Выносящая приговор

Прикрыв дверь, я выполнила указание отца и снова подняла на него глаза.

–– Всё в порядке? – продолжая хмуриться, холодным голосом спросил он – я кивнула. – Тебя вчера этот твой искал, – пробубнил себе под нос недовольно отец и скривился вдобавок. – Если он еще раз явится в издательство – я вызову полицию.

–– Он и есть полиция, – тоже пробубнила я и тоже недовольно.

–– Коль уж вышла замуж, будь добра, сиди дома и угождай мужу, чтобы он не бегал тут, у меня по офису, по ночам.

–– Что мне делать дома? – нарочито громко фыркнула я, раздражаясь.

–– Что все жены нормальные делают, то и ты делай, – растерялся отец, почесав машинально висок. – Например, готовить наконец научись, – внес он предложение, а я фыркнула еще громче, чем прежде.

–– Готовить? Да у меня же дома все ножи бутафорские; и вилки… наверное.

–– Ну, не знаю, – еще больше растерялся папа, – заведи служебного пса…

–– Еще одного? – опешила я, не позволив ему договорить.

Он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Замолчали. Обоюдное нежелание продолжать разговор на неприятную для нас тему создавало ненужную паузу. Вспомнив о папке, лежащей мирно на коленях, я протянула ее отцу.

–– Что это? – проявляя интерес, он принял ее без колебаний и опустил перед собою на стол.

–– Пилотная статья о клубе «Кайман».

–– Можешь сдать ее в печать, – так и не заглянув в папку, отец с брезгливостью сдвинул ее в сторону.

–– Ты даже не прочтешь?

–– Мне нет никакого дела ни до статьи, ни до этой шарашкиной конторы. Мое мнение тебе известно. И впредь не приноси в мой кабинет ничего подобного, – он начинал все сильнее нервничать, вызывая во мне чувство вины. – Захотелось тебе найти друзей в преступном мире – ищи, захотелось извести мужа – изводи, только меня в это не впутывай, пожалуйста.

«Если бы ты знал с какой целью я все это делаю…» – сказала я мысленно, опуская взгляд на свои руки с полупрозрачной светлой кожей, на которых синие вены походили на реки.

–– Ладно, – немного успокоившись, начал отец, – я тебя позвал не клуб обсуждать и уж тем более не твоего мужа, а грядущие выборы.

–– А я-то тут при чем? – подняла я испуганный взгляд на него и добавила, прикрывая стыдливо испуг дохлым юмором: – Я не баллотируюсь и ни на что не претендую.

–– Мы напечатаем всего одну статью о нашем кандидате, – начал воодушевленно говорить папа, так и не оценив мою шутку по достоинству, – но такую, что у избирательных участков очереди будут стоять, как в советские годы – в мавзолей! И стоять они будут с одной целью – отдать голос за Малкина…

–– За кого? – я чуть было с кресла не свалилась, услышав достаточно известную мне фамилию, но так как все-таки не свалилась, просто открыла рот от сильнейшего изумления.

–– На все про все у нас ровно неделя, – продолжал говорить отец, намеренно не замечая моего изумления, а я только и делала, что хлопала ресницами, не в силах произнести ни слова. – Максимальный тираж разлетится по всему региону! О нас узнают теперь все! К тому же статья будет продублирована в трех последующих номерах с таким же умопомрачительным тиражом, что позволит газете гулять по населенным пунктам дольше обычного! – в предвкушении славы и успеха вещал он и даже с кресла подскочил, не зная куда себя деть от неземного счастья. – Ты представляешь, сколько новых читателей мы сможем привлечь, если статья выстрелит? А рекламщики?.. Мы должны написать шедевр…

–– Извини, – перебила я великого мечтателя, – под местоимением «мы» ты сейчас кого-то конкретного имел в виду? – осторожные, кроткие слова срывались с моих уст.

–– Ты́ напишешь этот шедевр! – воскликнул отец – я вздрогнула от слишком эмоционального его восклицания.

–– Что?.. Кто?.. Я?.. Да с чего это вдруг? – запинаясь и заикаясь от потрясения, все же смогла задать я более-менее внятный вопрос в конце.

–– Конечно ты! Во-первых, я никому так не доверяю, во-вторых, только ты способна создать шедевр; с твоей-то фантазией! А в-третьих, ты публицист и в политике как рыба в воде.

–– Вполне возможно, но какое отношение господин Малкин имеет к политике?

–– Я не понял, – замешкался папа, усаживаясь на место, – ты не рада?

–– Не поверишь, до потери сознания, – скривилась я, демонстрируя истинные эмоции. – Ты, конечно, извини, я тебя люблю, уважаю и все такое прочее, но писать об этом человеке не стану.

–– Почему?

–– Скажите-ка, Александр Владимирович, а что вы слышали о Малкине Петре Викторовиче? И слышали ли вообще о нем что-либо?

–– Прекрати кривляться! – не сдержавшись, рявкнул на меня отец. – Все, что было там, – ткнул он пальцем в сторону, почему-то противоположную Саратову и даже Москве, куда-то в Тулу, – не наше дело! Выполняй свою работу или ищи другого работодателя, – со злостью сказал он, снова опустив брови ниже, чтобы походить на злюку больше, – может быть даже повезет, и ты найдешь такого же идиота, как я, который будет прикрывать твою искательницу приключений, выслушивать отзывы о твоем чрезмерном хамстве и получать угрозы из-за гадких фельетонов, которые ты умудрилась пропихнуть в печать без моего ведома! Ах да! и опровержения будет вместо тебя писать, чтобы твои чертовые принципы не пострадали! – как-то резко окончил он пламенную речь громким выдохом. – Так вот, в-четвертых, – спокойным, флегматичным голосом продолжил папа, – пока ты являешься журналистом газеты «В курсе», будешь выполнять задачи, поставленные перед тобой ее главным редактором, то бишь мной. Статью о Малкине ты напишешь в установленный срок, встречу назна…

–– Сколько? – перебила я, не собираясь выслушивать его указания (выполнять, между прочим, тоже).

–– Что «сколько»?

–– Сколько он пообещал тебе? Или уже заплатил? – его взгляд выражал шок и ничего более (ан нет, еще растерянность была в наличии, но чуть-чуть совсем; активно делал вид, что не понимает о чём это я). – Заплатил-то хоть русскими или серебром янков, как всегда?

Молчал. Несомненно, воспринимая мои слова, как унижение и кривду, а не как разоблачение и правду.

–– Хорошо, – продолжила я, добавляя кивок к своему снисходительному «хорошо», – пятьдесят процентов мои.

Отец хмыкну и покачал разочарованно головой, глядя на меня в упор.

–– Хорошо, – повторил он за мной, копируя кивок.

Я довольно улыбнулась.

–– Только я нашими беру, целковыми, – поднялась я с кресла, щурясь от своей яркой победы (и не догадываясь о том, что моя победа – волк в овечьей шкуре). – У меня, папочка, не только принципы имеются, а и патриотизм, не знающий границ.

–– Забери ее с моего стола, – кивнул он на принесенную мною папку, не желая как-либо реагировать на мои унизительные намеки.

Подхватив ее со стола, я направилась к двери, но не дойдя даже до середины, обернулась.

–– Хочу, чтобы ты знал – готовить материал к публикации я буду исключительно ради денег. И еще – моя меркантильная сущность за версту чует себе подобных. И вдогонку – преступный мир не в клубе, он там, чуть выше.

Не желая находиться в стенах офиса, где всё вдруг стало напоминать мне о бремени, вызывающем лишь негатив, я отправилась в клуб. С таким воинственным настроем в пору было заняться поисками гадины, которая перевернула жизнь нашей семьи с ног на голову и снизила численность ее членов.

Заняв место на парковке (которое я прибрала к рукам, считая его своим по праву), я заметила большой черный прямоугольник на фоне белого снежного налета справа от входа. «Отлично, – вдруг проснулась во мне радость, воодушевленная облегчением, – Курганова нет в клубе». Довольная улыбка приподняла уголки губ, но, вспомнив о бремени, она улетучилась, оставив мои губы в покое.

Физиономия охранника сегодня тоже была недовольной, как и моя. Он искоса взглянул на пропуск и от чего-то закатил глаза. Преодолев препятствие в виде турникета, я тоже закатила глаза, раздраженная недовольством и негостеприимством старого хмурого сторожевого кобеля. Толкнув широкую дверь от себя, я вошла в громадное помещение, где располагались тренировочные арены, ринги и в самом конце – тренажеры и спортинвентарь. По привычке бросив куртку на отбывающий наказание в углу диван, я повернулась к клетке, у которой стоял незнакомый мне мужчина (никогда ранее я не видела его в клубе, и кто он такой знать не знала). Он, что-то объясняя молодому бойцу, активно жестикулировал руками, а тот кивал в ответ, пристально глядя ему в глаза. Все это мне совсем не нравилось и вызывало настороженность, от чего возникало напряжение, а оно являлось причиной нервозности, а дальше по списку… (там уже запускалась цепная реакция, которую остановить было очень тяжело).

Я с осторожностью и опасением приблизилась к незнакомцу и, рассматривая его крепкую спортивную фигуру (естественно, делая это незаметно), замерла на месте в ожидании окончания нравоучительного монолога.

–– Все ясно? – спросил он кудрявого мулата в красных шортах, а тот снова кивнул и направился в центр арены. – Поехали! – повысив голос, дал команду мужчина и, заметив меня, расплылся в улыбке.

–– Добрый день, – испытывая неприязнь к его расплывающемуся на лице счастью и не разделяя его, я все же проявила ненавистную мне вежливость. – А где Ян?

–– Добрый день, – окончательно поплыл он, до неприличия внимательно рассматривая мое напряженное лицо. – Да кто ж его знает, – пожал он широкими плечами, на которых объемные пучки дельт нависали, словно генеральские эполеты с густой бахромой, – ушел, наверное.

–– Куда ушел?

–– Куда-куда? В запой, – хмыкнул довольно мужчина. Теперь уже я пожала плечами, не зная, как реагировать на его откровение. – Вы можете составить мне компанию, – предложил он, игриво подмигнув.

Я даже опешила от эдакой наглости. Мое раздражение пробудилось и, потянувшись, выпустило когти, напоминая лохматого манула. Хотя пробудилось оно не от подмигивания и наглости незнакомца, а от того, что этот негодяй намеревался дать оценку моей внешности, неспешно осматривая фигуру.

–– Я здесь не для того, чтобы составлять кому-либо компанию, – с легко уловимым шипением сообщила я окончательно отупевшему от стероидов качку.

–– Извините, я вовсе не то имел в виду, что вы подумали, – принес он неискренние извинения, уповая на мою женскую глупость. – Я Денис, можно просто – Ден, а вас Дарьей зовут, так? – чтобы снова не шипеть, я безмолвно кивнула. – Ветров взял отгул, а меня досрочно вызвали из отпуска, поэтому сегодня мы будем вместе, – вновь подмигнул качок, заставив меня сойти с накатанной лыжни, что не могло не разозлить. Руки мои сжались судорожно в кулаки, от чего ногти уперлись в ладони, делая не очень приятно.

–– Вместе? – кашлянув, переспросила я, думая, что ослышалась.

–– Ну да, вы ведь пишете статьи о наших бойцах и вам непременно понадобятся комментарии опытного тренера, а я самый опытный здесь, – широко улыбнулся Денис шикарной белозубой улыбкой, до неприличия высоко задрав подбородок.

Я, отвернувшись, сделала вид, что не замечаю этого высокомерия, хвастовства и его в придачу.

Стоя у металлической сетки, я молчаливо наблюдала за молодыми мужчинами. Денис периодически корректировал их действия, давая подсказки, а в перерывах поглядывал на меня. Этот его взгляд с откровенной похотью раздражал все сильнее. Я ощущала, как тело наполняется гневом, не позволяя спокойно вдыхать воздух. Очередной взгляд Дена заставил повернуть к нему лицо.

–– И с чего это вдруг пресса заинтересовалась нашим скромным заведением? – спросил он, сунув правую руку в карман спортивных брюк, глядя на меня взглядом, идентичным тем, что утром я уже имела счастье наблюдать на лицах Ольги и отца. – Или ты здесь по иной причине?

Вдох остался для меня вне досягаемости. Я замерла, всматриваясь в глаза этого наглого, невоспитанного ловеласа. Во-первых, врезался в слух резкий его переход на «ты» без моего позволения, во-вторых, мне показалось, что Денис в чем-то меня подозревает, а в-третьих, я почему-то подумала, что подозревает он не только меня, но и Курганова. В чём? Ну, например, в порочащей нас связи. Его поведение незаконно пересекло границу дозволенного мною. Стиснув с силой зубы, я с ненавистью метнула в него гневный взгляд. Глубокий долгожданный вдох раздул легкие и заставил меня заметно вздрогнуть. Мой внутренний манул точил когти о шатающуюся психику, расшатывая ее еще сильнее. И я знала, когда расшатанная до предела психика не выдержит, с цепи сорвется необузданная, неприрученная ярость, вынуждая меня немедленно принять меры по борьбе с раздражителем.

–– Да пошел ты!

Сорвавшись с места, как спринтер, я метнулась к дивану, желая исчезнуть из поля зрения этого омерзительного типа и, прихватив куртку, кинулась прочь, за считанные секунды оказавшись у выхода. Распахнувшаяся предо мною дверь явила мне Курганова. Он даже замер на месте, пораженный неожиданной встречей, впрочем, как и я. Но я-то быстро избавилась от поражения и вспомнила, что очень тороплюсь, а вот Курганов никак не мог очухаться, стоя столбом в проходе. Мне ничего не оставалось, как издать громкий упреждающий фырк, в надежде на то, что он поймет вежливый намек и уберет свою шкафоподобную фигуру с моего единственного пути отступления. Но не тут-то было (похоже, деревянный мужской мозг намеков совсем не понимал), Руслан, стоял на месте, рассматривая мое злое лицо (прямо-таки нарываясь сегодня на неприятности). Еще один фырк, только на этот раз угрожающий, и я двинулась вперед, будто пехотинец в последний штыковой бой. Мне удалось протиснуться между кургановским телом и дверным косяком, но продолжить движение, к сожалению, нет. Руслан успел схватить меня за руку, принуждая остановиться. Взглядом, до краев наполненным отвращением и брезгливостью, я посмотрела на его пальцы, сжимающиеся на моем слабом женском бицепсе, а затем не поленилась посмотреть и на его лицо, все еще пораженное нежданной встречей. Ну прямо-таки картина маслом: взрослые разнополые несвободные люди, на первый взгляд вменяемые, застывшие в дверном проеме в позе, дающей повод заподозрить их в любовной связи (да я просто на все сто процентов была уверена, что со стороны все выглядело именно так!), и, спрашивается, кому нравится быть под подозрением? Мне – нет. Это либо пугает, либо злит. Меня, например, злит (в данной ситуации). Рывок руки оказался весьма действенным способом для устранения препятствия.

–– Не прикасайся ко мне! – рыкнула я и снова ринулась к выходу.

–– Даша, что произошло?! – вдогонку крикнул Руслан.

Вот только я не позволила себе обернуться, чтобы не сказать того, что способно было оставить меня без правды, ради которой все и затевалось. Выскочив из клуба, я буквально в несколько шагов оказалась у машины. Раздражало абсолютно все вокруг: снег, солнце, шум движущихся автомобилей и мой вечный неизлечимый психоз, не позволяющий адекватно воспринимать окружающую реальность. Впрыгнув в салон, я завела двигатель и подняла взгляд на вход, справа от которого стоял Курганов. Он пристально всматривался в лобовое стекло, наверняка пытаясь рассмотреть мое лицо сквозь него. Нехорошим и недобрым был этот взгляд, не нравился он мне, впрочем, как и его обладатель. Судя по выдыхаемому пару, хорошо заметному в солнечном свете, дышал Руслан быстрее обычного, словно что-то нарушало его покой, словно злило что-то, но что? Неужто я?

Автомобиль громко зарычал, звуки выхлопа нарушили относительную тишину улицы, устремившись ввысь, а я с силой прижала педаль газа, все еще пытаясь уберечься от совершения непоправимого. Купе рвануло с места, засвистев колесами и оставив после себя клубы плотного белого дыма от жженых покрышек, обещая мне там, впереди, покой.

Оказавшись дома, я позволила себе скромный выдох облегчения, чувствуя, как постепенно отступает гнев, словно благосклонный судья, великодушно дарующий свободу воспаленному сознанию и его подельнице – душевной неизлечимой болезни. Любимый крепкий кофе должен был завершить процесс расслабления и тогда бы я вернулась в прежнее состояние покоя, но это извечное «но»…

Взобравшись на высокий стул, я разместила чашку перед собой, с каким-то блаженством вдохнув терпкий аромат. Теперь необходимо было проанализировать сложившуюся ситуацию и понять, как действовать дальше, ведь в моем случае поступать по наитию – недопустимо.

Скрежет в дверном замке не позволил провести полный анализ и очертить круг допустимых для меня действий. Напряжение вернулось мгновенно, упредив появление расслабления. Наблюдая за белым паром, струящимся вверх, я до последнего старалась не обращать внимания на звуки, сообщающие о возвращении домой хозяина. Негромкое шуршание по левую руку от меня, а после – беззвучие, не предвещающее ничего хорошего. От этого беззвучия даже пар растворился в воздухе бесследно.

Повернувшись к выходу, я осмотрела серое небритое лицо мужа, но быстро лишилась интереса и опять уставилась в чашку, делая вид, что кофе милей моему взору нежели его хронически недовольная, уставшая физиономия. Да мне и смотреть-то на Макара не было никакой нужды, ведь его звериную злобу и агрессию я чувствовала всем нутром. Вот и сейчас я могла сказать уверенно, что муж был зол, хотя, глядя на его лицо, никогда вот так сразу, навскидку, не определишь в каком психологическом состоянии он пребывает (наверное, это профессиональные навыки).

Макар прошел вглубь кухни и, стянув болоньевую куртку с плеч, опустил ее на барную стойку, недалеко от чашки. Движения его были продуманными и оттого создавали видимость спокойствия (но я-то знала, что творится там, внутри этого чудовища). Муж уселся напротив и намеренно громко вздохнул, а я (бестолковая), утратив бдительность, подняла на него глаза. Взгляд Кая, находящегося в плену Снежной королевы, в упор смотрел на меня; эта ледяная рябь погружала в трас с головой. Ухватившись глазами за черный кофе, я замерла, не позволяя себе больше никогда смотреть в бездонную голубизну полупрозрачной радужки. Опустив дрожащие кисти рук на колени, дабы муж не видел моего страха, – который ни в коем случае нельзя показывать в присутствии хищника – я сжала собственные пальцы, чувствуя, как обручальное кольцо больно врезается в кожу.

–– Где ты была вчера ночью? – медленно произносил он слова, демонстрируя железную выдержку и недюжинное самообладание, а на его виске предательски вздувалась, ритмично пульсируя, вена.

Я решила сохранить молчание, вспомнив, что оно – золото, а еще думая о том, что молчание способно сохранить мое здоровье и возможно даже жизнь.

–– Сука! – прошипел Макар и резко смахнул чашку со столешницы.

Я содрогнулась от ужаса, волной захлестнувшего сознание. Он стремительно затягивал его воронкой на дно, не оставляя ни единого шанса вновь оказаться на поверхности. Мельком глянув на разбитую в дребезги чашку, я с опасением повернула лицо к мужу. Он все так же, в упор, смотрел на меня, не моргая.

–– Где ты была? – повторил Макар напрасный вопрос, прекрасно понимая, что ответа не получит.

А я вдруг вспомнила утреннюю посылку, тут же догадавшись, кто этот тайный адресант. Опустив подрагивающие руки на теплую столешницу, где ранее располагалась чашка, я опять бездумно посмотрела в его бездушные глаза.

–– Как тебе видео? – гриф секретности был снят Макаром досрочно.

Я уперто молчала.

Неожиданно схватив меня за запястья, он с силой сжал пальцы. Дыхание сперло. Тихий писк угодившего в силок маленького королька привлек внимание жестокого браконьера. Он исподлобья посмотрел на меня, больше не пытаясь казаться спокойным.

–– Что ты делала на месте преступления?

Макар задал следующий вопрос, продолжая сжимать пальцы на моих руках. Я больше не пыталась вдыхать: боль парализовала не только запястья и мое больное сердце, она парализовала все жизненно важные органы, угрожая расправой.

–– Какого преступления? – наконец-то подала я голос, понимая, что молчание – провокация.

–– Убийство Дмитрия Ланского, – разжимая пальцы, пояснил муж. Освобожденные запястья налились жаром – светлая кожа окрасилась в цвет крови.

–– Какого Ланского? – пряча руки под стойку (опасаясь рецидива), спросила я шепотом. – Я не знаю никакого Дмитрия Ланского.

Макар откинул полу куртки, все еще лежащей на столешнице, и, сунув руку во внутренний карман, извлек из него небольшой полиэтиленовый пакетик с белой бумажкой внутри. Я нахмурилась, наблюдая за мужем. Приподняв руку, он продемонстрировал мне мою же визитную карточку со следами крови на ее лицевой стороне. Завороженно глядя на улику, способную лишить меня свободы надолго, я ощущала, как страх парализует тело, начиная с ног. Он поднимался медленно вверх, словно наполнял колбу смертельным ядом.

–– Я не убивала, – прошептала я, качая беспрерывно головой.

–– Что ты там делала? – бросив визитку на стол, Макар повторил свой вопрос.

–– Проезжала мимо…

–– Заткнись! – рявкнул он, с силой ударив ладонью по стойке. Я снова вздрогнула. Из глаз скатились слезы, намочив мои сухие искусанные губы. – Что ты там делала?! – кричал муж, больше не в силах держать себя в руках.

–– Я просто хотела поговорить с ним, – шептала я, понимая, что задыхаюсь от отчаянья и страха, который уже достиг легких и практически полностью парализовал их.

–– О чем?

–– О Даниле, – смахнула я слезы с лица и облизнула соленые губы.

–– О чем? – неудовлетворенный ответом, он повторил вопрос вновь.

–– Не знаю. Дима хотел что-то рассказать мне о нем.

–– Какого черта ты скрылась с места преступления? Там кругом камеры. Тебя будут искать.

–– Меня?.. Зачем?

–– Затем, чтобы отправить на зону, идиотка! – снова сорвался муж на крик.

–– За что? – всхлипнула я, не в силах бороться с нахлынувшими эмоциями.

–– За убийство, – вздохнул тяжело Макар, глядя на мои слезы, беспрерывно капающие на барную стойку.

–– Я никого не убивала! – в истерике крикнула я и, сиганув вниз со стула, кинулась в прихожую.

Стянув куртку с вешалки, я ухватилась за дверную ручку, но Макар не позволил покинуть квартиру, вцепившись в предплечье. Он грубо дернул меня за руку и, оттянув от выхода, развернул к себе лицом. Дьявольский взгляд и сжимающиеся пальцы на немеющей от сердечной болезни руке лишь усугубляли ситуацию. Моя истерика перевоплощалась в истерию, лишая самообладания и самоконтроля.

–– Бесполезная, бестолковая стерва! – в бешенстве кричал Макар, вонзая пальцы в мышцу, которую я уже практически не ощущала. – Вернись на место! Я не позволял тебе уходить!

–– Я не нуждаюсь в твоем позволении! – в ответ кричала я, пытаясь освободиться. – Отпусти! Мне больно! Ты не имеешь права!..

–– Имею! Ибо ты глупа! – снова дернул он меня за руку и, наклонившись к лицу, прорычал: – Твое место – рядом!

–– А твое место в клетке, на цепи! Ты дикое животное! Ненавижу, – прошипела я, в одночасье лишившись и слез, и истерии. – Я ненавижу тебя даже больше, чем убийцу брата.

Пальцы Макара разжались, отпуская окончательно онемевшую руку. Он как-то судорожно вдохнул, словно в нездоровой предприпадочной конвульсии, и, замахнувшись, с ненавистью ударил меня наотмашь по лицу.

Слезы скатились по мокрым пылающим щекам. Я с ужасом смотрела на мужа – он с ужасом смотрел на меня. Произошедшее явилось неожиданностью для нас обоих. Я не могла поверить в то, что Макар спустя пять лет таки преступил «красную линию». Похоже, он так же не мог в это поверить. Муж машинально отступил назад, пристально глядя мне в глаза, а я, резко развернувшись, кинулась к выходу…

«Демон» несся по трассе, увозя меня в неизвестном направлении. Слезы ручьями стекали по щекам, а я до онемения сжимала пальцы на рулевом колесе, желая унять сильную дрожь в руках. Как-то незаметно вошедшее острие в сердце хорошо ощущалось при каждом движении и вдохе. Пустынные улицы, подсвеченные яркими высокими фонарями, рисующими на асфальте мистические фигуры, жили какой-то тайной ночной жизнью. Я резко вывернула руль вправо – купе, свистя колесами, свернуло на улицу Полонского, уничтожая ее тишину хищным рычанием. Звук двигателя ударился о забор из красного кирпича, за которым стояли высокие конусовидные туи, словно стражники в стальных ерихонках, пряча от посторонних глаз высокое красно-белое здание с маленькими арочными окнами и черепичной крышей. Еще пара поворотов и «Додж» выскочил из-за угла на необитаемую Астраханскую улицу, наградив и ее своим обезумившим рыком. Этой ночью светофоры, похоже, работали не для меня. Их бедная палитра меня мало интересовала, не привлекая внимания ни миганием желтого сигнала, ни внезапным вспыхиванием красного.

Убедившись, что погони и преследования нет и, по-видимому, не будет, я прижалась к обочине и сунула озлобившегося беса в парковочный карман. Практически парализованные от долгого напряжения пальцы разжались, отпуская руль, и опять размазали по коже слезы. Повернувшись вправо, я осмотрела неоновую вывеску ночного клуба «Тольятти», завлекающую случайных прохожих. Желание в тот момент было одно – утопить боль души в крепком алкоголе, как паршивого неугоднорожденного котенка. Очень хотелось наблюдать за тем, как она захлебывается обжигающим горьким спиртом, подобно мне, захлебывающейся каждый новый день обжигающими слезами горечи.

Смахнув соленые капли с невысыхающего лица, я взглянула в зеркало, рассматривая свое отражение, не доставляющее более никому удовольствия. Этот белесый оттенок кожи японской гейши на лице, словно психопат, с синдромом Мюнхгаузена, постоянно пытается привлечь к себе внимание, симулируя неизлечимую болезнь. «Потерпи. Скоро все закончится», – пыталась я уберечь себя же от необдуманных преждевременных поступков, не поддаться эмоциям, не потакать желаниям. Неподвижное тело лишь медленно наполняло легкие теплым воздухом, не совершая иных действий, а глаза продолжали всматриваться в знакомое лицо, напоминающее о брате. Казалось, он смотрит на меня из зазеркалья… Казалось, это он… Казалось… Тяжелый вздох – и подвижность вновь вернулась ко мне. Отыскав банковскую карту в бардачке, я покинула салон и направилась в клуб.

Вернулась я в реальность, когда была уже достаточно пьяна, а гнев мужа не вызывал страха. Я покинула душное полуподвальное помещение, преодолев крутую витиеватую лестницу, и, очутившись на выбеленном узком тротуаре, вдохнула морозный воздух. С неба сыпались крупные снежные хлопья, укрывая землю белым покрывалом. Они кружились в свете фонаря, будто мухи, и, описывая пару кругов в воздухе, ложились мне под ноги. Нырнув в салон купе, я завела двигатель и опустила руки сверху на холодный руль. Автомобиль ожил, подсветив приборную панель цветными огоньками. 22:12 – уцепился взгляд за цифры, втиснувшиеся между спидометром и тахометром. Развернув «Додж», я направилась в сторону «Каймана». Как же мне хотелось причинить боль Макару, хотелось унизить его так же, как он унизил меня. Я прекрасно знала, что именно причиняет нестерпимые адские муки мужу. Знала, где находится единственная, но очень большая брешь в его броне. Знала, где слабая сторона этого сильного мужчины.

Сто километров в час, игнорирование знаков и светофоров, новое покрытие проспекта, свободные ночные улицы – и через полчаса авто заняло место на парковке. Выбравшись из машины, я осмотрела внедорожник Курганова, по-прежнему стоящий у входа, а затем и подсвеченные окна его кабинета. Мне даже в какой-то момент показалось, что некто, стоящий у окна, осматривает меня в ответ.

Как всегда, не жалуя промедления, я поднялась на третий этаж по пожарной лестнице, которой практически никто никогда не пользовался, и оказалась в коридоре прямо у черной глянцевой двери, за которой и обитал гендиректор клуба. Еще несколько секунд и моя рука коснулась лаконичной ручки, опуская ее вниз. Я прошла в кабинет, не закрывая за собою дверь, тем самым оставляя путь отступления свободным. Свет настольной лампы нехотя, словно делая одолжение, освещал пространство, отбрасывая замысловатые тени на темные стены и не менее темные предметы интерьера.

Вздох моего разочарования – хлопок двери за спиной. Обернувшись, я уставилась на Курганова, подпирающего стену у входа спиной. Мое встревоженное дверным хлопком сердце не планировало сбавлять темп, заставляя легкие чаще наполняться воздухом. Он наблюдал за моей неподвижностью и быстрым дыханием, щуря черные глаза, в которых больше невозможно было рассмотреть зрачки. От этого темного взгляда, в котором блестела глиттерная похоть, возникала вовсе не жажда мести, от него возникало желание, мешающее думать о чем-то постороннем, кроме как о его исполнении.

Руслан повернулся к двери и, заперев ее, сунул изъятый из замочной скважины ключ в карман брюк. Подойдя ближе, он пристально посмотрел в мои внимательные глаза, пробуждая во мне животные инстинкты, желающие подчинять разум и управлять телом. Шаг – и я оказалась в его крепких руках. И, как всегда, полное отсутствие промедления. Курганов мгновенно впился поцелуем в губы, а я издала тихий стон, вплотную прижавшись животом к нему. Теплая волна накрыла меня с головой, отключая здравый разум. Целуя его горячие губы, я в спешке расстегивала брюки дрожащими руками, совершенно ничего не соображая. Только жажда чужого тела имела значение. Она, как и любая другая жажда, требовала незамедлительного ее утоления…

Да разве ж я могла в тот момент представить, насколько омерзительно выглядит происходящее со стороны? Чужая жена и ее дрожащая от возбуждения рука, на безымянном пальце которой – обручальное кольцо (символ верности), – в брюках чужого мужчины, венчанного в храме, а где-то там, по ту сторону норм приличия и морали, обманутые узники их предательства. Нет, все это не имело значения. Когда просыпается похоть – все засыпает.

Руслан стянул с меня платье и, подхватив на руки, положил на широкий диван. Его взгляд, словно приказ: «Ни шагу назад!», не оставлял выбора. Слишком велика была цена отступления. Скинув рубашку, он опустился сверху, прижавшись ко мне своим тяжелым горячим телом, и вновь заключил мои губы в поцелуй, будто под стражу. Его руки скользили по коже, периодически впиваясь пальцами в плоть, а я иногда вздрагивала от этих прикосновений, начиная задыхаться. Воздух, теряя свои привычные свойства, становился осязаемым и заметным. Я чувствовала каждую его составляющую, иногда наполняющую легкие. Наши возбужденные, напряженные тела окончательно лишились одежды, увеличивая площадь соприкосновения чувствительных кожных покровов. Ощутив Руслана в себе, я пискнула и, прикусив губу от блаженства, зажмурилась, наслаждаясь резкими толчками. Какое-то безумие управляло сознанием, а я продолжала издавать стон за стоном, упиваясь его поспешными движениями. Мои пальцы впивались в мощную накаченную спину; дыхание постоянно обрывалось, не позволяя наполнить легкие даже наполовину; Руслан целовал шею; из его груди вырывались тихие стоны, совершенно лишая меня рассудка. Сильная дрожь… его быстрые движения… онемевшие пальцы на объемных бицепсах… а затем… тишина… и его еле уловимое дыхание. Курганов прижался ко мне скользкой влажной кожей, выискивая что-то в глазах. Я, ощущая дрожь его постепенно расслабляющихся мышц, вновь впилась жадно в губы больше не в силах остановиться.