Выносящая приговор

22:13 – указали цифры на бегущее вперед время. Прижав подошву ботинка к педали газа, я покинула территорию офиса и, выехав на дорогу, вцепилась дрожащими пальцами в руль. Купе неслось в сторону улицы Вишневой, вынужденно останавливаясь перед светофорами, нагло ворующими время. С каждым преодоленным километром я нервничала сильнее и от этого чаще поглядывала на электронные часы. 22:44 – в очередной раз уцепился взгляд за белые цифры.

Прикусив нижнюю губу, я снова вжала педаль газа в пол, ускоряясь. Автомобиль заревел громче и отчаяннее, оставляя позади километры влажной от тающего снега дороги. Спортивные покрышки, непредназначенные для подобной омерзительной погоды, теряли сцепление с асфальтом, угрожая моей безопасности, но сейчас это не волновало (да, в принципе, это вообще никогда не волновало меня). Волновала тайна, которая должна была очень скоро стать доступной и мне. Очередной светофор подмигнул мне желтым «глазом» – «Демон», злобно огрызнувшись, проскочил пешеходный переход, избегая неугодного промедления. Влажные ладони соскальзывали с бархатистого руля при каждом резком его повороте, а я, периодически вытирая их о брюки, снова хваталась за него руками, сжимая с силой заледенелые пальцы.

22:57 – увидела я на панели и, вывернув руль вправо, оказалась вначале улицы Вишневой. Автомобиль нарушил тишину спального района, устремившись вглубь. «Еще немного», – мысленно сообщила я себе, чтобы сердце наконец перестало волноваться, но это не помогло. Трусость, готовая в любой момент занять трон и узурпировать власть надо мной, в предвкушении потирала руки. Смелость… Нет, смелость по-прежнему отсутствовала во мне. Злость не собиралась сдавать позиции, отрекаться от престола и уступать трон трусости.

Въехав во двор дома номер двадцать пять, автомобиль занял свободное место в кармане прямо напротив подъезда Дмитрия. Заглушив двигатель, я снова взглянула на часы – 23:02. Напряженный воздух салона, казалось, давил на барабанные перепонки, словно я погружалась на морское дно. Медленно вдыхая воздух и так же медленно его выдыхая, я на мгновение закрыла глаза. Но ни размеренное дыхание, ни искусственная слепота не подарили покой. Волнение не отступало. Я открыла глаза, наткнувшись взглядом на высокого немолодого мужчину в темной куртке, двигающегося по тротуару в мою сторону. Подле него, справа, семенила большая лохматая овчарка чепрачного окраса в металлическом наморднике. Он, заметив мой автомобиль, уделил ему намного больше времени и внимания, чем требовалось для осмотра не очень большого кузова, и это показалось странным. Волнение усилилось. Мужчина прошел мимо купе, естественно, не рассмотрев меня сквозь черную тонировку, и вошел в первый подъезд. Металлическая дверь негромко хлопнула – и снова стало тихо.

Достав телефон из кармана, я нажала боковую кнопку на корпусе, взглянув на пропущенные вызовы. Макар безуспешно пытался дозвониться до меня, наверняка уже посетив и офис издательства, и квартиру родителей (хотя туда он сунется только в самом крайнем случае). Смахнув строку уведомлений влево, я взглянула на крупные белые цифры – 23:08. Схватившись за ручку и дернув ее на себя, я распахнула настежь дверь. Морозный воздух наотмашь ударил по лицу, обжигая теплую кожу. Запахнув полы расстегнутой куртки, я с опасением осмотрелась вокруг: никого. Двор утопал в тусклом свете фонарей с пожелтевшими от старости плафонами. Я нажала кнопку на брелоке – «Демон», глядя вдаль из-под капота, моргнул фарами, недовольно пикнул и щелкнул дверными замками так, как щелкает оскалившийся раздраженный волк хищной пастью.

Преодолев три небольшие ступеньки крыльца, я ухватилась за металлическую ручку, к которой мгновенно примерзали влажные пальцы, и потянула на себя незапертую, к счастью, дверь. Обгоревший домофон, подвешенный слева, не работал, похоже, уже несколько лет. Оказавшись в подъездной тьме, я стала не спеша продвигаться вперед, опасаясь споткнуться о порог, например. Звук чьих-то поспешных шагов заставил немедленно остановиться. Тяжелая обувь нарушала тишину, соприкасаясь с бетонными ступенями. Стоя неподвижно у подножья лестничного марша, я ощущала, как тело содрогается от мощных ударов сердца в грудь. В висках стучало в унисон сердечным сокращениям, а дыхание было непозволительно слышимым. Звук торопливых шагов становился все громче, стремительно приближаясь ко мне, а вскоре в темноте передо мной возник черный силуэт кого-то прямоходящего. Этот кто-то рванул к выходу, грубо оттолкнув меня сторону. Ударившись больно плечом о стену, я вздрогнула от громкого хлопка металлической двери.

–– Придурок, – тихо пискнула я, пытаясь отдышаться, словно это я недавно бежала вниз по ступеням.

Сердце прижималось своей красной горячей щекой к автомобильному «Ежу», острозаточенные шипы которого как по маслу входили в мышечную ткань моего барахлящего «мотора», напоминающую стертую резину видавшего виды старого жигулёнка. Отлипнув от стены, я стала подниматься вверх, хватаясь пальцами за шершавые перила. В висках по-прежнему стучало так громко, что я не слышала звука собственных шагов. Все этажи подъезда тонули в темноте, не позволяя ничего рассмотреть вокруг и вынуждая ориентироваться в пространстве наощупь и при помощи интуиции.

Оказавшись на лестничной клетке третьего этажа, я подняла лицо вверх: слабый луч света просачивался меж лестничных пролетов, стекая серой струей по краям пыльных ступеней и искривленным стойкам перил. Оставалось совсем немного до истины, обладателем которой я обречена была стать уже этой роковой ночью. Мертвое лицо брата, как образ великомученика, возник перед глазами, не позволяя остановиться и уж тем более отступить назад. Когда до четвертого этажа было рукой подать (всего ступени три), я резко остановилась, уставившись на нечто большое и черное, лежащее у открытых дверей лифта, из которого туманом и вытекал тусклый свет. В виске что-то больно щелкнуло, а я обомлела, успев схватиться за выкрашенную светло-зеленой краской стену. Непроизвольный тайм-аут позволил совладать со страхом и привести в движение скованные параличом ноги. Заставляя себя делать шаг за шагом, я все же преодолела оставшееся расстояние, поднявшись вверх, и подошла ближе к неподвижному человеческому телу. Лампа лифта освещала окровавленное лицо Дмитрия, лежащего на спине с раскинутыми в стороны руками. Его ноги находились в кабине, не позволяя дверям сомкнуться, а из-под тела постепенно растекалась вязкая кровь, погружая его в темную зловещую жижу.

Отступив назад на несколько шагов, я наткнулась на запертую квартирную дверь спиной и, содрогнувшись от охватившего сознание ужаса, кинулась прочь. Перепрыгивая через ступени, я бежала к выходу без остановок, периодически хватаясь за перила, чтобы не скатиться кубарем вниз. Толкнув двумя руками, вытянутыми вперед, промерзшую насквозь дверь, я выскочила из подъезда и, жадно схватив ртом колючий морозный воздух, карябающий больно горло, кинулась к машине. «Демон» зло сверкнул глазами, снисходительно и благосклонно позволив мне оказаться под его эгидой. Вой двигателя и рычание выхлопа нарушили сон обитателей района. Купе рвануло вперед, покидая пустынный двор. 23:29 – и авто выскочило на широкий проспект. Слезы капнули из глаз, дабы не мешать зрению фокусироваться на дороге.

Заглушив двигатель и распахнув дверь, я вдохнула нагло ворвавшийся в салон ледяной воздух. Тело по-прежнему трясло от панического страха, а перед глазами стоял мертвый Дмитрий с окровавленным лицом и дыркой во лбу от контрольного выстрела. Выбравшись со второй попытки из авто, я вошла в подъезд и, прислушиваясь к посторонним звукам, стала подниматься вверх, словно ожидая услышать все те же поспешные шаги прямоходящей темной фигуры.

Лифт завис на шестнадцатом этаже. Набрав в легкие как можно больше воздуха (столько, что даже на мгновение потемнело в глазах), я резко выдохнула и подошла к входной двери. Протянув к ней дрожащую руку с зажатым в пальцах ключом, я вздрогнула, когда дверь резко распахнулась, и предо мной предстал Макар. Его озлобленный взгляд не позволил мне ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться (я даже руку с ключом опустила не сразу, так как испуг прервал нейромышечную связь). Стиснув с силой зубы, он сдвинулся в сторону, позволяя мне войти в квартиру. Как только я оказалась в прихожей, Макар захлопнул дверь, да так громко, что я, вновь содрогнувшись, ощутила слезы в глазах. Страх не отпускал – напряжение нарастало. Желание зарыдать и отдаться в руки неконтролируемой истерике становилось непреодолимее. Опустившись на банкетку, я подняла перепуганный взгляд на мужа. В его зрачках без труда можно было рассмотреть: гнев, ярость, злость, ненависть и презрение (кто хоть раз в жизни видел ночной бой артиллерии, тот поймет, что видела я в его холодных глазах).

–– Ты где была? – какой-то звериный рык вместо голоса наполнил прихожую.

–– В офисе, – ляпнула я и тут же прикусила больно язык, прекрасно понимая, что Макар, бесспорно, был там в поисках ветреной жены.

–– Сука, – прошипел зловеще он, не размыкая челюстей, и, повернувшись к стене, у которой стояло его вздрагивающее в злобной агонии тело, ударил ее кулаком. – Где ты была?! – продублировал муж вопрос, вновь повернувшись ко мне.

–– Не помню, – стоном вырвались звуки обреченности откуда-то из глубины грудины.

Макар метнулся в судороге к комоду и, схватившись за татарский кумган, – привезенный братом из Казани – швырнул его в стену. Звук разлетевшейся на осколки запеченной глины заставил втянуть голову в плечи и зажмуриться. (Муж разбил не кувшин, он разбил мое сердце.)

–– Где ты была?!

–– Оставь меня! – не выдержав натиска, крикнула я и, подскочив с места, кинулась в кухню.

Оказавшись у высокого пенала, я распахнула дверцу и, сунув руку за стопку тарелок, достала начатую бутылку коньяка. Поспешно открутив крышку и отбросив ее в сторону стойки, я стала жадно глотать жгучий алкоголь прямо из горлышка. Возникший рядом Макар вырвал бутылку из моей дрожащей руки и с ненавистью отшвырнул ее в сторону все той же стойки. Он, тяжело дыша, схватил меня за плечи, с силой сжав пальцы, чтобы причинить как можно больше боли, будто бы разбитый кумган причинил ее недостаточно. Глядя в мои глаза, муж безуспешно боролся с гневом, толкающим на преступление. Он продолжал жадно втягивать воздух носом, раздувая при этом ноздри и стискивая с силой зубы. Вены вздувались не только на его висках. Все лицо было исполосовано синими извилистыми линиями, напоминая топографическую карту, а лоб рассекала одна глубокая морщина, делая мужа похожим на нечеловеческую сущность, выбравшуюся из чистилища. Но все-таки Макар оказался сильнее гнева и, поборов его, отпустил мое дрожащее от ужаса тело. Я машинально сделала шаг назад, отступая.

–– Где ты была? – в который раз повторил он вопрос, а я отрицательно покачала головой, чувствуя, как слезы капают из глаз на ворот расстегнутой куртки. – Иди спать, – совершенно спокойно сказал муж и, развернувшись, вышел в прихожую, после чего послышался хлопок входной двери.

Прижавшись спиной к холодильнику, соседствующему с пеналом, я закрыла ладонями лицо и всхлипнула. «Ненавижу», – шептала беспрерывно я, захлебываясь солеными слезами, стекающими как по лицу, так и по задней стенке глотки, обожженной алкоголем. Онемевшие дельты напоминали о крепких пальцах дьявольского отродья, которое медленно, но при этом с особой жестокостью извлекало из меня жизнь, будто бы длинный гарпун. Казалось, он питается моим страхом, моей нестихающей болью, моим горем, словно демон стервятник Абрах.

Этой ночью, впрочем, как и утром, Макар не вернулся домой. Я же, оклемавшись только ближе к вечеру следующего дня, предвкушая появление мужа дома, ретировалась, отправившись в клуб. Ветров заметно нервничал, и я прекрасно понимала отчего эти тяжелые вздохи и гневные крики, но мне он так и не пожелал озвучить причину своего нервозного состояния. Вообще в «Каймане» все было, как и прежде. Ничто не говорило о трагедии и страшной потере, ничто не намекало на смерть, словно для клуба это было обыденностью и нормой. Если б я не видела труп Димы собственными глазами и не знала о случившемся, то никогда бы ничего не заподозрила. А Ян, в принципе, часто пребывал в нервозном состоянии без особых на то причин.

Сидя на небольшом диване, я наблюдала за работой Ветрова, вновь и вновь прокручивая в голове вчерашние события. Мне начинало казаться, что звонок Димы и его незамедлительная кончина тесно связаны. Ведь он явно хотел мне рассказать что-то очень важное, иначе бы не просил приехать в столь поздний час. Меня словно кто-то проклял, пожелав остаток жизни натыкаться на окровавленные трупы.

Чем дольше я анализировала произошедшее, тем больше мне хотелось напиться до беспамятства, во-первых, чтобы ненароком не увидать во сне еще и кровавое лицо Дмитрия, а во-вторых, дабы позлить «любимого» мужа (это «во-вторых», на самом-то деле, было главной причиной желания увидеть чертей в пьяном угаре, тем более под седативным действием алкоголя это домашнее животное не так уж и сильно пугало меня).

Третий этаж. Черная дверь. Тихий стук. Серебристая ручка устранила преграду, позволяя проникнуть в просторный кабинет. Я вошла в помещение будучи готовой ко всему. И если бы в кресле сидел не Руслан, а, допустим, его страшный изуродованный труп, то я ничуть бы не удивилась, но в кресле, к счастью, сидел очень даже живой гендиректор и наверняка был во здравии, по крайней мере, увечий и кровавых следов на нем не наблюдалось. Он поднял на меня слегка удивленный взгляд и осмотрел бледное лицо, которое совсем недавно я рассматривала в зеркальной стене лифта. Косметике сегодня не удалось замаскировать бессонную ночь, следы усталости и печать ужаса на коже.

–– Привет, – сказала я тихо и опустилась в кресло. Руслан безмолвно кивнул, продолжая что-то разыскивать на лице. – Как тебе пилотная статья?

–– Что-то произошло? – все же спросил он, так как поиски, по-видимому, не увенчались успехом, а его любопытство по-прежнему было заинтриговано.

–– Да нет, просто устала.

–– От чего? – с каким-то прямо-таки неприличным удивлением уточнил Курганов, будто бы я целыми днями лежала на диване.

–– Муж всю ночь скандалил, – соврала я и вздохнула как можно тяжелее и обреченнее, дабы он уж наверняка поверил в мою вкусную глазированную вздохом ложь.

–– Хорошая статья, – произнес он, резко сменив курс беседы не желая комментировать поведение моего мужа-тирана. – Мне понравилась.

–– Я могу сдавать ее в печать? – с безразличным видом спросила я, начав стремительное погружение в пучину воспоминаний, словно в грязные воды индийской Ганги.

–– Нет, не можешь, – произвел Руслан холостой выстрел, проверяя меня на внимательность.

–– Хорошо, завтра же отнесу ее главному редактору, – озвучила я стандартную фразу, всегда следующую за положительным ответом довольного заказчика.

–– Дарья! – обратил на себя внимание Курганов своим громким голосом. – Вернись в реальность и ответь – что произошло?

Уставившись на него растерянным взглядом, я поспешно попыталась вспомнить то, что сказала ранее и что на это ответил он, но проза в голове воспрепятствовала возникновению каких-либо воспоминаний.

–– Что? – решила я попросить подсказку извне, тем самым привлекая его внимание своей несобранностью.

–– Ничего, – ответил Руслан и опустил крышку ноутбука. – Пойдем-ка со мной, – поднимаясь с кресла, позвал он.

–– Куда? – испуганно посмотрела я на его протянутую ко мне руку.

–– В бар. Выпьем по бокалу вина.

Этот взгляд… Знакомый взгляд вожделения мигом отбил желание: и пить, и лишаться памяти, и составлять компанию нетрезвым бесам, и злить мужа.

–– Ага, – покачала я отрицательно головой, с опасением поглядывая на все еще протянутую ко мне руку, – знаю я твое «по бокалу».

–– Тебе необходимо расслабиться, да и мне тоже.

Я сдалась. Положительно кивнув и коснувшись его горячей большой ладони, я поднялась с места…

Накаченное алкоголем тело рухнуло на кожаное кресло джипа. Откинувшись на высокую спинку, я взглянула мельком на устроившегося рядом Курганова. Голова кружилась так сильно, что при малейшем ее повороте перед глазами все плыло, будто от поднимающегося к небу жара костра. Он осмотрел мое лицо все тем же взглядом: полным желания, которое я, естественно, не сумела рассмотреть в его глазах через алкогольную призму, и повернул ключ в замке зажигания. Внедорожник неуклюже содрогнулся угловатым побелевшим от снега кузовом и захрипел, иногда подкашливая. Сегодня как-то аккуратно переступив поребрик, он устремился вперед, рассекая широкой мордой снежный туман. Мелкие ледяные мошки в панике разлетались в стороны, уступая дорогу на ходу обнажающемуся «Коммандеру», который ловко избавлялся от снежного покрывала, прилипшего к кузову, при этом по-старчески бурча от недовольства. Фары выхватывали черные ямы на белом ковре дороги, заполненные водой, сообщая о препятствии, но внедорожник, игнорируя месседж, прыгал в омут с головой – колесо, разбивая ледяную корку, проваливалось в выбоину и, согласно закону Архимеда, практически избавляло ее от жидкости. Грязная вода с брызгами вылетала из-под подкрылка, оставляя темные следы на белой дороге. Глядя в боковое окно, я старалась больше не смотреть на Руслана, ощущая неудобство и какое-то странное смущение. Его касающийся профиля взгляд заставлял сердце вздрагивать, а затем резко замирать (а откровенно говоря, эти его зрительные касания попросту возбуждали).

Доехали мы быстро. Когда авто поравнялось со сквером, Руслан включил поворотник и, перестроившись в правый крайний ряд, вкатился в карман. Я сидела неподвижно, глядя в лобовое стекло на периодически пролетающие мимо автомобили на совершенно недопустимой правилами скорости. Курганов тоже наблюдал за тем, как они несутся в сторону центра, сметая на своем пути ссыпающийся с туч снег. Поворотник все еще приятно щелкал, словно метроном, отмеряющий промежутки времени. Воспоминания о поцелуе возбуждали, а тело начинало напрягать каждую мышцу по очереди. Чтобы отвлечься от губительных воспоминаний, я принялась считать щелчки поворотника: 1, 2, 3, 4, 5… Резкий поворот моей головы – и жадный страстный поцелуй Руслана, мгновенно впившегося в губы, вынудили меня содрогнуться в его крепких руках. Стон выдал желание, больше не желая держать его в тайне. Гул в голове и осточертевшие щелчки лишали возможности оценить здраво ситуацию и опомниться.

Ладони Руслана скользили по спине, все крепче прижимаясь к тонкой ткани костюма. Я ощущала их жар, а в голове возникала картина: эти же горячие ладони скользят по моей нежной обнаженной коже, погружая в наслаждение. Ранее полученный удачный опыт побега заставил меня отстраниться. Резко распахнув дверь, я выскочила из салона и устремилась вглубь сквера. Ноги машинально передвигали тело, приближая его к дому. В висках пульсировал алкоголь, струясь по венам бурными потоками, напоминая талые воды горных рек. Жадные ненасытные вдохи кружили голову «в вальсе», а сердце билось быстрее и резче, при этом получая удовольствие от соприкосновения с острыми предметами.

Влетев в квартиру и захлопнув дверь, я прижалась к ней влажной спиной. Попытки проанализировать то, что произошло несколькими минутами ранее, были предприняты напрасно и зря. Произошедшее не поддавалось анализу. Воспоминания о том, что чувствовала я, находясь в руках Курганова, по моему решению должны были быть немедленно уничтожены и забыты навсегда. Пристально всматриваясь в непроглядную темноту прихожей, я ощущала, как дыхание замедляется, а сердце отдаляется от колких штыков на безопасное расстояние. Еще минуты три-четыре бестолкового стояния на месте – и я окончательно пришла в себя. Обзорная прогулка по квартире позволила убедиться в том, что она не таит для меня угрозы в виде мужа. Похоже, он так и не возвращался домой во время моего отсутствия. Бережно храня надежду на то, что Макар и эту ночь проведет где-нибудь вне уютного семейного гнездышка, я побаловала себя крепким горячим кофе, горьким шоколадом и тихим комфортным одиночеством, а после вынужденно согласилась на просмотр хорошо известного кошмарного сна.

Беспардонно ворвавшееся в мою жизнь утро доставило неудобство. Тошнота и головокружение не отступали, как бы я не боролось с ними. Ни лошадиная доза аспирина, ни холодный душ, ни кофе по рецепту Екатерины Великой – так и не помогли. Я в спешке пыталась создать образ свежести на лице и сделать его более схожим с ликом здорового человека, нервно поглядывая на часы. Натянув вязаное платье на влажную кожу, постоянно покрывающуюся испариной от тошноты, я, стараясь не обращать внимания на симптомы, невольно напрашивающиеся на вопрос: «Ну и зачем столько пить?», решила сменить обстановку и поехать на работу (чтобы кабинет не пустовал и мое кресло ненароком не занял кто-нибудь трудолюбивый).

Но неподвижное сидение в кресле облегчения тоже не приносило, как и смена обстановки, на которою я уповала. Мысли праздно шатались в голове, – бродили туда-сюда, от виска к виску и обратно, – раздражая своей навязчивостью и бестактным напоминанием о Курганове. Я периодически открывала глаза и вздыхала, в надежде на то, что неугодные мысли покинут больную голову, даруя облегчение. Стук в дверь вызвал презрительный фырк и то, что этот стук был очень тихим, его никак не оправдывало. Снова поднимая веками тяжелые ресницы, я скривилась то ли от пульсирующей боли, то ли от недовольства (там уже сам черт не разберет, что явилось причиной мимических кривляний). И пока я боролась со сбитой фокусировкой, настраивая зрительный контакт с входной дверью, на пороге успела появиться Ольга. Она осмотрела искаженное болью бледное лицо и, продвинувшись вглубь, наступая, произнесла тихо (зная меня много лет, Оля понимала, какие мучения я испытываю, когда на лице – маска утреннего недовольства):

–– Доброе утро.

Вновь скривившись, я лишь нехотя кивнула в ответ. Она подошла ближе к столу, а я заметила в ее руке почтовый крафтовый пакет.

–– Дарья Александровна, курьер доставил вам посылку, – все так же тихо говорила Ольга, демонстрируя мне этот маленький невзрачный пакетик, вызывающий нехорошее предчувствие.

–– От кого?

–– Не знаю, – повела она плечами, – тут указано только ваше имя.

Подойдя к столу, Оля опустила пакет на самый край и ожидающе посмотрела на меня. Я ожидающе посмотрела на нее. Так и не дождавшись друг от друга того, чего ожидали, я сказала, искоса глянув на пухлый конвертик.

–– Хорошо… Оставь его… Пусть там и лежит, – опять покосилась я на пакет, лежащий на углу столешницы, не имея никакого желания даже прикасаться к нему (мне он не нравился, ничуть). – Сделай-ка мне лучше кофе покрепче и принеси что-нибудь от головной боли… Пожалуйста, – прибавила я, вспомнив о магических свойствах некоторых слов. Ольга положительно кивнула и поплелась к выходу. – Ах да! – воскликнула я, заставив девушку замереть на месте и даже обернуться, – если вдруг отец спросит обо мне, скажи: нет меня. Поняла? – она вновь кивнула и вышла за дверь.

Какую бы сильную неприязнь я не испытывала к доставленной посылке, любопытство оказалось намного сильнее и опытнее неприязни, с легкостью управляя живущим во мне маленьким несмышленышем. Навалившись на стол всем торсом, я с трудом дотянулась до пакета, а затем с таким же трудом – до ножниц. Срезав самый его край, я извлекла черную малюсенькую флешку и покрутила ее в пальцах, рассматривая. Изначально возникло желание пораскинуть мозгами, пофантазировать и выдвинуть несколько версий и предположений: кто и для чего прислал мне ее, но больная голова оказалась категорически против того, чтобы я что-либо раскидывала ее зараженными страшной хворью мозгами. К тому же любопытство оказалось не только сильнее неприязни, но и сильнее меня. Пришлось уступить.

Откинутая крышка ноутбука. Мигание светодиодов. Суровый взгляд Президента и требование ввести пароль. Втиснувшаяся в текстовое поле шестибуквенная фамилия главы одной из губернии – и наконец голубоглазый хулиган смотрел на меня с монитора, улыбаясь. По привычке прочитав цитату из любимой поэмы, изображенную слева от поэта, я сунула флешку в разъем и стала клацать мышкой. На экране появился небольшой плеер и, продемонстрировав название и номер своей версии, стал проигрывать видеозапись. Мои глаза округлились от созерцаемого, а я перестала дышать, глядя на знакомый двор. Спустя несколько секунд я увидела: и свою хищную алую нечисть, юркнувшую в карман напротив дома номер двадцать пять на улице Вишневой, и странного мужика с лохматой овчаркой, и себя, озирающуюся по сторонам. Ужас застыл в моих глазах, который можно было рассмотреть на фоне темного видео с камеры наружного наблюдения. Зубы больно прикусили кожу нижней губы, а дрожащие руки вцепились в подлокотники кресла. «Черт», – неожиданно вспомнила я маленькое рогатое существо со свиным рыльцем в пушку, которое потешалось надо мной, ухохатываясь и хватаясь за лохматое пузо. Эта рогатая мелочь семенила ногами, противно цокая копытцами в моей больной голове. Разжав пальцы, я отпустила подлокотники и с силой сдавила ладонями виски, дабы это веселое повизгивание не доставляло столько дискомфорта. Мое купе недолго скучало в одиночестве. Всего несколько минут – и я, загрузившись в салон, покинула территорию дома Дмитрия.

В страхе я схватилась за флешку и, выдернув ее из разъема, судорожно сунула назад в конверт. Скользнув взглядом по предметам интерьера, я подскочила с кресла и, оказавшись у высокого книжного шкафа, распахнула стеклянные дверки. Времени искать какое-то особое место для схрона не было, поэтому я закинула конверт за книжный ряд, где-то между книгами Федора Михайловича: «Идиот» и «Преступление и наказание». Словно заметая следы противоправного деяния, я закрыла шкаф и плюхнулась в кресло. И как только это произошло, входная дверь распахнулась. Стараясь не совершать лишних судорожных движений, способных выдать сильное душевное волнение, я замерла. В кабинет вошла Ольга с красной кружкой и блистером таблеток в руках. Она взглянула на меня с подозрением, а я вновь мысленно чертыхнулась, опасаясь разоблачения. Оля разместила кружку на столе между ноутбуком (одной из главных улик) и моим мобильным (благо, он пока был вне подозрений), и, опустив блистер неподалеку, добавила во взгляд чуть больше подозрения, напоследок просканировав мое онемевшее от напряжения лицо. Не говоря ни слова, она самоустранилась практически беззвучно.

–– Сволочь, – шепнула я, метнув в сторону книжного шкафа недовольный взгляд с легким налетом испуга. – Кто же ты?

Я прекрасно понимала, что за мной кто-то следит (сомнений не было), понимала, что флешка не единственный носитель информации (копии есть однозначно), понимала, что очень скоро тайный адресант примется за шантаж. Но что он попросит взамен на оригинал видеозаписи? Я же гол как сокол. Все, что меня окружает, принадлежит либо отцу, либо мужу, кроме автомобиля: «Додж-Челленджер-Демон» моя заветная мечта, щедрый свадебный подарок Макара (наверняка приобретенный на взяточные деньги; от этого же паршивца всего можно ожидать). А все имущество, что у меня когда-то было, я спустила на взятки таким же паршивцам, как и мой «любимый» муженек, дабы они подняли свои ленивые задницы и отправились на поиски моего брата, но то ли задницы оказались неподъемными, то ли кто-то заплатил больше, дабы они их не поднимали, но в итоге отправление так и не состоялось. В общем я осталась без ничего, еще и Данилу искала с волонтерами и неравнодушными бескорыстными людьми. А доблестная полиция явилась, как говорится, на все готовое.

Две таблетки ибупрофена, запитые противным остывшим кофе (тут дело даже не в его низкой температуре, а в самом вкусе), обязаны были облегчить страдания и освободить голову от поразившего ее недуга. Скривившись от брезгливости, я сдвинула кружку на самый край стола (внезапно возникло прямо-таки непреодолимое желание столкнуть ее на пол, настолько поразил меня своим невкусным вкусом напиток, но я вдруг вспомнила, что давно выросла и капризничать было мне не к лицу). Затем обернувшись, еще раз осмотрела книжный шкаф придирчивым взглядом, оценивая степень его подозрительности. Оценку дать не решилась, так как не обнаружила ничего подозрительного. А, может быть, просто времени не хватило к чему-то придраться, ведь тишину нарушил визг мобильного. «Вот и шантажист объявился», – подумала я, переворачивая телефон кверху брюхом. Тревога оказалась ложной и можно было вздохнуть с облегчением, но я не стала поступать так опрометчиво еще и загодя, так как звонил отец (а он похлеще любого шантажиста: шантажирует так профессионально, что ты и очухаться не успеваешь, как уже все условия приняты, дано согласие и ты готов приступить к выполнению его требований). Тянуть с ответом смысла не было, ведь отец, чего доброго, мог меня в чем-то заподозрить (подозрительность – наследственная черта).

–– Привет! – послышался знакомый голос в динамике, как только я прижала его к уху. – Дочка, а ты где? – спросил он, не ожидая от меня ничего хорошего: ни ответа, ни привета.

–– В кабинете, – произнесла я, зная, что далее непременно последует приказ: «Зайди ко мне!»

И последовал:

–– Зайди ко мне!

–– Хорошо.

Вздохнуть я себе позволила только после отключения телефона, ведь слушать бубнеж отца не очень-то и хотелось, особенно после полученного утреннего сюрприза. Вспомнив о флешке, я покосилась на шкаф. «Шкаф, как шкаф, ничего особенного», – заверила я себя и, достав из верхнего ящика папку со статьей о «Каймане», вышла из кабинета. Проходя мимо лифта, я столкнулась с Ольгой, как раз выходящей из него, и опять поймала на себе ее подозревающий взгляд. Никакой реакции не дала. Сдержалась. Даже приветливо улыбнулась – зря: она не улыбнулась в ответ. Взгляд ее стал крайне подозрительным. Я пошла дальше. Длинный коридор окончился тупиком, в котором и располагался кабинет главного редактора. В приемной секретарь отсутствовал, так как он праздно шатался по коридорам офиса, катался в лифте и награждал меня пол утра подозревающим взглядом. Постучав для приличия (а была я очень приличной) и распахнув настежь дверь (приличия на сегодня было вполне достаточно), я вошла в кабинет, наткнувшись еще и на подозревающий взгляд отца. Он нахмурился, передвинул брови ближе к переносице и, опустив подбородок, посмотрел на меня исподлобья.

–– Присядь, – сказал он, сосредоточенно наблюдая за мной.