Жаркое лето Хазара

Тревожась из-за отсутствия мужа, Тоты некоторое время металась по берегу, всматриваясь в неясные силуэты.

Дующий с моря прохладный ветер надул подол ее платья, и оно стало похоже на затерявшийся в ночи одинокий парус.

Все внимание Тоты было обращено к морю, она вглядывалась вдаль, пытаясь хоть что-то там увидеть. Ей казалось, что просто лодка Хасара вышла из строя и где-то там вдали остановилась. Иногда ей казалось, что сейчас откуда-то оттуда покажется нос лодки Хасара, стремительно плывущей к берегу.

Была у Тоты и еще одна мысль. Она считала, что Хасар мог уплыть слишком далеко и заблудиться. Каждый раз, когда эта мысль посещала ее, Тоты мысленно встречала Хасара с каким-нибудь судном вдали от туркменских берегов, на котором он потом приплывал в Красноводский морской порт.

И потом, ведь неизвестно, где может оказаться заблудившийся человек. А вдруг он подаст весточку уже из Баку?

То и дело в голову приходила мысль, что Хасар мог попросту утонуть, но Тоты, не желавшая такого исхода, тут же отгоняла эту мысль от себя. Сейчас для нее хоть и малым, но утешением стало то, что море не штормило, было спокойным.

Перед глазами Тоты не было ничего, кроме мелких волн, похожих на маленьких детей, спешащих передать радостную весть. Мысленно она встречала Хасара, плывущего навстречу, гребя веслами. Вот он уже здесь, она кладет голову ему на грудь и ласково шепчет:

– Что же ты задержался, чайка моя?

– Обними меня крепче!..

– Что с тобой случилось?

– Меня что-то знобит, согрей меня!..

– Раз уж ты в моих объятьях, то уже никогда не замерзнешь!..

Каждый раз, мысленно встречая Хасара, она невольно шептала эти слова, и они помогали ей сохранять самообладание.

С вечера погода немного хмурилась, но потом взошла луна, на небе заблестели звезды, и оно снова стало ясным. Правда, сейчас оно казалось каким-то задумчивым.

Внизу, в красивых нарядах, сотканных из лучей месяца и звезд, бесновались мелкие волны, то рассыпаясь, то снова соединяясь в одну крупную волну, они бороздили морские просторы.

Тоты сидела на берегу, прислонившись спиной к какому-то камню. Вдруг ей показалось, что вдали над поверхностью воды замаячило что-то темное, похожее на человеческую голову. Но Тоты, зная, что Хасар приплывет на лодке, поначалу не придала значения этому видению. Подумала, что это какой-нибудь тюлень вышел на ночную прогулку. Но почему-то этот тюлень-привидение не спешил нырнуть в глубину, как это они обычно делали, чтобы потом вынырнуть в совершенно неожиданном месте.

Привидение, пытаясь подняться на гребни окружающих волн, подплывало все ближе к берегу. Чем больше оно приближалось, тем больше приобретало очертания человека.

Сердце Тоты уже не вмещалось в грудную клетку, оно бешено колотилось внутри, женщине показалось, что она слышит стук собственного сердца.

Она вспомнила, что точно так же билось ее сердце в тот далекий дождливый день, когда она с букетом в руках поджидала Хасара, чтобы поздравить его с днем рождения.

Тоты неотрывно смотрела на море, и ей вдруг показалось, что она увидела среди волн голову человека. Тогда она стала еще пристальнее всматриваться в темную даль.

Тоты была уверена, что этот привидевшийся ей силуэт и есть Хасар, и она испугалась за него, ведь он мог, обессилев от долгого плавания, утонуть.

А незнакомый силуэт упорно двигался к берегу. Бедняга, видно, очень сильно утомился, движения его были замедленными, усталыми, будто к ногам его были привязаны тяжелые гири, которые тянули его вниз.

Сейчас и веселые волны не были помощниками

одинокого изнеможенного пловца, напротив, играя в свои веселые игры и о чем-то таинственно перешептываясь между собой, они готовы были затянуть его в бездну моря.

Их веселье напоминало опасное веселье мстительного человека, с улыбкой на лице причиняющего зло другому человеку. Эти волны, устроив веселый хоровод, не собирались помогать попавшему в беду мужчине.

Сейчас там шла напряженная борьба за жизнь. Это был как раз тот случай, когда природа и человек, не понимая друг друга, вступают в схватку. Исход такой непримиримой борьбы предугадать не может никто. Одно ясно: выиграет тот, кому повезет больше.

На самом деле это не с природой война, как думают некоторые, это война человека с самим собой, со своими ошибками, промахами. Пока человек жив, ему не раз приходится вступать в такие бои. И самой тяжелой становится битва человека с самим собой…

Тоты хотелось броситься в воду и встретить этот призрак, не зная, как, помочь ему, протянуть руку. Она не была профессиональной пловчихой, но как все живущие у моря неплохо плавала. Она была уверена: если сумеет подплыть ближе к терпящему бедствие, обязательно поможет ему. На самом деле она до сих пор не знала, кто же этот одинокий пловец. Вполне возможно, что это вовсе не Хасар, которого она с таким нетерпением ждет, а кто-то другой. Летними ночами в этих водах кого только не встретишь?!

Как бы там ни было, Тоты не хотела терять из виду этого призрачного пловца.

А призрак медленно приближался к берегу…

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

С той трагической ночи для Хасара наступило тяжелое время. Вскоре после того, как был выловлен труп утопленного им Аннова, его судили. Не вынеся переживаний за сына, прямо во время суда от сердечного приступа скончалась его мать. Ее последними словами были: «Вах, Хасарджан, сынок!..»

Хасар неподвижно сидел за железной решеткой, глядя поверх голов тех, кто собрался в зале суда, вид у него был отрешенный, будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. Для многих он казался человеком из другой жизни. И лишь когда младший брат с женой взяли под руки мать, чтобы вывести ее на свежий воздух, он лишь закусил губу, жалея несчастную исстрадавшуюся мать.

Вердикт суда Хасар выслушал с высоко поднятой головой. Суд приговорил его к высшей мере наказания – расстрелу. То, как мужественно принял он это решение, напомнило Тоты картину на военную тему «Допрос Айдогды Тахирова», которую она когда-то давно, еще в студенческие годы видела в музее. На секунду показалось, что сейчас Хасар превратится в Героя Советского Союза, отважного сына туркменского народа и от его имени выкрикнет: «Земляки, уничтожайте врагов, не жалейте их!..», а люди в зале суда, настроенные против него враждебно, обернутся фашистами, сдирающими с него шкуру. Когда Хасара, толкая в спину, вели к милицейской машине, Тоты со слезами на глазах выскочила с платком в руках, чтобы еще раз увидеть любимого.

Она заметила, что он смотрит на нее, взяла себя в руки и сказала на прощание:

– Хасар, мой любимый, чайка моя родная, я горжусь тобой. Ты еще раз доказал всем, что являешься достойным сыном туркмен. Будь спокоен, я не позволю им уничтожить тебя, я во все двери буду стучаться и до самого верха дойду. Найду я человека, который защитит тебя. Еще не все честные туркмены перевелись, верь. Чайка моя, ты должен знать, что у нас с тобой будет ребенок. Сын ли родится, дочь, я обязательно вместе с ним приеду за тобой!..

Сзади донесся еще один плачущий голос. Это был голос его младшего брата Ходжа.

– Брат, наша мама ушла из жизни… Не обижайся на нас!.. А те, кто причиняет нам зло, всегда бывают наказаны, Бог и этих накажет…– он снова расстроился, голос его сорвался.

Он попытался прорвать кольцо милицейских и подойти ближе к старшему брату, но ему не дали этого сделать. Милицейские, сопровождавшие осужденного к закрытому со всех сторон автозаку, смотрели на рвущегося в их сторону Ходжа с неодобрением, они преградили ему дорогу.

– К заключенному подходить близко запрещено! – и оттолкнули его.

Похоронив свекровь и проведя поминки седьмого дня, Тоты вместе с деверем заново взялись за дело Хасара. Вместе они направили множество писем в самые разные инстанции, а потом Тоты поехала в Ашхабад и после многодневного ожидания попала на прием к Генеральному прокурору

страны, рассказала ему обо всем, что предшествовало случившемуся. У семьи появилась надежда на замену сурового приговора, они поверили, что расстрел будет заменен другим наказанием. Прокурору понравилась эта мужественная женщина, с таким бесстрашием защищавшая своего мужа, и он готов был оказывать ей содействие во всем. Он тогда открыл Тоты тайну, сообщив, что в самое ближайшее время лидер страны намерен наложить

мораторий на смертную казнь, как это делают во всех цивилизованных странах. Через пару недель после возвращения Тоты домой сообщение, полученное от прокурора, нашло подтверждение.

Лидер страны известил весь мир о наложении моратория на смертную казнь. После этого высшую меру наказания Хасару заменили на двадцать лет колонии строгого режима.

Через семь месяцев после осуждения Хасара у них с Тоты родился первенец – мальчик. Тоты нарекла его именем Арслан – именем погибшего сына Хасара. Она сочла это решение правильным, видела, как тосковал муж по своему безвременно ушедшему старшему сыну. Жизнь продолжалась.

Родные поздравили их с рождением сына и пожелали ему вырасти и стать еще одним летчиком Арсланом Мамметхановым.

В одном из писем из колонии Хасар написал: «Если вернулся мой Арслан, верю, что однажды он навестит своего отца».

Свидание с Хасаром его жене разрешили только через два года, когда он был переведен в колонию общего режима, вот тогда-то отец и сын впервые встретились друг с другом.

В один из дней, когда Хасар уже находился в новой камере, он обратил внимание на то, что один из сокамерников отводит от него глаза и сторонится его, стараясь быть подальше, не знакомится с ним. Это, естественно, показалось ему странным, Хасару стало любопытно, кто же этот человек. Этим человеком оказался бывший всемогущий мэр города Красноводска.

Как врач Хасар часто приходил на помощь осужденным, вместе с которыми отбывал наказание. Тогда же он несколько дней лечил бывшего хякима города, который сильно простыл и температурил. Тот до сих пор не мог смотреть в глаза Хасара прямо, чувствовал свою вину в гибели старика.

Да и Хасар ни разу ни прямо, ни косвенно не обвинил его в совершенных злодеяниях. Эта недосказанность мучила хякима города еще больше.

Дни шли за днями, проходили годы. С сыночком на руках приезжала Тоты на свидания к мужу. В каждый приезд жены Хасар видел, как вырос его сынишка за то время, что он не видел его. Чем старше он становился, тем сильнее проявлялось в нем сходство с погибшим Арсланом.

Последний раз Тоты приезжала к нему на двухдневное свидание полгода назад. И вот теперь Хасар увидел, как все ее лицо покрылось пигментными пятнами, а живот заметно округлился. Ласково оглаживая выпуклый живот жены, Хасар радостно спросил:

– Тоты, родная, ты решила второго рожать? – и он крепко обнял ее и расцеловал.

Тоты повернулась к нему, и с любовью глядя ему в лицо, ответила:

– Чайка моя любимая, да для меня нет большего счастья, чем рожать тебе детей! … Я ведь еще тогда, в студенческие годы, когда с ума по тебе сходила, мечтала народить тебе кучу детей, чтобы вместе с тобой растить их и радоваться.

Тоты сидела, положив голову на грудь Хасара, и чувствовала, как оттаивает его измученная душа, как затягиваются в ней раны.

Сына Арслана Тоты родила в сорок шесть лет, она уже считалась пожилой женщиной. Сама Тоты считала, что Арслан ее последыш, ребенок, которого она успела родить до наступления менопаузы. Но, забеременев во второй раз, поняла, что судьба дала ей еще один шанс, отложив на потом приход климакса, и ей было приятно осознавать, что она все еще находится в репродуктивном возрасте.

Вскоре после того, как злодеяния хякима города дошли до сведения лидера, и его действиям была дана соответствующая оценка, Тоты была восстановлена на прежнем месте работы. И вот уже несколько месяцев она заведовала городским отделом здравоохранения.

С тех пор, как Хасара перевели в Байрамалийскую колонию, Тоты, отправляясь к нему на свидание, заезжала к дочери в Мары и пару дней проводила с внуками.

На сей раз старшая дочь Тоты, заметив, что мать снова ждет ребенка, осталась недовольна, она считала, что в таком возрасте женщине не пристало одного за другим рожать детей, легко ли ей будет одной поднимать их, ведь ее муж получил двадцатилетний срок. Она даже сказала матери: «Мама, разве в таком возрасте обязательно иметь столько детей?» Тоты поняла свою дочь, она уловила скрытый смысл ее слов: «Если с тобой что-то случится, заботиться о твоих малолетних детях придется нам». А еще сказывалась и женская ревность.

Подумав немного и взвесив слова дочери, Тоты ответила ей:

– Вот что, дочка, свою сломанную жизнь я, пусть и с некоторым опозданием, вместе с Хасаром начала с чистого листа. Оказывается, сделать это никогда не поздно. Когда вы были маленькими, я мечтала родить вам братишку. И хотя такое счастье судьба для меня предусмотрела, но дала мне его позже, не тогда. А вы, если помнишь, просто мечтали нянчить братишку, да еще твоя сестра все просила меня, чтобы я принесла из больницы братишку, говорила, что будет любить его и носить на руках. А потом вы своих сыночков родили. У вас появились полноценные семьи, в которых вы обе счастливы.

Наверно, Господь Бог услышал мои мольбы, потому что мечты мои о сыне сбылись только после того, как я вышла замуж за Хасара.

На следующий же день Тоты, которая собиралась провести у дочери пару дней, распрощалась с нею и внуками и вместе с сыночком отправилась в Байрамали…

Возраст Пророка, прошедший мимо него, Хасар отпраздновал позже, в шестьдесят восемь лет, когда после нескольких лет заключения был амнистирован и вышел на свободу.

В один из таких дней он был в доме у младшего брата. Они сидели с ним и разговаривали за чаем.

В разговоре они вспомнили сыновей первого Арслана, которые уже выросли и стали достойными людьми. «Ох!» – вдруг воскликнул младший брат Ходжа, встал с места и принес ему из соседней комнаты газету «Адалат».

– Ты только прочитай это, Хасар-дяде!

Газета была двух-трехлетней давности, Ходжа сохранил ее для Хасара.

В газете были приведены названия компаний, чьи руководители занимались подлогом и обманывали государство. В статье сообщалось, что руководитель компании «Аннов-Дунья» Дунья Аймурадовна незаконным путем перевела за границу крупные суммы денег, за что обвинена в хищении государственных средств в особо крупных размерах и взята под стражу.

Читая газету, Хасар задумался. Он снова, хоть и ненадолго, вернулся к мыслям о Дунье.

Расхаживая с газетой в руках по комнате, Хасар подошел к окну и остановился. Сквозь ветви растущей под окном арчи он увидел на горизонте кусочек своего любимого Хазарского моря…

НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА

В самый канун Нового года Овез, мастер геофизической экспедиции, ведущей геологоразведочные работы в недрах Каракумов, неожиданно получил от живущей в Ашхабаде сестры срочное сообщение. Сестра писала: «Братишка, наконец-то наши усилия увенчались успехом, мы нашли тебе достойную невесту. Постарайся приехать к новогоднему вечеру. Мы хотим, чтобы этот Новый год вы встречали вдвоем. Скромная, приветливая, симпатичная. Тебе она понравится».

Волнение и предчувствие чего-то хорошего охватило Овеза. Хотя всего несколько минут назад у него не было ни желания, ни стремления куда-то ехать.

Новый год он собирался праздновать здесь, среди своих товарищей по работе.

И вообще, он намеревался провести этот вечер у телевизора. Антенну для приема спутниковых каналов смастерил сам, несколько дней сваривал длинные трубы. На самый верх подставки он прикрепил собственноручно изготовленную жестяную тарелку. Вчера ему удалось настроить каналы спутникового телевидения, и геологи ужинали перед включенным телевизором.

Буквально за час до получения сообщения машина геологов отправилась в ближайший поселок, чтобы закупить продукты для новогоднего вечера. Если бы сообщение пришло чуточку раньше, Овез мог бы поехать на станцию на ней. Но что теперь говорить, в экспедиции нет другой машины, которая могла бы отвезти Овеза на железнодорожную станцию, что находилась километрах в десяти-пятнадцати отсюда. Кто знает, когда теперь вернется отъехавшая машина? В экспедиции вахтовым методом работали две смены геологов. Менялись они через пятнадцать дней. Десять дней назад коллеги Овеза сдали вахту и разъехались по домам. Они проведут Новый год в кругу семьи и только после праздника вернутся на работу. Овез был холост, дома его никто не ждал, потому он и не стремился уезжать вместе со всеми, оставался в экспедиции. В свои выходные дни при желании он мог прогуляться по окрестным пескам, а если машина отправлялась в поселок, мог вместе с другими прокатиться на ней. По необходимости помогал рабочим, и потому даже заметить не успевал, как пролетали пятнадцать дней его законного отдыха. А если серьезно, то с тех пор, как он развелся с женой, то есть уже почти два года, его совсем не тянуло в Ашхабад. Не тянуло, потому что его не покидало неприятное чувство, что там, дома, может повториться его прежняя разлаженная жизнь.

Не глядя по сторонам и не теряя времени, шел он быстрым шагом напрямую через пески, торопясь поскорее добраться до железнодорожной станции. Сейчас все его мысли были заняты тем, чтобы поспеть на ашхабадский поезд и сесть в него. Он не знал точного расписания движения поездов, не знал, когда поезд прибывает на эту станцию, хотя и надеялся, что, прибавив шаг, обязательно успеет к его прибытию.

Овез был крепким молодым мужчиной выше среднего роста. И хотя он считал, что волны жизни уже прибили его к берегу, ему не было еще и тридцати. Наспех собрав вещи в рюкзак, закинул его за спину, и теперь он горбом болтался на его спине. На ногах у него были рабочие сапоги, которые были ему немного великоваты и потому издавали хлюпающий звук. Хорошую обувь, которую надевал только в дни отдыха, Овез аккуратно завернул и положил в рюкзак, чтобы переобуться после отправления поезда.

Несмотря на то, что все вокруг напоминало о наступившей зиме, погода не была холодной. И вообще, последние года два зимы были бесснежными, хотя прежде на Новый год долгожданный снег выпадал обязательно. Но люди все равно не теряли надежды, они жаловались на плохую погоду, но в то же время и мечтали: «Что-то климат стал меняться. Разве на Новый год не должен выпадать снег и накрывать землю белым покрывалом? Должен, должен пойти снег».

Вот и в этом году с приходом зимы воздух стал холоднее, прошло несколько дождей, а снега все не было. Но парню почему-то казалось, что на этот раз Новый год обязательно все вокруг оденет в белоснежный наряд.

Вчера набежали тучи и закрыли небо черной кошмой, чувствовалось, что с тех пор погода, словно что-то задумав, крепко стиснула зубы и, хмурясь, начала понемногу напрягаться.

Собираясь в дорогу, парень посмотрел на погоду и стал мечтать: «Хоть бы к Новому году пошел снег, чтобы и небо, и земля побелели, чтобы все вокруг обновилось. Но пусть только снег пойдет после того, как я сяду в поезд, чтобы подумали, что это я привез с собою в Ашхабад снег».

Не обращая внимания ни на окружающие его холмы, ни на создавшиеся между ними и погруженные сейчас в тишину редкие затемненные балки, ни на растущие тут и там и обращенные к небу в ожидании влаги джейраньи чаши, он безостановочно шел к цели. Сейчас Овез думал лишь о том, как приедет в Ашхабад, привезя с собой падающие хлопья снега, как будет хрустеть под его ногами снежный наст, когда он пойдет гулять вместе с новой знакомой, которую сестра прочит ему в невесты.

Несмотря на холодную погоду, от быстрого шага парень взмок, и его рубашка в нескольких местах спереди и сзади намокла и стала прилипать к телу. От него исходил легкий пар, однако он все равно не сбавил шаг.

Спустя некоторое время легкий ветерок, дуновение которого было похоже на поглаживание тела, донес откуда-то острый запах кизяка, смешанный с запахом овечьей шерсти. И тотчас же на вершине ближнего холма, похожего по форме на пупок, показалась отара овец, которая вначале паслась на той стороне холма, а сейчас переваливалась на его солнечную сторону. Овез, скорее всего, был знаком с чабаном и подпаском этой отары, потому что геологи знали всех здешних пастухов и поддерживали с ними добрые отношения. Он видел чабана совсем недалеко от себя, видел, как тот шел, пристроив на боку пояса чабанскую палку и держась за оба ее конца. Сейчас этот человек напоминал птицу, расправившую крылья для полета. Овез не стал заострять свое внимание на встреченном чабане, хотя и нет ничего лучшего, как встретить в пустыне другого человека именно тогда, когда особенно остро ощущаешь свое одиночество, встретить и пообщаться с ним, чтобы снова испытать чувство своей причастности к человеческому сообществу.

Сейчас у него просто не было времени даже для такого удовольствия. Ему казалось, что поезд, на который он так сейчас спешит, несется на всех парах, как легендарный Боздуман Косе,* скоро он появится за поворотом и вот-вот прибудет на станцию.

Вместе с мыслями о новой невесте он с благодарностью думал о сестре и зяте, которые всем сердцем переживали за него и так беспокоились об устройстве его жизни. Еще не видя будущей невесты, в мыслях своих он уже выстроил ее образ и увидел ее именно такой, которая могла понравиться ему: в меру упитанной, росту выше среднего, со смущенной улыбкой на симпатичном лице.

Он представлял, как, потупив взгляд, смотрит она на него, и видел в ее глазах любопытство и жадный интерес

к своей личности. Представлял, с каким удовольствием он встретит Новый год с новой невестой. Овез уже очень давно не испытывал таких приятных чувств.

И потом, каждый раз приближение Нового года будило в людях какие-то особые мечты и желания, преддверие праздника поднимало настроение. И именно в канун Нового года человек особенно остро испытывает чувство одиночества, не находит себе места. Когда его товарищи отправлялись на отдых домой, Овез, боясь одиночества, не ездил в Ашхабад, оставался в экспедиции. Вот ведь в какие сумасшедшие игры играет с человеком жизнь! Но сегодня молодой человек, охваченный предчувствием каких-то волнующих перемен, испытывая притяжение той, которую еще даже не видел, на крыльях летел к заветной цели.

Но, как ни предавался мечтам парень, как ни летел на крыльях любви, на поезд опоздал все равно. Поднявшись на пригорок, откуда до станции было уже рукой подать, он увидел лишь хвостовой вагон удаляющегося поезда. Вон он мчится вдали, набирая скорость, как жеребец, которому под хвост вожжа попала. Все усилия Овеза оказались напрасными, он был в отчаянии. Остановился, как вкопанный, вытер со лба пот, сбросил со спины рюкзак и перевесил его на плечо, а потом резко сел, как собака, встретившая более сильного врага. Он еще больше расстроился, когда подумал о том, что поезда здесь проходят очень редко. Отирая пот, прикусил губу, жалея о том, что не вышел из дома хотя бы на пятнадцать минут, на полчаса раньше. А поезд, оставивший парня ни с чем, вскоре и вовсе скрылся за поворотом.

Он давно знал, что на этой железнодорожной станции трудится казахская семья. Не раз видел и старика, встречающего и провожающего поезда с фонарем и разноцветными флажками в руках.

А может, быть найдётся другая возможность, – подумал Овез, и эта мысль немного воодушевила его и придала сил. Подходя к станции, он заметил выходящую из помещения кассы молодую женщину в форме железнодорожника.

Увидев опоздавшего пассажира, она постояла немного, недоуменно разглядывая его, после чего удивленно спросила:

– К поезду пришел?

– Да.

– Но он только что отошел! – женщина, то снимая, то надевая на голову форменную фуражку, всем своим видом показывала озабоченность. Посмотрела в ту сторону, куда уехал поезд.

Вид у женщины был сочувствующий. Запоздалый пассажир, повернувшись боком, незаметно для нее разглядывал женщину.

Женщина была среднего роста, полнотелая. Облегающая фигуру форма сидела на ней ладно и была ей к лицу.

Ветер, впитавший все запахи окружающих просторов, доносил запах степных растений, смешанный с прелым запахом железнодорожных шпал. В смеси этих запахов явственно ощущался и дух снега.

Какой мужчина, а тем более неженатый, пропустит мимо своих глаз женщину? Стоявшая перед ним молодая женщина понравилась Овезу. «Она, однако, недурна. Приласкать бы ее», – мечтательно подумал он. А заодно стал мечтать о том, чтобы женщина, ожидающая его в Ашхабаде, оказалась похожей на эту.

–Ты, наверно, из геологов? – первой заговорила женщина, обращаясь к парню, который все еще стоял с видом человека, ищущего виноватых в своем опоздании на поезд.

– Да, из них. Получил известие из Ашхабада, просили приехать…

– Но если ты геолог, должен знать расписание движения поездов. Ваши у меня спрашивали, и с собой забрали расписание…– сочувствуя стоявшему перед ней молодому мужчине, женщина, сама того не замечая, повысила голос.

– А когда теперь будет следующий поезд?

– Не скоро. Раньше завтрашнего утра не жди здесь пассажирского поезда. Есть еще грузовые составы, но только один из них делает здесь остановку, все остальные безостановочно проносятся мимо. Да и тот один прибудет не раньше одиннадцати. Можно, конечно, поговорить с его машинистами, чтобы они взяли с собой в кабину одного человека. Если машинист хороший человек, с ним можно договориться. Но встречаются и те, кто ответит, как отрежет: «Не положено!»

Некоторое время парень стоял с растерянным видом, не зная, какими должны быть его дальнейшие действия. Подперев правой ладонью подбородок и сузив глаза, он раздумывал, что же ему теперь делать. Удрученно подумал, что поблизости нет даже автотрассы. А подумав о том, что здесь, кроме небольшого вокзального помещения, и отдохнуть-то негде, переждать время, и вовсе расстроился. Да и его сейчас эта казашка заперла и собирается идти домой. И что теперь, назад идти? Не в двух же шагах стоянка геологов. Овез вдруг понял, что, как бы там ни было, возвращаться обратно ему совсем не хочется.

Он посмотрел на женщину, давая ей понять, что хочет еще о чем-то спросить. Постарался по возможности подойти к создавшейся ситуации с другой стороны.

Было видно, что и женщина, почувствовав на себе оценивающий взгляд мужчины, заволновалась и смущенно опустила глаза. Когда еще в этих местах появлялся мужчина, который бы разглядывал ее с таким интересом?

– Келиншек! – чтобы было понятнее, мужчина заговорил, вставляя в свою речь известные ему казахские слова. – А что, если я подожду следующего поезда здесь, на вокзале?

Женщина не сразу нашлась, что ответить на этот неожиданный вопрос. Она переводила взгляд то на здание вокзала, то на лицо мужчины.

Не успела она додумать свою мысль, как Овез заговорил снова, тон у него был полушутливо-полусерьезный. На усмотрение женщины: пусть примет тот, который ей больше по душе.

– Но я не стану возражать, если вы пригласите меня домой и позволите переждать время в теплом месте. Иначе куда мне деваться? Вон уже и снежинки посыпались, – произнес он, оглядываясь по сторонам.

На этом полустанке жили две-три казахские семьи. У них был свой интерес, потому что вокруг было много нетронутых пастбищ для выпаса скота, и они выгоняли туда своих собственных овец. Женщина принадлежала к одной из этих семей и с недавних пор работала на станции, придя на смену своему постаревшему отцу.

Женщина кинула быстрый взгляд на незнакомого мужчину, так неумело попытавшегося шутить, но отвечать не спешила. В свою очередь и Овез думал о том, что женщина, скорее всего, не решается привести домой незнакомого мужчину, не знает, как на это посмотрит ее муж и что ему ответить, если тот спросит, кого она привела с собой. Но женщина неожиданно проявила решимость. Вежливо улыбнувшись, сказала:

– Тогда пойдемте, у нас и подождете!

Такого ответа Овез совсем не ожидал, он лишь успел заметить, как вспыхнули румянцем щеки женщины, когда та приглашала его домой. Теперь она и вовсе стала для него загадкой.

К этому времени нависшие над головой тучи стали совсем темными, а воздух обжигающе холодным, казалось, что где-то рядом затаился невидимый глазу гигантский лютый зверь, готовый в любую минуту наброситься на тебя. Сумерки сгустились, и постепенно начало темнеть.

После этого Овезу, шутка которого обернулась серьезным предложением, не оставалось ничего другого, как последовать за женщиной, хотя идти в незнакомый дом ему было неудобно.

Когда дочь вернулась с незнакомым мужчиной, хозяйка дома, пожилая женщина, была занята приготовлением праздничного ужина. Она уже поставила варить мясо для бешбармака в отдельном казане и сейчас замешивала тесто для дальнейшего приготовления этого блюда. Мать знала, что дочь скоро вернется с работы, и ждала ее, чтобы она помогла ей на кухне. Правда, та в последнее время подолгу задерживалась на работе, не спешила в опостылевший ей дом. Когда мать спрашивала ее, отчего она так задержалась, коротко и неохотно отвечала: «Работы было много». Да и на работу старалась уйти пораньше, бежала из этого дома.

Женщина начала работать на железной дороге совсем недавно. Устроив на свое место дочь, которая хорошо знала его работу и с самого раннего детства постоянно помогала ему, старик успокоился. Пару лет назад девушку выдали замуж за парня, в котором ее родители увидели будущего зятя, и хотя до того они не встречались, дочь согласилась в надежде, что со временем привыкнет к нему и, может, даже полюбит. Однако ни дочери, ни родителей надежды не оправдались. Уехавший на учебу в Алматы юноша не приезжал на каникулы ни разу. А год назад Кенжекей получила от него последнее письмо, которое лишило ее последней надежды. Муж писал ей: «Кенжеке, ты хороший человек, настоящая жена казаха, посвятившего жизнь железной дороге. Меня же такая перспектива не радует, не знаю почему, но меня и к тебе в такой жизни не тянет. Не жди меня, Кенжеке! Будь счастлива!» И вот с тех пор ее жизнь утратила всякие краски, она жила скучно, неинтересно, безо всяких желаний. Старики сильно переживали за свою единственную дочь, с которой так жестоко обошлась судьба, им было больно видеть ее страдания. «Ты, дочка, тоже поезжай в город, поступи на учебу!»– советовали они ей в надежде, что в городе она повстречает свою настоящую половинку. Больше всего за Кенжеке переживала мать, она не могла видеть, как страдает ее дочь от одиночества, временами, когда дома никого не было, давала волю слезам и молила Бога помочь ее дочери. Сейчас она по привычке готовилась к встрече Нового года, хотя и знала, что в доме не будет шумного застолья, праздничного настроения, что, быстренько поев, дочь уйдет в свою комнату и ляжет спать пораньше. Мать с теплотой вспоминала веселые новогодние праздники, которые они устраивали для маленькой дочери, и думала о том, как все изменилось в последние годы.