Хент

XV

В приемной старика Хачо был уже накрыт стол. Хозяин дома и Томас-эфенди ждали Вардана; тут же сидели двое полицейских – два негодяя, помогавшие ему во всех его злодеяниях. Больше никого не было, потому что с такими почтенными людьми, как сборщик, сыновья Хачо не осмеливались присутствовать.

– Придет сейчас лаять и, наверное, отравит нам своим лаем обед, – оказал Томас-эфенди о Вардане.

– Хотя он иной раз шутит и резко, но у него доброе сердце, – заметил старшина.

– И я знаю, что он не злой человек, но язык у него ядовит, как у змеи. Нельзя же со всеми одинаково шутить Не надо забывать, кто такой Томас-эфенди. Стоит мне кашлянуть – все дрожат. Ведь ты видел указ султана! Я тебе вот что еще скажу: вали Эрзерума всегда приглашает меня за стол, и я сажусь с ним рядом. Если не веришь, опроси у них, – указал он на полицейских.

«Лисице приказали назвать свидетеля, она указала на свой хвост». Эти два мошенника были постоянными присяжными свидетелями Томаса-эфенди во всех его рассказах.

– Да разве я не верю? – ответил старшина.

Томас-эфенди был зол на Вардана не только за утреннюю обиду, но и за то, что В ар дан, где бы ни встретил эфенди, всегда издевался над ним.

– Если я пожелаю, – сказал сборщик, – переверну вверх дном весь мир и тогда докажу этому негодяю, кто такой Томас-эфенди.

– Молод, – заметил мягкосердечный старик, – молодых людей строго не судят. Он не такой плохой человек, как ты думаешь.

Приход Вардана прервал их разговор. Он был бледен и задумчив. Томас-эфенди, разносивший его минутой раньше, как говорится, «поджал хвост» и с присущим ему лицемерием сказал:

– Милый человек, как долго заставляешь ты ждать себя! Ты ведь знаешь, что без тебя Томас-эфенди не съест и куска хлеба.

– Как не знать… – ответил молодой человек и, не глядя на него, сел на свое место.

Во время обеда Вардан говорил мало и выглядел грустным. Всегда веселое лицо его теперь точно потускнело Любовь, рождающая радость и счастье и услаждающая горечь жизни, повергла этого человека в грусть Он очень мало ел, но много пил, точно стараясь забыться.

Томас-эфенди по обыкновению болтал без умолку. Чего только не рассказывал он о своем прошлом. Все его рассказы должны были доказать, что Томас-эфенди личность весьма выдающаяся. Патриарх Нерсес всегда называл его «сыном». О Хримяне¹⁴ отзывался он не особенно лестно, так как Хримян человек простой и снисходит до бесед с носильщиками из Вана и Муша. Нубар-паша в письмах к эфенди всегда называет его «благородным другом». На берегу Босфора у него есть дворец, который в аренде у англичан, он пожертвовал много денег на Иерусалимский храм, в монастыре св. Иакова ежедневно совершается панихида по его умершей род не, и, наконец, между ним и известным Отяном-эфенди¹⁵ попортились отношения потому, что Отян хотел выдать за него свою дочь, а он, Томас-эфенди, не захотел на ней жениться… Вардан не слушал его, но зато старшина слушал с большим вниманием «Как счастлива будет моя Лала, – думал старик, – если выйдет за человека, отказавшегося от руки дочери Отяна, за эфенди, у которого на берегу Босфора есть свой дворец.»

Затем Томас-эфенди начал говорить о политике. Это было время политических движений. Славяне Балканского полуострова боролись за свою свободу. В Константинополе проходила конференция для решения участи славян, и Митхад, этот известный дипломатический фокусник, обнародовал конституцию.

Томас-эфенди, сидя в деревенской ода, предрешал будущую судьбу армян Говоря о «безумии» славян, осмелившихся восстать против такой добродетельной нации, как турецкая, Томас-эфенди обрушился на армян, – и между ними находятся подобные «безумцы», которые считают гнетом управление турок и мечтают о политической свободе и самоуправлении… Без турок армяне погибнут, так как они не способны сами управлять своей страной, – закончил свою речь эфенди. Тут уже Вардан не выдержал.

– Таким кровопийцам, как вы, всяким сборщикам и подрядчикам, конечно, на руку турок и его беззаконное, несправедливое правление Вы ловите рыбу в мутной воде, и вам противна правда. Вы любите мрак, потому что воры не любят света.

– Господин Вардан, – повысил голос сборщик, – не забывай, что возле тебя сидят двое полицейских

– Этими полицейскими стращай ты бедного, несчастного мужика, который так глуп, что верит твоим басням вроде тех, что у тебя на Босфоре дворец, что ты отказался от руки дочери Отяна и будто в соборе св. Иакова служат панихиду по твоей родне!.. Проклятия, только проклятия достойны подобные тебе. И ты, ничтожный деревенский сборщик податей, и важные амира¹⁶ при Высокой Порте – все вы продаете интересы нации из-за своих личных выгод, вы – причина разорения армян…

Томас-эфенди не умел сердиться, вернее он сердился только тогда, когда видел слабость противника, которого мог растерзать в клочья. Но он знал резкий, вспыльчивый нрав Вардана, поэтому, желая исправить свою неосторожность, постарался придать делу характер шутки:

– Видно, вино крепкое, чудак, зачем же пьешь его так много, коли не в силах?

Вардан искоса посмотрел на него и ничего не ответил. На лице его можно было заметить только презрение к этому низкому лицемеру.

Старик тоже молчал. Он чувствовал справедливость слов Вардана, но не одобрял его смелости, думая, что неосторожно говорить так с должностным лицом. Поэтому он очень обрадовался, когда обед кончился, не зная, что впереди новая ссора.

По местному обычаю, после обеда сейчас же подали черный кофе без сахара. Томас-эфенди просил Хачо, чтобы в то время, когда ему подают кофе, трубку набивал бы Степаник («так как трубка, приготовленная рукой Степаника, отдает приятным запахом»), подобно тому, как Фаттах-бек в гостях у Хачо требовал, чтобы кофе подавалась руками Степаника, говоря, что «кофе принимает другой вкус».

Когда вошел Степаник с длинной турецкой трубкой в руках, чтобы подать ее эфенди, Вардан совсем обезумел.

Он знал гнусное значение этого турецкого обычая, а потому схватил из рук юноши трубку и, выбросив ее за окно, сказал:

– Уходи, Степаник! Растерянный юноша вышел.

Эфенди рассвирепел, – точно трубкой треснули его по голове.

– Таких шуток я не люблю, – сказал он, – ты оскорбляешь меня.

– Такие люди, как ты, не имеют права говорить о чести.

– Я? Я, мюльтезим целого края? – закричал сборщик.

– Да, ты – разбойник целого края!

Сборщик зашевелился, делая вид, что хочет встать.

– Ни с места! Не то убью, как собаку, – закричал Вардан, схватив рукоятку шашки.

– Напрасно сердитесь, господин, – вмешался один из полицейских, – эфенди не говорил вам ничего обидного.

Вардан, не обратив на него никакого внимания, опять накинулся на сборщика:

– Нахал! Ты привык, как турки, врываться в дом каждого армянина, жрать за его столом, лакать его вино и требовать позорных услуг от его невестки, дочери и детей. Наглец!

Старик-хозяин стоял как вкопанный! Он точно онемел; изредка только он крестился и произносил имя бога.

Но эфенди был столь же труслив, сколько лжив и хитер.

Увидев дикую ярость молодого человека, он сообразил, что о ним нельзя обращаться, как с армянином из алашкертской деревни. Вардан был подданным мое-царя и имел при себе шашку. Поэтому эфенди ласково произнес:

– И богу известно, что я не следую обычаю турок. Напрасно клевещешь на меня, Вардан!

– Я клевещу?.. На тебя, который и с турками совершает намаз и в армянской церкви слушает обедню, чтобы заслужить расположение темного люда? Не ты ли выдаешь турецкому правительству лучших, благороднейших армян, думающих о благе своего народа! Не ты ли при турках называешь всех армян «гяурами», а при армянах ругаешь турок! Не ты ли, дружа с разбойниками, даешь на суде ложные показания против армян? Не ты ли, наконец, женился в десяти местах и, оставив всех жен, хочешь жениться еще раз? Ты ли не следуешь обычаям турок? Но я тебе скажу, что турок в тысячу раз благороднее тебя, так как ты и ни армянин, и ни турок…

Последние слова Вардана о женитьбе эфенди поразили старика Хачо. Ведь он хотел выдать свою дочь за человека, у которого была знатная родня и дворец в Константинополе и который не захотел жениться на дочери Отяна… «Нет, нет, подумал он, Вардан клевещет на него, Томас-эфенди не лгун…»

Излив весь свой гнев, Вардан вышел из комнаты. Не успел он выйти, как язык у эфенди развязался.

– Я напишу султану! Я напишу и русскому царю и непременно добьюсь, чтобы этот негодяй погиб в Сибири… С Томасом-эфенди так шутить нельзя. «Пока не побьешь осла, он не будет знать своего места»…

Томас-эфенди, как мы уже заметили, имел привычку угрожать именами знатных людей, желая этим доказать свои близкие отношения с ними. Старик Хачо был человек не глупый, но в своей жизни столько перенес от мелких чиновников, что, подобно всем крестьянам, верил в их всемогущество. Поэтому, услышав последние слова эфенди, он обнял колени сборщика и начал со слезами на глазах умолять его:

– Ради бога, не губи его! Прости ему ради моих седин, ты сам знаешь, что он чудак, хент…

Эфенди после минутного размышления ответил:

– Прощаю для тебя, так как я ел твой хлеб-соль.

XVI

Беда одна не приходит. Так случилось и с мирной семьей старика Хачо: несчастье сменялось несчастьем, и со всех сторон этому дому угрожала опасность.

Ccоpa Томаса-эфенди с Варданом произвела на всю семью Хачо тяжелое впечатление. Некоторые смеялись над трусостью Томаса-эфенди и хвалили Вардана, а другие осуждали последнего, называя его «хентом», который не умеет держать язык за зубами.

Больше всех возмущены были поступком Вардана двое из сыновей Хачо – Оган и Ако. «Как можно оскорблять должностное лицо!» – говорили они. По их мнению, должностное лицо не только во время исполнения своих обязанностей, но и в повседневной жизни сохраняло свое значение, свою силу, а потому противоречить ему было нельзя. Немало беспокоило это и старика. Он, хотя и не осуждал Вардана и считал его правым, все же находил поступок его неразумным. Старик Хачо хорошо знал эфенди. Он был уверен, что этот злодей будет стараться вредить Вардану, и если это ему не удастся, то выместит свою злобу на семье старика. Сборщик имел основательные причины для доноса на Хачо – старшину деревни, принимающего у себя такого известного контрабандиста, как Вардан.

Кроме того, старику Хачо приходилось расстаться со своей заветной мечтой. С тех пор, как он узнал, что Томас-эфенди был несколько раз женат, старик совершенно растерялся. Он рассчитывал выдать свою дочь за этого человека, и все ело надежды рухнули. Но как доказать справедливость слов Вардана? Старик не считал Вардана лжецом, но кто его знает, мало ли что говорится во время ссоры?

Чем мог, однако, понравиться Хачо этот низкий, бесстыжий человек? Ему давно было известно, что Томас-эфенди – бессовестный, подлый грабитель, что для него нет ничего святого и что он может пожертвовать всем для своей выгоды. Но старик забывал все это из-за положения эфенди. В силу устарелого предрассудка он всегда поклонялся мундиру. По его понятию, мундир сборщика очищал, снимал всякий порок. Вот почему старика Хачо очень влекла надежда иметь такого зятя, перед котором все дрожали. Простой и справедливый, старик Хачо, как старшина и глава целой деревни, имел свои слабости. Ему не хотелось бы выдать свою дочь за простого крестьянина, тем более, что он вырастил ее при таких таинственных обстоятельствах. Выбирая Томаса-эфенди своим зятем, он имел и свои цели: он был старшиной, и ему часто приходилось иметь дело с местным начальством, а эфенди мог быть его заступником. Теперь все его надежды рушились.

Если бы при всем этом Хачо знал еще о видах на Лала Фаттах-бека, то, пожалуй, не вынес бы всех этих бед. Но сыновья ничего не говорили ему. Тайное горе мучило и точило их сердца, в особенности сердца Айрапета и Апо, которые после неудачного совета с братьями не знали, как спасти свою сестру от гибели. Как я участь постигла бы несчастную Лала, если бы бек похитил ее! Могла ли она сделаться женой магометанина или бы кончила свои страдания самоубийством, как Сона?

В то время, как другие думали о ней и терзались, Лала чувствовала себя хорошо и была счастлива.

После объяснения с любимым человеком, мужской костюм точно жег ее тело. Она хотела одеваться как девушка, хотела быть женщиной… Она еще чувствовала на своих губах следы горячих поцелуев Вардана, в ушах раздавались его ласковые слова. А с тех пор, как она увидела победу Вардана над эфенди – человеком, перед которым дрожали жители всего края, значение Вардана в глазах девушки еще более увеличилось. Почему-то женщины любят в мужчине силу, превосходство на т, другими. Они восхищаются, видя в мужчине достоинства, не доступные женщине. Ее чувство переросло в обожание, когда она увидела, как Вардан силою своего превосходства подавил, уничтожил всемогущего сборщика, которого она ненавидела всей душой. Нередко приходилось ей терпеть пошлости этого негодяя, и каждый раз при его появлении она пряталась, но отец звал ее, чтобы она, приготовив трубку, доставила бы эфенди удовольствие.

Лала рассказала Айрапету о столкновении Вардана с эфенди.

– И прекрасно сделал, молодец, – ответил Айрапет. – Надо было избить этого мерзавца. Он привык мучить крестьян и думает, что со всяким можно поступать так же.

Лала хотела было броситься в объятия брата, признаться ему в своей любви и просить его, чтобы он поговорил об этом с отцом. Но Айрапет поспешно вышел, точно куда-то торопился.

Дело в том, что Capa должна была видеться сегодня с Хуршид, женой Фаттах-бека. Рано утром явилась Джаво и сказала, что у хозяйки ее захворал мальчик, и та, под предлогом данного обета, собирается в ближайшую от села О… старую часовню молиться, где и назначает свидание Саре. Эта часовня одинаково почиталась как армянами, так и курдами. Сара очень обрадовалась, узнав от Джаво о намерении Хуршид, так как она сама через Джаво просила этого свидания.

Расставшись с Лала, Айрапет поспешил к жене, чтобы узнать о последствиях свидания. Он вышел из деревни и на полпути сел отдохнуть под тенью большой скалы в нетерпеливом ожидании Сары, которая должна была вернуться из часовни этим путем.

Место, где сидел Айрапет, представляло очень любопытную картину. Это была подошва горы, покрытая обломками скал, срывавшихся с вершин в течение веков. Вся она заросла кустарниками и дикой травой; гам и сям возвышались деревья. Внимание Айрапета привлекла яблоня, покрытая каким-то вьющимся растением, извилистые стебли его змееобразно поднимались до самой верхушки; казалось, это растение старалось задушить, уничтожить дерево, верхние ветки которого, лишившись соков и листьев, уже почернели и искривились.

Бывают минуты, когда и простой крестьянин начинает философствовать. «Вот прекрасный пример, – подумал Айрапет. – Это дикое растение живет как паразит и, не имея корней в матери-земле, обвивает благородное и плодовитое растение, питается за его счет, жадно сосет соки и наконец, истощив его жизненные силы, убивает… Не так ли обращается с нами и курд, разве он не такой же паразит, живущий за счет несчастного армянина!..»

Айрапет был человек впечатлительный и умел мыслить. Если бы он не выезжал в чужие края, то, несомненно, был бы таким же ограниченным, как все его односельчане. Но судьба распорядилась его жизнью иначе – молодость свою он провел на чужбине. Между дам и отцом, неизвестно вследствие каких причин, возникли недоразумения, поэтому, как это часто бывает в деревнях, он оставил отчий дом и пошел странствовать. Судьба забросила его в Константинополь – этот узел, связывавший Европу и Азию. Там он прошел большую жизненную школу, и хотя ничего основательно не изучил, но усвоил много светлых идей, незнакомых простому крестьянину.

Долго сидел Айрапет под тенью скалы в ожидании Сары. Солнце пряталось уже за горы, и последние лучи его красиво освещали их вершины.

Наконец показалась Сара. Ее сияющее лицо предвещало хорошие вести

– Мальчик или девочка? – спросил Айрапет.

– Мальчик, – ответила она улыбаясь и села рядом с мужем отдохнуть.¹⁷

Сара вытерла пот с лица, отдохнула немного и, успокоившись, начала рассказывать мужу то, что слышала от курдианки. Хуршид передала ей, что бек пока не думает о Степанике, потому что очень занят. По предписанию эрзерумского вали, бек составляет сведения о ч и елейности мужчин своего племени, раздает оружие, деньги для покупки лошадей, платья и т. п. Для чего делаются эти приготовления, Хуршид не знает; но она все-таки советует удалить Лала или выдать девушку за кого-нибудь замуж, иначе бек рано или поздно приведет свое намерение в исполнение, то есть похитит девушку.

«Хотя, – прибавила Хуршид, – я говорила об этом уже с моим отцом, и он обещал обуздать бека, но я не верю, что бек сдержит свое слово, а может быть, дело дойдет до того, что я оставлю дом бека и разойдусь с ним».

Айрапет выслушал рассказ жены с глубоким вниманием и проговорил:

– Нельзя сказать, чтобы опасность уже миновала, но во всем этом хорошо то, что дело затянется, и мы (Выигрываем время для устройства судьбы Лала.

– Я тоже так думаю.

– Значит, что же нам теперь делать?

– Другого выхода нет, как обвенчать ее с кем-нибудь.

– Этим она не избавится от беды. Бек может и замужнюю женщину вырвать из объятий мужа и увезти.

– Надо обвенчать ее с таким человеком, который увез бы Лала в другую страну.

– Хорошая мысль – ответил Айрапет, – но где же взять такого человека? Ты знаешь хорошо, что из наших крестьян никто не согласится на это, боясь, как бы бек не сжег его дом, не убил его родных, в случае, если он увезет отсюда Лала. Укажи мне человека, который согласился бы на такие жертвы.

– Есть такой человек, – весело ответила Сара.

– Кто это?

– Вардан.

Печальное лицо Айрапета оживилось радостью, когда Сара начала рассказывать ему, что она видела в саду, как Вардан и Лала в объятиях друг друга клялись в любви.

– Славу богу, – сказал Айрапет. – Только Вардан может спасти Лала.

Солнце уже скрылось, когда супруги поспешили домой. Дорогой Айрапет думал о приготовлениях курдов. «Для чего раздают оружие? Не готовится ли новая резня?» – спрашивал он себя.

XVII

Было уже совсем темно, когда Айрапет и Сара вернулись домой Они узнали, что Томас-эфенди после столкновения с Варданом сейчас же ушел очень недовольный. Это очень беспокоило старика Хачо, так как он боялся, чтобы эфенди не навредил им.

Однако внезапный уход эфенди объяснялся не только столкновением с Варданом. Эфенди довольно терпеливо переносил всякие оскорбления и презрение других к своей особе. Но сегодня он получил бумагу, в которой ему предписывалось сложить в амбары весь собранный в пользу казны хлеб и отнюдь не продавать его, так как он нужен правительству. Казалось, готовилось нечто таинственное: здесь запасают хлеб, а там, в лагере Фаттах-бека – оружие…

После отъезда Томаса-эфенди в даме старика Хачо появился новый гость. Это был стройный, худощавый молодой человек с бледным, интеллигентным лицам. Никто не знал, чем он занимается, известно было только то, что он константинопольский армянин, и старик Хачо счел своим долгом принять приезжего из столицы. Кроме небольшого дорожного сака, других вещей у него не было, а изношенное европейское платье выдавало в нем бедного человека. Проводник незнакомца уехал, и молодой человек долго блуждал по деревне, ищи пристанища, пока не встретился с Варданом.

Говорят, что сердце сердцу подает весть. Два молодых человека, познакомившись, после краткого разговора подружились – и, точно два члена тайной секты, пожали друг другу руки, и Вардан привел его в дом Хачо.

Гость назвал себя Микаэлом Дудукджяном¹⁸.

Старику Хачо не понравились ни фамилия гостя, произносимая с трудам, ни бледное лицо, ни лихорадочно блестевшие глаза, ни замкнутый вид, возбуждающий подозрение. Но Вардан успокоил старика, шепнув ему на ухо: «Хороший малый. Когда узнаешь, полюбишь».

Идя в дом Хачо, незнакомец спросил Вардана:

– Можно ли им довериться?

– Можно… – ответил Вардан.

Как только зажгли огонь, сейчас же, по деревенскому обычаю, подали ужин. В этот вечер за столом старика сидели все шестеро сыновей, поскольку не было официальных гостей, вроде Томаса-эфенди. Вардана никто не стеснялся, а на нового гостя смотрели как на человека, который должен быть доволен и тем, что нашел ночлег и заснет, хорошо поев.

Ужин прошел очень скучно. Вардан и новый гость почти не говорили, а старик лишь изредка перекидывался словами с сыновьями. Каждый был чем-то озабочен. Старик думал о том, что сборщик ушел недовольный. Айрапет был занят мыслями о беке и участи Лала, вспоминал рассказ Сары и измышлял планы. Другие сыновья Хачо думали о завтрашних делах. У Вардана перед глазами мелькал образ прекрасной Лала, а новый гость размышлял бог знает о чем.

Когда убрали со стола, Степаник подала рукомойник с водой и, по местному обычаю, все умылись и благословили имя господне. Старик закурил трубку, а Дудукджян достал из изящного портсигара, совсем не подходившего к его бедному платью, дорогую сигару и, оторвав конец ее длинными ногтями, закурил. Комната наполнилась ароматом гаванской сигары. Видно было, что этот человек когда-то знавал лучшие времена.

После ужина темой разговора сделался Томас-эфенди. Дудукджян кое-что уже знал от Вардана об этом человеке, а потому смысл разговора был ему довольно понятен.

Хачо вежливо заметил Вардану, что обращение его с эфенди было необдуманным.

– Я, как тебе известно, не отличаю тебя от семи сыновей, – сказал он.

Старик имел привычку клясться всегда семью сыновьями, считая и Степаника, не подозревая, что Вардану давно уже известна их тайна.

– Клянусь солнцем¹⁹ семи сыновей, я не лгу, – продолжал он, – ты тоже мой сын; дом мой все равно что твой. Двери моего дома всегда открыты перед тобой, но ты должен знать, что мы здесь в других условиях: у нас не то, что в ваших краях: здесь люди, подобные Томасу-эфенди, очень сильны.. Чего бы ни захотели они, все для них возможно, поэтому надо оказывать им почтение и молчать об их недостатках и поступках. Что мы можем сделать! «Если не в силах отрубить руку разбойника, надо пожать ее и поцеловать», – говорит народная пословица. Эфенди, может быть, не сумеет повредить тебе, но мы из-за тебя пострадаем. Слышал ты турецкую поговорку: «Напугал осел – досталось седлу».

Слова старика снова подняли улегшиеся страсти «безумца».

– В нашей стороне, – ответил он, – есть другая поговорка о турках; «Пока не побьешь турка, он не подружится с тобой». Я не отличаю Томаса-эфенди от турок и очень сожалею, что не избил его, хотя вовсе не желаю его дружбы.

Морщины на лице старика сдвинулись сильнее – ответ Вардана не понравился ему. Но лицо Степаника, стоявшего тут же, просияло, и это не ускользнуло от глаз Вардана. Он с нежностью взглянул на Степаника и подумал: «Вот единственное существо в этом доме, которое сочувствует мне».

– Вы сами позволяете таким низким негодяям чинить над вами насилие – продолжал Вардан разгорячась – потому что терпите все их злодеяния, стараясь их не замечать Я еще могу понять турка и курда, когда они грабят и убивают армян – так поступали они веками, – для них это своего рода потребность, без которой они не проживут. Но если армянин поступает с соплеменниками хуже, чем турок и курд, это уж последнее дело. Все это я и сказал эфенди в лицо, и он не знал, что ответить.

– Я поступил был с ним похуже, – вмешался Айрапет, – но отец всегда советует нам молчать и быть осторожными… «Настанет день свободы… нужно терпеть», – говорит он – Не знаю только, до каких пор терпеть?..

– До второго пришествия, – насмешливо оказал Вардан, – но, увы, до того времени не останется ни одного армянина, который мог бы видеть себя свободным; к тому времени все будет отуречено.

– Терпение – жизнь… – начал старик тоном проповеди. – Наши священники и монахи так учили нас. Настанет день, когда бог вспомнит своих заблудших овец… Надо терпеть, дети. Терпение – жизнь…

– Терпение – смерть, – раздался неожиданно голос Дудукджяна. Лицо его еще больше побледнело, и бескровные губы дрожали. – Терпение – смерть! – повторил он возмущенным тоном. – Человек привыкает к терпению только в могиле… Это терпение, свойственное также евреям, ведет нас к гибели. Евреи долго терпели всякие гонения в ожидании Мессии, который должен был возродить Иерусалим и вернуть ему былое величие – и они ждут его прихода до сего времени. Но у нас нет и такой надежды, так что непонятно, чего мы ждем!.. Наши священники и монахи проповедуют нам терпение… – продолжал он, – а между тем, кто, как не они, довели нас до этого рабского состояния! Если есть что-нибудь, что может спасти народ от эксплуатации и угнетения, так это протест, в каком бы виде он ни проявлялся. Недовольство и стремление к лучшей жизни – вот что может избавить нас от рабства. Но терпение душит, убивает все эти хорошие стремления.

Старик ничего на это не ответил. Вардан и Айрапет дружески пожали руку молодого человека. Остальные же сыновья Хачо, ничего не поняв, решили: «Еще один чудак»…

Хачо приказал приготовить для гостей постель и, пожелав им спокойной ночи, ушел вместе с сыновьями. Одна из невесток с закрытым лицом вошла в комнату и начала готовить постель для гостей.

В комнате горел еще огонь. Гости улеглись, но долго не спали. Дудукджян докуривал сигару. Вардан заметил ему:

– Друг мой, ваш язык для них непонятен. Едва ли здесь вам удастся что-нибудь сделать. Для того, чтобы говорить с народом, нужно знать сотни его басен и притч. Христос сделал больше своими притчами, чем проповедями.

– Да, я не изучил языка народа… – ответил Дудукджян и умолк.