Память – это ты

2. Там, где умирает ветер

Я проснулся в снегу. Замерзший и оцепеневший. Когда я попытался пошевелиться, каждый сантиметр тела отозвался болью. Я лежал навзничь, глядя на кручу, с которой сорвался, и не верил своим глазам. Я чудом остался жив, хотя если не убраться поскорее, то ненадолго.

Я пытался сообразить, что мне делать; ледяной ветер хлестал меня по лицу. Начинало темнеть, и я знал, что лежать неподвижно – это верная смерть. Постепенно я оценил свое состояние: переломанное колено, ссадины и ушибы по всему телу, резкая боль в груди и странный присвист при каждом вдохе. Мне оставалось одно – ползти по снегу, как пресмыкающееся.

Не знаю, сколько я прополз, но вскоре пришлось остановиться. Я выбился из сил. Осмотревшись, я заметил расселину в той скале, с которой упал. Со стонами я добрался до нее и обнаружил, что это не просто углубление, а незаметный лаз, возникший под действием эрозии. Я стал протискиваться внутрь и вскоре почувствовал под собой уже не снег, а холодную землю. Это было приятно. Лаз постепенно сужался, но я продолжал ползти. Я чувствовал себя в кроличьей норе.

Наконец, когда проход сузился так, что дальше, казалось, не протиснуться, стены вдруг расступились, и я оказался в просторной пещере с песчаным полом.

Похоже было, что это круглое помещение с единственным входом, хотя уже смеркалось и проникавшего внутрь света было недостаточно, чтобы хорошенько осмотреться. Моему телу довольно было того, что я укрылся от ледяного ветра, и оно благодарно вздрогнуло.

Привыкнув к полумраку, я не поверил своим глазам. Неужели я забрался в чье-то тайное убежище? По крайней мере, об этом говорила груда вещей, сваленных у стены с одной стороны. Где я оказался?

Меньше чем в двух метрах от меня соломенная циновка и несколько одеял манили лечь и забыться. Я был изнурен, так что свернулся клубком и накрылся всеми одеялами, какие нащупал, в то время как тело мое еще била дрожь, а разум стремительно погружался в долгожданный сон.

Я проснулся, не зная, сколько времени проспал, был растерян, но чувствовал себя живым. В последнем я убедился, ощутив холод прижатого к моему лбу ружейного ствола. По ту сторону оружия я встретил вызывающий взгляд зеленых глаз, смотревших на меня не моргая. Все прочее было скрыто огромным шарфом, шапкой-ушанкой и несколькими слоями одежды.

– Ты кто? Что ты здесь забыл?

По голосу я понял две вещи: передо мной женщина, и она совсем не рада меня видеть. От слабости я едва мог вымолвить свое имя:

– Я… Гомер.

– Гомер? У нас так свинью зовут. А зачем в хозяйстве две свиньи с одинаковыми именами, правда?

Что я мог ответить? Я закашлялся, и кашель отозвался болью во всем теле.

– Где я?

– Там, где тебя не должно быть.

– Я три дня шел пешком и ничего не ел, я…

– Ты хотел обокрасть меня.

Я собрался решительно отвергнуть обвинения, но закашлялся снова и не сумел сказать ничего путного.

– Если ты водишь меня за нос…

Силы оставили меня, и я снова потерял сознание.

Она легонько ткнула меня стволом. Увидев, что я не реагирую, подкрутила газовую лампу, которую принесла с собой, и обнаружила, что с одного бока я истекаю кровью. Прислонила винтовку к стене и сняла перчатку. Склонившись, положила мне руку на лоб и поцокала языком. Выпрямилась и, нахмурившись, посмотрела на меня одновременно растерянно и с любопытством.

Когда я пришел в себя, мне пригрезилось, что я лежу в собственной теплой постели под толстым одеялом, но очень скоро осознал, насколько это видение далеко от печальной действительности. Я по-прежнему был в пещере. Небольшая газовая лампа отбрасывала круг слабого света. Все тело страшно болело, и я приподнял одеяло, желая убедиться, что я цел.

Вместо старой и драной одежды на мне было нечто гораздо большего размера, более удобное и намного более теплое. Туловище было перебинтовано чуть ниже ребер, а несколько деревяшек фиксировали ногу так, что она не сгибалась. Порезы и раны на лице и на теле оказались промыты, на некоторых уже образовались корки. Сколько времени провел я там?

Рядом с лампой я увидел каравай хлеба и немного колбасы. Я с трудом дотянулся до них и стал жадно есть. Челюсти ныли, еда царапала горло, но меня это не волновало. Я так проголодался, что заглотил бы все не жуя.

Пещера была больше, чем показалось на первый взгляд. Она изгибалась полумесяцем, и с противоположной, дальней от меня стороны по-прежнему громоздились какие-то предметы. Я сделал свет в лампе ярче и постепенно различил среди них знакомые очертания: шляпы, каски, одежду, плюшевых мишек, игрушки, ранцы, книги, сапоги, оружие, какие-то бумаги…

– Добро пожаловать туда, где умирает ветер.

На фоне входного проема вырисовывался внушительный силуэт с винтовкой за спиной.

– Кто ты? – спросил я, не в силах унять дрожь в голосе.

Силуэт двинулся ко мне, по дороге высвобождаясь из пальто, шарфа, шапки… По мере приближения он светлел и уменьшался в размерах. Когда он оказался совсем близко, я оторопел, увидев перед собой девушку приблизительно моих лет.

– Я Хлоя.

– Хлоя… – пробормотал я еле слышно, – а я…

– Гомер, – сообщила она, садясь рядом и отвинчивая крышку термоса, отчего по пещере поплыл запах крепкого бульона. – Мы с тобой уже познакомились.

– Уже?

– Даже три, а то и четыре раза. Надеюсь, это последний, – сказала она со скучной миной.

– Э… прости.

– Ты бредил в лихорадке. – Хлоя коснулась рукой моего лба. – Температура снижается, – заключила она равнодушно.

Глаза у нее были огромные, взгляд повелительный. Она смотрела прямо, как смотрят животные, что было невыносимо и могло бы смирить даже величайшего из смертных. Кожа ее была бледной, снежного цвета, хотя щеки разрумянились от солнца. Волосы жили своей жизнью и длинными спутанными прядями падали на спину. Она была красива первозданной красотой девственного леса.

– Сколько я уже здесь?

– Чуть больше недели.

Она перелила наконец бульон из термоса в латунную кружку. Проглотив первую протянутую мне ложку бульона, я почувствовал вкус прошлого. Дрожь пробежала по телу, я готов был расплакаться как ребенок.

– Что такое? Горячо?

– Нет…

– Невкусно? Тем хуже для тебя, я не собираюсь больше ничего готовить.

– Нет, очень вкусно. Просто… я кое-кого вспомнил. Вот и все.

– Кого ты вспомнил? – Она говорила без обиняков, нетерпеливо спрашивала обо всем, что приходило в голову. И не слишком доброжелательно, словно раздражаясь, что не все понимает.

– Маму. – У меня на глаза навернулись слезы. Я снова увидел ее на снегу. Снова услышал, как пуля входит в неподвижное тело.

– Она умерла?

Да уж, Хлою нельзя было назвать деликатной. Как будто она представления не имела, что такое чувства. Я кивнул, стараясь не разрыдаться в ее присутствии.

– Ее убили выстрелом в спину.

– Понятно. Тебе надо поесть. Станет получше. Ты везунчик, знаешь? Я бы и курицы не дала за твою жизнь.

Хлоя потихоньку кормила меня бульоном, стараясь не пролить ни капли, а я изучал ее лицо. Время от времени я переводил взгляд на гору вещей, сложенных в другом конце пещеры.

– Это мои сокровища, – произнесла Хлоя грозно, словно читая мои мысли.

– Сокровища?

– Они никогда не могут унести все, что набирают с собой.

– Унести? Кто?

– Люди. Они недооценивают горы. Я так понимаю, ты тоже шел во Францию?

Я кивнул, сердце мое сжалось.

– Сейчас тут таких много.

– Почему это место называется где умирает ветер? – Вспоминать прошлое было мучительно, я хотел сменить тему.

– Потому что здесь умирает ветер, – ответила она, глядя на меня так, будто это я ненормальный.

– Ты одна здесь живешь?

Впервые моя спасительница улыбнулась, вопрос позабавил ее.

– Я живу с отцом в долине. У нас своя ферма: двадцать три овцы, две свиньи и двенадцать куриц. А ты откуда?

– Из Барселоны.

– Из города? Серьезно? И как там? Был в кино? А в театре?

Я кивнул, немного успокоившись: несмотря на жесткий взгляд, внутри нее жила маленькая девочка.

– Сколько тебе лет? – спросил я прямо.

– Шестнадцать, а тебе?

– Тоже, – соврал я. – Не рановато ли тебе ходить с этой штукой? – я указал на стоявшую у стены винтовку.

Хлоя подошла к ней и ловко подхватила, хотя та была почти с нее ростом. Направила ствол на меня и прицелилась.

– Это не штука. Это винтовка Мосина-Нагана, – отчеканила она гордо и обиженно. – Дедушкина. Я научилась стрелять в шесть лет. Отец твердит, что у меня талант, хотя иногда мне кажется, он так говорит только затем, чтобы я добыла кролика на ужин. Ты умеешь стрелять?

– Нет. Родители предпочли, чтобы я научился играть на гитаре.

Хлоя рассмеялась. Она пристально разглядывала меня, словно пыталась увидеть насквозь.

– Подожди. – Она отставила винтовку, подошла к куче вещей, покопалась немного и вернулась ко мне с гитарой в руке: – Нашла три месяца назад на южном склоне. Не знаю, можно ли на ней играть, но ты не скоро еще сможешь вставать и ходить, так что…

Мне ничего не оставалось, кроме как взять гитару. Бедняжка выглядела совсем плохо, но ей предстояло спеть еще немало песен. Я попробовал пару аккордов, припоминая свою прошлую жизнь, которая казалась теперь такой далекой. Подняв глаза, я увидел, что Хлоя снова закуталась до бровей и прихватила винтовку.

– Ты уходишь? – Я расстроился.

– Мне пора, а то отец что-нибудь заподозрит.

– Ты ничего ему не сказала?

– Если бы сказала, тебя бы тут уже не было, а меня бы наказали. А я этого не люблю.

Хлоя заметила мою растерянность и нетерпеливо фыркнула:

– Он не любит людей. Особенно таких, от которых одни проблемы.

– А если он придет сюда?

– Никто не знает об этой пещере, потому что никто не знает, где умирает ветер. Даже он, – объявила Хлоя, поворачиваясь к выходу.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю. Постараюсь завтра или послезавтра. Ты пока лежи, тебе нужен покой. И не делай глупостей, не трогай мои вещи, – пригрозила она.

Прежде чем я успел ответить, дикарка уже покинула свое убежище.

Я осторожно погладил гитару. Взял несколько аккордов и понял, что она расстроена. В груди словно ком встал. Что-то рвалось наружу. Оставшись один, я перестал сдерживаться и отдался чувствам. Всю ночь напролет я рыдал, как пятнадцатилетний мальчишка, каким я и был.

Дни слагались в недели и проходили, отмеченные палочками, которые я чертил на стене пещеры, и кошмарами, еженощно напоминавшими мне о смерти матери. Потом боль и страх притупились и наступила скука.

Я всегда был очень деятельным и с трудом выносил праздность. Хлоя заходила ко мне время от времени, но каждый раз ненадолго. Она приносила еду и питье и вскоре уходила.

Старая гитара стала моей лучшей подругой. Она была расстроена, как вся моя прошлая жизнь, и поначалу каждый аккорд причинял мне боль. От холода и отсутствия привычки подушечки пальцев покрылись ранами, но постепенно кожа огрубела. Я играл целыми днями. Какие-то песни я припоминал, какие-то сочинял сам, но чаще брал случайные ноты, спонтанные аккорды, просто чтобы развеять тишину, не думать о том, что я остался на свете один-одинешенек.

Спустя несколько недель я начал потихоньку передвигаться. Боль в теле почти утихла, дышалось легче. Нога была по-прежнему зажата деревяшками, но если мне удастся встать, опершись о шершавую стену, я смогу добраться до другого края пещеры. Что таит эта груда вещей? Найдутся ли в ней настоящие сокровища?

Я добрался, хоть и не без труда, и с восторгом обнаружил, что вещей намного больше, чем я думал. Они были свалены как попало, вперемешку, без разбора. Я с беспокойством отметил солдатскую одежду и амуницию: каски, ботинки, кобуры, полные комплекты военной формы. Но тут же мое внимание привлекли сложенные чуть поодаль от основной груды штабеля книг.

Я подошел ближе и убедился, что книги – это единственное, что сложено в очевидном порядке. Они были рассортированы не по алфавиту, не по авторам и не по жанрам, а по цвету обложки. Штук двести или больше. Я пробегал стопки взглядом, читая названия, пока не увидел одно. Взволнованно улыбнулся, не веря своим глазам. Я нашел своего единорога. В пещере, затерянной среди гор. Мой смех отозвался эхом от каменных стен. Самому было удивительно: сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз смеялся? Моя жизнь превратилась черт знает во что. Я заслужил что-нибудь хорошее, пусть самый нелепый пустяк. И вот он в моих руках. Я выдохнул и прочитал: “Двадцать тысяч лье под водой”.

Вернуться в свой угол было проще. Я калачиком свернулся под одеялами, придвинул газовую лампу и с волнением открыл книгу. Наконец-то. Прощай, скука.

Меня разбудил деревянный стук. На пол посыпались дрова, которые Хлоя набрала для костра. Судя по свету, проникавшему сквозь входной проем, наступил день.

– Я не слышал, как ты вошла, – сказал я, зевая.

– Я притащила дрова. Похолодало.

Жюль Верн лежал рядом с гитарой. Без сомнения, Хлоя уже заметила его.

– Кстати… Я взял книгу из твоей… библиотеки.

– Хорошо, – сухо ответила она.

– “Двадцать тысяч лье под водой”… Читала?

– Нет. Я же велела тебе лежать смирно. – Хлоя повернулась ко мне спиной и принялась раскладывать костер.

– Да, знаю, но я увидел книги и… Любишь Жюля Верна?

Хлоя молчала. Казалось, она раздражена или сердится.

– Читала “Путешествие к центру Земли”?

– Нет.

– А “От Земли до Луны”? “Дети капитана Гранта”? “Таинственный остров”? “Пять недель на…”?

– Нет! Ничего я не читала, ясно? – Хлоя отодвинулась от подготовленных дров, но костер так и не разожгла.

– Ясно. Прости. Просто они так аккуратно тут сложены. А почему ты их распределила по цвету? Я не… Просто я думал, что…

– Что ты думал? – Хлоя подошла ближе, покраснев и сжав зубы. – Думал, я как твои городские? Умею играть на гитаре? И читать и писать? Думал, я умная?

– Нет… Чтобы уметь читать, ума не надо.

– Вот это мне повезло! Даже обезьяну можно научить, да?

– Я не это хотел сказать.

– А сказал именно это!

– Я имел в виду… – я тщательно подбирал слова, – мне показалось, ты любишь книги, и если хочешь…

Хлоя так рассердилась, что я занервничал и даже огляделся, желая убедиться, что у нее под рукой нет винтовки.

– Если я хочу что?

– Ну то есть… я мог бы… научить тебя читать.

Хлоя посмотрела на меня с вызовом. Эта девушка настолько сбивала меня с толку, что я не знал, пристрелит она меня сейчас или поблагодарит.

– С чего бы это?

– Ну… – я развел руками, – а что мне еще делать. Сижу тут один и скучаю. А еще я твой должник.

Казалось, дикий зверь немного присмирел, хотя огромные зеленые глаза Хлои все еще смотрели недоверчиво.

– Если ты станешь смеяться…

– Не стану.

– Тем лучше для тебя, потому что я стреляю без промаха.

– Договорились. – Я слегка подвинулся. – Начнем?

Мы читали целыми днями. Я был уверен, что Хлоя давно уже мечтала узнать, что скрывается под обложками. Судя по всему, в детстве мать читала ей, и теперь Хлоя не могла бросить найденные книги. Она подбирала их, потому что мать поступила бы так же, и тем воздавала дань ее памяти. Может, это глупо, но мысль о том, что моя новая знакомая тоже потеряла мать, ободряла меня. Думаю, я чувствовал, насколько Хлоя по ней тоскует, и в то же время видел, что она переносит горе стойко.

С тех пор как начались уроки чтения, Хлоя проводила в пещере намного больше времени, и я превратился в своего рода раба-библиотекаря, обязанного обучать ее без устали. Мы оба влюбились… в “Двадцать тысяч лье под водой”. Влюбились настолько, что Хлоя по ночам сбегала из дома в пещеру, завороженная фантазией Жюля Верна. Она будила меня и заставляла читать.

Хлоя всегда держалась на расстоянии, но мне было все равно. Я был счастлив, что кто-то помогает мне заполнить пустоту. Составляет компанию. Так что я читал и читал под взглядом ее зеленых глаз, устремленных на меня с другого конца пещеры. Постепенно она стала подходить ближе. С каждым днем дистанция немного сокращалась. Наконец мы сидели над книгой плечом к плечу. Я читал, а она переворачивала страницы. Так у нас повелось.

– Мне нравится слушать, как ты читаешь. – Хлоя произнесла это просто, не как комплимент или лесть.

– Спасибо.

– Знаешь, чего мне хотелось бы? – спросила она задумчиво.

– Нет…

– Мне хотелось бы познакомиться с капитаном Немо.

– А мне – с гарпунщиком Недом Лендом, – улыбнулся я.

– Увидеть китов…

– Китов? Я хотел бы увидеть “Наутилус”!

– “Наутилус”? Нет, море! – воскликнула она страстно.

– Ты не видела моря?

Хлоя молча покачала головой, занятая этой мыслью. Но я задумался еще больше, потому что никогда раньше не встречал таких людей. Если живешь в приморском городе, трудно вообразить себе, что кто-то никогда не видел моря. Так же трудно, как представить себе, что кто-то никогда не видел неба.

– Когда-нибудь я покажу тебе море, – твердо проговорил я.

– Правда? – Ее глаза блеснули, и я утонул в них.

Видимо, я настолько ошалел, что Хлоя почувствовала себя неловко и потребовала читать дальше. Я смущенно повиновался и погрузился в книгу, страницы порхали под пальцами Хлои.

Газовая лампа начала мигать, но я продолжал читать, мой голос разносился среди каменных стен. Прошло несколько часов.

– “Вопрос – поверят ли мне люди? В конце концов это неважно. Я твердо могу сказать одно, что теперь имею право говорить о тех морских глубинах, где, менее чем в десять месяцев, я проплыл двадцать тысяч лье и совершил кругосветное путешествие, которое открыло мне такое множество чудес – в Индийском и Тихом океане, в Красном и Средиземном море, в Атлантике и в южных и в северных морях!”^[6]

Я на секунду остановился. Хлоя крепко спала, положив голову мне на плечо. Деятельная, дерзкая, непокорная девушка, одиночка с лесной фермы, не выпускающая из рук винтовку, мирно спала. Она засыпала уже не в первый раз, и это была лучшая часть дня. Я мог смотреть на нее вволю. Отложив книгу и призвав всю свою смелость, я осторожно убрал русые пряди, в беспорядке падавшие ей на лицо. Я никогда не был храбрецом, но всю жизнь компенсировал это неумеренным любопытством. Хлоя была так необыкновенно красива… Каждая черта совершенна и неповторима. Она была прекрасна: волосы падали на спину, открыв лицо, а щеки разрумянились во сне. Я словно видел перед собой женщину, в которую она однажды превратится. Я не понимал, что со мной. Не мог отвести от нее глаз. Сердце колотилось, будто я только что пешком взобрался на гору. Вскоре я пойму, что, пережив эти мгновения, никогда уже не смогу смотреть на нее по-прежнему.

– Ты чего тут? – вдруг очнулась Хлоя.

– А? – отозвался я растерянно, взволнованно, испуганно…

Она недовольно встрепенулась, а я отчаянно искал хоть сколько-нибудь приемлемый ответ.

– Почему ты бросил читать?

– Я… я устал.

– А почему так на меня смотрел?

– Так… как?

– Будто… не знаю… будто съесть меня хочешь.

Я нервно рассмеялся и не знал, куда девать глаза, пока не наткнулся взглядом на предмет, который давно уже заприметил и про который никогда не спрашивал.

– Я смотрел не на тебя. Я смотрел… на твою подвеску, – ткнул я пальцем. – Красивая.

– Спасибо, – недоверчиво ответила Хлоя.

– Это подарок?

– Нет.

– Одно из твоих сокровищ…

– Нет, не “одно из…”. Это просто сокровище. Самое главное. – Хлоя сняла подвеску и повертела в пальцах.

Это была чужеземная золотая монета, покрытая непонятными символами. Я никогда раньше не видел ничего подобного.

– Где ты ее нашла?

– Здесь. В пещере.

– Здесь?

– Да, она была у него на шее.

– Что, прости? У кого на шее?

– У человека, который тут был.

– Здесь кто-то жил?

– Нет, мертвый. Правда, я не уверена, мужчина или женщина. Но, судя по размеру, скорее всего, мужчина.

– Тут был скелет? – Я терпеть не мог этой ее манеры, будто она вынуждена объяснять элементарный рецепт, притом что все ингредиенты на столе.

– Ну да. Когда я нашла пещеру, тут было пусто, только скелет с медальоном. Я подумала, ему он уже не нужен. Скелет убрала, а медальон взяла себе.

– Кто же это был?

Хлоя только пожала плечами.

– И больше ничего? Может, какие-нибудь документы? Письма? Какая-то подсказка?

– Нет, – сказала она не слишком уверенно.

– Наверняка за этим медальоном кроется целая история…

– За медальоном? – Хлоя перевернула его в пальцах, а я расхохотался.

Она бросила на меня недовольный взгляд. Хлоя не выносила насмешек, так что я постарался поскорее взять себя в руки.

– Я хочу сказать, что наверняка это вещь с историей.

– Думаешь?

– Уверен. У всего есть прошлое.

– И что это за прошлое, как ты думаешь?

– Не знаю. Я никогда не видел таких значков. Похоже… похоже, это надпись на каком-то языке. Наверняка у них есть смысл.

– Например?

– Может, они указывают на тайник с сокровищами! – Я разволновался. – Может, это координаты таинственного острова…

– Ну конечно. Ты прав, Жюль Верн. – Хлоя, смеясь, снова надела подвеску.

И тут уже я почувствовал себя задетым.