коридору дальше.
Вскорости мне пришлось слетать во Фрунзесельмаш, отдел нашего института, занимающийся нестандартным оборудованием, что-то там внедрял, зачем потребовался им я, не помню. Рыжов сказал, что надо съездить, и я поехал. Ребят я этих до этого вообще не знал, отдел их располагался в отдельном здании рядом с Серебряным Бором, и на нашей территории они были редкими гостями. Парни были толковые, немногословные, непьющие – большая редкость в нашей инженерной тусовке. Во Фрунзе ездили частенько, знали какие-то интересные места, с одним меня познакомили. На второй день предложили мне:
– Алик, не желаешь пройтись вечером перед сном, заодно поужинаем?
– С удовольствием.
Город Фрунзе невелик, довольно быстро дотопали до окраины и в каком-то переулочке обнаружили несколько узеньких мангальчиков, на высоких ножках, в которых на алюминиевых проволочных пятнадцатисантиметровых шампурчиках киргизы жарили шашлыки из баранины. Кусочки были маленькие, и размещалось их на проволочке не более четырёх-пяти штук. Стоил один такой шампурчик пятнадцать-восемнадцать копеек, поддерживая традиции Востока, коллеги мои отчаянно торговались. Сервис был нулевой, стояло несколько колченогих высоких уличных столиков, если мне не изменяет память, были одноразовые бумажные тарелки, и переулок был чисто выметен. Но вкус и аромат шашлыка были прекрасны, кусочки его были удивительно сочными, прожарены точно до той степени, которая нужна.
Возвращались в Москву мы не без приключений – во Фрунзе не было билетов на самолёт, правда, они были в Алма-Ате, и партнёры предложили мне взять на троих машину. Идея мне понравилась, и утром следующего дня мы плыли на «Волге» по дороге, прорезающей бесконечные джайляу, утопающие в цветах. Сначала это были иссиня-фиолетовые тюльпаны, потом их сменили красные маки, далее бело-голубые эдельвейсы, затем осталась одна пожухлая трава и изрядно похолодало. Похолодало не только на улице, но и в машине – печка жок (нет), объяснил водитель, зачем мне печка, летом жарко, а зима кыска (короткий). Зима, конечно, кыска, но ехать без печка узак (долго). Однако тут на пути возникла юрта, где были печка (жеткиру), водка (арак) и плов (палоо). Продрогшие мои коллеги, плюнув на свои убеждения, хлопнули со мной водочки, мы смели по двойной порции весьма приличного плова, затем мы зачем-то дошли до знака, подтверждающего, что мы находимся на самой высокой точке маршрута, сели в машину и покатили вниз. Вторую половину пути, по ощущениям, мы преодолели гораздо быстрее.
Я съездил в несколько командировок, смотрел заводы, искал какие-то новые возможности для сотрудничества. Башка моя всё прожёвывала ситуацию в отделе, было очевидно, что продолжать работать «по накатанному», так работал отдел при Акимове, это путь в никуда – нужно менять, причём очень многое.
Первый толчок к изменению мне подсказал Игорь Рыжов, я разговорился с ним про бездарный труд моих технологов.
– Понимаешь, Игорь Николаевич, сидят как дятлы, такое ощущение, как будто они лбами об столы колотятся: бум – взять заготовку, бум – смазать маслом, бум – уложить по упорам в штамп, бум, бум, бум. И так день, неделю, месяц, год, бездарный бум, бум, бум, тупой, низко производительный труд. Был бы в институте свой отдел вычислительный, можно было бы что-то придумать – работа однотипная, повторяющаяся.
– А вот тут ты не прав, Алек Владимирович. У нас для этих целей есть отраслевой институт – РОСНИИТМ, выписывай командировочку и дуй туда, и будет тебе счастье. Там, я уверен, они тебе смогут помочь.
На следующий день я улетел в Ростов-на-Дону, поселили меня в заводской гостинице, располагающейся в центре. Гостиничка была весьма забавной, находилась в полуподвале. При входе надо было разуваться и оставлять там же обувь – полы от входа были «залиты» ковролином, наползающим с полов по стенам до потолка. Я попал в двухместный номер, вполне себе уютный, очень чистенький.
На следующий день я беседовал с симпатичной сотрудницей отдела, выплакал ей всё наболевшее, она по-матерински меня успокоила:
– Это, я думаю, несложно, мы напишем простенькую программку для ваших сотрудников. Будете арендовать время в вычислительном центре, ваши сотрудники будут ходить туда и работать. Но для этого нужно, чтобы они прошли обучение у нас, когда вы сможете их прислать?
– Да мне практически нужно всех технологов к вам прислать, а нельзя сделать так, чтобы ваши сотрудники к нам приехали, всё-таки проще, чтобы к нам пара ваших сотрудников приехали, чем мне десяток к вам гнать.
– Пожалуй, вы правы, да и в Москву найдутся желающие прокатиться, хорошо, давайте так. Вы определитесь, где ваши люди будут работать, арендуйте время – две недели – и созвонимся. Мы пришлём пару человек.
На том и порядились. Относительно места подсказал Рыжов, оказалось, что вычислительный центр, располагающийся недалеко от министерства и, соответственно, нашего здания, мало загружен. Мы заключили договор на аренду, по которому нам предоставлялось время для работы.
Прикатившие из РОСНИИТМа барышни в течение двух недель обучили наших технологов работать на ЭВМ ЕС 1020, используя несложную программку. Написанная программа умиляла своей незатейливостью, была под стать тем техпроцессам, которые писали наши технологи. Каждому термину техпроцесса программисты присвоили свой номер, технологи, видели на экране стандартный бланк техпроцесса и вместо слов, описывающих действие штамповщика, вставляли цифры. Это существенно ускоряло написание техпроцесса, хотя, конечно, имело мало общего с реальным программированием, но, тем не менее, это было начало нашего движения к другой жизни.
Специалист по литью под давлением закончил свой первый проект, и они вдвоём с Папавяном явились ко мне обсудить возможность изготовления оснастки.
– Алек Владимирович, у нас первый проект на выходе, где бы нам оснастку изготовить?
– Отлично, ну давайте глянем сначала на то, что вы напроектировали, чтобы знать, о чём начальство просить.
Я стал разглядывать оснастку, первым делом обратил внимание на малый диаметр литьевых канавок, я обратился к Папавяну:
– Это что – норма, миллиметр, не маловато?
– Не знаю, он специалист.
– Я тоже не знаю, ну раз специалист утверждает, что это так, вопрос снимаю.
Рассматривая дальше, я обратил внимание, что нижняя часть устройства, куда должен был поступать расплавленный металл, зафиксирована на опорной плите только болтами. Незначительное боковое смещение, вследствие высокого давления и нагрева, возникающих при работе устройства, могло вызвать частичное или полное перекрытие литников, что было чревато. Как-никак с расплавленным металлом имелось дело, а как брызнет куда-то вбок? Это ж жизнь не мила будет, в смысле, тому, на кого брызнет.
– Ну в целом, в силу отсутствия компетенций в вашей области не могу судить о работоспособности вашего устройства, но как человек, что-то понимающий в работоспособности точных механизмов, штамповой оснастки, в частности, скажу, что вот эта деталька у вас может загулять под нагрузкой, вы заштифтуйте её. Пару штифтов, и порядок.
Тут дед-конструктор набычился и заявил:
– Ничего штифтовать я не буду, эта деталь запрессована в посадочную полость.
– Какую полость, где? Почему на общем виде не отражено?
– Там полость глубиной один миллиметр, поэтому на общем виде она незаметна.
– Вы что, шутите? Вы запрессовываете трёхсотмиллиметровую чушку в полость глубиной один миллиметр? Это бред какой-то.
Я начал внимательно изучать представленные чертежи и понял, что наш народный умелец имеет весьма смутные представления о машиностроительном черчении, системе допусков и посадок, да и о конструировании как таковом, что и донёс до него и его руководителя. Дед отреагировал соответствующим образом:
– Засранец, он учить меня будет, допуска у меня не те, да х…й я забил на тебя вместе с твоими допусками, говнюк.
Схватил в охапку свои чертежи и умчался, два дня он бегал по этажам нашей конторы, жалуясь всем встречным и матеря меня почём зря, на третий день Папавян мне принёс его заявление об увольнении. Дед уволился, работа отдела потихоньку стабилизировалась.