Жаркое лето Хазара

Самой невыносимой пыткой для Хасара была разлука с внуками. Но его израненную душу тешила мысль, что они где-то есть, что все равно им никуда от него не деться, и он радовался этому. Хасар всегда любил маленьких детей, не видя внуков, не мог и двух дней прожить, у него сердце разрывалось от тоски и желания видеть их. Но особенно остро он почувствовал это здесь.

Сейчас он радовался тому, что захватил из дома один из семейных альбомов. Большинство снимков было посвящено внукам и связанным с ними семейным торжествам.

Прошлой ночью, уже лежа в постели, он решил, что завтра же позвонит сыну и поговорит с внуками, услышит их желанные голоса. Хасар мог бы позвонить в Ашхабад с домашнего телефона брата, но тогда его разговор услышит мать и по его тону поймет, что он говорит с малышами, а она не меньше него страдала из-за случившегося, переживала за сына. Хасар не хотел, чтобы его старая мать расстраивалась, не хотел причинять ей боли. Решил пойти на переговорный пункт и позвонить в Ашхабад оттуда, чтобы спокойно поговорить со своими любимцами.

Хасар пересек площадь перед величественным зданием Дворца нефтяников, стены которого выходили на три улицы, и пошел дальше. В конце улицы, на углу стояло трехэтажное здание почтового отделения связи. Сегодня здесь было не так и многолюдно, желающих связаться с другими городами оказалось мало.

Сделав заказ, Хасар отошел от окошка телефонистки, но не стал садиться на стоящий неподалеку свободный стул, а предпочел отойти подальше, в уголок. Там он сел на свободный стул и стал ждать вызова. В этом углу, держа на коленях сумку, одиноко сидела женщина средних лет в коричневом плаще. Ей показалось подозрительным, что Хасар не сел на тот свободный стул, а пришел и сел неподалеку от нее. Она как-то вся сжалась и была очень напряжена.

Обеспокоенная женщина, вытянув шею, стала смотреть на вход, чтобы подозрительный тип понял, что она кого-то ждет. Не успокоившись на этом, встала с места и подошла к окну. Испуганно озиралась по сторонам, готовая в любую минуту пуститься в бега, если Хасар сделает хотя бы одно движение в ее сторону.

На беспокойную женщину обратили внимание и телефонистки, сидевшие за стеклянной перегородкой. Наклонившись друг к другу, и чуть не стукаясь головами, они о чем-то перешептывались, бросая быстрые взгляды то на Хасара, то на женщину, и при этом весело улыбаясь.

Когда по радио прозвучало имя Хасара, он вскочил с места, прислушался к вызову и поспешил в названную кабинку. «Арслана и Дуньи может и не быть дома, но теща и внуки, а также невестка, если только не ушла куда-нибудь за покупками, должны быть дома», – думал Хасар. И не ошибся. В телефонной трубке раздался голос старшего внука. Хасар сразу же узнал его.

– Айназар хан, это ты, детка?

Услышав голос деда, Айназар хан, забыв ответить ему, радостно заверещал, извещая домашних о звонке.

– Дед, мой дедушка звонит!..

Слушая счастливый голос внука, Хасар, живущий вдали от них, немного расстроился. Понимая, что он не должен показывать виду, прокашлялся и тут же взял себя в руки. Разговаривал с внуком ласково, чтобы тот думал, что он скоро вернется домой. Но тут раздался голос младшего внука, требовавшего дать ему трубку: «Я тоже хочу говорить с дедом!» До него донеслись обрывки слов тещи, уговаривавшей мальчика: «Дай ему трубку, детка, пусть он тоже поговорит с дедушкой, а ты потом продолжишь разговор».

Разговаривая то с одним внуком, то с другим, Хасар довольно улыбался, радовался общению с ними, словно они были рядом. Мысленно он и был рядом с ними: пришел с работы, а вечером, желая немного остудить двор, вместе с ними поливает его из шланга.

Хасар вспомнил, как воевали они между собой за право владения шлангом, один конец которого был подсоединен к водопроводному крану. Представил их возню и споры. Он помнит, как потом раздавался требовательный голос Дуньи, призывавший внуков к порядку: «А ну, немедленно прекратите! Уже успели намочить одежду, которую вам только что одели?!»

Хасар долго разговаривал с внуками, радуясь их голосам и общению с ними, а потом трубку взяла теща, терпеливо ожидавшая, пока наговорятся малыши.

– Хасар!

– Здравствуйте, дайза! Как вы там?

– Спасибо, хорошо. Только что заходил Арслан джан, говорит, по делам в министерство приезжал…– она хотела сказать: если бы ты позвонил немного раньше, мог бы и с сыном поговорить.

– А как твои дела, сынок? – голос старой женщины дрогнул. Она молчала, потому что ей было трудно говорить. Потом стала расспрашивать Хасара о матери, брате и его семье. Прощаясь, попросила: – Ты хоть звони иногда! – и снова ее голос дрогнул, в нем появились слезы, дыхание женщины участилось и стало прерывистым.

Пообещав иногда звонить, Хасар распрощался с тещей, он тоже был в расстроен. Представил, как огорчил ее этот разговор, как она стоит и вытирает слезы…

Эта неожиданная размолвка дочери с зятем, напряженность в их отношениях тяжело дались матери, которая жила и радовалась их счастью. Она не была в обиде на Хасара, напротив, сердилась на дочь за то, что ее поведение стало причиной их расставания. Матери с самого начала не нравилась работа дочери и ее стремление быстро разбогатеть, то, как вела себя в последнее время Дунья, не могло не расстраивать старую женщину.

До сих пор она, не имея сына, считала своим сыном Хасара, верила, что Господь Бог послал его, чтобы он заменил им с мужем сына. Жила, радуясь счастью дочери, ее дружной семье. Да и разве это не счастье – видеть родителям, как хорошо живет их ребенок? Когда после отъезда Хасара Дунья пришла домой, мать преградила ей путь и не впустила в дом.

– Если Хасар больше сюда не ходок, то и ты не переступишь порог этого дома. Ты не только мужа, ты всех нас променяла на какого-то кобеля!

Разговор с внуками так расстроил Хасара, что он забыл заплатить за разговор и стремительно пошел к выходу.

Уже на самом выходе его догнал ироничный окрик телефонистки:

– Мужчина, вы что же, уходите? А заплатить за разговор не хотите? – Хасар остановился, как вкопанный. «Ой!», – воскликнул он и с виноватой улыбкой на лице пошел обратно… Извинился перед девушкой за свою рассеянность и заплатил за разговор.

Девушка, видя, как он расстроен, примирительно произнесла: «Вы человек чужой, если бы кто-то из местных жителей был, я бы не стала беспокоиться, он бы потом все равно пришел и заплатил», – ей было неловко, что она одернула человека из-за какой-то мизерной суммы.

Услышав, что в родном городе его считают чужим, Хасар испытал смешанные чувства. Он только улыбнулся в ответ на слова девушки.

А на улице все еще накрапывал дождь. Город был похож на человека, на теле которого после обильного чаепития проступают крупные капли пота. Мокрым был не только город, даже воздух над ним дышал влагой.

Под дождем овальный купол вокзала был совсем темным и похожим на гигантский перевернутый котел. Перед вокзалом, как всегда, было полно народу. Многие пассажиры, прячась от дождя, стояли под навесом по обе стороны от входа, поставив у ног свои сумки.

После разговора с внуками Хасар вдруг почувствовал нестерпимую жажду, как человек, наевшийся рыбы. Дойдя до монумента жертвам войны перед Дворцом нефтяников, Хасар остановился с мыслью, где бы выпить стакан воды, и поверх снующих по площади машин посмотрел в сторону вокзала: там можно было напиться.

Когда он вернулся домой, в ушах его все еще звучали милые голоса его любимых внуков.

* * *

Тоты и сегодня ушла домой позже всех остальных сослуживцев. У подъезда ее уже давно ожидала служебная машина, она стояла в сторонке, растворившись в ночной темноте. Когда Тоты открыла заднюю дверцу и села на привычное место, водитель, откинувшись от подголовника, завел машину со словами: «А, башлык, вы пришли? Едем?»

Машина развернулась и выехала с больничного двора, свернула направо и вышла на большую дорогу. Городские фонари, словно соревнуясь друг с другом, тускло мерцали под струями дождя. Ехать им было недалеко, если идти пешком и напрямую, это расстояние можно одолеть за десять-пятнадцать минут. Но коли ты руководитель, тебе не пристало ходить пешком, да и времени нет, для чего ж тогда служебные машины существуют? Хотя Тоты, каждый раз заглядывая в зеркало и видя, как наливается полнотой ее тело, думала о пользе пеших прогулок для таких, как она, женщин, разменявших пятый десяток. Иногда она говорила себе: завтра же займусь своим здоровьем. Но назавтра, как только за ней приезжала машина, она и сама не понимала, как оказывалась на ее заднем сиденье.

В назначенный день Хасар так и не появился, не пришел он и после, и теперь в голове Тоты роились разные мысли, которые не давали ей покоя. Вот уже два дня, выезжая по делам службы, по возвращении, в надежде, что за это время мог появиться Хасар, задавала секретарше один и тот же вопрос:

– Меня никто не спрашивал?

А секретарша вместо того, чтобы сообщить то, что она хотела услышать, начинала перечислять, кто ей звонил по служебной надобности, называть имена совершенно других людей, справлявшихся о ней.

Вчера Тоты ждала появления Хасара с огромным нетерпением и страстным желанием. В этот день она надела свое лучшее нарядное платье цвета спелого баклажана, которое очень ей шло.

Свои блестящие волосы Тоты красиво уложила на затылке, наложила на ресницы тушь и стала похожа на человека, собравшегося на какой-то праздник. На работе первой на нее обратила внимание худенькая неказистая секретарша с тонкими чертами лица.

– Ба, Тоты Тагановна, вас сегодня не узнать! Вы просто красавица!– девушка проводила ее до кабинета завистливым взглядом.

После многодневных раздумий у нее появилось желание выглядеть в глазах своего бывшего преподавателя, которого она некогда называла «моей чайкой», достойным уважения руководителем, а кроме того, она внушила себе, что ее «чайка» долгое время летала не там, где надо, и вот теперь снова прибилась к родным берегам. Ей хотелось, чтобы он увидел в ней достойную внимания женщину.

Но все ее ожидания оказались напрасными, потому что Хасар так и не появился, ни в тот день, ни следующий.

А взять и позвонить ему она посчитала ниже своего достоинства.

По пути домой, сидя в мягком кресле машины, Тоты размышляла о причинах, заставивших Хасара не появиться в ее кабинете. В конце концов, она пришла к выводу, что он, скорее всего, уехал в Ашхабад, чтобы проведать оставшихся там детей и внуков.

Вот уже почти два года прошло с того дня, как Тоты съехала со своей прежней квартиры, в которой прожила почти двадцать лет, и теперь одна занимала просторную квартиру из шести комнат улучшенной планировки в доме, выстроенном для обкомовских руководителей еще в советские времена. Эту квартиру ей выделили после того, как она заняла руководящий пост.

Прежде в этой квартире до самого развала СССР и переезда в Москву жила семья полновластного хозяина области – первого секретаря обкома партии Дмитрина.

Это кресло Дмитрин занимал долго, гораздо дольше положенного благодаря регулярным поставкам в Москву каспийской красной рыбы и черной икры. Каждый раз, когда местные руководители пытались сместить его с этого поста, из Москвы раздавался окрик: «Надо работать, как Дмитрин, если бы секретари и других ваших обкомов работали, как Дмитрин, республика в числе первых приблизилась бы к коммунизму!» После такого звонка всем все сразу становилось понятным. В народе метко подметили: «Пока в Каспии не закончится красная рыба, не найдется силы, которая сможет убрать Дмитрина с этого места».

Приехав домой, Тоты переоделась в просторную и мягкую домашнюю одежду, не стала спешить с ужином, легла на диван, вытянув ноги и прикрыв глаза, какое-то время отдыхала в комнате с выключенным светом. У нее не было аппетита, хотя она и знала, что на кухне ее ждет приготовленный домработницы вкусный ужин.

И все же надо было как-то пересилить себя и хоть что-нибудь поесть, чтобы потом, к ночи, не разыгрался аппетит, который вынудит ее наесться перед сном. Вот уже много времени в этом доме регулярно питались только тогда, когда из Ашхабада на каникулы приезжала младшая дочь или же когда гостила старшая дочь с детьми. В другое время у нее была тоскливая, как звуки давно не бравшегося в руки музыкального инструмента, жизнь, которая состояла из бесконечных командировок и совещаний.

Тоты и раньше, придя с работы, любила полежать на диване, давая отдых ногам и голове, и, бывало, засыпала и спала на нем до утра.

Сейчас, лежа на диване, она мечтала принять ванну. Знала, что стоит ей принять ванну, и она почувствует, как по телу разливается благость, как силы возвращаются к ней, словно она заново родилась на свет.

После приема ванны она всегда чувствовала себя по-другому. После купания ее грудь снова становилась упругой, с торчащими как у девочки сосками, а талия словно делалас тоньше. У нее поднимается настроение, она начинает с аппетитом есть, с удовольствием просматривая по телевизору фильмы об отношениях мужчины и женщины. Она верила, что и у нее еще будут такие же отношения с мужчиной.

В самом деле, разве она могла подумать, что Хасар, который еще вчера был для нее таким недосягаемым, сегодня у нее же придет просить работу. И вообще, как могло случиться, что известный хирург Мамметханов вдруг опустился до Красноводской больницы? Но ведь это так и было. Появление на пороге ее кабинета известного доктора напомнило Тоты сказку, в которой царь, по какой-то причине прогнавший свою жену, потом был вынужден унижаться перед ней и приходил о чем-то просить.

На какой-то миг она представила себя на месте той царской жены, и в ее душе снова вспыхнули обида и желание быть отмщенной.

В тот момент она еще не знала, возьмет его на работу или нет, поэтому и посоветовала наведаться к ней через неделю, чтобы у нее было время хорошенько все обдумать. Поначалу она собиралась не брать его на работу даже после вторичного прихода. Например, она могла сделать вид, что озабочена его проблемой и переживает за него, сказать:

– У меня пока что работы для вас нет, – и для приличия начинать звонить в разные места, чтобы он видел, что она и в самом деле хочет ему помочь. Тоты знала о негласном распоряжении не брать на работу людей старше сорока пяти лет, поэтому была уверена, что Хасару и в других местах откажут.

От этой мысли Тоты испытала чувство мстительного удовлетворения и гордости за свою должность.

Вот уже много лет она связывала свои неудачи в личной жизни с той первой неразделенной любовью к Хасару и жила с чувством обиды. Нередко, вспоминая о Хасаре, она заново переживала те же чувства.

Зайдя в ванную комнату, Тоты сняла домашний халат и повесила его на крючок справа от входа. Затем она включила горячую воду, чтобы немного согреть воздух в ванной, а через некоторое время, когда пар окутал все пространство, открыла холодный кран и смешала воду до нужной температуры.

Мощной струей воды из душа она массировала тело, испытывая приятную истому и ощущая, как усталость покидает ее. Затем намылила мочалку и старательно вымыла ею все тело.

Намыливая груди, она вдруг вспомнила один эпизод из далекого прошлого, он был связан с ее малыми детьми. Тоты улыбнулась.

Когда в дом принесли вторую малышку, старшая дочь Тоты ревностно отнеслась к появлению сестры. Вначале она говорила: «Она плохая, плачет!», – а потом висла на шее

матери и требовала, чтобы та не кормила грудью новорожденную. «Отнесите ее обратно!» – заливаясь слезами, требовала дочка. Мать с отцом тогда весело рассмеялись. Отец взял девочку на руки, стал целовать и гладить ее, убеждать в том, что сестричка еще совсем маленькая, что она не может ходить, вот когда вырастет и начнет ходить, они обязательно отведут ее обратно в магазин, в котором купили. Отец сумел успокоить ребенка, внушив маленькой дочери, что они с мамой любят ее больше, чем сестричку.

Выйдя из ванны, Тоты надела банный халат, закуталась в него с головой, вытерла лицо, шею, грудь, и вернулась обратно в комнату.

Проходя мимо серванта, увидела за стеклом фотографию внука, остановилась и стала с нежностью разглядывать любимые черты.

На фотографии ребенок сидел и тянулся ручками кверху, словно просясь на руки к бабушке.

Тоты вынула снимок из-за стекла и поцеловала его. Ей страстно захотелось увидеть внучка, взять его на руки и расцеловать. Фотография ребенка напомнила ей, бабушке, про родителей и младшего брата, она вдруг поняла, как скучает по ним.

Старшая дочь Тоты с головой ушла в свои семейные заботы. Обычно она по три-четыре раза на год приезжала погостить к матери, но после рождения второго ребенка ей не удавалось приезжать больше двух раз. Прежде она оставалась у матери и на неделю, и на десять дней, а теперь уже через пару дней начинала проситься обратно: «Мама, ты отпусти нас, без нас наш папа чувствует себя дома как в гостях!»

Как мать она радовалась, видя, как быстро ее дочь вошла в новую семью и прижилась в ней. Считала, что ее привязанность к мужу и дому у нее от отца, который тоже был настоящим семьянином, не мог долго находиться в разлуке с семьей. Если его ребенок простывал или еще что-то, он не ленился еженедельно приезжать даже из Мары, а это не ближний свет…

Сейчас, видя, как ее дочь старается быть хорошей невесткой для родителей мужа, Тоты с благодарностью подумала о своем бывшем муже. В свое время и сама Тоты, потеряв голову от любви, желала себе такой же счастливой жизни, как у дочери.

Фотография внука в этом доме была не единственной. Их было много, и Тоты развесила снимки в разных местах квартиры, чтобы постоянно видеть их, – в гостиной, на кухне, в спальне. Они висели на стенах рядом с ее собственными портретами, а также портретами ее родителей, брата и дочерей. С одной фотографии на нее смотрела дочь, державшая на руках и обнимавшая сынишку двух-трех лет с пушистыми волосиками.

Зачастую эти снимки напоминали Тоты родных, по которым она всегда очень скучала. И тогда она снимала трубку телефона и звонила в Мары, чтобы услышать родные голоса.

Тоты решила поужинать. Её взгляд упал на стоявший в углу комнаты трехколесный велосипед, который ждал ее внука, и вид у него был скучающий. Настроение велосипеда, грустившего по своему маленькому хозяину, передалось и самой Тоты. Она вспомнила, как во время недавнего приезда из-за внука обидела свою дочь. Внуку было уже три года, а он не был приучен проситься на горшок, каждое утро его постель оказывалась мокрой. Увидев это, Тоты нахмурилась и выговорила дочери:

– Если он постоянно писает в постель, надо показать его врачу или еще что-то делать. Они током лечат таких детишек. Если и дальше так пойдет, скоро мы все задохнемся от запаха мочи.

Дочери не понравилось, что ее мать выговаривает ей за ребенка.

– Свекровь говорит, что когда он вырастет, это само по себе пройдет. Говорит, кто из вас не писался в детстве? Да и папина семья относится к этому спокойно, ни разу не упрекнула меня. Напротив, они, и даже новая жена отца, увидев нас, радуются, встречаясь с нами, отнимают у меня сына: «К нам в гости приехал Гайгысызджан!». А ты, хоть и моя мама, упрекаешь меня из-за ребенка!

В тот день, вернувшись с работы, она узнала, что дочь, которая должна была уезжать через три дня, собралась в дорогу. «Мама, а я поменяла билет!» – сообщила она матери и в тот же день уехала.

Тоты пожалела об обиде, нанесенной ею дочери, ей хотелось плакать, ком подступил к горлу, на глаза навернулись слезы. Она не смогла проглотить кусок хлеба, который был у нее во рту. Понимая, что без них она никто, сидела и со слезами на глазах представляла дочерей и внуков.

«На что мне одной эта огромная квартира, если вас в ней не будет? – Тоты наконец-то дала волю слезам. Как же я люблю тебя, дитя моего дитяти!» – она прижала фотографию внука к своей груди. Мысли Тоты о детях плавно перетекли в мысли о Хасаре. И она поняла, что все ее обиды на этого человека рассеиваются, как дым, как утренний туман. Все, сказала она себе, завтра же позвоню к ним домой и расставлю все по своим местам.

Вечер пролетел незаметно, и уже настала глубокая ночь. Вспомнив, что завтра с утра надо снова отправляться на работу, Тоты стала собирать небольшой сачак, который каждый раз расстилала, собираясь поесть.

И снова на нее нахлынули тоскливые мысли. У нее две дочери, двое внуков, а она как безродная, проводит время в одиночестве. Но в этом виноваты не ее дети, а ее собственный неуживчивый характер. Ведь ездила же и довольно часто к ней старшая дочь с детьми и мужем, наполняла этот дом жизнью? Да, она снова почувствовала себя брошенной, и обида захлестнула ее. Уткнувшись лицом в подушку, она долго и горько плакала о своей не сложившейся судьбе.

* * *

Назавтра Тоты позвонила в справочную и узнала номер домашнего телефона Хасара, позвонила туда. Но вначале к телефону очень долго никто не подходил. Наверно, возятся во дворе, кто же там будет сидеть у телефона и караулить его? И лишь после второго долгого звонка на том конце провода трубку подняла запыхавшаяся женщина.

Поняв, что трубку поднял не сам Хасар, а к телефону подошла его мать, Тоты некоторое время молчала, раздумывая, как ей лучше поступить. На том конце провода проявили нетерпение:

– Слушаю, говорите же!

Тоты поняла, что если она и дальше будет молчать, женщина подумает, что это звонит кто-то из тех, кто любит баловаться, возмутится и бросит трубку. С бьющимся сердцем, волнуясь, произнесла:

– Здравствуйте, дайза! Как ваши дела, как здоровье? Дома ли Хасар?– она чувствовала себя неловко. Услышав голос Тоты, женщина на том конце провода ойкнула, словно кто-то толкнул ее в бок. Тоты так и не поняла, чем была вызвана такая реакция женщины, только услышала, как та возмутилась, прежде чем швырнуть трубку на рычаг:

– Неужели у этой нахалки хватило совести звонить к нам домой?!

В это время в доме не было ни Хасара, ни его брата с семьей. На хозяйстве оставалась только мать Хасара, которая была и хозяйкой, и сторожем дома. Тоты не знала, что Дунья тоже называла свою свекровь «дайза» – «тетя».

В начале Тоты расстроилась из-за того, что мать Хасара так грубо ответила незнакомому человеку, не попытавшись даже выяснить, кто она, но, поразмыслив, поняла, что мать приняла ее за женщину, разрушившую семью сына, то есть за свою бывшую невестку. Может быт у них голоса похожи.

Тоты пожалела, что не представилась, за что и поплатилась тем, что ей пришлось выслушать неприятные слова, хотя и адресованные совсем другому человеку.

Сердце все еще трепыхалось в груди, как пойманная в клетку птичка. Тоты долго не могла отойти от этого неприятного разговора.

Некоторое время она сидела, держа трубку в руке и забыв положить ее на рычаг. Потом она очнулась, отнеслась к случившемуся с улыбкой, погладила телефонную трубку и положила ее на место.

* * *

Зимой на берегу моря даже днем чаще всего бывает пасмурно, как при наступлении сумерек. Зато воздух чист и свеж, и эту свежесть придает морской воздух, окутавший город и окружающие его горы.

Хасар решил, что больше ни за что не пойдет к своей бывшей студентке и не станет просить у нее работы, пока она сама не пригласит его, не станет навязываться ей. В то же время он думал о том, что ему надо искать работу в другом месте. А подумал он так потому, что как-то на днях его мать сказала: «Слушай, оказывается, дочь Ковуса-огурджалы заведует нашей поликлиникой. Я там была на прошлой неделе, и она сама меня узнала. Я-то видела ее совсем ребенком, а она вон уже во взрослую женщину превратилась. Пока был жив отец, мы даже общались с этой семьей, какие-то родственные связи поддерживали. А институт она закончила не так давно, после того, как наша страна обрела независимость. Наверно, попала в струю, ведь сейчас везде молодых продвигают. …Хасар, может, наведаешься к ней? Другим она, может, и откажет, но если ты напомнишь ей о себе, тебя она без работы не оставит, огурджалинец огурджалинца всегда поддержит, а как иначе?» И были в этих ее словах и гордость, и надежда.

На другой же день Хасар пришел в городскую поликлинику, о которой говорила его мать. Узнав от секретарши, что главврач вышла и находится где-то поблизости, он сел на свободный стул среди ожидающих приема больных и стал ждать. Главврач не заставила долго ждать, вскоре она появилась на другом конце коридора, на шее у нее был фонендоскоп, она шла и разговаривала с другой женщиной в таком же белом халате.

Хасар никогда прежде не видел ее, но по тому, как держалась она, как разговаривала с другим врачом, понял, что эта молодая стройная худощавая женщина и есть та самая огурджалинская девушка, о которой говорила его мать.

Она уже была у дверей своего кабинета, когда Хасар встал с места и обратился к ней.

– Я к вам. Сможете уделить мне пару минут своего времени?

Доктор замедлила шаг и вопросительно посмотрела на незнакомого мужчину. Хасар продолжил:

– Я пришел к вам по вопросу трудоустройства.

Ответ женщины был коротким:

– У нас, яшули, работы нет. У нас сейчас идет сокращение штатов! Мы не знаем, куда устроить своих оставшихся без работы людей. И потом, от нас требуют брать на работу не таких, как вы, людей почтенного возраста, а молодых, недавних выпускников института.

После такого ответа Хасару не пришлось даже знакомиться со своей родственницей.

Хасару хотелось как можно скорее устроиться на работу, он готов был идти куда угодно, лишь бы не сидеть дома. Он чувствовал, что вынужденное безделье заставляет его и к себе относиться иначе, он считал свое положение унизительным и все чаще был недоволен собою.

И еще в одном месте он решил попытать счастья. Пошел на станцию скорой помощи. Хасар знал, что многие врачи относятся к работе на «скорой» несколько скептически, считая ее не настоящей, и потому долго не задерживаются там, стараются найти работу в каком-нибудь стационаре. И все же многие, не найдя работы в другом месте, вынуждены оседать на станции. Что ж, решил Хасар, а вдруг там ему повезет больше?

На этот раз он решил предусмотреть все. Чтобы потом не выслушивать отказ, для начала зашел в отдел кадров и поинтересовался, есть ли какие-то вакансии. Отдел состоял из одной работницы, которая по совместительству была еще и одним из бухгалтеров. Поэтому она и сидела в кабинете с вывеской «Бухгалтерия».

– Нет ли у вас какой-нибудь работы для доктора? – спросил Хасар, и девушка из отдела кадров посмотрела на него как на ненормального, пожала плечами, не понимая, почему этот вопрос задают ей. «С луны, что ли свалился этот человек?» – читалось в ее взгляде.

Дело в том, что любой, кто устраивался сюда на работу, должен был вначале встретиться с главврачом станции скорой помощи, а уже тот направлял просителя в отдел кадров для оформления бумаг.

– Вас начальник направил?

– Нет.

– Тогда вначале переговорите с ним, а уже потом приходите ко мне!

Во время этого диалога женщина средних лет, напоминавшая мать семейства и сидевшая за просторным столом в углу комнаты, сняла очки, отодвинула в сторонку бумаги, подняла голову, давая понять, что слышала часть разговора, и внимательно посмотрела на Хасара. Всем своим видом она изображала удивление и непонимание: как это человек, не побывав у начальства, пришел устраиваться на работу. Со своего места подала реплику: «Башлыка сейчас нет на месте, он уехал на совещание в хякимлик, а оттуда отправится в финотдел», тем самым как бы говоря, что сейчас Хасару не стоит даже искать его. Хасар взглянул на женщину, и ее лицо показалось ему знакомым, в особенности, когда она сняла очки. Но в тот момент он никак не мог вспомнить, где он видел эти глаза.

Спустя какое-то время после ухода Хасара главный бухгалтер, о чем-то вспомнив, с довольным видом посмотрела на работающих женщин.

– Девчонки, знаете, кто к нам приходил? Если я не ошибаюсь, это Хасар Мамметханов, наш земляк…

Женщины вопросительно смотрели на свою начальницу, не понимая, что она хочет этим сказать.

– Я не сразу его узнала. О-о, сколько времени с тех пор прошло! Думаю, и он меня не узнал, иначе точно сказал бы «Сонечка Мармеладова…» – довольно улыбнулась она, вспоминая о чем-то своем. А потом и вовсе погрузилась в воспоминания… – В те годы Хасар Мамметханов был стройным, красивым юношей. У нас в городе работал известный врач Яков Лазаревич Аким, он был его учеником. Про Хасара он говорил, что он его преемник, со временем заменит его на посту главврача. Они вместе делали операции – известный врач и его ученик, который ассистировал ему…

На обратном пути и Хасар вспомнил ту женщину, показавшуюся ему знакомой. Ну, конечно, это же Сонечка Мармеладова, которую приняли на работу помощником бухгалтера при Якове Лазаревиче. Она тогда была тоненькой девушкой, только что окончившей бухгалтерские курсы. Звали ее Сонечка, а отчество, возможно, у нее было другое, но Яков Лазаревич ласково называл ее именем героини одного из романов любимого им Достоевского Сонечкой Мармеладовой.

Хасару было приятно вспомнить этот добрый эпизод из своей прошлой жизни. После такого воспоминания у него появилось чувство удовлетворения, словно он уже устроился на работу.

На завтра он пришел к заведующему «скорой помощ», когда тот был на рабочем месте. Заведующий оказался человеком кавказской национальности, плотного телосложения, с блестящей лысиной и седыми усами.

Не выслушав Хасара до конца, сказал: «Врачи нам нужны», а потом, вместо того, чтобы спросить, какова его специализация, спросил: "Какое образование?"

– Высшее.

– Высшее какое?

– Хирург.

– Практик?

Хасар никак не мог понять, что конкретно он хочет узнать от него. Но потом сообразил, что тот интересовался, делал ли он сам операции или занимался перевязками в поликлинике.

– Я оперирующий хирург,– кивнув головой, ответил Хасар.

Руководитель скорой помощи и после этого, не меняя своего хладнокровного вида, шумно выдвинул ящик стола, достал оттуда лист бумаги и протянул Хасару.

– Пиши заявление. Думаю, вам известны условия нашей работы. Если не знаете, сообщаю: сутки работы через двое суток отдыха.Если согласны, приходите завтра к четырем и принимайте смену!

Так Хасар на следующий день после написания заявления приступил к работе на станции скорой медицинской помощи.

Хасар знал, что эта работа больше подходит молодым, что ему будет нелегко, и все равно был благодарен этому руководителю с неприветливым лицом за то, что он без лишних расспросов предложил ему работу и радовался тому, что есть еще люди, которые превыше всего ставят интересы дела. Хасар поверил, что сможет сработаться с этим человеком. И не ошибся.

В тот день, когда Хасар впервые встал на дежурство, заведующий с развевающимися полами белого халата решительно вошел в дежурку, где в ожидании вызова находились врачи. Он сразу же подошел к Хасару, улыбнулся ему и протянул руку: