Репин и Ге

Так рассуждает в своей статье г. Репин. В его неточных и не совсем искренних характеристиках художественного таланта покойного Ге. которого он то возводит на высоту Микель-Анджело, то косвенным образом соединяет с незначительными художниками, неспособными служить искусству иначе, как усовершенствованием технических приемов для воспроизведения внешних красот природы, чувствуется неправильное понимание основной силы всякого творческого процесса, без которой искусство превращается в ремесло, хотя бы и самое утонченное, изысканное. Г. Репину кажется, что нет никакой разницы между утилитарными идеями, которые проповедывались журналистикой 60-х годов, которые направляли искусство по узкому пути исключительно внешнего протеста, и тем моральным движением – глубоким, внутренним, стремящимся переделать жизнь, начиная с её основ, – которое, разливаясь в обществе широкими волнами, захватывает все его свежие силы и заставляет пересматривать старые вопросы под новыми углами зрения. Это движение, пробившееся в России в тот момент, когда стало иссякать влияние утилитарной пропаганды и новые прогрессивные потребности возбудили глухие внутренние брожения, захватило и такого отзывчивого и по темпераменту страстного художника, каким был Ге. Со свойственною ему пылкостью он отдался новому умственному течению со всею искренностью своего громадного таланта и своих агитаторских инстинктов. Каковы-бы ни были некоторые несовершенства в художественных произведениях последнего периода его жизни, нельзя не видеть, что в Ге процесс перерождения его сознательных требований и взглядов совершался на серьезных теоретических основаниях, давая благотворные импульсы и глубочайшие религиозные вдохновения для истинно смелого и оригинального творчества. В его картинах на религиозные темы виден яркий ум и свет психологического прозрения, озаряющий глубины человеческой истории и человеческой трагедии. Красота – не внешняя, новая, вдохновенная сияет в этих произведениях, не всегда законченных и отделанных в техническом отношении. Экстаз глубоко протестантской мысли заливает эти громадные холсты с небрежно выписанным фоном и часто уродливыми фигурами, отражающими в своем оригинальном уродстве дух нашего времени и настроение мятежной души художника. «Замысел картин Ге, сказал однажды Толстой, стоя перед его картиною Что есть истина? лежит не в самих действующих лицах, а где-то между ними, в их взаимном отношении». Как истинный проповедник, Ге заботится о настоящем драматическом впечатлении, которое в живописи может быть ярко выражено только сопоставлением различных фигур. Человек с настоящим философским умом, он видит мир, с его борьбою различных сил, с его слепыми инстинктами и волнением высших стремлений, с его раздором социальных и политических страстей, в свете моральных идей. Острое духовное зрение преодолевает обманчивую перспективу чувственных иллюзий, отбрасывая, как ничтожную подробность, все хотя-бы самые громоздкие и эффектные явления жизни, если в них нет внутренней значительности, выдвигая на первый план, вопреки обычным жизненным представлениям, все, что служит символом мировой борьбы и вечной, развивающейся в жизни истины. Мир воспринимается двумя путями – внешними чувствами и разумом, и настоящий художника, должен уметь внести в свои чувственные впечатления все те поправки и переделки, которые, при несовершенстве нашего физического аппарата, являются необходимыми для правильной оценки окружающих предметов и событий. В этом и заключается творческая переработка внешнего жизненного материала в художественном произведении великого таланта. Моральное отношение к миру, т. е. уменье видеть явления в их внутренней перспективе, в их истинном порядке, их серьезности и важности в истории человеческого развития, – таково отношение к миру всех настоящих талантов. Великие произведения искусства не проникнуты никакими тенденциями – никакими эмпирическими целями и задачами, но, освещенные в самой глубине замысла моральным мировоззрением, представляющим жизнь в правильной логической системе, они тем самым воспитывают людей в идеалах вечно новой, вечно прогрессирующей красоты и перестраивают исторические условия без помощи случайных наведений. Понятие красоты, при новых перспективах, изменяется, приобретая иной, внутренний критерий. Красота выступает из своих классически законченных, застывших форм и линий, разбивает условные академические схемы, ища воплощения во всем, что таит в себе внутреннее движение, стремление к развитию и совершенствованию, драматический разлад и борьбу низших и высших начал. Пренебрегая ограниченными и неподвижно гармоническими формами, она проявляет себя в самых неожиданных, непривычных образах, потрясающих наши внешние чувства, сообщающих душе глубокое нравственное смятение…