Туарег 2

По прошествии недели о самолете забыли, и жизнь снова вошла в привычное русло: охота, огород, костер по ночам.

И вот однажды в тихий вечер, похожий на сотни других вечеров, на горизонте появился высокий столб пыли.

Аиша, первая заметившая его, тут же бросилась к старшему брату.

– Кто-то сюда едет, – сказала она.

Гасель Сайях вышел из шатра посмотреть. Столб пыли приближался с головокружительной скоростью, и вот уже можно было различить контуры красного автомобиля.

– Предупреди-ка Сулеймана, – попросил он сестру, вернулся в шатер и тут же вышел с двумя ружьями в руке.

Как только брат подошел к нему, он вручил ему ружье и жестом показал, чтобы тот занял позицию по другую сторону колодца, у подножия самой большой из пальм.

Рычащий автомобиль приблизился и остановился в десяти метрах от колодца, из него вышли два молодых человека в пыльной одежде.

– Ас-салям алейкум! – поздоровались они.

– Метулем, метулем! – прозвучало в ответ.

– Добрый вечер! – вежливо произнес на французском языке один из мужчин.

– Добрый! – Сайяхи знали французский, хотя родным у них был язык тамашек.

– Мы прибыли с миром.

– Что же, с миром будете приняты.

– Просим у вас гостеприимства.

– Считайте себя нашими гостями.

– Мы можем набрать воды?

– Конечно!

Мужчины приблизились к колодцу, осмотрели его, явно удивились глубине и, не сделав ни одного комментария, стали тянуть за веревку, пока не показалось ведро, сшитое из козьей шкуры.

Но то, что произошло дальше, поставило в тупик всех местных жителей. Вместо того чтобы напиться, мужчины принялись ополаскивать лица и руки, а после, зачерпнув еще воды, протерли передние стекла автомобиля.

– Вы что, не хотите пить? – спросила наконец Аиша, не скрывая растерянности.

– Спасибо, нет, – ответил один из мужчин. – У нас еще есть запасы воды в холодильнике… – Тут до него дошло, что туареги смотрят на них чуть ли не с ужасом, и, нахмурившись, он спросил: – Что-нибудь не так?

– Здесь воды очень мало, – ровным голосом, сдерживая недовольство, ответил Гасель. – Мы ее используем только для питья и полива растений.

– Но нас заверили, что в этом колодце предостаточно воды круглый год… – заметил второй мужчина, несколько стушевавшись.

– И кто вас мог заверить? Насколько мне известно, кроме нас, про этот колодец никто не знает.

– А разве это – не колодец Сиди-Кауфы?

– Нет, это колодец Ахамука. Сиди-Кауфа находится в четырех днях пути отсюда, на северо-востоке.

– Этого не может быть…

– Уверяю вас, что это так.

Можно было подумать, что на мужчин неожиданно луна свалилась. Любезные улыбки погасли, лица побледнели, они переглянулись, не скрывая страха.

– Боже милостивый! – воскликнул тот, кто, по-видимому, был шофером. – Мы ошиблись на маршруте. Какого черта ты смотрел?! – повернулся он к напарнику.

– Я? Но карты говорят, что мы находимся там, где надо.

– В четырех днях пути от Сиди-Кауфы?

Вместо ответа тот полез в автомобиль и вытащил из него потрепанную тетрадь в черной обложке.

– Вот тут указаны координаты. Приборы на панели показывали отклонение менее километра. Это и есть Сиди-Кауфа…

– А вот эти добрые люди другого мнения, – фыркнул водитель. – И у меня сложилось впечатление, что они живут тут уже немало времени… Или нет? – поднял он глаза на Гаселя Сайяха.

– Около шести лет. И колодец вырыли мы.

– Нет, ты можешь представить? Мать твою так, это не колодец Сиди-Кауфы. Это колодец Ахамука и принадлежит вот этим господам!

Мужчина-штурман присел на подножку автомобиля и, проморгавшись, уставился в карту. Когда он поднял голову, в его взоре отразилось отчаяние.

– Тогда эта карта ошибается… – пробормотал он наконец. – Вот эти горы, что перед нами, они нигде не отражены, и час назад мы должны были преодолеть дюны, которых тоже не видели… Черт, черт, черт, какая мать родила этих уродов-картографов?! И что нам теперь делать?

– Ни малейшего представления.

– Скоро стемнеет.

– Это я уже понял.

– И?..

– Ну и что ты хочешь, услышать? – Огорченный водитель в очередной раз посмотрел на Гаселя Сайяха и почти умоляющим тоном попросил: – Вы не могли бы показать дорогу к колодцу Сиди-Кауфа?

– Нужно объехать вон те скалы с севера-востока, – начал объяснять Гасель. – Но, если вы попытаетесь это сделать ночью, вас засыплет песком по самую шею. Там постоянно дует северный ветер, а дюны молодые и не устоявшиеся… Мой совет – дождитесь рассвета.

– Черт, а…

– Вы бы оказали нам большую честь, согласившись переночевать в одном из наших шатров.

– Да, спасибо, – кивнул мужчина, силясь улыбнуться. – Мне хорошо известно гостеприимство туарегов… Вы ведь туареги, да?

– Странный вопрос. А кем еще мы могли бы быть?

– Эм… эскимосами… Я пошутил, пошутил… Ну, хорошо! Нет худа без добра… Заблудились, зато погрузимся в экзотику… И ко всему прочему, мы еще не представились… Меня зовут Марсель Чарриер, а моего товарища – Ален Гита.

– Это – моя мать, – Гасель показал на Лейлу, – а это мои брат и сестра. Все, что у нас есть, – в вашем распоряжении. Вы голодны?

– Как волки. Но в машине у нас всегда есть запас провианта на непредвиденный случай. Знаете ли, у меня такое впечатление, что в ваших краях супермаркеты – большая редкость. Вы не обидитесь, если мы пригласим вас отведать наших деликатесов? Похвастаюсь, что я умею готовить.

– Не в наших обычаях… – замялся Гасель.

– Да что вы! Не отказывайтесь!

Молодой человек посоветовался взглядом с матерью. Та кивнула:

– Признаться честно, мы уже много лет не пробовали французской еды. Посмотрим, какой вы повар.

Марсель Чарриер расстарался. Не прошло и получаса, как он приготовил вкуснейшие спагетти с острым соусом; за спагетти последовали превосходные утиные бедрышки, испеченные на углях, и бедные люди, годами питавшиеся скудно, даже не сразу решились съесть их.

В заключение Чарриер сварил крепчайший кофе и одарил мужчин клана настоящими гаванскими сигарами. Сайяхи никогда в жизни не курили, и если Гасель еще смог сделать пару затяжек, то здоровяк Сулейман, закашлявшись, сразу загасил свою.

– Ну а теперь скажите, – Гасель, снедаемый любопытством, старался быть как можно более вежливым, – куда вы мчитесь как угорелые по пустыне?

– В Каир.

Туареги застыли в недоумении.

– В Каир? – повторила наконец Аиша едва слышным голосом. – Но Каир – огромный город, и он находится очень далеко отсюда!

– Так и есть. Каир – столица Египта.

– И вы на машине хотите туда добраться?

– Совершенно верно, – кивнул Чарриер.

– Но это должно быть…

– Около семи тысяч километров, плюс-минус.

– Шутите!

– Абсолютно нет. Семь дней назад мы выехали из Мавритании и направились в сторону Египта… В общей сложности – чуть более одиннадцати тысяч километров пути.

– А разве не было бы удобнее добраться туда на самолете? И дешевле, и быстрее, да?

– Разумеется! Но речь идет о ралли.

– О чем?

– Ралли… Гонки…

– Гонки?.. – непонимающе повторил Сулейман. – Что вы хотите этим сказать?

– То, что сказал: гонки. В данный момент сотни людей мчатся на легковых автомобилях, на грузовиках и мотоциклах в направлении Каира. – С видом крайнего удовлетворения Чарриер выпустил струю дыма. – И мы пока первые.

– Первые?

– Ну да, мы пока первые, а остальные – позади.

– А зачем все вдруг собрались в Каир? – спросил Гасель.

На сей раз Чарриер растерялся. Он некоторое время подумал, потом пожал плечами:

– Ну, речь идет о спортивных гонках… Каир – конечный пункт.

– То есть сотни людей пересекают Африку из конца в конец, глотая пыль и терпя жару, желая победить?

– Естественно!

– Какая глупость!

– Глупость?

– Извините, я не хотел вас обидеть. Но я не могу этого понять. Эта пустыня очень опасная.

– О, знаю, знаю, – вздохнул Чарриер. – Мой лучший друг погиб три года назад – его машина неожиданно загорелась.

– Бог подарил нам жизнь не для того, чтобы мы ею столь глупо рисковали, – вмешалась в разговор Лейла. – Я думаю, точно так же, как Бог не принимает в рай тех, кто оскорбляет его самоубийством, он откажет и тем, кто занимается вашим… как вы сказали?.. – вашими гонками. Это примерно то же, что и самоубийство.

– Вы преувеличиваете опасность, – возразил Чарриер.

– Ничего я не преувеличиваю. Если бы мы не соорудили этот колодец, вы бы, заблудившись, умерли от жажды посреди пустыни.

– Если бы вы не построили этот колодец, то кретины, которые составляли карты, ничего бы не перепутали и нанесли Сиди-Кауфу, – уточнил Ален Гита, штурман. – До этого мы ни разу не ошиблись в направлении, так как наши приборы позволяют определять маршрут по спутнику. По спутнику можно определить любую точку.

Сайяхи переглянулись. Они достаточно хорошо знали французский, потому что почти вся Западная Африка долгое время была французской колонией, но сказанное гостем показалось настолько абсурдным, что они засомневались, правильно ли поняли его слова. Пусть они и жили на краю земли, можно сказать, в первобытных условиях, но автомобили видели в городе, самолеты – в небе и даже знали про телевизор, но чтобы какой-то прибор позволял построить маршрут среди пустыни – это было выше их понимания.

Неловкую тишину нарушил Марсель Чарриер. Он наклонился, чтобы налить себе еще кофе, и сказал:

– Вот вы удивляетесь, почему мы это делаем, – ну, в смысле, участвуем в ралли, – но разве не удивительно, что вы выбрали для жизни этот никому не ведомый уголок? Почему? Что вас толкнуло обосноваться здесь?

– Нам здесь хорошо, – ответил Гасель.

– Хорошо? Но как вы выживаете?

– Нам много не надо. У нас есть молоко, мясо, овощи с огорода, – горячо принялась объяснять Аиша. – И самое главное – у нас есть вода. Колодец не самый щедрый, однако благодаря ему мы удовлетворяем все наши потребности.

– Еще раз приносим извинения, что мы так глупо воспользовались водой. Нам даже в голову не пришло…

– Теперь это уже неважно, – перебил Чарриера Гасель. – Да вы и не знали, чего вас винить.

– Спасибо, однако скажите мне… где вы берете самые необходимые товары: соль, одежду, патроны… или вот кофе, без которого, мне кажется, ни один туарег не может жить?

– Каждый год, в первое весеннее полнолуние, бедуины собираются на огромной ярмарке в оазисе аль-Рейми. Это в шести днях пути отсюда на востоке. Там сходятся охотники, пастухи, торговцы скотом и другим товаром. Животных и шкуры обменивают на соль, чай, сахар, на семена и патроны. У нас есть верблюды для продажи, вот этим мы и живем. Однажды мы даже спускались на ярмарку в Кано, но это слишком далеко, на севере Нигерии.

– И насколько далеко?

– Около трех недель пути.

– Не могу представить ни одного европейца, целых три недели добирающегося до рынка… – засмеялся Чарриер. – Но вы так и не ответили на мой вопрос: почему вы выбрали столь отдаленное место?

– Не думаю, что вы поймете.

– Я силюсь понять все, что вижу, и мне нравится узнавать истории людей, с которыми встречаюсь на пути.

Гасель замялся:

– Ну, в таком случае я вам поясню. Мы находимся здесь по политическим причинам.

– По политическим? – растерянно пробормотал Ален Гита, явно не поверив. – Я всегда считал, что туареги свободны от политики. Не говорите мне, что проклятая политика добралась уже до пустыни.

– Это длинная история…

– Истории при свете костра посреди пустыни – что может быть лучше, – оживился Марсель Чарриер. – Рассказывайте поскорее, что же произошло?

– Вам правда интересно?

– Конечно!

Гасель посмотрел на него, как бы определяя, насколько искренне он говорит, затем, обернувшись, взглянул на мать, словно спрашивая у нее разрешения. Увидев едва заметный кивок, он начал:

– Мой отец, чье имя я унаследовал, считался самым храбрым из туарегов. Он был единственным, кто сумел дважды пересечь Тикдабру. В Тикдабре нет ничего, кроме песка, и не всякая ящерица там выживет… Моего отца уважали, спрашивали его совета, но однажды, почти двадцать лет назад, в его лагере оказались два обессиленных путника, заблудившихся в пустыне. Как и подобает туарегу, он принял их наилучшим образом. Но спустя несколько дней нагрянул военный патруль. Одного из гостей они убили, а другого увели.

– И что дальше?

– Как оказалось, они увели эль-Кебира, единственного демократически избранного президента за всю историю нашей страны, а тот, которого убили, был его телохранителем. Военные… вы ведь знаете, на них всегда опирается диктатура.

– Понимаю… Солдаты нарушили священный закон гостеприимства туарегов.

– Да, так и есть. Они пролили кровь в нашем очаге и силой увели человека, которого мы взяли под защиту. Мой отец поклялся, что убьет всех, кто сделал это, и освободит Абдуля эль-Кебира. Для него это было дело чести.

– Не по этим ли мотивам был снят фильм? – спросил Ален Гита. – Эта история у меня на слуху.

– В то время много говорилось о моем отце. Даже была написана книга, но о фильме я ничего не знаю.

– Кажется, я его видел! – не унимался француз. – Так себе кино. Из главного героя сделали эдакого Рембо. Но потом я узнал, что фильм основан на реальных событиях, и это меня впечатлило.

– Но что же было дальше? – Марсель Чарриер не скрывал нетерпения.

– А то, что мой отец казнил убийц и освободил президента. Для этого ему пришлось перерезать горло всем в гарнизоне крепости, куда эль-Кебира заточили.

– Вы хотите сказать, что он вырезал весь гарнизон?

– Именно так. Никого не оставил в живых.

– Один?

– Да-да, один.

– Но как ему это удалось?

– Он был воином, – последовал простой ответ. – Те, в гарнизоне, они даже ничего не почувствовали. Но мой отец умел не только это делать, а кое-что еще. Кстати, он сопроводил Абдуля эль-Кебира до другой стороны границы, преодолев Тикдабру, несмотря на то что его преследовала вся армия.

– А потом, потом?..

– Так как отца не смогли схватить, военные похитили нас и сказали, что отдадут в обмен на эль-Кебира. Узнав об этом, отец взбесился. Его новая клятва была такой: он убьет президента, поставленного военными, если тот не вернет ему семью.

– И он исполнил свое обещание?

– В некотором роде – да, а в некотором – нет.

– И как это понимать?

– Он пустился в дальний путь, в столицу, схоронился в окрестностях, выждал, когда президентский кортеж выйдет из дворца, и выстрелил… Самое плохое, что во всей этой неразберихе он не понял, что человек, в которого он стрелял, был другой – тот, кто был обязан отцу свободой…

– Абдуль эль-Кебир? – ахнул Чарриер.

– Он самый.

– Но как же ваш отец мог совершить подобную ошибку?

– Наверное, потому, что Абдуль эль-Кебир был выбрит, в красивом костюме, он совсем не походил на грязного оборванного старика, которого отец тащил на себе многие недели через пустыню.

– Боже милостивый! Но как же эль-Кебир снова оказался в городе?

– Так вышло, потому что народное восстание свергло диктатуру и снова посадило его в президентское кресло, но этого мой отец знать не мог.

– Ох ты… вот так история! И чем же она закончилась?

– Трагически. В тот же самый момент телохранители президента убили моего отца, и мы так и не узнали, было ли у него время понять свою ошибку.

– Как сын вы, конечно, предпочли бы, чтобы он не понял…

– Я надеюсь на это. Отец выстрадал все муки ада, а ведь все началось с того, что он следовал самой древней традиции нашего народа, традиции гостеприимства. Умереть, убив диктатора, было честью. Умереть из-за абсурдной ошибки – это насмешка судьбы. Если мой отец не знал об ошибке, в собственных глазах его честь осталась незапятнанной.

– Честь продолжает оставаться самым важным для туарегов?

– Можно жить в богатстве или в нищете, можно быть здоровым или больным, тебя могут ненавидеть или любить, однако нельзя жить без чести, – последовал решительный ответ. – В рай можно войти в рубище, больным – в раю царит изобилие, и все воздастся. Однако нельзя войти в рай бесчестным, Аллах не пустит тебя туда.

– Мне никогда и в голову не приходило посмотреть на это под таким углом, – признался Чарриер. – А ведь и правда, по ту сторону ты не можешь взять ни деньги, ни власть, вообще ничего. Получается, что в течение всей своей жизни, если, конечно, веришь, что все продолжится, ты должен совершать благие дела.

– Мой отец совершил великое дело, он защищал принципы нашей веры и нашей культуры, а посему должен был умереть в мире с самим собой. Любой туарег согласился бы жить и умереть так же.

– А что, туареги действительно верят в существование рая? – неожиданно поинтересовался Ален Гита. – Вы думаете, что где-то там, на небесах, есть место, где полно снеди, музыки и красивых женщин, как утверждает ваш Магомет?

– И да и нет… – ответил Гасель Сайях.

– Простите, не понял.

– Точно так же, как ад, рай и существует, и не существует.

– Говорю же, не понял.

– Рай существует для тех, кто верит в него.

– А для тех, кто не верит?

– Не существует.

– И с адом так же?

– Да.

– Как это?

– Да все очень просто… Если ты чтишь законы Аллаха, твоя душа попадет в рай. Если не выполняешь законы Аллаха, твоя душа попадет в ад. – Гасель сделал небольшую паузу, как бы подчеркивая то, что собирался добавить: – Но если ты не веришь ни в рай, ни в ад, когда ты умрешь, твоя душа никуда не попадет. То есть ты просто умрешь.

– По-вашему, для неверующих не существует загробного мира?

– Не существует. Точно так же, как не существует для верблюдов, собак или коз. Если человек не верит в существование Высшей силы, то он опускается до уровня животного, а значит, и посмертная судьба его такая же: рассыпаться в прах.

– Не получив ни награды, ни наказания за свое поведение при жизни?

– Уподобиться животным – уже означает достаточное наказание, – заметила Лейла. – Было бы несправедливо наказывать кого-то за то, что он не выполнял Божьих указаний, когда не верил в Бога. Это все равно что наказывать за нарушение закона, о существовании которого тебе неведомо. Но в чем мы можем быть уверенными, так это в том, что даже ад, в котором очищают от грехов, в тысячи раз лучше, чем ничего.

– Как странно вы смотрите на жизнь.

– Скорее на смерть.

– Действительно, скорее на смерть, – согласился Марсель Чарриер. – Ну ладно, думаю, настал момент оставить метафизические дискуссии, которые все равно ни чему не ведут. Мы приехали сюда ради ралли. Как только рассветет, нужно будет отправиться в дорогу…

* * *

Едва день забрезжил, красный автомобиль скрылся за скалами. Гасель Сайях, проводив его взглядом, сел у входа в шатер.

Он раздумывал.

Что за странная жизнь у этих людей, если они пускаются в столь безрассудные авантюры? И что за жизнь у него самого, если он продолжает цепляться за прошлое, когда мир движется вперед с умопомрачительной скоростью?

Гасель не мог похвастаться образованностью, однако он унаследовал острый ум своего отца, а жизнь научила остальному.

Юноша, которому пришлось забрести сюда, соорудить вместе с братьями колодец, взять на себя заботы о семье, превратился в мужчину, а мужчинам свойственно заглядывать в будущее, хоть это и не самое приятное занятие.

Что ждет их всех?

Раньше у Сайяхов были домашние рабы и слуги. Но теперь они остались одни, слуги разошлись, рабам была подарена свобода.

Аиша была уже в том возрасте, когда давно пора рожать, да и ему с братом крайне нужны были женщины, чтобы делить с ними ночи в постелях. Но возможностей найти себе пару у них почти не было. Что они могут предложить, если весь их мир – это жалкий колодец, огород, три чахлых пальмы и дюжина коз вместе с верблюдами.

Бедность не замечаешь, пока не сравниваешь ее с богатством. Наблюдая, как французы доставали из своего автомобиля продукты, изумляясь роскоши их одеяний, он пришел к выводу, что жизнь его семьи и вправду была нищенской.

Но что он мог сделать?

Куда пойти, не имея ничего за душой? О легендарном Гаселе Сайяхе, Охотнике, все забыли, а сами они ничего из себя не представляют. Везде они будут париями – без денег и специальности. Годны-то лишь на то, чтобы ходить за скотом да грузить кирпичи, без малейшего шанса пробиться в тот мир, где люди умеют водить автомобили, управлять самолетами и обращаться с мудреными приборами.

Они безнадежно отстали от времени, и это время с каждым днем ускорялось все больше и больше.

Пропасть, пролегавшая между туарегами и остальными народами планеты, расширялась с невиданной скоростью, и Гасель Сайях, сын Гаселя Сайяха, был убежден, что попытка перепрыгнуть на другую сторону означала бы то же самое, что кинуться в бездну вниз головой.

У туарегов не оставалось другого выхода, как топтаться на одном месте, пока они не исчезнут окончательно, и Гаселю больно было согласиться с тем, что он принадлежит к потерянному поколению.

Огромные, воняющие бензином грузовики пересекали Сахару с севера на юг и с востока на запад, каждый из них перевозил груз, который был под силу не одному, а тридцати верблюдам. Так что и караваны уже стали большой редкостью среди дюн.

Надо же, непонятные приборы, летающие где-то выше туч, могут определить, в какой точке находится автомобиль, проложить маршрут! Выходит, и проводники-бедуины не нужны.

Самолеты могут преодолеть за час расстояние, на которое он сам тратил недели, и все, что он усвоил на опыте многих поколений своих предков, умещалось на трех страницах в книгах, доступных любому мальчишке-европейцу.

На базаре в аль-Рейми ему иногда удавалось приобрести старые книги. Он их с жадностью читал и перечитывал, и чем больше читал, тем больше приходил в уныние, так как понимал, что не было никакого способа влиться в новый мир, находящийся далеко-далеко за темными скалами и бесконечной пустыней.

Простое признание факта, что он превратился в некий вид живого ископаемого, настолько же бесполезный, как и окаменевшие моллюски, которые время от времени попадались в горах, ввергали Гаселя в глубочайшую депрессию.

Двадцать лет назад его отец был гордым хозяином пустыни.

А теперь клан Сайяхов превратился в маленькую семью оборванцев-кочевников.

По крайней мере, его отец смог умереть в наилучший момент, вписав в историю народа яркую страницу. Ничего такого он сам, младший Гасель Сайях, сделать не сможет. Их всех ждет забвение.

Внезапно его внимание привлекло едва уловимое движение. Гасель присмотрелся: на горизонте, точно в том же месте, откуда вчера появился автомобиль Марселя Чарриера, появился небольшой столб пыли.

Сине-белый автомобиль мчался так, словно собирался взлететь.

Несколько минут спустя уже было слышно рычание мощного мотора, и все Сайяхи вышли из шатра.

Как только автомобиль остановился, человек, сидящий за рулем, нервно распахнул дверь и нетерпеливо спросил на ломаном французском:

– Сколько времени прошло, как они уехали?

Гасель недоуменно посмотрел на него, повернулся к брату, словно тот мог объяснить причину, по какой водитель не поздоровался, и наконец нехотя ответил:

– Они отправились на рассвете.

Мужчина вышел из автомобиля, снял шлем и с плохо сдерживаемой злостью швырнул его на землю, одновременно воскликнув:

– А, чтоб их!.. Они опережают нас на два часа. Какой номер у них был?

Гасель, не понимая, посмотрел на него.

– Как вы сказали? – спросил он.

– Какой номер был у автомобиля? Как этот! Вот здесь, видишь? – ткнул мужчина пальцем. – Какой номер был?

– Не знаю.

– Не знаешь? Как это не знаешь?

– Меня номера никогда не интересовали.

– Понимаю.… А цвет? Цвета тебя интересуют?

– Иногда…

– Так какого цвета была их развалюха?

– Не помню.

Из машины вышел второй мужчина и на таком же дурном французском сказал:

– Остынь. Они уже далеко, и самое лучшее, что мы можем сделать, так это поехать вдогонку.

– Заткнись! Помоги мне достать воду.

Он подошел к колодцу и уже приготовились потянуть за веревку, но Гасель остановил его:

– Вам для питья?

Мужчина, не скрывая раздражения, фыркнул:

– Для питья? Вот эту воду? Чтобы потом поносом исходить до самого Каира? Нет, конечно. В радиатор. Наскочили на камень, пробили маленькую дырку, теперь надо постоянно пополнять.

– В таком случае воды мы вам не дадим.

– Почему?

– Потому что эта вода – только для питья. Если вы хотите залить ее в радиатор, придется ехать к другому колодцу.

– И кто это сказал?

– Я.

– А какое мне дело до твоих слов? Этот колодец общественный.

– Вы ошибаетесь. Этот колодец – частный. Мы его сами выкопали, а посему он наш. Общественный колодец находится далеко отсюда.

– Но ведь это Сиди-Кауфа!

– Нет. Это не Сиди Кауфа.

– Не может быть!

– Именно так. Ваши предшественники тоже ошиблись. Похоже, вам выдали неточные карты.

– Дерьмо! Сборище недоумков!

Мужчины переглянулись между собой. Второй мужчина, штурман, пробормотал:

– Ну ладно, ладно. Это и правда не Сиди-Кауфа, я читал в путеводителе, что там есть оазис, насчитывающий более пятидесяти пальм…

– Сколько ты хочешь за воду? – перебил его первый мужчина.

– Для питья – ничего.

– Ну а если не для питья?

– Не продается.

– Как это – не продается? Продается всё.

– Для нас вода означает жизнь, и мы водой не торгуем.

– Пятисот франков^[3] за литр хватит? – прищурился мужчина.

– Вы думаете, мы сможем напиться пятьюстами франками?

– А тысяча?

– И тысяча жажды не утолит.

– Чего же вы хотите? – возмутился мужчина. – Я вам предлагаю целое состояние за дырявое ведро воды.

– Ничего я не хочу. Хоть тысяча, хоть десять тысяч, хоть миллион франков – только бумажки, если нет воды. Желаете пить – пейте. Не желаете – будет лучше, если вы проследуете дальше своим путем. У вас даже ни хватило деликатности попросить у нас разрешения, а теперь уже слишком поздно это делать.

– Но, если не залить радиатор водой, двигатель сдохнет посреди пустыни!

– Это ваша проблема. Когда вы решили принять участие в гонке, то должны были предусмотреть, что нечто подобное может произойти. – Гасель показал за скалы и добавил: – А сейчас вам лучше убраться.

Мужчина на несколько мгновений задумался, кивнул, поднял свой шлем и влез в машину. И тут же выскочил, сжимая в руке тяжелый револьвер и целясь прямо в голову Сайяха.

– А теперь что скажешь, араб вшивый? – крикнул он. – Ты мне дашь воду или нет?

– Какого х… ты делаешь?! – ужаснулся второй мужчина. – Ты что, с ума сошел? Спрячь оружие!

– И не подумаю! – последовал резкий ответ. – Без воды мы сдохнем в пустыне.

– Не драматизируй. Сообщим по радио, и за нами приедут.

– Когда? Через шесть часов или, может, через день? Уверен, те, кто нас опередил, заплатили этим свиньям, чтобы они помешали нам догнать их. Ну нет, этому не бывать! Давай доставай воду!

– Но, Марк…

– Заткнись и делай, что я тебе говорю! Каждая минута на счету.

– Нас могут дисквалифицировать за это.

– А как они узнают? Ты что, сам расскажешь?

– Нет, но…

– Нет таких «но», чтобы они что-то стоили! – Тот, кого назвали Марком, переводил ствол револьвера с одного туарега на другого. – Эти козлы из оргкомитета внесли путаницу в карты, а нам, между прочим, говорили, что, если возникнет некое препятствие, мы должны выкручиваться сами, как сможем. Так вот оно, препятствие.

Мужчина-штурман засомневался. Было видно, что он не хочет идти на крайности, однако, решив, что выбора нет, зачерпнул воду из колодца, залил в радиатор и наполнил небольшой бидон.

– Сочувствую… – невпопад пробормотал он, закончив дело.

– Как это ты сочувствуешь?! – зло уколол его компаньон. – Может, ты думал, что нас ждет прогулка по Елисейским Полям? Я тебе говорил, что, вполне возможно, мы столкнемся с бандитами, и ты согласился поехать. Так что засунь свое сочувствие в задницу.

– Но ведь они не бандиты…

– Тот, кто пытается захапать побольше франков за десять литров воды – бандит. Садись в машину, мать твою, или я оставлю тебя здесь!

Он подождал, пока штурман усядется, затем направился к багажнику тяжелого внедорожника. Открыл дверцу, достал банку с машинным маслом и подошел к краю колодца. Держа Гаселя под прицелом, одной рукой открутил крышку, и струя масла полилась вниз.

– Смотри, что я делаю с твоей дерьмовой водой! Будешь целый месяц срать маслом.

Разжал пальцы, и наполовину опустошенная банка полетела на дно колодца. Садясь в автомобиль, он сделал неприличный жест и забористо выругался.

– Ты с ума сошел, Марк… – с кислым видом выдавил штурман, у которого, казалось, вот-вот брызнут слезы из глаз. – Но еще больше сумасшедший – я, что согласился вляпаться в это. Знал же, какой ты кретин…

– Да пошел ты!

Семейство не верило своим глазам. Когда автомобиль исчез из виду, Гасель подошел к одной из пальм, прислонился к ней лбом и замер, пытаясь совладать с закипавшей злостью.

Как Аллах мог допустить, чтобы такое произошло?

Почему судьба бьет их даже в самом сердце пустыни?

Если отец и совершил какой-то грех – он расплатился за него своей жизнью. Но при чем тут они, его дети? В чем их вина, если они оказались гонимыми и подвергнутыми издевательствам?

Все, что они хотят, – выжить. Цепляются за жизнь когтями и зубами и даже принесли в жертву Ахамука – колодец забрал его. Свили гнездо на краю земли, но и здесь проклятые гри-гри не оставили их в покое.

– Что будем делать? – Гасель посмотрел на сестру, в чьих огромных черных глазах отражался страх.

– Не знаю.

– Как мы выживем без воды?

– Тоже не знаю.

– Четыре дня могут оказаться очень тяжелыми, пока доберемся до Сиди-Кауфы.

– В гирбах что-нибудь осталось?

– Ни единой капли.

– Господин, господин!.. Если даже нам удастся добраться до колодца, бо́льшая часть животных умрет по дороге.

– Как ты думаешь, что будет, если мы попробуем пить эту воду?

– Не имею ни малейшего представления. Масло машинное, я слышал, что от него люди болеют и даже слепнут.

– Слепнут? – ужаснувшись, повторила Аиша.

– Слепнут или становятся обездвиженными.

– Но ведь масло остается на поверхности воды. Может быть…

– Нет, не будем рисковать, – прервал ее брат. – Откуда нам знать, какого количества этого масла достаточно, чтобы человек заболел, и какие средства существуют в качестве противоядия. А вдруг это такое масло, которое вмиг убивает?

Лейла и Сулейман хранили молчание, как бы подтверждая, что Гасель – глава семьи и ему принимать решение. От этого решения, вне всяких сомнений, зависела жизнь всех. Гасель и сам понимал, что груз ответственности лежит на его плечах и что бы он ни предложил, его послушаются.

Он сел на корточки, поиграл песком, потом обвел взглядом шатры. И наконец, твердо заявил:

– Мы должны поторопиться погрузить все. Чем раньше мы выйдем, тем быстрее доберемся до Сиди-Кауфы.

– Погрузить все? – повторила Лейла с нескрываемым удивлением. – Ты хочешь сказать, что мы уходим навсегда?

– А что нам остается? – с горечью ответил Гасель. – Вода в колодце будет отравленной много месяцев, да и, похоже, настал момент, когда мы должны покинуть эту пустыню. При небольшом везении, возможно, о Сайяхах забыли недоброжелатели.

– Сколько лет прошло, а удача не удостоилась нас навестить, – заметил Сулейман. – После того дня, когда Абдуль эль-Кебир попросил у нас приюта, на нас как будто клеймо поставили.