Литературные заметки. Статья I. Биография и общая характеристика Писарева

– «Кого это хоронят?» спрашивали многие по дороге. И узнав, что хоронят Писарева, примыкали к толпе и шли без шапок до самой могилы.

Когда гроб был опущен в землю против могилы Добролюбова, через дорожку, на его крышку посыпались цветы. Воцарилось долгое, глубокое молчание. Наконец, начались речи. Говорили Павленков, Гирс, Гайдебуров и Благосветлов. Два оратора бросили друг в друга полемические копья. Другие говорили задушевно, дружески горячо. Речь Благосветлова произвела сильное впечатление. Дамы громко рыдали. Гирс прочел два стихотворения… По окончании погребения многими было выражено желание почтить память покойного учреждением при Петербургском университете стипендии его имени, и тотчас-же была собрана довольно значительная сумма в 700 рублей.

Так закончилась эта короткая, безрадостная жизнь. Писарев умер на двадцать восьмом году, после восьмилетнего литературного труда, после целого ряда публицистических и критических битв, окруживших его имя всероссийской славой. Неутомимый работник и яркий литературный талант, он успел оставить глубокий след в истории целой эпохи и связать свою деятельность, в качестве ближайшего преемника, с журнальною деятельностью Добролюбова и Чернышевского. Он был прямым продолжателем философских идей Чернышевского в той области, в которой его дарование сверкало лучшими достоинствами. Он довел до конца те взгляды на искусство, которые Чернышевский разработал в своей знаменитой диссертации, и на живом, можно сказать, классическом примере невольно обнаружил их теоретическую несостоятельность и практическую опасность для развития литературного творчества. При выдающихся публицистических способностях, Писарев не обладал ни философским образованием, ни серьезными научными знаниями, которые позволили-бы ему взглянуть на задачу литературы под более широким углом зрения. Настоящий критик по призванию, с непосредственной любовью к изящному, с острым и свободным аналитическим умом, он не нашел, может быть, не успел найти своего пути и сделал критику орудием журнальной агитации в пользу идей, не имевших прямого отношения к тому делу, к которому он был призван. Вот почему в его наиболее известных критических статьях, страдающих, несмотря на блеск красноречия, некоторою растянутостью и утомительным многословием популяризатора для учащегося юношества, мы, рядом с сильными и гибкими определениями художественной манеры писателей, их мировоззрения и психологических наклонностей, встречаемся постоянно с искусственно притянутыми и до наивности простодушными рассуждениями об эгоизме, о мыслящих реалистах, о бесплодности всяких научных абстракций. Он никогда не может удержаться в пределах своего предмета и мысль его, уносимая течением времени, механически привязывает к своей теме те вопросы, которые, при ином отношении к критической задаче и критическим методам, могли-бы получить внутреннее освещение и разработку по пути всестороннего и глубокого психологического анализа самого художественного произведения. Оставив после себя интереснейший материал для изучения эпохи, для обрисовки боровшихся в ней течений и стремлений, он параллельно с этим оставил в русской литературе ряд критических работ, поражающих своей дикой и бесплодной парадоксальностью и на долгое время наложивших свою печать на суждения журналистики и общества о важнейших проявлениях русской духовной культуры. Не имея глубоких философских и научно-социальных оснований, направляя интеллигенцию к освободительной правде случайными и ложными путями, его принципы легко распространялись среди мало образованных, хотя и передовых слоев русского общества, воспитывали поколение в узкой дисциплине догматического и поверхностного реализма, а в литературе призывали к деятельности людей без оригинального ума и таланта, с тощим запасом затверженных фраз из ходкого реалистического лексикона, людей, неспособных ни на какую самостоятельную культурную работу. Идеи реалистического утилитаризма разменивались на мелкую монету, теряя всякую жизненную свежесть, и за поколением фанатических борцов, сильных своею самобытностью, стали выступать мелкие, придирчивые эпигоны.