Без права на память

Глава 10

Отец прилетел на следующий день. С вокзала он направился в штаб дивизии, куда был приглашен представитель прокуратуры с делом, заведенным по факту свершенного преступления. По ходатайству отца, Вовчика выпустили под домашний арест. Ему было строго запрещено появляться на улице.

Лиля с волнением ждала встречи со свекром. Она никак не могла представить, что скажет ему при встрече, как объяснит создавшуюся ситуацию. После ужина, по просьбе свекра, женщина ушла гулять с ребенком на улицу. О чем был разговор отца с сыном, Лиля так никогда и не узнала.

На следующее утро все – отец, Вовчик и Лиля с ребенком – отправились в госпиталь приносить свои извинения Петрову и Фаине.

Петров лежал спеленатый бинтами и только глаза его смотрели с удивлением на прибывшую делегацию. Лиле потом долго снилась его фигура-кокон с наивными голубыми глазами. У двери палаты Фаины, женщина остановилась. Ей не хотелось встречаться с соперницей, но Борис Николаевич подтолкнул легонько в спину.

– Пойдем, пойдем. Надо Володю выручать.

Фаина в легком ажурном пеньюаре лежала в картинной позе на аккуратно застланной кровати. При появлении гостей она всплеснула руками.

– Батюшки, кто к нам пришел! Что, не добил, решил в госпитале добивать?

– Зачем вы так, Фаина, – заступился за сына Борис Николаевич. – Он пришел покаяться, попросить прощения за содеянное.

– Покаяться? Вот это гавно еще и каяться умеет? – слегка приподнявшись, Фаина надменно ткнула пальцем в Вовочку. – А вы кто такой? Что-то не встречала вас в гарнизоне.

– Я понимаю вас, Фаина, оскорблена ваша женская честь. Но мальчик очень восприимчив и чутко реагирует на женскую красоту. Как можно пройти равнодушно мимо такой красивой женщины.

– Опаньки! – Фаина резко села в кровати. – Так это – есть мальчик? А ты, стало быть, его папаша? Хорошего сыночка вырастил, нечего сказать!

– Фаина, я виноват, я каюсь, но ты хоть отца не оскорбляй.

– Ох, ты! Голос прорезался! А ну, пошел вон отсюда! Пошел, пошел! Приперся и папочку приволок! А это кто там сзади? Ого, и эту кралю сюда притащил! Ты-то чего пришла? Неужто за этого поддонка просить? – Лиля молчала, не в силах произнести ни звука. – Эх ты! Дурочка. Он тебя с грязью мешает, а ты за него просишь. Славная ты баба, Лилька, а он ногтя твоего не стоит!

– Послушайте, Фаина, мы пришли к вам с благими намерениями, – вновь вмешался в разговор Борис Николаевич.

– Чего? – оборвала его женщина. – С какими, какими намерениями? А ну, вон отсюдова и чтоб духу вашего здесь не было! Ишь, навоняли, дышать нечем!

– Фаина, давайте поговорим спокойно.

Но Фаина уже нажала на кнопку вызова медперсонала. Через минуту вошел доктор и, качая головой, вывел всех из палаты.

– Что, никак? – сочувственно обратился он к Борису Николаевичу. – Тяжелый случай, скажу я вам.

Тяжелый случай или не очень, кто его знает, но через пару дней Борис Николаевич возвратился от комдива в приподнятом настроении.

– Итак, дорогие мои! – сказал он, потирая руки – Вам отпущено ровно два дня на сборы.

– Не понял? Это как? – удивился Вовчик.

– Чего не понял? Через два дня твоего духу тут не должно быть, недогадливый ты мой! Или под суд захотелось пойти? Собирайте вещи!

– Так что, мы возвращаемся в Москву?

– В Сибирь ты у меня поедешь, если еще такое сотворишь, понял? В оренбургскую армию тебя переводят.

– Это что, еще одну дыру затыкать? Что я там делать буду? Неужели нельзя было где-то более приличное место найти?

– Вы посмотрите на этого хама! По нему тюрьма плачет, а он еще носом воротит – не туда прячут бедненького! Завтра с утра нам выделят пару тройку солдат помогать упаковываться. В военторге я уже договорился, часам к десяти подкинут ящики. Тебе Владимир, завтра с утра сдать все казенное имущество и оформить проездные на себя, жену и ребенка. Не забудь в КЭЧ взять справку о сдаче жилплощади, я уеду на станцию выбивать контейнера, а ты, Лиля, распоряжаешься здесь личным составом. К вечеру все должно быть упаковано. С собой возьми только необходимые вещи для ребенка и вам. Понятно?

– Я не могу завтра, у меня работа

– Что? Лиля и ты туда же? Какая еще такая работа?

– А, ты не знаешь? – злорадно перебил папашу Вовчик. – Она у нас великая женщина-мученица! Ходит по избам, куски собирает. Ты думаешь, что вчера и сегодня котлетки ел из простого мяска? Нет. Это ее благодарные бабки подачки дали и она, благодетельница, их в дом притащила.

– Так. Это что еще за новости, Лиля?

– Это не подачки! И нечего я не кусочничаю. Я – работаю. Мне кажется, любая работа у нас в стране почетна.

– А теперь прошу подробнее. Где ты, девочка, и кем работаешь?

– Расскажи, расскажи отцу. Пусть погордиться товарищ генерал своей невесткой! Расскажи, как полы моешь, и помои за старухами таскаешь.

– А что здесь плохого, что я помогаю пожилым и больным людям? Я работаю агентом соцстраха. Это, страхование людей, имущества, животных от всяких непредвиденных ситуаций. Когда я прихожу в дом и вижу, что пожилой человек болен, почему бы мне, здоровой женщине и не помочь ему, не вымыть пол или посуду, не приготовить что-нибудь съестное. И нет ничего позорного в том, что меня благодарят, как умеют эти простые люди.

– Так. А почему ты работаешь в страхагенстве?

– Но в этом городке негде больше устроиться. Это было единственное место, где можно хоть что-то заработать.

– А тебе не хватает денег, что муж получает?

– Вот, вот, отец. Я ей тоже говорю, надо быть хозяйкой и рассчитывать свои возможности.

– Да помолчи ты, – досадливо отмахнулся Борис Николаевич от сына. – Хозяйка она не плохая, как я успел заметить. Так что же, Лиля, тебе не хватает двухсот с лишним рублей в месяц на ведение хозяйства? Чего ты покраснела и молчишь? Говори правду.

– Борис Николаевич, вы только не ругайтесь, но Володя мне не дает таких денег.

– Вот как? И сколько же он выдает тебе на содержание сына и дома? Говори, говори. Не стесняйся. Здесь все свои.

– Тридцать.

– Тридцать? Шутишь? Это в неделю?

– Папа, я все просчитал.

– Заткнись, я сказал! Я пока говорю с Лилей! Так это он тебе на месячные расходы выдает? А квартплату он отдельно оплачивает?

– Нет. Это на все, – едва слышно пролепетала Лиля.

– Папа, послушай.

– Ах, ты, подлец! Ах, ты, подлец! Ты хотя бы о ребенке подумал? Ты что это творишь, гаденыш?

– Борис Николаевич, успокойтесь, не надо! – Лиля повисла на руке свекра.

Глава 11

Новый гарнизон встретил тишиной и спокойствием. Расположенный в маленьком городке-спутнике, среди выжженных солнцем оренбургских степей, припорошенный песком и пылью, с первого взгляда он казался пустым и необитаемым. Ровные современные коробки домов четкой линией выстроились вдоль прямой дороги, которую обрамляли тощие высохшие тополя. Наглухо завешанные белыми простынями окна, безлюдность, только увеличивали ощущение тоски и запущенности.

Машина резко остановилась у КПП. Выскочивший из будки солдатик, вытянулся в струнку. Его напарник по наряду торопливо поднял шлагбаум. Машина еще проехала метров триста и остановилась около офицерского общежития. С крыльца тотчас сбежал высокий подтянутый офицер и почтительно открыл Борису Николаевичу дверцу машины.

– Добро пожаловать, товарищ генерал-полковник! Разрешите проводить.

– Помогите женщине с ребенком пройти в комнату!

– Так точно! – щелкнул каблуками офицер.

Малыш, которого утомила длительная поездка по степи, крепко спал, прижавшись к маме. Осторожно, чтобы не разбудить ребенка, Лиля поднялась на второй этаж в большой светлый двухместный номер, и уложила Антошку на кровать. Спина и руки затекли, освободившись от драгоценной ноши, женщина с трудом их растирала. В соседнюю комнату солдаты внесли чемоданы.

– Лиля, срочно приготовь мне парадный мундир! Через час мы с отцом должны быть у комдива.

– Не кричи, пожалуйста, ребенка разбудишь.

– Ты только посмотри, в какую дыру нас этот старый хрен завез? – не обращая внимания на просьбу жены, продолжал Вовчик, снимая с себя одежду и бросая вещи куда ни попадя. – Нет! Я сегодня же позвоню маме и все скажу! Пусть сам здесь сидит!

Снятые плавки, описав в воздухе полукруг, упали на лицо спящего ребенка.

– Володя, что ты делаешь? Разве можно так! Ребенку в лицо бросать грязное нижнее белье!

– Слушай, что ты орешь! Что ты орешь в последнее время! Не нравиться, мотай отсюда в свою деревню! – Вовчик схватил Лилю одной рукой за шею, другой сжал пальцы на лице так, что женщина не могла и слова вымолвить. – Что, нашла себе покровителя? Защитника? Что он тебя вдруг так защищать стал? Постелилась под него, да? Хорошо ублажила, пока меня рядом не было? Он может, я знаю!

– Что ты такое говоришь? – Лиля вырвалась из цепких рук мужа. – Как ты можешь так? Он твой отец!

– Отец? Кабель он! Я знаю, как звезды падают на погоны. Ишь, моралист нашелся! И ты, сука, смотри у меня!

– Перестань! Я не давала тебе повода так говорить! Я тебе никогда и ни с кем не…

– А вот мы сейчас посмотрим! – и он, как голодный пес, накинулся на женщину.

От их громкого разговора проснулся ребенок и заплакал. Лиля потянулась к малышу, но разъяренный мужчина не отпустил.

– Лиля, что ты закуталась, словно на улице сорокаградусный мороз? – Борис Николаевич строго посмотрел на невестку. – Переоденься, будь добра! Ты молодая девушка, а одеваешься как древняя старушка! Через полчаса, ребята, идем смотреть квартиру. Собирайтесь!

– Простите, Борис Николаевич, я не могу с вами пойти. Что-то малыш закапризничал. Вы с Володей посмотрите, – Лиля на замечания свекра только еще плотнее запахнула шаль на груди.

Это движение не осталось незамеченным. Свекор подошел ближе к женщине, смущенно отступившей в темный угол комнаты.

– Ты что там прячешь, детка? Снимай шаль, не по сезону она. Сын, скажи жене, чтобы сняла шаль, меня она не понимает! Так. Понятно. Это за что же он тебя так?

– А что отец, муж уже не имеет права жену поучить? – наигранно бодро ответил Вовчик.

– Поучить, говоришь? За что, позволь узнать? – в голосе отца послышались металлические нотки.

– Да мало ли за что?

– Нет-нет! Борис Николаевич, не слушайте его. Это я поскользнулась и в ванной упала. Голова закружилась.

– Поскользнулась? Голова закружилась? Ну-ну.

Мужчины ушли, а Лиля, стоя у зеркала, аккуратно стала закрашивать следы Вовкиных «ласк». Вечером состоялся нелицеприятный разговор.

– Я не знаю, как вам, мои дорогие, все объяснить, – с иронией начал свою речь отец. – Натворили вы глупостей, это точно. Скажи, сынок, ты добровольно в Загс пошел или под дулом пистолета? А может быть, тебя под гипнозом туда завели или в беспамятстве? Отвечай.

– Папа, ты о чем?

– Нет, ты все же ответь, будь добр.

– Ну, добровольно, добровольно, – нехотя пробурчал Вовчик.

– А тебя, Лиля, кто заставил ставить свою роспись в Загсе?

– Никто.

– А ребенка заводить кто вас, идиотов, просил? Я? Мать?

– Борис Николаевич, к чему это вы?

– А к тому, мои дорогие, если вы добровольно соединили свои судьбы, то будьте добры отвечать за последствия этого союза. У вас ребенок! Кто просил его рожать?

– Я не просил.

– Вот как! Тогда надо было презерватив одеть! Или узлом завязать! Он не просил! Твой ребенок, ты за него в ответе! А теперь ты хочешь, чтобы твой сын вырос дебилом! А он им вырастет, если ты будешь маму на его глазах кулаком ласкать! Молчи! – остановил отец попытку сына что-то возразить. – Ты понимаешь, в какой ты сейчас оказался заднице? В том гарнизоне еще уголовное дело не закрыли, а ты уже тут отметку делаешь? Вы только приехали, вы новенькие в гарнизоне, на вас все глаза смотрят, пойми! Заметят побои, услышат скандал, политотдел моментально займется тобой! За решетку захотел? Тюремной баланды не хлебал?

– Что ты меня стращаешь, что ты стращаешь? – взвился Вовочка.

– Я тебя еще не стращал, я только предупреждал! Запомни, если еще не понял, я не вечный и всю жизнь у этой кормушки стоять не буду! Тебе дальше жить, тебе свой авторитет завоевывать. На какие рельсы сейчас встанешь, так и поедешь! Еще пару раз вляпаешься – ни мать, ни я не вытащим из дерьма. Уймись. Пора уже думать не головкой, а головой!

Вовка сидел, понурившись, у Лили пылали щеки. Впервые она видела таким Бориса Николаевича, впервые слышала грубую речь. Но она понимала, что Вовчику давно пора устроить хорошую головомойку, что безнаказанность ведет его к пропасти. Ее природная робость, а еще больше страх потерять мужа, потерять семью, остаться опять одной в этом огромном мире, подавляли, делали бессильной и слабовольной. Она молчала и надеялась, что встряска заставит мужа одуматься и вести нормальный образ жизни.

Трехкомнатная большая, светлая квартира Лиле очень понравилась. Дом стоял почти в центре городка. Рядом располагались школа, детский сад, дом культуры и большой современный универмаг.

По личной просьбе Бориса Николаевича Лилю сразу же приняли на работу в школу, а малыша – в детский сад. Антошка пару дней покапризничал, но потом спокойно стал оставаться в группе.

Накануне отъезда Борис Николаевич о чем-то долго беседовал с сыном, после чего Вовочка пару дней ходил хмурый, но потом как-то утих, успокоился. Все дни он проводил со своим оркестром в солдатском клубе, репетируя и оттачивая бравые военные марши, а вечером возвращался домой, устраивался с газетой перед телевизором. Лиля радовалась – наступила спокойная семейная жизнь.

Однако им пришлось еще не единожды менять гарнизоны.

Гарнизоны

Глава 1

Странные нравы в наших закрытых отдаленных гарнизонах. Молодой лейтенант еще в поезде трясется, к месту службы добираясь, а в гарнизоне уже знают: у Сидорова – лапа в штабах, у Петрова – папа в чинах, у Иванова – мама в верхах. Высшее начальство спину прогибает: мохнатей лапа, могущественней папа – спинка в большую дугу гнется и наклоняет нижестоящих – смотри, не обидь «сыночка». Еще бы! Всем хочется выбраться из Уральско-Сибирских гарнизонов в столичные места, да при этом еще и звезды сорвать чуть больших размеров, нежели те, что в данный момент сверкают.

Верхи стараются, а те, кто оказывается рядом, смотрят на такого «младенца» настороженно: кто ж его знает, что он вытворит и как потом аукнется. Ему-то что?! Его «папочка» отмажет, а тут самому приходится крутиться и звезды с неба не падают, и кашу манную на тарелочке с золотой каемочкой никто не преподнесет!

Но отдаленный гарнизон не раковина, в которой маленький моллюск обволакивает прожорливого червяка паразита своим телом и превращает его в драгоценную жемчужину. Изнеженный организм «сыночка» не приживается в грубом, здоровом теле настоящего военного коллектива, и, покрасовавшись, отторгается «дитятко» в другие «придворные» дивизии, в академии или «паркетные» части. Там ему легко и удобно в среде себе подобных.

Борис Николаевич не хотел переводить Владимира в «паркетные части», считая, что в отдаленных гарнизонах суровость быта, совместно с отцами командирами вложат в голову его сына то, что он, отец, не успел или не сумел. И гонял он «любимого сыночку» из одного «медвежьего угла» в другой, не обращая внимания на истерики жены и стоны отпрыска, в надежде, что тот одумается и будет жить по «чести и совести», совершенно отказываясь понимать, что такая воспитательная система несет в себе больше отрицательного, чем положительного эффекта.

Гарнизон, куда приехали Соколовские после очередного Вовочкиного фортеля, располагался далеко от местных поселений, в выжженной степи Казахстана. Борис Николаевич учитывая этот факт, радовался, что у сына будет меньше возможностей для соблазнов и больше воздействий и примеров настоящего армейского коллектива.

Командовал дивизией в ту пору генерал Харченко. Здоровый такой мужик, родом из Сибири, ростом под два метра, в плечах косая сажень. Служил он по чести и совести, а не за чины, звания и ордена. Всем этим обижен не был. В сорок третьем на войну ушел молоденьким курсантом, а вернулся боевым офицером. Как оденет по торжественному случаю парадную форму, на груди – иконостас! Настоящий генерал!

Жена у него была маленькая, хрупкая на вид, матершинница страшная! Вдобавок еще и курила. Говорили, что она, фронтовая медсестра, его, в то время молоденького лейтенанта, с поля боя всего изрешеченного пулями, выволокла. На фронте и поженились. Детей у них не было, но жили дружно и весело. Если в выходной или какой-либо праздник на улице раздаются переливы гармошки, все знали, комдивша развлекает общество. Выпив сто грамм наркомовских, как она говорила, комдивша брала свою тальяночку и шла на площадь у дома культуры. Площадка перед входом хорошая, от ветра защищенная. Народ собирался веселый, кто в пляс шел под звуки гармошки, кто частушки пел. Умела эта женщина завести народ на веселье. Чуть соберется человек десять, она быстро конкурс или какую-то игру организует.

У комдива свое увлечение – машины и футбол. Едва сходил снег, глядишь, он уже бегает с мячиком по футбольному полю, которое по его инициативе устроили рядом с ДКРА*. Мальчишки души в нем не чаяли. Мужики вместе с ним пристрастились гонять мяч. Даже соревнования устраивали между частями.

Те, кто не любил за мячом бегать, в машинки «играть» стали. Кто собирал какой-нибудь кабриолет, кто на «Запорожце» по автодрому, построенному за гарнизоном, гонял или в гаражах возился с моторами и карбюраторами.

Заводные они были комдив и комдивша. Но, ни он, ни она никогда на сторону не бегали, семейные отношения у них крепкие были. И об этом весь гарнизон знал. По этой ли причине, или по каким-то иным обстоятельствам, но разводов и больших конфликтов в семьях как-то поубавилось.

У Вовчика в подчинении была музыкальная рота, состоящая из солдат срочной службы, да одного старшины сверхсрочника, сорокалетнего многодетного мужчины, прослужившего в этой роте более двадцати лет. Подчинялся Вовчик непосредственно начальнику политотдела дивизии, а контактировал с начальником офицерского дома культуры.

Солдаты дирижера слушали и старались его замечания выполнять. Тем более что с приходом молодого офицера в репертуаре оркестра появились современные джазовые и эстрадные номера, а не только строевые марши. Все бытовые вопросы – обмундирование, содержание инструментов, график нарядов – решал старшина.

В городке художественная самодеятельность приветствовалась. Оркестранты всегда принимали активное участие в концертах, как в качестве аккомпаниаторов, так и в исполнении отдельных номеров.

Отчего и почему многие дамы Вовку считали красавцем, кто знает. Обычный парень, но франтоват. Форму, в отличие от других офицеров, носить не любил. Едва появлялась возможность, Вовка облачался в гражданский костюм. Ни одного концерта в ДКРА не проходило без его выступления. Выходил Вовка на сцену гордо, расправив плечи, откинув голову и заученно, масленно улыбаясь. Закончив петь, стоял пару мгновений, слегка склонив голову в полупоклоне, затем, когда зал разражался рукоплесканиями, делал несколько шагов назад, вглубь сцены и, раскинув руки, словно собирался заключить в объятия всех и вся, подходил к краю рампы, склонялся в глубоком поклоне, одну руку прижимая к груди, а другой – «подметая пол». Кто-нибудь из зала обязательно кричал «Браво» и все повторялось. «Артист, наш артист, – можно было услышать, выходя из зала. Постепенно это стало кличкой для Вовки, и если говорили Вовка Артист, все знали, о ком идет речь.

И еще одно хобби было у Артиста. Любил он охмурять женщин. В городке не было ни одной более-менее симпатичной женщины, за кем бы этот ловелас не волочился. Старожилы отбивались от него как могли, когда шуточкой, а порой и угрозой.

– Вот скажу своему, что ты ко мне клеишься, он тебе голову оторвет. И как только Лилька это терпит.

– Лилька, Лилька? Что Лилька? Обыкновенная деревенская баба, а ты вон какая! – все еще на что-то надеясь, восхищенно шептал Вовка, но на всякий случай отходил в сторону, потому что не единожды получал от мужиков.

В период приезда молодых лейтенантов у Артиста начинались гастроли! Каждый вечер можно было видеть его надушенного и наряженного, с таинственной улыбкой спешащего куда-то. И часто приходилось начпо вместе с женсоветом проводить с молоденькими лейтенантшами просветительные беседы о чести семьи и верности, о трудной службе офицера и необходимом надежном тыле, семейном очаге. В такие периоды он просил комдива отправить в какую-нибудь командировку дирижера.

– Да куда я тебе этого трубодуя отправлю! Где он нужен и к чему приспособлен? Твои это обязанности воспитывать личный состав! Вот и воспитывай!

Начпо, почесывая затылок, уходил и приглашал к себе на беседу Вовчика. Наученный прошлым жизненным опытом, дирижер, ухмыляясь, на все вопросы отвечал: «Не знаю, не был, не замечен!». Морщась, как от застаревшей зубной боли, полковник вынужден был отпускать прохвоста.

– Иди отсюда, святой, мать твою! Глаза б мои тебя не видели! Допрыгаешься, точно допрыгаешься! Оторвут тебе мужики все твои колокольчики и на люстру повесят, для назидания потомкам!

Вовка на время притихал, вновь с рвением муштровал свой оркестр и расширял репертуар.

В компаниях Вовку не любили за эти его отличительные качества, и приглашали только благодаря Лиличке, или, как звали дети, Лилии Ивановны, которую просто обожали все, от мала до велика.