– Шизофрения.
– Не зря сидел, уставившись в стену, исполнил шизоида, вот красавец! Завтра будет любимого ослика драть, а мы будем нести службу как дауны, ну и кто из нас после этого чурка? Ладно, я пошёл, меня ждут тюки с бельём, ты как – не передумал? Нет? Ну ладно, мне больше котлет достанется. Ауффидерзеен сольдатен!
14.
– Ну, наконец – то! Шарила вернулся! Тебя ждёт длительное, очень длительное стояние на тумбе, мне даже тебя немножко жаль. Отдохнул в госпитале? Расслабился? Теперь у тебя госпитальные пирожки из задницы – то повылазят! Ох, повылазят – старший сержант Пыжиков радушно встретил моё возвращение из госпиталя. Замелькали яркие, разноцветные дни – наряд, отдых, наряд, отдых, единственная радость заключалась в том, что дневальный в любое время может пользоваться связью – возможность услышать в трубке нежный, рокочущий басок Виты скрашивала мои серые будни, она пересказывала мне содержание последних серий «Санта – Барбары», «Маски – шоу» и даже напевала скрежещущим шепотком модную песню «Дави на газ», я переиначил название на «дави на глаз» Вита нежно зашлась грохочущим басистым хохотом, я присоединился своим звонким мальчишеским смехом – наступили времена идиллии, мы жили, душа в душу, не хватало только личных свиданий. С выходом весеннего приказа, настала пора перехода нашего призыва в качественно новое состояние, однажды ночью Филя зазвал меня с тумбочки в спальное помещение – чего надо?
– Лезь.
– Куда? – зайдя в полутёмный спальник со света, я поначалу потерял ориентиры.
– Лезь –он указал на перевёрнутый кверху ножками табурет.
– Как я на нём удержусь?
– Каком кверху, много вопросов задаёшь.
Не успел я взгромоздиться на ножки табурета, как Пиночет нанёс первый удар ремнём по моей заднице, от неожиданности я чуть не рухнул на пол, после шестого удара повисла пауза – что надо крикнуть?
Я слез с табурета в тишине – ну? Что надо крикнуть?
–?!
– Мамчик! Что крикнуть надо?
– Рота, я пряник! – взвизгнул Мамчик из темноты спальника.
– Давай! Кричи!
Я молчал.
– Чё, оглох, сука тупая? – Филя приблизился ко мне вплотную, обдавая мощным водочным перегаром – чего молчишь? Ааа, ты же у нас борзый…
– Филя, хорош, не хочет кричать, пусть молчит, он теперь не душара, а пряник, по херу на него, вали на тумбочку изморозь!
Переход из духов в пряники сопровождается некоторыми льготами: возможностью ослабить ремень, и заменить пластмассовый ремень на кожаный, большей свободой передвижений, и самое главное – необычной традицией, традицией отмечать день бурого пряника. Все, кто призвался вместе со мной, ожесточённо к этому празднику готовились – покупали в магазинах как можно более чёрствые пряники, припрятывали их, и…в день праздника офицеры волшебным образом исчезли из расположения, после возвращения роты с завтрака, я услышал нарастающий гул, сначала далёкий и слабый, затем всё громче и сильнее, словно звук прибоя, мимо пробегал радостный Мамчик – началось! Погнали! Мы бежим по пустому, обезлюдевшему спальнику по направлению к качалке, открываем дверь, и видим испуганные, бледные лица дедов, Мамчик торжествующе рычит, выхватывает из кармана грязный пряник, запихивает его в рот ближе стоящему деду (это был абсолютно безобидный ветеран по кличке Стёпа – он никогда не шпынял, и не припахивал нас, духов, но он – дед, и поэтому…) Мамчик молотит его в грудь, выбрасывая удары, с какой – то бешеной, нечеловеческой скоростью, хрипя и урча от злости, Стёпа пытается прожевать пряник, и не может – удары в грудь не позволяют ему этого сделать, Стёпа давится и начинает задыхаться, Мамчика в сторону отталкивает Тетеря и начинает молотить Стёпу в грудину, тот падает, не выдержав напора, я бросаюсь к самому маленькому из дедов – миниатюрный, всегда аккуратный Бзан, умудрялся носить форму так изящно, будто она пошита на заказ, Бзан был ростом не выше полутора метров, его детские сапожки тридцать пятого размера всегда умиляли проверяющих, заходивших в сушилку.
–Вы что? Детей тут мучаете? У вас есть сын полка? Чьи это сапожки? В роте охраны завелась Золушка?
Дневальные хмуро отвечали.
– Нет, не Золушка, а Золушок, мелкий и очень злобный.
Бзан мне никогда не нравился, поэтому я с удовольствием засунул ему в рот пряник, и свалил его с ног первым же ударом. В день бурого пряника допускается нанесение любых телесных повреждений старослужащим, но! Бьющий должен держать в уме следующий день – день мщения, в этот день деды берут реванш за унижение предыдущего дня, соблюдается принцип соразмерности, талиона – если тебя били в грудь, ты не имеешь права бить по лицу, поэтому в день бурого пряника пробивают грудную клетку, избегая наносить удары по другим частям тела. Мы простучали всех, кто был в качалке, за исключением Груши, Груша – безбашенный боец, представитель стиля Кёкушин, выполнял подъёмы штанги на бицепс со скучающим видом, прекрасно понимая, что мы не осмелимся, немного потоптавшись, мы выбежали из качалки, и бросились к выходу из казармы в поисках других дедов, надо охватить всех, до завтра ещё далеко. На площадке второго этажа бесновался сержант – связист, увидев нас, разгорячённых, со злыми, азартными лицами, целеустремлённо бегущих мочить дедов, он начал скакать на месте
– Давай! Долби! Всех дедов! В клочья! В лоскуты! В капусту! Убиваааай! Мочи их!
С его губ летели здоровенные клочья жёлтой пены, безумные, размером с мышиный глаз зрачки, покрытый огромными каплями пота лоб, расстёгнутое до пояса ПШ, опухшие от ударов кулаки – всё говорило о том, что он – нашего призыва, но я не смог вспомнить его по временам приёмника. Выбежав на плац, мы обнаружили, что вся часть принадлежит нам – дедов не было видно, изредка группа «наших» перебегала из одной казармы в другую, навстречу мне шёл, расхлябанно улыбаясь, Жеребинский из сорок первой роты, роты обслуги, здоровенный, носатый, потный как свинья, пьяный в сопли, он обнял меня за шею – бляааа! Я их всех…всех…отоварил…всех пидоров…
Я принюхался – ты чего, бухал что – ли?
– Нет, ты что – ни капли в рот, ни сантиметра в жопу…видал – он протянул вперёд руки с разбитыми в мясо костяшками.
– Зауважал, ну что Жеребила – эта сраная часть принадлежит нам! А?
– Да, бля! Так точно! Всех, кто против нас, на тот свет отправим! В натуре!
– Аааа!
Основная масса старослужащих должна была вернуться из караулов во второй половине дня, но накормить их пряниками нам не удалось – с момента их возвращения и до отбоя, в роте присутствовали несколько офицеров, замполит – настолько плохо выбритый, что издалека казалось, будто он упал лицом в грязь, молдаванин по фамилии Карабан остался ночевать в роте, сорвав наши планы достучаться до жестоких сердец старослужащих. На утреннем разводе старшина (безнадёжно вздохнув) спросил – есть желающие чистить дорогу до третьего КПП? Обычно на эту работу людей назначали насильно – дорога была длинной, и грязной – охотников ковыряться в грязи (как правило) не было, но тут (к удивлению старшины) я громко вызвался добровольцем.
– Хочешь сдохнуть, совершая трудовой подвиг? Похвальное желание, воздух чище будет, а то за ночь в спальном помещении так напердите, что у меня из носа волосы выпадают, хорошо, но этого мало, нужен ещё один смертник, кто ещё хочет?
Вторым вызвался Вася – бледный, немногословный тип, которого перевели в нашу часть пару месяцев назад. Мы выходим за ворота КПП, я радостно гогочу – ну, Васятка до обеда мы с тобой сохраним наши фанеры в неприкосновенности, а вот после – надо что – то придумать, а иначе нам будет херово, дедам вчера повезло – замполит заночевал, вот бы сегодня кто – нибудь остался…
Мы скребли длинную, грязную, уходящую за горизонт дорогу до самого обеда, перед обедом Стёпа и Бзан затащили меня в спальник – чего, самый хитрожопый? Думал, что спрячешься от нас? Бзан нанёс мне неожиданно сильный для его комплекции удар, затем ещё один – полжизни отниму…
– Э, э – алё, вы чего там? – загрохотал старшина из соседнего спальника.
– Ничё – ничё, после обеда закончим, готовь фанеру – Бзан ласково улыбнулся мне, и поощрительно помахал миниатюрной ручкой. После обеда ротный со старшиной играли в бильярд, а затем Бзан и Стёпа заступили в караул, ночевать в роте остался командир второго взвода – длинный усатый прапорщик, по прозвищу Папуля, нам повезло – отомстить по – настоящему деды не смогли. Утренний развод закончился тем, что я остался единственным свободным солдатом, не успел я обрадоваться этому событию, как старшина повёл меня куда – то в сторону бани – париться будем, товарищ старший прапорщик?
– Не парься раньше времени, товарищ солдат.
Он привёл меня в неприметное двухэтажное здание, расположенное у забора, за которым начиналась полоса отчуждения – железная дорога. Мы поднялись на второй этаж, и…я сладко зажмурился от удовольствия – всё помещение наполнено девушками и женщинами, разного возраста, роста, размеров – я с трудом сглотнул подступившую слюну.
– Вот Леночка, привёл к тебе шарилу и беспредельщика, гоняй его так, чтобы у него в ж…, в общем, чтобы он вспотел, ммм, нещадно гоняй.
«Леночка» оказалась огромной, семипудовой бабищей в легкомысленном розовом сарафанчике, открывающем могучие плечи опытной метательницы молота, она сделала несколько шагов по направлению ко мне, близоруко рассматривая меня, будто препарируемое насекомое – вот этот мальчик, этот симпатяга – «беспредельщик»? Не верю, Сашенька – она мотнула головой таким образом, чтобы пышные светлые кудри рассыпались по плечам, и кокетливо приподняла правое плечико (которому позавидовал бы любой выступающий бодибилдер) вверх. Бейвнос побледнел, затем краска постепенно вернулась на его лицо, он сглотнул и сделал шаг вперёд, но увидев мой взгляд, осёкся – Ленусик,…что ты делаешь со мной – он закусил губу, затем развернулся и сбежал по лестнице, громко грохая сапогами. Девчонки помоложе громко прыснули от смеха, остальные заулыбались – Елена Геннадиевна, он влюблён в вас, как мальчишка!
– В этом секрет долгого, прочного брака – самодовольно ответила она, и ещё раз тряхнула головой. – Подойди сюда, молодой человек – обратилась она ко мне – что ты там такого натворил, что Саша… то есть Александр Гивиевич против тебя так настроен?
– Ах, он еще и Гивиевич, вдобавок ко всему…
Брюнетистая девица, сидевшая слева от входа, фыркнула и закрыла рот руками, чтобы не смеяться вслух. «Леночка» изменилась в лице – что? Что ты сказал?
– Ничего, вам показалось, я – нем как рыба, и в полном вашем распоряжении Елена свет Геннадиевна.
– Юноша, дерзость, конечно же, хороша, но в меру и вовремя, я обладаю некоторым влиянием на Александра Гивиевича (я подмигнул брюнетке, та опять зафыркала в ладошки), и если вы хорошо проявите себя при выполнении поставленных перед вами задач, я могу замолвить за вас словечко, вы хотите этого?
– Вам виднее, Елена …Геннадиевна…
– Воот, я уже вижу заинтересованность в ваших глазах, я неплохо разбираюсь в психологии, и вижу людей насквозь, вы – шалун, но безобидный, ведь так? Что же вы совершили? Кому – то нагрубили? Что – то ответили резкое, я вижу, что вы остры на язык, ну…говорите…
– Честно? Правду?
– Именно, всю правду!
– У меня роман с капитаном Мазепаном, ах, он такой соблазнительный в этом своём эротичном мундирчике (я сделал рукой такое движение, будто кокетливо поправляю рассыпавшиеся по плечам волосы), а товарищ, старший прапорщик … то есть Александр Гивиевич приревновал, ну вот и…
Смеются все, за исключением Елены Геннадиевны, на её лицо больно смотреть, рот открылся, обозначилось несколько подбородков, она недоумённо смотрит на смеющихся коллег, не зная как ей реагировать на мои слова, и, в конце концов, начинает подхихикивать вместе со всеми.
– У вас …роман с…Мазепаном… я же его знаю,…он не такой…он женщин любит…
– Мы вынуждены скрывать наши чувства, огласка плохо скажется на его карьере, ах, он такой душка! Я никому об этом не рассказывал, только вам удалось (с вашей проницательностью) заставить меня сознаться, я надеюсь, это останется между нами?
– Конечно – конечно…
Сидящая за соседним с «Леночкиным» столом дама с сожжёнными химией волосами говорит ей
– Лен, ты не поняла? Сопляк издевается над тобой, а ты поверила! А вы юноша, свои солдафонские шутки оставляйте в казарме, там это будет уместно и вызовет смех, а здесь находятся приличные люди, ваш казарменный юмор тут неуместен.
– Я…да ничего я не поверила…я сразу поняла, что он шутит…так, Света покажи ему фронт работ, когда увидит, что его ждёт, сразу перестанет шутить!
Света (та самая смешливая брюнетка) неторопливо встаёт (встаёт таким образом, чтобы видны были все достоинства внушительной груди, её тело призывно изгибается), она потягивается по – кошачьи, и быстро идёт к выходу, вызывающе покачивая бёдрами. Я устремляюсь вслед, мы выходим из здания, заворачиваем за угол, и оказываемся перед зданием складского типа, Света открывает дверь, зажигает свет, и приглашающе обводит рукой открывшееся взору великолепие
– Это всё твоё!
Здание забито картонными коробками, они всюду, их тысячи, неровные ряды громоздятся от пола до потолка.
– И что мне с этим делать?
– Значит так, коробки стоят по годам, чем дальше от входа, тем раньше, самые ранние стоят у самой стены, именно они нам и нужны, поэтому, (она начинает гундосить, явно кому – то подражая), па – эта – му, аку– ратно разбираешь от входа к стенке, затем дальние коробки переносишь ко входу, когда закончишь, скажешь мне, я посмотрю и скажу – что нужно, а что нет. Паа– нятнаа?
– Паа – нятнаа. Только тут работы до…самого дембеля.
– Ты поступил в наше полное распоряжение на неограниченный срок, так что …Слушай, а это правда?
– Что?
– Ну…что ты с Мазепаном…это…
– Правда, я – сторонник чистой мужской любви, женщины в любви – неумелы, грубы и неуклюжи…
– Ну, и кто кого?
– В смысле?
– Кто снизу…кто сверху…
– Фи, какие подробности вас интересуют, ну так и быть. Я.
– Что «Я»?
– Я сверху, всегда…
– Может быть хватит? Шутка затянулась, хорош кривляться, какой из тебя педик…
– Ах вот что, не доверяете…Всё можно проверить, сделай мне минет, и ты увидишь – ни один мускул не дрогнет на моём мужественном лице, я останусь совершенно невозмутим…
Она смеётся – а ты забавный, ну ладно…приступай, если чего понадобится – приходи, не стесняйся.
– Не буду.
– Чего «не буду»?
– Стесняться не буду.
Она уходит, а я остаюсь в окружении картонных друзей.
14.
– Я хочу тебя, с первого дня нашего знакомства…не могу держать себя в руках…меня всего трясёт, что ты со мной делаешь, я как пацан, как мальчишка…ну, давай, по – быстрому, снимай трусики – хриплый, страстный шёпот старшины настойчиво буравил мой слух – не стесняйся, здесь никого нет, никто не узнает…
– Саш, ты что? С ума сошёл? Потерпи до дома…не будь ребёнком…
– Аррргх, не могу, Лена, я с ума схожу, я не выдержу…я со службы ради тебя ушёл…
– А здесь же должен быть этот…солдатик, которого ты прислал…он увидит…
– Да он уже в роте давно, время ужина, они жрать сильны, как наступает время приёма пищи, так словно тараканы несутся…
Я в ужасе открываю глаза, и понимаю, что заснул на складе с коробками, в этот момент старшина сломил сопротивление супруги, и начал совершать мощные фрикции, вдалбливая её в коробку, спиной к которой сидел я, я упираюсь спиной в коробку, старшина долбит словно прокладчик туннелей, строитель метро 30 – х годов, его энтузиазм поразителен, я упираюсь ногами в предыдущий ряд, и несмотря на это, каждый удар наносимый старшиной, сдвигает меня с места, после очередного удара шапка слетает с моей головы, и падает на коробки – ты слышал? Саша, здесь кто – то есть…
– Уааа, никого тут нет, крыса какая – нибудь, я уже близко, на подходе…аааа, йоообаны в носс!
Суровый прапорщицкий оргазм потрясает коробки, а вместе с ними и меня
– Аааа, кхе – кхе, Ленусик, я люблю тебя, аж яйца сводит от желания, вторую палочку поставим?
– Саша не будь вульгарным, я и так не знаю – как теперь в бухгалтэрию (она произносила именно так через «э») возвращаться, у меня тушь не потекла? Лицо, наверное, красное, как после бани, волосы растрепались, что девочки подумают?
– Похуй мне, что они подумают…
– Саш! Я просила тебя не материться, о твоей грубости уже легенды ходят, ты как сапожник…
– Ладно – ладно, я пойду вечернюю поверку проведу, жду продолжения дома…дай поцелую –аам, так бы и съел тебя, пышечка ты моя!
– Иди – иди носач, отрастил себе руль, я думаю – что это завывает по ночам? Это ветер твой флюгер разворачивает…ну, всё, увидимся дома.
Послышался скрип сапог, хлопнула входная дверь – старшина вышел из здания, если я не успею на вечернюю поверку, у меня будут проблемы, вопрос в том, как мне уйти, поскольку «пышечка» затихла, и, судя по всему, не собиралась двигаться с места, пройти мимо неё незамеченным было невозможно, показаться ей на глаза – выдать себя, она поймёт, что я стал свидетелем захватывающей любовной сцены, что делать, как быть? Я сидел на коробках, мучительно размышляя о том, как мне избежать очередного потока матерных воплей от старшины, как вдруг…рядом со мной шмякнулась на коробку салфетка, очень быстро картон под ней размок, жирное пятно быстро увеличивалось в размерах, я брезгливо отодвинулся подальше, и в этот момент, с противным чмокающим звуком прилетела вторая салфетка – судя по всему, мадам прапорщица устраняла результаты супружеской близости.
– Ты здесь? Кооотик? Ау?
Кого эта старая сволочь зовёт котиком? Я, конечно же, уверен в собственной неотразимости, и не сомневаюсь в том убойном впечатлении, которое производит на экзальтированных дамочек моя мужская красота, но чтобы вот так, сразу, и наповал – такое со мной впервые! Я приготовился слезть с коробок, и появиться перед престарелой нимфой во всём блеске своего великолепия, как вдруг раздался до боли знакомый голос – здесь, твой котик здесь! Откуда – то слева, буквально в нескольких метрах от того места, где прятался я, вырос силуэт капитана Мазепана (какой приятный сюрприз!).
– Лена, мне такие приключения не нравятся, сколько можно ныкаться по складам макулатуры – он раздражённо пнул одну из коробок – я уже не мальчик, давай встречаться в более спокойной обстановке…
– Где? В общежитии? Где все про всех всё знают? Или может быть у меня дома, в присутствии Виты? Ей уже восемнадцать, она всё понимает…я хочу попросить у тебя прощения за сегодняшнее…кто мог подумать, что старый похотливец припрётся сюда…представляю, что ты пережил за это время, наверное, чувствуешь себя ужасно…
– Да уж, слышать вашу похотливую возню – удовольствие ниже среднего, особенно пыхтение этого старого борова…
– Он последнее время стал просто неудержим, словно старый сатир, он хочет секса постоянно, я просто не выдерживаю, его похоть омерзительна…
– Ага, я слышал твои довольные стоны, хочу сказать вам Елена Геннадиевна, недовольные женщины так страстно не стонут! Где ваши любимые ухищрения – головная боль? Убежавшее молоко? Неоконченный квартальный отчёт?
– Сержик, ты что – ревнуешь? Это просто глупо…я же говорила тебе, что мы с ним давно уже чужие люди, живём вместе по инерции, сила привычки…
– Я слышал вашу «инерцию», чуть не оглох от стыда!
– Сергунька, прекрати, ты выше этого, у нас есть способ более приятно провести время, нежели предъявлять взаимные претензии…мммурр!
– Удивляюсь я на вас Елена Геннадиевна, вы только что с блеском исполнили так сказать «супружеский долг», и через минуту готовы снова…сама мысль о том, чтобы …после этого чудища…меня сейчас стошнит…
– Ну, Серджиньо, я сейчас обижусь…Ленусик хочет любви…
– А может мы позовём твоего старого, и в два смычка тебя отпердолим…
– Фу, какой ты вульгарный!
– Я не могу себя заставить любить тебя после него…я…
– Дурашка, какой же ты неизобретательный, природа всё продумала за нас, давай сделаем так…
Я услышал одышливую возню, затем восторженный стон Мазепана
–Ооо, я давно просил тебя об этом, наконец – то!
Коробки угрожающе накренились – видимо «Ленусик» опёрлась на них мощными дланями, давая Мазепану насладиться своей красотой в той самой позе, которую утончённые индийцы называли по – военному кратко «упор стоя». Чтобы не обнаружить себя, мне пришлось упереться в коробки руками, и сдерживать натиск двух разгорячённых тел, несмотря на то, что Мазепан был более хрупкого телосложения, чем Бейвнос, удерживать его натиск было нелегко, через пару минут с моего лба сорвалась первая капля трудового пота, с трудом удерживая дрожащими от напряжения руками вибрирующие коробки, я с нетерпением ждал окончания экзекуции, но командир роты предпочитал растянуть удовольствие в лучших традициях тантрического секса, моя гимнастёрка намокла от пота, пот заливал глаза, я зажмурился, и всё равно чувствовал жуткое жжение в глазных яблоках, в тот момент, когда силы окончательно покинули меня, и я уже готов был опустить руки, и отдаться на растерзание ротному, он, наконец – то разрядился, сопроводив свои действия каким – то высоким горловым звуком, похожим на детский плач. Повозившись ещё немного, любовники затихли, затем Мазепан ушёл, «Ленусик» одарила меня ещё парочкой использованных салфеток, и удалилась, напевая «она всех вечно удивляла, такая уж она была». Озадаченный я вылез из груды коробок, и быстро пошёл по направлению к казарме, у самого входа меня подловил старшина – ааа, шарила ебаный, где шлялся? Почему пропустил вечернюю поверку?
– Работал на складе, товарищ старший прапорщик, так увлёкся, что не заметил наступления темноты, даже ужин пропустил!
– На…на складе…чего – то я тебя там…хгм…тьфу, ты всё это время там пробыл?
– Так точно!
– Ааа, ну ладно, иди в расположение, всё по распорядку…
Дневальный встретил меня ласково – где тебя носило, бля? Вечерняя поверка, а тебя нет!
– Меня старшина на склад отправил, ему вопросы задавай.
– Ладно, отмечаю тебя в расходе, в следующий раз предупреждай, что ты на складе.
Я доковылял до кровати, размышляя – что мне делать с новой, и очень деликатной информацией, и тут меня атаковал Мамчик – ты где был? На тумбочку хочешь, ты поверку пропустил! Сантей тебя с гавном схавает!
– Не схавает, он сам мне работу нашёл, он что, меня вспоминал?
– Нет, и вообще был очень мяконький, добродушный…
– Знаю я, чего он такой «мяконький»…
– Поделись!
– Хрен тебе, я – жлобокряк, ничем ни с кем не делюсь…
– Ну – ну, смотри не крякни, «жлобокряк».
15.
– Разрешите войти?
– Входи.
– Товарищ капитан, разрешите мне увольнение?
– Это с какой стати? По бабам хочешь пойти?
– Нет, мне бы подраться.
– Чеего? С кем подраться? С патрулём что – ли?
– Шучу, я хочу в кино пойти, в видеосалоне новый фильм…
– Ааа, боевики любишь…
– Нет, я люблю эротичные фильмы.
– Ты меня в конец запутал, драки, эротика…
– Так можно?
– Можно Машку за ляжку, у меня увольнительных нет, не могу тебя отпустить…
– А если я найду увольнительную – отпустите?
– Хрен с тобой, отпущу…
Я быстро нахожу понимание у связистов (это стоило мне обещания предоставить две бутылки общенародного наркоза), и возвращаюсь в роту. Мазепан недовольно скривившись, выписывает мне увольнение до 18 – 00, окрылённый, я отодвигаю дневального и звоню Вите – я иду в увольнение! Мы встречаемся в видеосалоне, сеанс уже начался, в темноте, я нахожу третий ряд, продираюсь сквозь ноги сидящих впритирку зрителей, вот оно – второе место слева, на экране телевизора идут титры, зал погружён во мрак, я не могу разобрать – кто сидит передо мной, на всякий случай говорю – привет, это ты? В ответ доносится невнятное бурчание – точно она, Виточка! Ну, здравствуй, радость моя!
Я нежно беру в свои руки её правое, мохнатое запястье, поглаживаю его, шепчу успокаивающие слова, Вита издаёт негромкое басовитое рычание – прямо как голодный бультерьер, я пытаюсь обнять её за плечо, но получаю чувствительный тычок локтем в солнечное сплетение – узнаю нежную лань, до середины фильма Вита издаёт звуки, которые можно считать поощрительными, затем неожиданно произносит пропитым мужским голосом
– Ну? Чё остановился пацанчик? Мне нравится, когда мне кто – то клешни чешет, псориаз – штука неприятная – счастливый обладатель псориазных клешней хрипло расхохотался. Я в ужасе отшатываюсь от соседа – вот же дурак, как я мог так ошибиться? Как? И где сидит настоящая Вита? Я начинаю тихо звать – Вита! Вита! Где ты?
– Заткнись, мать твою!
– Сам заткнись! Человек собаку потерял!
– Какую собаку?
– Где ты видел человека с таким именем – Вита? Зита и Гита блядь! Индийское кино!
– Заткнитесь все! Она его сейчас грохнет! – на экране Шэрон Стоун взяла в руки ледоруб, и …
Я выбежал из зала, чувствуя как румянец заливает лоб и щёки – ты, где был? Вита одиноко сидела у входа, покачивая перебинтованной ногой.
– Я тебя искал в зале, думал ты там…
– Я в травмпункте была, ногу подвернула…
– Заяц, а я – то не знал, что и подумать, уже стал истерить – а вдруг ты меня не любишь? Чего будем делать? Предложить тебе прогулку – ты подумаешь, что я издеваюсь…у меня идея…давай я сбегаю в гостиницу, снимем номер, полежишь, нога отдохнёт, согласна?
– А потом чего?
– Ничего, массажик тебе сделаю, если захочешь…
– Знаю я, чего ты хочешь…
– Виточка, по твоим глазам я вижу, что наши желания совпадают, ведь я прав, зайка моя?
– Удушила бы тебя, вы все одинаковые…
– У тебя был неудачный опыт? Кто этот негодяй? Ради тебя могу его найти, и больно наказать.
– Нет у меня никакого опыта…ой…
– Витусик, так мы с тобой схожи, я тоже – мальчик – колокольчик, и ни разу ни динь – динь…
– Я по твоим масляным глазам вижу, как ты «ни динь – динь», смотри, обидишь меня, будешь иметь дело с моим папой, знаешь, кто мой папа?
– Кто?
– Старший прапорщик Бейвнос!
– Да неужели! А кто это?
– Тебе лучше не знать…
– Это значит «да»?
– Это значит «нет».
– Это то самое «нет», которое «да»?
– Пошёл ты! – Вита с трудом встала, и заковыляла в сторону от меня – Витусик! Она медленно повернулась – я вечером позвоню? Обсудим «Санта – Барбару»? Витусик грациозно показала мне массивный, похожий на спелую сардельку средний палец, и продолжила свой скорбный путь. На мой вечерний звонок ответила Елена Геннадиевна, она сказала, что Вита плохо себя чувствует, и не может подойти к телефону. Хрустальная мечта о мохнатых прелестях прапорщицкой дочки с нежным звоном осыпалась на пол. На следующее утро старшина выдернул из строя меня, Мамчика, Тетерю, Филю, Пиночета, приказал нам взять рукавицы, и ждать в кузове сто тридцатого Зила. Мы погрузились, и через сорок минут приехали к одиноко стоящему в лесной глуши домику.
– Вылазь из кузова!
– По грибочки пойдём, товарищ старший прапорщик?
– Угу, щас за шляпу тебя схвачу, и отхреначу под корень – старшина сделал резкий выпад рукой в сторону Филиных яиц – шутник хренов! Вот ваш фронт работ – он щедро взмахнул рукой в сторону стоявшего у забора Камаза, щас натаскаетесь, грибочков ему захотелось! Филя присвистнул – ого! Полный КАМАЗ леса! Мы с Филей внизу, а вы – пряники, лезьте в кузов. Мы залезли в кузов, и стали ворочать тяжеленные брёвна, сбрасывая их вниз, где их принимали Филя с Пиночетом –Э, э, поаккуратнее, лес не казённый! – старшина подбежал к нам, кривой, как турецкий ятаган нос старшего прапорщика раскраснелся, и пламенел на фоне блёклых деревьев – вы трое, не швыряйте стволы, подавайте их нежно, как будто бабу за ляжки держите – поняли?
– Так точно!
– Да поторопитесь, я здесь весь день торчать не собираюсь!
Мы пытались таскать брёвна побыстрее, но Филя (злобно ощерясь) прошипел – слышь, бля, не надо торопиться, мы с Пиночетом не железные, не гоните там.
– Но старшина…
– Мне пакорабану твой старшина, он ходит ебалом торгует, а мы тут карячимся, медленнее!
Время близилось к обеденному, а количество леса в кузове как будто бы не уменьшилось, заметив это, Бейвнос начал нервничать, дёргать плечом, и ожесточённо сплёвывать – вы долго ещё сопли жевать будете? Кхрр – тьфу, как дрочить по туалетам, так вы – скорострельщики, а здесь елозите как старые пердуны, навалитесь! Быстрее!
Я стоял у самого борта, Мамчик и Тетеря стояли позади меня, ближе к кабине, выталкивая из кузова очередное бревно, я увидел, что оно летит прямо в голову Филе, который в это время хмуро смотрел себе под ноги, дальше всё было как в замедленной съёмке: Филя поднял голову в тот момент, когда бревно было в сантиметрах от его носа, его лицо начало искажаться от страха, затем глухой звук удара, и тело Фили падает, придавленное огромной тяжестью. В наступившей тишине я услышал негромкий, замедленный смешок – хе – хехе – хе – монотонный, тягучий, механический, он исходил из – за моей спины, судя по голосу – это был Мамчик. Пиночет бросился к телу Фили, с трудом оттаскивая бревно – помогите мне! Кто – нибудь! Быстрее!
Никто из нас не сдвинулся с места, Мамчик хохотал во весь голос, его сворачивало пополам от смеха, Пиночет неожиданно ловко (для его большого веса) запрыгнул на борт, сунул Мамчику в морду здоровенным кулачищем, и спрыгнул вниз, старшина подбежал, и помог ему оттащить бревно – дышит! Срочно в санчасть! Тело Фили забросили в кузов ЗИЛа, волитель гнал изо всех сил, на подъезде к КПП он начал отчаянно сигналить, призывая кппшников открыть ворота, несмотря на громкий звук, из КПП никто не вышел, Пиночет спрыгнул на землю, и сам открыл ворота, только в этот момент появился расслабленный как большая киса сержант, шапка была сдвинута на затылок, открывая взору богатый чуб, ремень держался на бёдрах каким – то чудом – настолько он был ослаблен, сапоги в гармошку, в углу рта дымилась сигарета, не вынимая её, он с растяжкой заговорил – чё за беспредел? А? Вы чё творите? Кто разреш…Пиночет ударом в грудь опрокинул сибаритствующего коменданта, шапка покатилась по земле, сержант упал навзничь, хватая воздух ртом, Пиночет запрыгнул на подножку у кабины водителя – гони! В приёмном покое госпиталя было тихо и безлюдно, пахло хлоркой, пустые каталки сиротливо жались к стенам.
– Эээй, тут есть кто – нибудь? Люди? Медицина? Ауу!
Ответом была давящая, гнетущая тишина.
– Бля, да чего здесь творится, где люди?
– У них обед, сейчас никого нет.
– Что? Что ты сказал – он вызверился в мою сторону.
– Я говорю, что у них сейчас обед, я недавно тут лежал, в обеденное время никого не найти.
– Ну, суки, если с Филей чего случится, я вас троих угандошу, вам не жить пидорасы!
В коридоре что – то загрохотало, неторопливой походкой из – за угла вышла старенькая медсестра, она неспешно шаркала по направлению к нам. Пиночет подбежал к ней – помогите! Он умирает! Сделайте что – нибудь! Бабка неторопливо подошла к лежащему на скамье Филе, потрогала шею – дак он уже преставился, чего вы от меня хотите, отцы родные?