Stella Splendens

***

Волна чувств захлестнула несчастную Ребекку, лежащую в полубессознательном состоянии у двери. Она подозревала, что может нравиться Алоису, но все это так неожиданно! Господь всемогущий, это Его ангел спустился к ней. Может она и не была уверена в его намерениях, но свои чувства ей были известны так же хорошо, как и любимые псалмы. С первого взгляда он запал в её сердце, вызвав в нем бурю эмоций, которые были не свойственны ей, как дочери священного сановника. Она слышала, как ровесницы смеются над ней. Ее целомудрие и образ жизни забавляли их, купающихся в мужском внимании. Она твердо (или почти твердо) была намерена нести тяжелый крест своей судьбы и даже подумывала уйти в монастырь.

Но с недавних пор все круто поменялось в ее мыслях и чувствах. Алоис стал для нее милее, чем все расписные ангелы на свете. Она часто корила себя за богохульство, просила прощения у господа за страсть, которая одолевала её по вечерам. Иногда она ощущала непонятное тоскливое чувство, неизвестное ей доселе. Иногда что-то горячее словно ворочалось внизу ее живота, когда она смотрела на него, когда он работал в церкви.

В общем и целом со стороны можно было наблюдать прекрасную молодую девушку, которую воспитали в том обычае, когда ей не дозволено пользоваться своей красотой. Местные молодые люди уверенно обходили вниманием дочь Отца Криста, отдавая приоритет более доступным девушкам, пусть и признавали в тайне, что на Ребекку иногда можно даже заглядеться.

Но не Алоис, которому было совершенно не важно мнение окружающих его людей и, который, казалось, не замечал, что над ним нависает серьезная угроза в виде ее Отца, если он хоть как-то обнаружит свои намерения.

Ребекка встала и едва дошла до комнаты отца на первом этаже. Свет почти не проникал из занавешенного окна. Бледно-желтые лучи высветили небольшой туалетный столик. На столике стояла фотография, которая всегда вызывала трепетную смесь грусти и надежды. На черно-белом снимке стояли ее отец и ее молодая мать. Невероятной красоты блондинка смотрела в объектив, словно понимая, что она сейчас смотрит на свою драгоценную дочь.

«Отец и сам когда-то был влюблен, ведь правда это? Я плод их с матерью любви. А стало быть он должен понять меня, если и меня полюбят. И если я…» Она утерла слезы рукавом платья. «Или если я полюблю».

Она глубоко вздохнула, постаралась собраться с мыслями, успокоиться и начать работу по дому. Половина из задуманного не вышла, мысли рвали ее, как стая ворон, выбившись из сил, она присела на кухне и обхватила голову руками, тут в дверь громко и часто начали стучать.

Испуганная Ребекка пошла к двери, даже не зная, что думать, и трясущимися руками открыла замок двери. К величайшему ее облегчению это оказались не демоны из Ада, не разъяренный отец и не пришедший мстить за обиду Алоис, а всего лишь мальчишка-разносчик местной газеты.

Отец любил вечером почитать газету за ужином, хотя Ребекка, кажется где-то слышала, что священнослужителям делать это возбраняется.

– Отцу Кристу – свежая газетка, а для вас улыбка, сестренка Ребекка!, – крикнул мальчик. Затем он звонко захихикал, обнажив черную пропасть между передними зубами.

– Спасибо, Арни, вот тебе пенни за старания.

– Тебе спасибо, сестрица. Чего я смотрю на тебя и мне грустно становится? Не обидел тебя кто? – ребёнок завел руки за спинку и пошаркал ногой.

– Нет, Арни, ступай.

– Матушка говорит, что врать плохо.

– Арни!

– Ладно, прости, я побежал, не вороти нос, Ребекка, я просто помочь хотел.

Арнольд развернулся и попрыгал по ступенькам, размахивая сумкой.

Эта весна пахла обманом. Цветы пахли обманом, поношенная куртка мальчика пахла обманом. Она обманула себя, своего отца и Алоиса. Теперь еще и Арнольд.

– Постой.

Мальчик обернулся с видом человека, который нашел то, что искал.

– Чем могу?

– Подожди минуту, я дам тебе записку. Доставь ее к дому Фрау Эргарт, знаешь, где это?

– Ато.

Она метнулась к себе в спальню, вырвала из тетради чистый лист и наскоро написала записку для Алоиса.

– Ты передашь ее Алоису Эргарту, который живет там.

С этими словами она вручила ему бумажный конвертик без подписи.

– Как скажешь!

Арнольд убежал.

В его руках трепетал на ветру смертный приговор. Преступлением является как деяние, так и бездействие. В тот день сама судьба стала преступницей. Бегущего, с конвертом из дома Отца Криста, мальчишку не поджидало по дороге ничего, что могло бы остановить Смерть, что была легче гусиного пера, легче чем вздох засыпающего ребенка, и которая мчалась к Алоису со скоростью бегущего счастливого мальчишки.

Его не заметил Отец Крист, возвращающийся домой после дневных забот. Он разговорился со своей соседкой, фрау Фицжеральд. Задиры из школы, Бенни и Бонифаций (их часто звали Парой Больших Неприятностей или Бен-Бон) не были осведомлены о планах судьбы, поэтому за одним из поворотов они сбили с ног малыша Арнольда и утащили за угол. Их тупые и грозные лица не принимали никаких аргументов.

– Давай, Арнольд, ты знаешь чего нам надо.

Бенни стукнул мыском ботинка в ключицу Арнольда, который попытался встать.

– Лежать, тюфяк, отдавай нам то, что по карманам распихал.

Арнольд, дрожа всем телом, достал из кармана пригоршню мелких монет и всучил их в толстую сальную руку Бенни.

– А что это у тебя в руках?

– Не могу сказать, эта посылка очень важная! Я не могу вам отдать ее, хоть и бейте меня ногами по ребрам сколько у вас хватит сил!, – прокричал Арнольд и сжался в клубок, прижимая к груди серый конвертик без подписи.

Бонифаций, худой на первый взгляд, наклонился и одной рукой поднял за шиворот бедного Арнольда.

– Что в письме, чертеныш?

Арнольд молчал, что для него же стало хуже, потому что через секунду Бонифаций стукнул его об землю и забрал из его рук письмо, чуть не порвав конверт.

Арнольд хотел было закричать, но Бенни опередил его своим вопросом Бонифацию.

– Что с тобой, друг? Чего ты так привязался к письму? Мы ж собирались только денег забрать.

Но Бонифаций не слушал его, он открыл письмо, кинул конверт на землю и стал читать.

– Ну? Что там?, – Бенни с любопытством таращился на лицо друга.

А пока Арнольд встал и начал пятиться к проходу между домами, где его поймали.

– Друг, ну что там, а? Не томи!, – Бенни потряс друга за плечо.

Арнольд через пару секунд начал понимать что происходит и постарался не засмеяться, чтобы не получить новых тумаков.

– Я…я не могу прочитать. – пробормотал Бонифаций и уставился в пол.

– Я тоже…, – поддержал друга Бенни.

– Малявка. Скажи от кого письмо и мы тебя отпустим, я даже деньги верну.

– Нет, друг, ты не имеешь ли ввиду…, – начал Бенни

– Да, имею. Виктория с этим дурацким франтом. Она ему записки шлет, хотел вот застукать., – понурив голову сказал несчастный влюбленный – Бонифаций.

– Оно… от Отца Криста. В дом фрау Эргарт.

– Клянись, что оно не от Виктории.

– Клянусь.

– Бони, мы его что, правда отпустим?, – в глазах Бенни стояла Сама Нищета.

– Отдай ему его пожитки и пусть бежит. Кто знает, может если мы его оберем, пока он несет письмо от святого отца, то нас покарает Бог и мы будем грешниками. Я не хочу в аду гореть из-за него.

Свободный и снова повеселевший Арнольд с письмом в руках продолжил путь по дороге. Он думал, что все его приключения позади, впереди уже виднелся дом Эргартов, как вдруг, из его рук письмо унес ветер, поднявшийся стеной. Едва ли не плачущий мальчишка Арнольд понесся за ним и бежал, до тех пор, пока силы не покинули его. Он медленно брел по окраине города, над которым уже садилось солнце, и когда дорога привела его к одному из больших дворянских домов, он увидел свою драгоценную посылку. Письмо застряло и свернулось в чугунной изгороди дома фон Граффа.

Мальчик остановился в нерешительности, ему казалось за решеткой что-то есть. Мама однажды рассказывала что-то страшное про фон Граффов… или про их дом… он с призраками, кажется? Ладно, Бог защитил его от хулиганов, Бог поможет ему и на этот раз. Он осторожно двинулся к забору. Он положил письмо в конверт, когда уходил от Бен-Бона, и сейчас этот конверт стал центром этого мира. К нему все сводилось, в нем был смысл, и как у любого сокровища, у него был охранник.

Какой, он узнал буквально через пару шагов и сразу вспомнил о чем была та страшная история фон Граффов: их псарня, в которой однажды дюжина гончих разорвала на куски псаря. Фон Графф был искусным охотником и держал своих гончих голодными и готовыми к охотничьим подвигам. И по немыслимой случайности одна из этих гончих отвязалась этим вечером и готовилась сбежать. По еще одной немыслимой случайности именно эта гончая заболела на днях бешенством и ее воспаленный мозг с крайним рвением принял решение перекусить очень надоедливым мальчуганом, шаркающим своими маленькими ногами по ужасно шумной гальке.

Инстинкт самосохранения взыграл куда сильнее честности и прочих проявлений человечности в юном Арнольде и он ринулся бежать. Позади он слышал как гончая пытается перепрыгнуть забор, как что-то грохнулось в дорожную пыль. Тот же дружище – Герр Страх Быть Порванным В Клочья, подсказал Арнольду, что нельзя оборачиваться и нужно со всех ног бежать куда глаза глядят. Он вопил на всю округу, совершенно позабыв о письме, он бежал как Гелиос в Колеснице бежит вокруг планеты. Благо один из местных жителей догадался по крикам испуганного мальчика, что за ним гонится собака, и забежал домой за ружьем.

Через полминуты собака, любимая гончая фон Граффа – Вайоленс, была мертва. Выстрел в голову сразил собаку и она, неловко перевернувшись в воздухе, повалилась к ногам упавшего и выдохшегося мальчишки, который падал в обморок от ужаса и усталости, навалившихся на него за день.

Мокрые от слез глаза малыша Арнольда на мгновение замерли и округлились. Если Бог есть, то сегодня он был на его стороне, сомнений нет.

Тот звук у изгороди. Собака перепрыгнула через изгородь и порвала шкуру на боку, своим ударом она вышибла конверт из прутьев и он, по случайности, прилип к кровоточащему боку обезумевшей собаки. Пока люди сбегались, Арнольд, успел протянуть руку и вырвать конверт, пропитавшийся кровью бешеного пса.

Незаметно улизнув от толпы зевак, собравшихся идти к фон Граффу, Арни, побитый жизнью, весь в пыли, не думавший о содержимом своей руки, брел по улице, его мысли были о доме, он хотел домой, к маме и сестрам-забиякам. Сегодня он понял как их всех любит, даже Ангелу, самую задиристую, с ее рыжими веснушками.

– Эй, мальчик, с тобой все в порядке?

Арнольд поднял голову на голос. В его голове все встало на место. Алоис Эргарт. Сам, целый, прямо перед ним, готовый получить посылку.

Арни разбежался и плюхнул в руку ничего не успевшего понять Алоиса конверт, и смылся.

«Курьер, каких не видывал свет», – подумал про себя Арнольд, заходя в дом. Та весна была насквозь пропитана ложью.

***

«Дорогой Алоис, я вынуждена искать у Вас прощения за свое поведение. Ваше признание стало полной неожиданностью для меня. Я потеряла равновесие духа, ведь в моей жизни никогда не было ничего подобного. Прошу Вас, если вы еще не утратили вашей решимости, то не откажите мне в просьбе. Можем ли мы еще раз встретиться с Вами у Рыночной церкви завтра? Я буду ждать Вас вечером, за западной стеной в 3 часа после полудня. Стерегитесь моего Отца. Думаю, вы догадываетесь почему.

С уважением, Р. Крист»

Алоис еще долго не засыпал, прокручивая в голове текст письма снова и снова. И только когда на горизонте поднималась заря, ему удалось сомкнуть глаза.

***

В эту ночь Ребекка молилась у своей постели особенно долго. Красные колени сильно болели, ворс ковра казалось, был металлической стружкой.

Ей снова снилась она. Черная Дева Мария. Без голоса, без взгляда, без слуха. Черным монументом она высилась от небес до земли, мертвая и неподвижная. Черная вуаль, как ночь укрывала мраморный лик Марии. Безразличное, невоодушевленное лицо не отражало никаких мыслей. Ребекка никогда не могла понять чего хочет от нее Святая, ибо глаза Марии не видели ничего. Ребекка упала на колени, но нужные слова закончились. «Почему святая дева молчит? – думала Ребекка – пусть она даст мне откровение!»

Каждый раз, когда Черная Дева Мария приходила к ней во сне, слезы лились из глаз Ребекки.

***

Ночью ей снился кошмар, это она поняла по мокрым пятнам на подушке. Она никогда не могла вспомнить своих кошмаров, и это было ее благословением. Так она считала, ведь ангелы благоволят священникам и их дочкам (соответственно избавляют от кошмаров).

Во многом Ребекка полагалась на волю Божию, но некоторые вещи все же надо было делать самой. Например сегодня ее ожидала судьбоносная встреча с юношей, который поселился в ее нежном сердце. И (к большому сожалению) ангелы здесь были ей не помощники.

В маленьком зеркале в ванной нельзя, конечно, увидеть всего себя, но juste un peu… Наплевав на вульгарность своих мыслей, она встала и присмотрелась к своему лицу в отражении, прикидывая возможный план работ kosmetika…

Солнечный свет ровно ложился на ее лицо и она тщательно всматривалась в себя сверху вниз. Ровный бледный высокий лоб. С довольно симпатичным изгибом, светлые брови. Правильной формы нос, без горбинок, ровные крылья, след веснушек, длинная переносица. Может ли ему это нравиться? Пожалуй. Юная красавица отступила на шаг от зеркала и приложила холодные и мокрые ладони к пылающим скулам. В глазах стояла слезная пелена.

Сомнения уже почти покинули ее, но стыд сжимал горло чугунным хватом. Она шумно вдохнула носом и, плавно выдохнув, снова принялась рассматривать себя в убогом зеркальце, похожем на кривой осколок витража.

Розовые от волнения щеки нельзя было назвать некрасивыми, но было в них что-то мужское, а светлые завитушки смахивали на бакенбарды, усиливая сходство с мужчиной. Яблочно-красные губы, белые ровные и крепкие зубы, всё как у отца. Подбородок делал рот выразительным, ровная ложбинка посередине и…

УСЫ? С первого взгляда незаметные, но все же при ближайшем рассмотрении можно их увидеть. Похожие на пушок гусеницы, на пух кошачьих лапок, черные как смоль УСЫ. Почему никто не говорил ей об этом??? (ПОТОМУ ЧТО ВОКРУГ ОДНИ СЛАБОВИДЯЩИЕ СТАРИКИ ДА ПРОСТИТ ЕЕ ГОСПОДЬ). Может в этом все дело?

Может Алоиса подвело зрение? Может он разочаруется в ней, как только увидит ее ближе? Ребекка Крист с пышными Schnurrhaare!!! В сердце закололо, слезы вновь подступили к ее голубым глазам. Времени было в обрез, скоро ей нужно бежать по приходским делам.

Посетить стариков на соседней улице, отнести несколько посылок знакомым, которые сказались больными и многое, многое другое требовало ее внимания. Времени совсем не было, а из косметических приемов юной девушке были знакомы нижеследующие:

– расчесывание (утреннее)

– расчесывание (вечернее)

– умывание холодной водой (утром и вечером)

– собирание волос на манер конского хвоста.

Ребекка начала терять всякий энтузиазм и настрой, смутные образы неудачи, что ждет ее при встрече с Алоисом бередили душу. Как полагается любой юной барышне, сомнения захлестнули бедную Ребекку с головой. До тех пор пока в ее мыслях огнем не сверкнула блестящая идея. Огнем. Ребекка улыбнулась и побежала на кухню.

***

– Спасибо, спасибо, дорогая Ребекка, без тебя так сложно, знаешь ли. Ты настоящий ангел, девочка, – лепетала фрау Эстер, принимая из рук Ребекки корзину с цветами.

– Не стоит благодарностей. Доброго вечера вам, а мне пора идти. – откланялась Ребекка.

– Что и даже на чай не останешься?

– Не могу, милейшая фрау Эстер. Меня ждет отец.

– А-а-а…

– Да, всего доброго. – улыбнулась Ребекка и собралась уходить.

– Постой…

Ребекка в нетерпении скрипнула зубами и тут же поругала себя в мыслях за (гнев) спешку.

– Да, grand-mere? – она развернулась.

– А что у тебя на губах? Мне видно, что они грязные-с прищуром спросила бабушка.

– Простите…?

– Губы, что у тебя на губах, милая? Они в чем-то черном. Ты, наверное, неаккуратно покушала, прости меня за грубость…

Колокол Рыночной Церкви стал отбивать третий час после полудня.

Тум-м-м

– Ребекка? Куда ты смотришь, дорогая?

Тум-м-м

– Шоколад. Я должно быть ела шоколад. – сообразила она наконец и стерла копоть со своих губ.

Тумм-м-м.

***

Алоис в лучшем своем виде стоял за углом церкви с видом, ничего не обозначающим, он словно остановился и уставился в пространство, разглядывая то ли гигантские облака на горизонте, то ли птиц на заборе. Но впечатление было обманчивым, ибо каждую секунду он лихорадочно искал взглядом объект своей страсти, ведь она должна была явиться с минуты на минуту.

Ни цветов, никаких подарков он брать не стал, дабы не привлекать внимания. Ребекка не хотела гласности, очевидно. «Что же… придется повременить, полагаю» – рассуждал он.

В своем фраке он потел, ноги от волнения подкашивались. «И все-таки она согласилась.» – он улыбнулся мысли об этом.

Ребекка издалека еще увидела своего ухажера и залюбовалась. Дыхание спирало, ладони покрылись ледяным потом.

Алоис увидел ее и сердце его дрогнуло. Очаровательная блондинка с пышными, ниспадающими на плечи волосами шла к нему с кротким взглядом. Нужно было обыграть все как случайную встречу и он пошел к ней.

– Добрый веч…

– Я не могу так, милая Ребекка, я требую прогулки в Горном Саду, где на нас будет обращено внимание самое скудное, нежели здесь. Скажите лишь когда…

Ребекка раскраснелась и прервала его.

– Нельзя так сразу, господин Эргарт, вы слишком громко говорите. В Горный Сад я не могу попасть, мне путь туда заказан, ведь мой отец может узнать и…

Тут громким шепотом ее снова прервал Алоис

– Какие у вас заботы сегодняшним вечером?

– Алоис!

– Какие? Говорите же.

– Я иду через час с моим отцом в скобяную лавку, за чаем.

– Всего-то?

– Алоис!

– Я зайду за вами сегодня вечером. – сказал Алоис. Его взгляд, преисполненный решимости, пронзил Ребекку. И он ушел.

И она ушла, с выпрыгивающим из груди сердцем. Заходящее солнце заливало все ярким оранжевым светом, по небу шли пышные облака, отражаясь на земле темными силуэтами. Но люди этого не видели в силу того, что не могли воспарить как птица. Черный силуэт одного из таких облаков накрыл и Ребекку.

Но то был не обычный силуэт, неровный и бесформенный, то была тень существа из кошмаров Ребекки.

***

Возмущение, сильный страх и смущение крайней степени. Десять минут назад Ребекка с отцом вернулись домой. Пока отец раскладывал покупки на их маленькой уютной кухоньке, Ребекка приводила в порядок свои и отцовские вещи в прихожей их немаленького дома.

– Я заварю чай, Ребекка. – крикнул отец, несмотря на то, что его было превосходно слышно.

В последнее время у отца начались серьезные проблемы со слухом, Ребекка полагала, что в силу возраста. Ребекка сильно переживала из-за этого. Он жаловался врачам на тугоухость и постоянный звон в обоих ушах.

– Да, папа.

Ребекка нагнулась, чтобы поднять с пола ботинки отца и заметила, свою тень, а это значило… Входная дверь тихонько скрипнула открываясь. Алоис напустил на лицо улыбку и помог подняться Ребекке, упавшей от неожиданности. Она выглядела так, будто увидела Крампуса. Он пришел, чтобы унести плохую Ребекку в своем страшном мешке для непослушных деток.

– Отец…

Алоис зажал её рот ладонью. Она пахла цветами и металлом.

– Молчите. Укажите рукой вашу комнату, – прошептал Алоис. Спокойно. Он как змея вгляделся в темноту лестницы, поднявшись по которой он оказался бы в ее скромной обители. Ребекка показала вверх и направо. Возмущение. Сильный страх. И, боже правый, крайней степени смущение.

– Грубиян! – шепнула она, когда он ее отпустил, – Отец, у нас гость!

Часы на кухне показывали шесть часов вечера.

Немного удивившись столь позднему визиту гостя, Отец Крист принял Алоиса, не поинтересовавшись причиной визита. За чаем Алоис намеками в разговоре дал понять Отцу Кристу, что у него к нему имеется дело, которое относится к разряду тех, что нельзя обсуждать за столом, и, в частности перед дамами.

Отец Крист был прямолинейным человеком. Но его прямолинейность и простодушие не были помехой для расчетливого и цепкого ума, для такта, в частности.

– Ребекка, дочь моя, я право совсем забыл сделать одно дело. Самая мелочь, но я вижу, что ты уже допила чай… Наша добрая соседка, фрау Шульц передала мне цветы, которые я забыл поставить в вазу в твоей комнате. И я боюсь, они совсем завянут, если ты сейчас же не дашь им воды.

Она все поняла.

– Да, Папа. Доброй ночи, господин Эргарт.

Ребекка поднялась, шурша платьем. Половицы лестницы поскрипывали.

Отец Крист и Алоис остались наедине в полумраке кухни. Лампа на круглом деревянном столе играла бликами на белой скатерти.

– Выкладывайте зачем пришли, юный Эргарт. – Отец Крист сложил руки замком и положил их на стол, – Я знал вашего отца. Я очень скорбел по его утрате. И ваша мать тоже. Он был очень честным человеком. Поэтому что бы то ни было, выкладывайте что у вас на уме, я доверяю вам и хочу помочь, чем смогу. – он наклонился и посмотрел в глаза Алоису.

В азартных играх отец Крист никогда не был замечен, но вид, который ему придавали его роскошные усы и пышные брови делал его очень похожим на карикатурного шулера. Алоис сдержал улыбку.

– Отец Крист, я пришел к вам с величайшим ужасом в душе… – лицо Алоиса было бледным, на нем отображался испуг и… Да, отец Крист видел сомнение. Он видел во многих людях, приходивших к нему, сомнение. Это было естественно. Люди сомневались.

Когда ты приходишь к доктору, он лечит тебя и ты выздоравливаешь. Красная сыпь уходит, кашель больше не мучает тебя. Твои глаза более не желтого оттенка, из них ушел туман болезни. Ты видишь, что тело твое более не поражено хворью. Когда ты приходишь к полицейскому, ища виновника кражи твоей сумки, полицейский ловит воришку и возвращает твою вещь. Ты ВИДИШЬ ЭТО СВОИМИ ГЛАЗАМИ.

Но когда ты приходишь к священнику – ты сомневаешься, ведь результат ты не можешь увидеть или почувствовать, потому что священник помогает ДУШЕ. Душу вечную и чистую священники наставляют на путь истинный. Священники рассеивают смуту в душах. Но этого нельзя пощупать или увидеть, поэтому в их глазах бывает сомнение.

И это не беда. Для старого священника это не беда, ибо видит Бог, он будет рассеивать их сомнения, покуда не придет и его срок отбыть в царствие небесное.

Он помогал сотням до этого дня, и поможет этому юноше, дабы сомнение и страх сошли с его лица и он возрадовался, ибо Бог с ним.

– Продолжай, юный Эргарт, не тушуйся.

В глазах Алоиса блеснула искра решимости. Ведь так всегда бывает. Когда у умирающего остается на устах последний грех, о котором он все не решался рассказать. Эта искра есть даже в голосе за перегородкой в Церкви.

Но Бог прощает всех, поэтому они всегда решаются.

– Отец, я… Понимаете, я вожу знакомство со многими людьми. И… когда вам что-то скажет один человек.., – Алоис заломил пальцы так, что побелели костяшки, – Вы не примете слова этого человека на веру, если точно не будете уверены в честном имени этого человека. Настает такое время, когда тебя могут обдурить. Сказать чистой воды ложь…

– Юный Эргарт, если ты хочешь узнать, верю ли я тебе на слово, то я уже изложил тебе свое отношение к вопросу.

Алоис взглянул на хмурого Отца Криста и медленно покачал головой, продолжил глухим голосом, как будто ему тяжело было даже говорить:

– Нет, Отец, я имел в виду не это. Я говорю про случай, который произошел совсем недавно со мной. И я боюсь. Один мой добрый друг рассказал мне про одну семью, что живет на севере города. Он рассказал мне, что с недавнего времени ночью у них дома (они живут в квартире, в доме на Гёбенштрассе, что в Фаренвальде, прямо напротив дома Господина Сапожника) происходят странные и пугающие вещи. Он сказал, что младшая дочь Хоффманов – Сюзанна, одержима дьяволом! Нечистый засел в несчастном юном создании и после полуночи он берет над ней полный контроль и крушит все вокруг. Родные боятся ее, они боятся так же и звать священника, потому что они…

– Сомневаются, – закончил за него Отец Крист. – Они сомневаются, как сомневаешься и ты, мой юный друг.

Отец Крист налил еще чая в чашку Алоиса, но он не стал пить. Огонь лампы стал чуть тусклее, в его свете лицо Алоиса казалось осунувшимся.

– Продолжай.

– Я не сомневаюсь, Отец Крист. По крайней мере сейчас, когда я рядом с вами. Я верю, что вы сможете разобраться в этом. Я не верил сначала, я уверял друга, что он приболел или бредит. Я увещевал его не клеветать на добрых людей, но когда об этом рассказали многие из других моих знакомых…, – Алоис судорожно вдохнул и медленно выдохнул. На его лице появилась грусть.

– Ты решил прийти ко мне, в поисках спасения души. Спасения души людей, которых ты даже не знаешь. Это очень благородный поступок, юноша, твой отец бы заслуженно гордился тобой.

– Моя мать так о вас отзывается и… Что нам делать, Боже?

– Не поминай имя Божье в суе. Я сегодня же намерен разобраться с этим, или я не сочту достойным называть себя служителем Церкви, если позволю себе промедлить хоть на минуту, пока Окаянный сжирает душу невинного ребенка.

Он со скрежетом отодвинул от себя стул и встал.

– Мне только нужно будет сходить за необходимым в свою комнату, и я готов буду двинуться в путь.

Алоис тоже поднялся и посмотрел на старого священника, как бы предлагая помощь.

– Нет, Алоис, ты иди домой. Я обещаю тебе, что душа той несчастной будет вырвана из лап нечистого. Если ты переживаешь, что я не найду дороги, то не стоит. Не недооценивай старого священника, я найду дорогу к страждущим, и живу здесь я не первый десяток лет, если уж на то пошло. И я крестил ребёнка Господина Шуверка, которого вы за глаза зовете его Сапожником.