– Прямо отсюда уезжаешь? На личном лимузине?
– Издеваешься? Я понимаю, ты мне не доверяешь…
– Конечно, доверяю, полностью! Сначала ты пытался втюхать мне очки кота Базилио, выдавая их за очки Хэтфилда, теперь обблёванную косуху какого – то бомжа выдаёшь за куртку Бёртона – ты редкий…талант Петюня!
– Ладно, согласен, развод был дешёвый, я ж не знал, что ты специалист. Так и быть, хранил для себя, но раз такая ситуёвина…медиатор от гитары Кирка Хэммета, с отпечатком его зубов! С Тушинского концерта, стопроцентный эксклюзив!
– Петя, остановись, хватит. Ты меня просто ошеломил своим напором, и если бы не отсутствие денег, я бы купил у тебя всё, не потому, что оно мне нужно, а в благодарность за твой талант продавца. Денег у меня нет, поэтому ты зря тратишь время.
– Вот же незадача…
– Слушай, а ты, правда, решил соскочить отсюда?
– С какой целью интересуешься? Просто так, или планы имеешь?
– Просто так.
– Аааа, просто так…
– Места в лимузине продаёшь? Или сдаёшь в аренду?
– Денег нет, нет продажи, извини.
Петя отвернулся от меня, и побежал догонять тех, кто ушёл вперёд, он быстро вытащил из строя невысокого белобрысого ефрейтора, и начал что – то оживлённо ему объяснять, ожесточённо жестикулируя. Я показал на Петю, и спросил у выводящего – это кто? Выводящий (здоровенный парень из Казахстана) рассмеялся – это же Петя, ебонист из ГДО!
– Кто?
– Баянист, говорят, что он племянник этой…издалеекаа, дооолго, тичоооот риика Вооолга…
– Чё? В натуре?
– Говорят.
– За что сидит?
– Это целый боевик. Петюня нажрался, и пошёл куролесить по городку, продал баян какому – то кавказцу, а потом Петюне скрутило живот, он заходит в первую попавшуюся дверь, вываливает гунявого, и начинает смачно, урча от удовольствия, ссать. А дверь эта была входом в отделение милиции. Восхищённые игривостью Петюни менты гонятся за ним, чтобы выразить своё уважение и восторг. Петя бежит к родному ГДО, там сторожем работает старый дед Василич, он ни хера не видит, и плохо слышит, но злющий как Мамон с похмелья. Петя кричит – Василич, за мной хулиганы гонятся, задержи их! Василич хватает газовый балончик, и устраивает ментам раз – пшик, два – пшик! А затем, добавляет по голове металлическим прутом. Итог: весь наличный состав милиции нашего городка в больнице, Петя на губе. Говорят, что его на следующей неделе везут в Москву, поэтому он устроил распродажу, пытается продать всё, что у него есть…
– Хитрожопый.
– Как все вы, москали…
– Слушай, я перетру вот с тем человечком?
– Запрещено, ты же знаешь.
– Цвай минут, быстро!
У забора стоял Ильяс, одетый в стильный синий костюм, он был похож на молодого, преуспевающего бизнесмена.
– Здорово брат!
– Здорово!
– Это что? У вас в детском садике прогулка такая, с вооружённым воспитателем?
– Да. Перед тихим часом. Затем плюшки с чаем, и спать. Слушай, ровно через неделю Мерседес поедет в Кантемировскую дивизию…
– Какой мерседес?
– Паша – мерседес.
– А. Понял.
– На те деньги, которые мне причитаются от второй посылки, надо достать РПГ, лучше двадцать седьмой, и выстрелы к ним, сможешь?
– Постараюсь.
– Ещё нужны люди, человек десять – пятнадцать, машины, штук пять, рации, и железо, тяжёлое…а! Еще специалист по взрывному делу, есть у тебя такой?
– Ты войну затеял?
– Да нет, так пошуметь немножко…ты карту привёз?
– На. Ильяс просунул мне карту через прутья забора, выводящий отвернулся, и я спрятал её под афганку
– Хорошо. Через три дня пришли человека, пусть заберёт карту.
– Ладно, привет.
– Привет.
Я вернулся к арестантам, и тут же был награждён лопатой – копай давай, нечего шарить!…
На следующее утро Петя сразу же взял меня в разработку, схватив мою руку, он горячей скороговоркой шептал мне прямо в ухо – землячок, только для тебя, как для ветерана эротического фронта…
– Ветерана? Хорошо, что инвалидом не назвал…
– Не цепляйся к словам…товар эксклюзивный, французский эротический журнал «Дип Блю», последний экземпляр, быстро разбирают, тебе со скидкой, всего за двести пятьдесят отдам, решайся быстрее, а то у меня есть другие претенденты, ну? Согласен?
– Чего за название такое? Дип Блю? Это случаем не пидорский журнал? Петя, ты чего мне пытаешься продать? Красочные фотографии мужских членов в натуральную величину? Ты сам этот журнал читал?
– Зёма, не тяни резину, я вижу заинтересованность с твоей стороны, слышу твоё тяжёлое похотливое дыхание, так хватит этих тупых возражений, какая разница – чьи там фотографии? Надо быть гибче, терпимее, и потом – почему ты уверен, что ты не из этих? Ты что, никогда не смотрел на мужиков в бане, и не думал об этом? Только честно? А? Чего молчишь?
– Нет.
– Чего «нет»?
– Нет, не думал.
– Бля, ну ладно, ты какой – то непробиваемый, ты – единственный, кто у меня ничего не купил. Чего бы тебе предложить? «Юпи» уважаешь? Чего смотришь? «Юпи» – присыпка разноцветная, её с водой бодяжат, получается сладенькая водичка, возьмёшь? У меня целая коробка осталась. А?
– Петя, а ты можешь мне армейскую взрывчатку достать, гексоген, или чего – нибудь в этом роде?
– Я всё могу, а тебе зачем? Соскочить отсюда хочешь?
– Ага, угадал.
– Гонишь, ведь гонишь сука! Я же чувствую, что ты издеваешься!
Петя брезгливо вырвал свою руку, и стремительно побежал вперёд.
– Петро! Не уходи! Не бросай меня! А как же деньги?
Выводящий остановил меня – ты не идёшь.
– Почему?
– Приказано тебя оставить здесь. Вернись в камеру.
Я не успел сделать и двух подходов отжиманий, как дверь в камеру открылась – выходи! Меня завели в караульное помещение, в бодрствующей смене меня поджидал осунувшийся, похудевший Дерибас.
– Здравствуй Злобарь!
– Здрасте.
– Я долго думал, что в моих размышлениях не так? Что – то не сходится. Вроде бы ты причастен ко всем смертям, произошедшим в последнее время, но прямых доказательств твоей вины нет. И при этом, ты ведёшь себя так нагло, будто ты невиновен, или тебе известно что – то такое, что неизвестно остальным. Я навёл о тебе справки, и выяснил, что ты – непростой сучий потрох. Кем тебе приходится полковник семьдесят пятой части Банько? Его не Евгений зовут, случаем? Очень удачно было бы – Е Банько! А?
– Тупая шутка, не ожидал от вас.
– Что? Правда? Не ожидал? Ну, так кто он тебе?
– Никто.
– Этот «никто» каждый день звонит полковнику Дуровцу, и интересуется – как тебе сидится? Когда тебя освободят? Удивительное любопытство, тебе не кажется?
– Нет. Как вы говорите его фамилия? Надо запомнить, поблагодарить за заботу после дембеля.
Дерибас громко расхохотался – после дембеля? Ты всерьёз рассчитываешь дембельнуться? Ты отсюда прямиком в дисбат поедешь, а может быть и в зону, это уж как повезёт. На тебе висят три трупа, плюс покушение на жизнь офицера при исполнении, и при таком раскладе ты рассчитываешь уволиться в запас?
– Да, и выйду через первый КПП, а…нет.
– Дощло?
– Угу. Я отсюда выеду на машине, с вами в качестве шофёра.
– Да ты оптимист! Безнадёжный! Полный неадекват! Значит, разрешишь мне порулить машинкой, везущей тебя на дембель? Ахаа – ха – хаа! Давненько я так не смеялся!
– Заметно. Вы вообще плохо выглядите, какие – то проблемы дома?
– Чччто? Что ты знаешь о моих проблемах?
– Ничего. Просто предположил.
– Закрыли тему. Идём дальше. В твоём личном деле сказано, что твой отец – инженер в Росагропром…пусконаладке, вот же название, какой идиот придумал…так вот, я навёл справки, инженера с такими данными в этой спукско…насадке…в общем, такого человека там нет, и никогда не было. Кто твой отец? Каким образом ты, наглая москальская рожа, оказался в подмосковной воинской части? Молчишь? Вот причина твоей наглости, ты – оборзевший от безнаказанности мажор, ты думаешь, что тебе всё можно? Я докажу тебе, что ты ошибаешься. Будешь сидеть, также как и все.
– Это вряд ли.
– Помечтай. Богатый папаша тебе не поможет, так и знай.
– Я прошу прощения, для чего я здесь? Выслушивать ваши угрозы мне малость надоело, может быть, у вас есть что – нибудь по существу?
– Кхгм. Действительно, я отвлёкся. Итак, я проанализировал обстоятельства гибели Филимонова, Тетери, случай с Вафиным, и пришёл к выводу, что заблуждался. Я исходил из предположения о том, что ты действовал в одиночку, но это предположение было ошибочным, каждый раз (за исключением Пакуши, его ты убил сам), рядом с тобой был ещё один человечек, смекаешь, о ком я говорю?
– ?!
– Я говорю о несчастном Мамчике, которого ты запугал своими угрозами, и сделал соучастником своих преступлений. Он боялся твоей мести и молчал, но сейчас, когда ты оказался на гауптвахте, рядовой Мамчик встал на путь исправления, дал против тебя показания – вот они! Целое дело, твоё дело, это твой приговор, сука ты хитрожопая!
Настала моя очередь смеяться, я хохочу долго, наслаждаясь недоумённым выражением лица Дерибаса.
– Ой, рассмешил, укатайка, как там ты сказал – «несчастный Мамчик», умора!
– Опять бредишь, он дал показания, и всё встало на свои места, все тёмные пятна твоей истории побледнели и прояснились…
– Красиво говорите…
– Издеваешься? Ну – ну.
– Что же рассказал вам «несчастный Мамчик»?
– Нет, так не получится, я хочу устроить между вами соревнование – кто из вас больше напоёт про другого, рассказывай!
– Нечего рассказывать, вы не поверите, но моя совесть чиста, я – не убийца, я хорошо сплю по ночам, я – не виноват.
– Я так и думал, в следующий раз я устрою вам перекрёстный допрос.
– Отлично!
– Ладно, ты уверен, что не хочешь мне ничего рассказать? Точно? Тогда на сегодня всё. В камеру его! Да, если передумаешь, и захочешь сообщить что – то, обратись к начальнику караула, он свяжется со мной.
29.
– Мультики любишь?
– С какой целью интересуешься? Хочешь стать моей Белоснежкой?
– Часики с Микки – Маусом хочешь? Родные, прямо из Диснейленда!
– Нет Петро, спасибо, не надо.
– Ну ладно, тогда я сваливаю, бывай Злобарь!
– Давай Петя, пока, слушай можно тебя спросить, давно хочу…
– О чём?
– Это правда что ты…внук или племянник… этой…
Петины толстые щёки подтянулись вверх на невидимых ниточках, глаза превратились в щёлочки, в этот момент он стал похож на сытого, лучащегося самодовольством хомяка.
– Нет брателло, всё ещё хуже. Намного хуже…
Петя выписывает пухлой рукой изящную фигуру, и величаво удаляется по коридору в сопровождении выводящего. Я спрашиваю у часового – куда его?
– В Москву.
– Зачем?
– Никто не знает. Слухи разные ходят.
– Чего нового в роте?
– Мамон гоняет всю роту, жопа в мыле, завтра Грачёв должен в кантемировку приехать, командование части трясётся от страха – вдруг к нам завернёт? На хуй мы ему нужны, тут километров пятьдесят ехать, так нет, снег должен быть белым и квадратным, дороги чистят с утра до вечера, в спальнике все железки, ну знаешь те, которыми двери обиты? Все отдраили, взлётку чуть до дыр не продрали, даже дыру у тумбочки заделали, короче, сейчас лучше в карауле стоять, чем в роте быть. Ладно, ты извини, мне тебя надо закрыть, сам понимаешь – служба.
На следующее утро я окликнул часового – передай начкару, что я хочу говорить с Дерибасом.
– Решил признаться?
– Ага, надоело сидеть.
– Сегодня в части запарка, Дерибас может и не прийти.
– Придёт.
В половине третьего дверь в камеру открылась – прошу, вас ждут!
Я зашёл в караулку, и не смог сдержать улыбку – таких совпадений не бывает! В начкаровской за пультом, сидел тот самый капитан Бредяев, который обвинил меня в покушении. В бодрствующей смене нервно расхаживал Дерибас, за столом, уставившись остановившимся взглядом в стену, сидел Мамчик. Я подошёл к нему и протянул руку для приветствия – бедный, бедный, «несчастный Мамчик»!
Мамчик приоткрыл рот – отставить! Давайте ещё целоваться здесь! – Дерибас не одобрил моего порыва.
– Сегодня мы всё выясним, всё узнаем. Итак. Начнём с обстоятельств гибели рядового Филимонова. Мамчик, расскажи, как всё произошло.
– Ну,…это…я стоял у заднего бортика, и подавал брёвна, а он …Злобарь значит, толкнул бревно в голову Фили, вот и…всё.
– Что скажешь Злобарь? Вывели мы тебя на чистую воду? А? Нечем крыть? Давай дальше…
– Не спешите, вы же умный человек, знаете физику, а верите всяким сказкам. Итак. Мы подаём брёвна, у самого бортика стоял я, за мной Тетеря, в конце Мамчик. Вопрос: кто придаёт бревну ускорение: тот, кто стоит с краю (то есть я) или тот, кто стоит в конце (Мамчик)? Я всего лишь сопровождаю бревно, оно проходит через мои руки, но направляет его движение тот, кто держится за его конец, то есть Мамчик. Масса в движении, я ничего изменить не могу, это как снаряд, движущийся по направляющим, «Катюша», так вот, Мамчик – двигатель, а я – всего лишь рельса, направляющая.
– Врёшь гад, это ты его убил!
– А зачем мне это? Он тебя ушибал, не меня, напомнить тебе?
Дерибас сиял от счастья – девочки не ссорьтесь, пойдём дальше. Смерть Тетери. Мамчик, тебе слово.
– Этот пид…
– Без выражений.
– Он обвинил нас с Тетерей,…что мы…эти…стукачи. Тетеря не стукач, я это точно знаю…
– Потому что ты сам – стукач, тебе ли не знать!
– Я никогда не стучал! Я не дятел!
– А что ты делаешь сейчас, милый «несчастный Мамчик»? Как это называется?
– Спасаю свою жизнь!
– Не отвлекайся Мамчик! Ближе к телу!
– Он нас обвинил, но доказать не смог, и поэтому…убил Тетерю.
Я рассмеялся – блестяще! Логика, форма, изложение – всё на высоте! Можно вопросик задать? Назови фамилию дежурного по роте в ночь смерти Тетери?
– Я дежурил.
– Я правильно понял – я убил Тетерю на глазах у тебя и дневального, а вы спокойно за этим наблюдали?
– Мы спали, а ты его убил, и притащил в сушилку.
– Ты это видел?
– Нет.
– А почему думаешь на меня?
– А на кого ещё?
– Железная логика. На самом деле всё было так. Я рассказал Мамчику и Тетере кое о чём, наутро это информация стала известна ротному, я решил с ними поговорить, Тетеря был не такой человек, чтобы стучать, детдомовец, для него это было западло, а вот Мамчик сразу обвинил во всём Тетерю, а утром сиял, как начищенный пятак, так его обрадовала смерть друга. Учитывая, что Мамчик дежурил по роте в ту ночь, у него было полно возможностей для того, чтобы убить бедного Тетерьку.
– Брехня. Докажи!
– Ты же знаешь, что Тетеря не повесился, его задушили в каптёрке.
– В какой каптёрке, в постели!
– Гм, ты осведомлён лучше меня. Откуда знаешь, что в постели?
– Я…не знаю…я так думаю.
– Как думаешь, почему я не стал выяснять – кто из вас двоих стукач?
– Не знаю.
– Я это знал. Мы с Тетерей давно подозревали, что ты сука, и придумали эту наживку вдвоём. Мне его смерть была не нужна, его убил тот, кто боялся, что Тетеря расскажет правду.
Мамчик побледнел, его глаза перебегали с меня на Дерибаса – врёшь пидорас! Ты это сейчас придумал! Гнида!
– Как там насчёт Пиночета? Вся рота видела, что я спал перед караулом в то время, когда он выпал, ты был свободным, и пришёл ко мне сияя – Пиночет всё!
– Враньё! Враньё! Враньё! Всё враньё, от первого слова до последнего!
Дерибас удовлетворённо улыбнулся – рядовой Мамчик, я арестовываю вас по подозрению в убийстве рядового Филимонова, Тетери, и покушению на убийство рядового Вафина.
– А я ему верю! – в разговор вступил начкар – этому фашисту – он указал на меня – доверять нельзя. Это такой смрадный гад, ненавидит нашего президента, демократию, общечеловеческие ценности…
– Поэтому вы и написали на меня кляузу, обвинив в том, чего не было? Типичный подход стукача, прошу прощения – демократа!
– За что ты ненавидишь чистых и благородных людей? Почему ты презираешь великие идеи, выстраданные поколениями борцов за свободу?
– У меня с вашей властью эстетические расхождения, они хотят строить капитализм, ублюдочный строй торгашей и ворюг, мне это неинтересно. Достаточно посмотреть на рожи ваших кумиров, на них печать вырождения: один – тупой деревенский алкаш, другой псевдо экономист – дегенерат, видел бы его дедушка, кончил бы собственными руками. Ничего у них не получится. Разрушат всё, в том числе и армию, и вы же офицеры, будете стреляться, и вешаться, от тоски и безысходности, помяните моё слово. Армию он не любит, и боится, он же штафирка, сейчас после октябрьских событий, армия в фаворе, но это ненадолго. Наша задача – изменить его симпатии в сторону спецслужб, вояки могут идти…
– Чья это «наша» задача?
Я быстро вскакиваю со стула, разрываю дистанцию, и правой рукой бью начкара в лицо, доворачивая корпус, вкладывая в удар всю, накопленную за время сидения на губе злость. Он валится на спину, я открываю его кобуру и вытаскиваю ПМ. Дерибас смотрит на меня, открыв рот.
– Мамчик! Быстро! Бери скотч! Вяжи руки этому …демократически настроенному пидору. Крепче! Сделай пять шагов назад!
Я пробую крепость скотча – теперь ноги! Быстрее!
– Чего орёшь? Тебе слабо выстрелить!
Я снимаю ПМ с предохранителя, мягко жму на курок, звук выстрела неожиданно громкий, сильно бьёт по ушам. Мамчик растерянно смотрит на меня, затем валится на пол, зажимая ладонью рану на бедре.
– Ты меня убил! Здесь же артерия! Я кровью истеку! Вези меня в госпиталь! Мама! Ааааа!
Из отдыхающей выбегает заспанный ефрейтор – чего случилось? Что за грохот?
Я бью его пистолетом по голове, несильно, чтобы проснулся.
– Ты! Заклей пасть этому…Мамчику!
Ефрейтора начинает трясти, он не может отклеить кончик скотча, я даю ему пощёчину – соберись, тряпка!
Он старательно залепляет стонущему Мамчику глаза.
– Стой. Мамчик, зачем ты это сделал?
– Что? Бляааа, больно…
– Зачем убил Филю, Тетерю, Пиночета?
– Я…меня…обидели…
– Обидели. Всех ебли, тебя не видели…Вяжи его!
Старательный ефрейтор залепляет Мамчику не только глаза, но и рот.
– Хорошо. Теперь руки. Сделал? Иди сюда, повернись спиной.
Он послушно поворачивается, я бью его ещё раз, на этот раз, вкладываясь в удар. С первого удара вырубить его не получается, из раны на его голове хлещет кровь, приходится добавить несколько раз, помещение становится похоже на мясные ряды. Я пячусь назад, держу Дерибаса на прицеле, левой рукой нащупываю телефонный шнур, и обрываю его.
– Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка это флаг корабля, капитан, капитан…ты меня слышишь? Это тебе на память, стукач ебаный!
Я стреляю лежащему на полу начкару в колено – наверное, больно? Да? Ничего, будет время подумать, на больничной койке. Дерибас, иди сюда. Сейчас мы с тобой идём в парк, берём машину, и уезжаем. Дёрнешься – убью!
– Чч-то ты делаешь? Ты же себе срок только что поднял…Мы же выяснили, что ты невиновен в убийствах, Мамчик всё признает, я…я его заставлю…у меня опыт…ему не отвертеться…тебе же на дембель скоро,…что ты творишь?
– Ты не поймёшь. Пошли.
Мы выходим из караулки, на дороге никого нет, как обычно после обеда, часть опустела. Быстрым шагом доходим до открытых ворот автопарка. Недалеко от входа стоит УАЗик с открытыми дверями.
– Садись за руль, я рядом.
– Э!эээээээ! Куда? Выходи из машины! – к нам бежит чумазый сержант – вы кто такие? Кто разрешил?
– Рот закрой! – я показываю ему ПМ – на землю! Быстро! Считай до ста, медленно, будешь стараться, останешься жив. Давай!
– Один, два, три…
– Медленнее!
– Одииин! Двааа!
– Поехали!
Меньше чем за минуту мы доезжаем до первого КПП, никого из комендантов в поле зрения нет, КПП выглядит необитаемым, я толкаю Дерибаса в бок стволом пистолета – посигналь!
– Звуковые сигналы запрещены…
– Приди в сознание, граммофончик. Сигналь!
Дерибас послушно сигналит, минуты через полторы, неспешно, с чувством собственного достоинства, на крыльцо выходит сержант Третьяк, расстёгнутое пш услаждает любопытный взор рыжей шерстью, густо растущей на пухлой груди, бляха ремня привольно болталась в районе яиц героя.
– Шевелись, сука тупая!
Третьяк обалдело открывает рот – чтооо?
– В уши долбишься? Шевели жирной жопой!
Третьяк раздражённо открывает правую створку ворот, мы выезжаем из части, не дожидаясь, пока он откроет левую.
– Чего дальше будешь делать, герой?
– Езжай прямо, я скажу, когда повернуть.
– Ты понимаешь, что ты натворил? Минут через пять, обо всём случившемся доложат командованию части, они позвонят в милицию и ГАИ, те перекроют дороги, к вечеру тебя поймают, только на этот раз тебя поместят не на губу, где тебя охраняли твои дружки, и где тебе устроили курорт, а в тюрьму, к матёрым зека, которые обожают таких свежих мальчиков с упругими розовыми попками…
– Чувствуется глубокое знание темы, смачно вы про попочки рассказываете…
– Хватит паясничать, поехали обратно в часть, я поговорю с Дуровцом, зачтём тебе явку с повинной…
– Да – да, я покаюсь, признаю вину, буду сотрудничать со следствием, отсижу, и встану на путь исправления «на свободу с чистой совестью» лет через десять выйду на свободу, и буду честно работать на заводе… капитан, у меня что, на лбу написано «лох»? В карауле все лежат спелёнутые, связь я им отрубил, пока из парка дойдёт новость об угоне машины, пока они найдут кого – нибудь вменяемого, время – то обеденное, всё командование дома…Тебе ли не знать, как работает система? Капитан, ты меня держишь за дурака, напрасно, напрасно…Здесь поворачивай, мы уже почти приехали… давай в сторону Алабино…
В этот момент меня начало трясти, адреналин, вольготно игравший в моей крови, перестал выделяться в необходимом количестве, и я почувствовал тошноту, пот пропитал гимнастёрку, рука с пистолетом стала трястись. Дерибас уловил перемену, и сгруппировался, готовясь действовать.
– Останови!
– Что? Заколдобило тебя? Первый раз стрелял в человека?
– Тормози, я говорю!
Дерибас останавливает машину, я стреляю поверх его головы, пуля пробивает брезентовый верх, горячим после выстрела стволом я давлю ему на шею – даже не думай, сука! У меня ещё пять патронов, я не промахнусь,…рули давай! Нам нужен парк, в Алабино есть парк, нам туда.
Дерибас побледнел, зло сжал губы, и вёл машину, недобро косясь в мою сторону, и периодически потирая рукой шею в том месте, где Макаров оставил свой поцелуй. Мы недолго поплутали в Парковых и лесных улицах, прежде чем нашли нужный парк. Недалеко от входа припарковались три чёрных, мощных автомобиля. От первого неторопливо отделилась стройная фигура Ильяса, он сменил костюм на камуфляж, но даже в нём, он выглядел стильно.
– Эййеее, братуха! Как дела? О, да ты с пленным! Зурик! Оформи дядю!
– Нет, ещё рано, он понадобится живым.
– Ммм, жаль, ну ладно, чего мы делаем?
– Ты карту получил?
– Да, но понял не всё, твои каракули не разберёшь, я со школы помню, у тебя всегда по – русскому тройка была…
– Зато у тебя всегда была «пятёрка», поэтому я в армии, а ты…
– Я теперь тоже – он игриво повёл камуфлированными плечами.
– Давай карту, будем посмотреть!
– Зурик! Неси карту!
Из второй машины вылез здоровенный, приземистый, похожий на обитателя адлерского обезьяньего питомника Зурик. Он неспешно приблизился, помахивая здоровенными волосатыми ручищами, подойдя ближе, он плотоядно улыбнулся, отдал Ильясу карту, и вернулся к машине.
– Бррр, бля, это кто? Улыбка как у людоеда, у меня аж внутри чего – то заурчало.
– Это Зураб, мой внучатый племянник, добрейшей души человек…
– Чем занимается? Носочки вяжет, и переводит старушек через дорогу? Творит добро?
– Ну что ты, он работал в НИИ, теперь безработный, я же не мог его бросить, пригрел, всё – таки родственник…
– Ладно, к делу. Мерседес поедет из Москвы по Киевскому шоссе, дорога широкая, на ней у нас мало шансов, нам надо оттеснить его вот сюда, на московское малое кольцо, направить его в объезд, смекаешь?
– Зачем?
– Здесь дорога уже, нам будет легче…охотиться.
– Как мы это сделаем?
– Для этого нам и нужен бравый капитан. Ты привёз минёра?
– Да.
– Мы сейчас с тобой и капитаном прокатимся куда – нибудь, где можно пожрать, я шашлычка бы навернул с огромным удовольствием, а минёр пускай поработает над УАЗиком.
– А этот хуй согласится сесть в заряженную машину?
– А кто ему скажет, что она заряженная?
– Ну, ты змей!
– Мы делаем на Киевском шоссе большой бах, с таким расчётом, чтобы Мерседес поехал в сторону Голицыно…
– А если он повернёт в сторону Подольска?
– Вряд ли, но на всякий случай, придётся поставить группу и на том направлении, людей хватит?
– Должно хватить.
– Вот здесь, недалеко от Алабино, мы перегородим дорогу, достали грейдер?
– Пришлось постараться.
– Усекаешь, почему засада будет здесь?
– Удобные пути отхода, в разные стороны…
– Да, уходим двумя группами, одна на Алабино, другая на Юшково, сменные тачки, одежда – всё готово?
– Сопли в рот, баранки в чай! Как делать будем?
– Как в афгане, сжигаем первую и последнюю машину, шоссе двухполосное, на встречку им не выскочить…
– У них тачки бронированные…
– РПГ пробьёт, двадцать седьмому это не помеха, первыми будут менты ехать, у них брони нет.
– Ты, правда, рассчитываешь завалить пернатого?
– Да нет, шансов мало, но напугать, и пошизить, мы точно сможем, видеокамеру взял?
– Зачем?
– Как зачем, твой человечек всё снимет, будет видеоотчёт, наше портфолио, я знаю людей, которые за такое отвалят бааальшие, бааааальшущие бабки! Если всё будет так, как задумали, новые заказы, а с ними ещё больше бабок, нам обеспечены.
– Это так глупо, что может получиться.
– Всё, поехали хавать, и дай мне какую – нибудь нормальную одежду, с сегодняшнего дня я – гражданский, не могу больше видеть эту армейскую парашу.
30.
– Вы чего задумали, сопляки? Думаете, у вас получится? Вон в Москве были люди покруче вас, и ничего не получилось, трупов навалили, а толку?
– Они допустили ошибку.
– Это какую же?
– Классиков надо изучать. «Оборона – это смерть восстания!» Чьи это слова?
– Маркса? Или Энгельса? Неважно. Вас же разорвут, там профессионалы, а вы любители, вас перестреляют как уток, и ради чего? Ну, понятно, ты – Дерибас ткнул указательным пальцем в мою сторону – конченый отморозок, оборзевший от безнаказанности мажор (Ильяс радостно загоготал – мажор! Из хрущёвки!) – а тебе это зачем? Ты молод, умён, богат, чего тебе надо? Зачем так глупо рисковать? Вы хотите победить государство? Это же машина! Это утопия! У вас ничего не выйдет! Откажитесь от своих планов, пока не поздно! Победить не удастся! У них техника, связь, ресурсы, а что у вас? Вам крышка!
– Идея тогда становится материальной силой, когда овладевает массами! Наступает эпоха новой, старой идеи. Правильно говоришь Дерибас – у них техника, связь, ресурсы, а ещё бардак и бюрократия. Я сбежал из воинской части с оружием в руках, и ещё взял тебя барана, в заложники. Мы сидим в этом кафе часа полтора, проехали через несколько милицейских постов – никто нас не остановил, и не задержал, а если попробуют, я дам денег, и …счастливого пути, товарищ рядовой!
– Какая ещё «новая старая идея»?
– «Мы во всеуслышание отрицаем практику террора в Европе» – говорили наивные эсеры в начале века. А мы эту практику поощряем, и будем развивать. Буржуазное государство слабо. У власти торгаши, а они – ссыкуны по своей природе. Ты правильно сказал – глупо пытаться победить армию, мы и не пытаемся, мы пойдём другим путём. Представь себе: тёплый осенний день, выходной, тысячи москвичей едут с детьми на ВДНХ, карусели, мороженое, фонтаны, вторая половина дня – бум! Взрыв на станции метро ВДНХ! К станции подъезжают машины скорой помощи, пожарные, менты, выносят раненых – бум! Второй взрыв! В толпе любопытной ботвы, которая обязательно соберётся поглазеть на раненых и убитых, как это было у Белого дома в октябре. Мясо, кровища, паника. В это же самое время – взрыв в Сокольниках! На Юго –Западной! В Выхино! Что тогда начнётся в нашей любимой столице? Не поможет армия, когда враг невидим, она бессильна!
– Ты…ты…детей, невиновных, беззащитных…урод, ты же сам из Москвы…
– Да не в Москве дело, это я для примера, представь Париж, Прагу, Варшаву – любой европейский город, буржуины расслабились, они не готовы к подобному, пара – тройка терактов, и они будут вымаливать пощаду, большие города беззащитны, есть система коммуникаций, водоснабжение – рвануть может где угодно, ментов не хватит, чтобы всё контролировать. Террор – это скальпель, с помощью которого можно вскрыть любую систему обороны. А насчёт невиновных, это ты тем расскажи, кого на стадионе «Красная пресня» расстреляли в октябре, вон дядю его, например. Невиновных нет.
– Вас надо уничтожать, как бешеных тварей, пока вы…
– Стоп, стоп – какой пафос, капитан – к чему эти эмоции?
– К тому! Ни хера у вас не получится! Нормальных людей больше, вы не сможете без поддержки, это первый закон борьбы с любыми партизанами – лишить их поддержки!
– У «нормальных людей» перед глазами то, что вы сделали со страной, они вас ненавидят, и будут аплодировать вашей долгой, мучительной смерти…
– А если не будут? Если не станут вам помогать?
– Станут. На этот случай у них есть жёны и дети. Ильяс – телефон!
– Ибрагим! Трубу!
Коренастый Ибрагим передаёт Дерибасу трубку, тот недоумённо смотрит, прикладывает к уху – я напряжённо вглядываюсь в его лицо, в трубке слышен высокий женский голос, срывающийся на плач. Лицо Дерибаса побледнело, вытянулось и как – то обвисло, на нём мгновенно проступили рытвины, оспины, поры, невидимые ранее – Света! Ты жива! Золотце моё! Я сходил с ума, мы…мы с мамой думали, что тебя убили,…что…где ты? Я приеду за тобой! Света!
– Ибрагим!
Ибрагим протягивает руку, Дерибас отталкивает его, и пытается отвернуться к стене, не выпуская телефона из рук.
– Ибрагим!
Ибрагим наносит быструю серию ударов по корпусу, и вырывает телефон из руки Дерибаса. Проходящая мимо официантка недоумённо смотрит на нас, Ильяс упруго встаёт, обнимает её за талию, и уводит в сторону, до меня доносится его мурлыкающий голос – …друг…выпил,…хулиганит…надо было успокоить…вот вам за моральный ущерб…
Он возвращается лёгкой, танцевальной походкой – шлюха! Но такая сладкая! Ухх, бля!
Дерибас хрипит, и смотрит на меня с ненавистью – где она? Где моя дочь? Говори! Говори урод!
– Тшшш, спокойнее, товарищ капитан, а то Ибрагим продолжит сеанс массажа.
– Где она?
– В каком – нибудь турецком борделе, прямо сейчас, какой – нибудь жирный, потный турок, колыхая складчатым пузом, загоняет в неё свой огромный чёрный член! Ями! Мумс – мумс! Дас ист фантастиш!
Ильяс хохочет, плечи Дерибаса начинают содрогаться.
– Тю! Ты шо? Плакаешь? Не к лицу это такому бравому вояке, как ты.
– Ублюдок…если бы я только знал,…а Соня? Соня Жёлудь – это тоже ты?
– А як же ж! Це мы…
Хоть я и ожидал этого, но момент броска всё равно прозевал, Дерибас прыгнул вперёд, зажав вилку в вытянутой правой руке, выцеливая моё горло, если бы не бдительный Ибрагим, срубивший его правым крюком, быть бы мне покойником.
– Слушай сюда, капитан, я имею тебе сказать кое – что очень важное. Ты меня слышишь? А?
– Дда.
– Ты хочешь увидеть свою дочечку?