Старик тяжело вздохнул. Сцепил руки в пальцах, уткнувшись в них подбородком, опираясь локтями на колени,
– рассвет еще только принимался. Слышу крик. Я здесь ближе всех живу, вон мой дом, – старик указал рукой на старый серый барак с обшарпанной крышей, – Фонаря у меня нет, взял лампу. Пойду, думаю, посмотрю. Тут же не бывает никого, так если только, ребятня местная лазит, а тут крик такой… Пошёл. В штольню захожу, а там такое… Сначала вижу, девчонка лежит. Одежда изорвана, волосы клоками выдраны, лицо все исколото, изранено, глаза выколоты. Я сначала, опешил, замер, потом, думаю, может живая ещё… наклонился, да, а куда там… Не дышит. Там поодаль, второй. Парнишка. И тоже весь изувеченный, ей-богу, как шакалы рвали. Рот от уха до уха разрезан, голова так ещё неестественно лежит, будто шею свернули. Ну и третий там же. Я, когда, мал моля, в себя пришел, решил к почте пойти. Телефона у меня самого то нет, звонить мне некому… а там выемка есть в стене, как вырыл кто, смотрю – сидит. Черная вся, волосы лицо облепили, что не сразу разглядишь. Сама в крови в своей аль не своей – там не понятно. Я говорю, давай руку, дескать, помогу тебе. Она глазища выпучила и плачет, тихо так… Вот вывел ее, а сам до Почты. Ну а дальше вы уж приехали.
– Дед, ты что, ее тут вот так оставил что ли? А если бы она сбежала? – возмутился сержант, с небольшой иронией в голосе.
– Да куда ей бежать то? На ней места живого нет. Я, когда её нашёл, она сидела, руки, вон, осколком резала, поди, сама себя всю и обкромсала… а куда её теперича?
– Известное дело, куда, – усмехнулся сержант, – не наш пассажир! Давай, заводи, Серёг, поехали, – крикнул сержант, второму и тот кивнул.
– Ладно, дед, спасибо тебе за службу, будь здоров!
Вскоре все уселись по машинам и скрылись в тени тополиной рощи.