Едва оказавшись на улице, Баргест уловил мой призыв и, поскулив хозяину, метнулся из двора через арку. Под аркой он ненадолго остановился, оглянулся назад и снова позвал Афанасия. Тот поспешил к нему, понимая, что такому поведению пса наверняка есть причина, и это, уж точно, не пробежавшая кошка. Баргест был чем-то встревожен и Афанасий верил его чутью. Вбежав под арку, он и сам обратил внимание на больничный парк, а Баргест уже пересёк проезжую часть и пролез под ограду.
– Oh, nein, bruder, – окликнул Афанасий своего пса. – Hier ko: nnen sie niclt! Barghest! [2]
Но Баргест его не слушал. Он быстро разыскал в парке женщину, на которую я указал, и бросился к ней подзывая хозяина. В отличие от людей, собаки видят плазму и воспринимают её, как некую разновидность огня, сжигающего не тело, а душу. Для них гаввах так же реален, как и обычный огонь. Ни тот, ни другой собаки использовать не умеют, поэтому они и спешат о нём сообщить хозяевам, а сами, стараются близко не подходить. Но Баргест никакого огня не боялся, и гавваху тоже знал применение. В свете незримой плазмы, будь то гаввах или прана, его глаза всегда отливали красным, такая уж была у него природа.
Елена не подозревала об этой особенности Баргеста и его мирных намерений явно не поняла. Её очень испугал здоровенный, похожий на волка пёс, чёрный, как ночь, и с горящими красными глазами. К тому же, тот громко рычал на неё, оголяя острые зубы.
– Брысь! – велела она ему, как кошке, поскольку с собаками ей до этого не доводилось общаться.
Баргест перестал рычать и, не найдя в поле зрения никаких кошек, удивлённо поглядел на Елену. А та с испугу выронила из рук колечко и заслонила лицо сумкой с ноутбуком. Такой её и увидел Коршунов, прибежавший на лай своего четвероногого друга. Испуганная и беззащитная фройляйн в светлом коктейльном платье, с плоской сумкой в руках, так трогательно кричала «Брысь!», отстранившись от его пса. Афанасий тут же опомнился и окликнул Баргеста. Прижав к голове уши, тот подошел к нему и сел рядом. Мне оставалось сделать совсем чуть-чуть.
Луч фонаря за спиной Коршунова упал на золотое колечко и оно ярко сверкнуло у его ног. Баргест осторожно понюхал блестящий предмет, глухо рыча.
– Гаввах, – деловито известил он хозяина.
– Du hast recht, bruder,[3] – согласился с ним тот, поднимая с асфальта кольцо.
Он взял его в руку и ощутил, сколько боли, обид, разочарований и слёз, сколько страха и горечи оно в себе накопило за годы брака. Но жарче всей этой обжигающей плазмы на нём был горячий след жертвенной женской любви, непритворной и сильной.
– Невероятно, – дивился Коршунов, и с изумлением поглядел на Елену.
Та убрала от лица ноутбук и с тревогой смотрела на худого лысого незнакомца, лицо которого было скрыто в тени, так как фонарь светил ему в спину. А вот саму Елену этот фонарь освещал так ярко, что её пышные осветлённые волосы и светлое платьице, будто бы источали свет, и Афанасию она виделась ангелом в сияющем одеянии. Я был рад, что удачно подгадал с освещением – наверное, это талант. Будь я светооператором, цены бы мне не было! Никак не соберусь разослать по театрам своё резюме.
– Простите нас, – поспешил извиниться Коршунов и протянул женщине кольцо. – Это Ваше?
– Да, – как-то несмело сказала Елена и спросила, косясь на чёрного полуволка. – А пёс?
– Это Баргест, – представил его Афанасий. – Не знаю, что на него нашло. Может, учуял Вашу беду через улицу? Вы из-за кольца плакали, или это он напугал Вас до слёз?
– Скорее уж до смерти, – уклонилась от ответа Елена. – А кольцо это мне не нужно.
– Досадно, – огорчился Коршунов. – Не часто такое встретишь.
– Это обычная обручалка, – не понимала его Елена. – Если она Вам так нравится, можете взять, вряд ли в ломбарде за него много выручишь.
– Я знаю ломбард на Калинке, где за это кольцо дадут хорошие деньги, – заверил её Афанасий. – Но вечером лучше там не ходить, если, конечно, с Вами нет Баргеста.
Елена сдержанно улыбнулась, взглянув ещё раз на жуткого пса, о котором он говорил.
– Проводить Вас? – любезно предложил Коршунов.
– До ломбарда? – спросила Елена, снова поглядев на мужчину.
– До дома, может быть, – пояснил тот.
– Тогда, наверное, до гостиницы, – вздохнула Елена, вставая. – Я пока не сняла жильё.
– Гостиница далеко, она почти в самом конце этого бульвара, – озадачился Коршунов.
Елену мои расстояния, похоже, ничуть не пугали. Она решительно повесила на плечо ноутбук и уже собиралась идти. Видя, что Афанасий не собирается её отговаривать, я велел Баргесту подать голос. Послушный пёс, который во многом казался умнее хозяина исполнил эту команду и вставил своё волчье слово, для убедительности даже слегка порычав.
– У него есть идея, – перевёл для Елены Коршунов. – Баргест считает, Вы могли бы снять уютное отдельное жильё, у меня. Я бы дал ключ, и живите, со всеми удобствами.
– Спасибо, конечно, – смутилась Елена. – Но я точно не знаю, когда смогу заплатить. У меня денег с собой, разве что на ночлежку.
Афанасий задумался ненадолго, но потом вспомнил про её золотое кольцо, которое так и держал в руке, собираясь вернуть владелице. Теперь уже, светлая мысль посетила его самого, и я был рад убедиться, что он тоже не безнадёжен.
– Вот за это, – предложил он, показав Елене кольцо. – Вы говорили, что хотите его продать. Если не передумали, пусть это будет платой за аренду жилья на месяц.
– Вы шутите? – изумилась Елена. – Оно хоть и из золота, но столько не стоит!
– Здесь другие расценки, – заверил её Афанасий, и Баргест охотно его в этом поддержал.
Елена только пожала плечами.
– И где же эта квартира? – поинтересовалась она. – Или дом? Может, дача какая-нибудь?
– Не совсем, – попытался объяснить Коршунов. – Квартира у меня одна, а нас в ней и так двое. Не думаю, что Баргест уступит Вам свой диван, он и меня-то попросил спать на раздвижном кресле. Под словом «жильё», я имел в виду свой гараж, просторный и меблированный, с электричеством. Но, всё-таки это не дом…
– Вот теперь, понятно, – облегчённо вздохнула Елена. – Сказали бы сразу! А то я стою и ломаю голову, что за жильё можно снять по цене моего кольца!
– Так Вы согласны? – обрадовался Афанасий.
– Пожалуй, да, – кивнула Елена в ответ.
Тогда и я смог вздохнуть с облегчением. Кандидат на пост моего главы не оплошал, он проявил себя джентльменом, участливым и находчивым. Но своим мэром я, скорее, предпочёл бы увидеть Баргеста. Он и соображает быстрее, и воровать не станет, обещаниями не будет кормить за зря, а главное, он по-настоящему слышит свой город.
Жаль, что я сам зачастую не слышу своих друзей. Почему-то мне не давали покоя слова моего соседа Окольки. Что-то было в них, что-то я упустил! Я решил поговорить, на всякий случай, с Володиком, и попытаться узнать у него, кем была мама той девушки, Любы.
– Светлана её звали, как и всех здешних утопленниц, – рассказал мне Володик, посёлок на берегу озера Светлояр. – У нашего водяного такая коллекция, он Светлан собирает. И её топил, но Лёшка лесничий помешал ему, спас девушку, унёс её в свой лесной домик, и жил с ней подальше от воды. Там родилась у них дочка. Та всё на озеро убегала, а когда ей исполнилось шестнадцать, водяной придумал её похитить и обменять на мать. А Светлана тайком пошла к тому водяному и себя отдала за дочь. Вот, после этого Лёшка и увёз девчонку в село Окольки, где нет ни рек, ни озёр, ни болот, один лес кругом, с родничком целебным.
– А почему водяной, забирает Светлан? – поинтересовался я.
– По легенде, озеро Светлояр появилось в кратере от упавшей звезды Светланы, – объяснил мне Володик. – Её часто изображают в образе девушки со светлой косой. Легенда гласит, что она была дочерью славянской богини Мерцаны. Летней ночью Светлану унёс на себе по небу огненный бык, сорвавшийся с цепи и бежавший над облаками. Но с первыми лучами зари, он испугался солнца и бросил девицу, а мать наплакала по ней озеро, там, где Светлана разбилась о землю.
– Грустная сказка, – отметил я. – Но в чём реальные-то девушки виноваты? Давно он их собирает?
– Да с тех самых пор.
– Это сколько же?
– На берегах Волги ещё росли баранцовые заросли, когда это озеро появилось, – ответил Володик. – В старину оно Светланиным озером назвалось. Может и впрямь рухнуло с неба какое светило, а в кратер потом вода натекла. Молчит человечья наука.
Мне от этого стало даже не по себе. Умеет Володик на ночь страшилки рассказывать!
– Завтра попробую успокоить Кольку, и извиниться, – вздохнул я. – Спасибо, что всё рассказал.
– Да не за что, – отозвался Володик. – Передавай ему привет от меня.
– Обязательно.
Эта история казалась мне страшной, когда я засыпал. Наверное, это и был последний вечер моего детства. Катя Краева одиноко сидела на деревянном крылечке дома до самой ночи. Она смотрела на небо, считая звёзды, только почему-то в обратном порядке… Мне это показалось странным.
– Что-то не так? – побеспокоился я.
– Вот и последняя, – тихо сказала Катя.
Я поглядел к звёздам и ни одной не увидел. Лишь какой-то тусклый красно-бардовый свет снизу подсвечивал облака, как будто луна улеглась спать где-то в чаще леса.
– Что там? – спросил я девочку, всмотревшуюся в этот неясный блик.
– Там Амина и тётя Вера, – сказала она, не сводя глаз с красного света на облаках.
Вот тогда мне перестали казаться страшными сказки на ночь. Всё небо надо мной заволокло плотным дымом, тянувшимся со стороны леса, над которым висело это красное светящееся пятно. И мне очень хотелось думать, что Колька не отвечает, потому что до сих пор сердится на меня.
– Нужен дождь, – полушепотом подсказала Катя и я увидел в её печальных чёрных глазах лучик праны, такой чистоты и силы, которую могут излучать лишь дети и ангелы.
В небе тотчас сверкнула яркая длинная молния и раздался гром. Нет, города над погодой не властны, как и посёлки. И за Катенькой я раньше не замечал, чтобы она управляла стихиями или могла колдовать и летать на метле. Думаю, кто-то там, в вышине, услышал её тихий шёпот, кто-то, с кем я не был лично знаком, из тех, кому по душе детская прана.
Глава 3. Вечный вопрос
У людей всё так просто, что невольно, им даже завидуешь. О них давно позаботились, дали им множество наставлений, ключи от рая, самые разные. Только бери, пользуйся, и не губи свою душу сам! А что на счёт нас, городов и посёлков? Куда отправляются наши бессмертные души, когда вот так, внезапно, стихия сметает кого-то из нас в одну страшную ночь? На этот вопрос никто на земле не знает ответа. И есть лишь немногие города, кому довелось возвратиться из Вечности и обрести новую жизнь. Я знаком с ними, но каждый, что странно, описывал Вечность по-своему, словно все они пребывали в плену своих личных воспоминаний, нерешенных проблем, неоконченных войн… Среди них не было тех, кто погиб по вине стихии, только павшие под натиском вражеских войск и разрушенные людьми, удостоились права вернуться в новом обличии. Конечно, мы им не ровня! Разве, Колька, Марусинка, или я могли бы сравниться с такими великими древними городами, как Илион, Рим, или Карфаген? Их помнят тысячелетиями и будут помнить до скончания всех времён, подпитывая их души там, в Вечности. А мы? Неужели однажды мы просто исчезнем и о нас все забудут? Кто-нибудь помнит сейчас имя города, затонувшего в Волге во время строительства ГЭС? Уверен, многие о нём даже не слышали, откуда же у его бессмертной души будут силы вернуться?
До семи часов наступившего утра, я не оставлял тщетных попыток ментально связаться с Колькой. Дождь прошел сильный, но, как и всякий ливень, закончился почти сразу, ещё до зари. Сухая земля бесследно впитала каждую его каплю, и сейчас уже сложно было понять, не приснился ли нам этот дождь. Угасил ли он пламя в лесу, мы тоже не знали.
– Правна, – с тревогой спросил я, глядя в безоблачное, помутневшее от серого дыма небо. – А души сгоревших посёлков, могут отправиться в рай?
– Что ты, нет, – ответила мне она. – Рай – это цитадель Бога, Творца людей и животных, океанов, звёзд и планет, но не городов и посёлков! Мы творения людей, и душу в нас вложили они! Имена нам тоже даны не от Бога, а от наших создателей.
– Но есть ведь, святые города на земле? – настаивал я.
– Нет, святых городов не бывает, – заверила меня Правна. – Есть очень достойные, самоотверженные и храбрые города, есть добродетельные и многострадальные тоже, но не святые.
– А если в маленьком посёлочке совсем-совсем не было злых людей, все жили мирно и набожно, посты соблюдали, друг другу все были, точно родня? – спросил я с надеждой, вспомнив, как славно жил в окружении леса Колька. – Если люди в том посёлке, даже диких птиц и зверей выхаживали?
– Они попадут в рай, – ответила Правна. – Но дух посёлка, скорее всего, расточится.
– Почему расточится? – не верил я. – Разве мы не бессмертны?
– Мы вечны, пока о нас помнят люди, – пояснила мне Правна. – Но даже будучи вечными, наши души продолжают зависеть от них! Как человек без своего Творца Бога, так и город или село без людей, не может жить вечно.
Я не хотел верить, что Кольки и Марусинки больше нет. Наверняка ведь, погибли не все их жители! Но если люди просто разъехались кто куда, и их ничего больше не связывает друг с другом, значит, нет и того общего духа, который их прежде объединял. Правна об этом и говорила.
Афанасий Коршунов гулял со своим псом Баргестом во дворе дома, когда увидел Елену, уже при макияже и с аккуратно уложенными волосами. На плече у неё висела плоская сумка, в кармашек которой она сейчас клала ключ от двери гаража.
– Может, Вас подвезти? – предложил он, подойдя к ней вместе с Баргестом.
– Спасибо, мне тут недалеко, – отказалась Елена. – Доброе утро.
– Тогда позвольте хотя бы Вас проводить, – настаивал Коршунов.
– Боюсь, выгул собак и волков на территории медучреждения не приветствуется, – улыбнулась Елена.
Коршунов строго взглянул на Баргеста, и тот сразу лёг, виновато прижав морду к лапам перед собой. Елену это развеселило.
– Я попробую устроиться здесь медсестрой в детскую многопрофильную, – объяснила она, умиляясь над жалобным взглядом и выразительной гримасой Баргеста. – Вчера мне назначили собеседование.
– Рад за Вас, но на Вашем месте я бы не торопился, – произнёс Афанасий. – Видите ли, хвататься за первую же попавшуюся работу, не всегда бывает…
– А что же мне остаётся? – перебила его Елена.
– Думаю, будет правильнее, если Вы посетите как-нибудь наш автопарк, – предложил Коршунов. – Нам тоже нужен медработник, чтобы проверять на трезвость водителей и в непредвиденных случаях оказывать медицинскую помощь.
– Возьму на заметку, – кокетливо улыбнулась Елена. – А Вы в автопарке работаете?
– Не совсем, – тотчас смутился Афанасий – Не совсем работаю, хотя работы, правда, невпроворот.
– Понятно, калымите, значит! – с пониманием кивнула Елена.
Афанасий такого слова не знал, но, видя её одобрение, не стал ни в чём разубеждать собеседницу. Он придерживался позиции «не говорить всей правды – не значит лгать» и это не раз помогало ему избежать трудностей с деловыми партнёрами и подчинёнными. Пожелав Елене удачи, он проводил её сочувственным взглядом.
Я не мог дальше оставаться в неведении и ждать возвращения моих пожарных бригад и карет «скорой помощи» из Окольков. Мне было важно знать, что там происходит сейчас, в эти минуты, много ли пострадавших и есть ли среди них родственники Алёны Краевой. Кто-то должен был стать моими глазами и я посчитал, что Сорока сгодится для этой цели. Тем более, что повод наведаться в это глухое село у неё как раз был.
Анчута в этот утренний час готовила в летнем домике своей матери завтрак себе и сыну, подружка которого была с ней, и помогала возиться с рыбой. Соскабливая заживо чешую с небольших речных карпов, Сорока споласкивала и передавала их Чёрту, а тот, с нескрываемым наслаждением, отрезал им плавники и хвосты. Приподняв крышку большой кастрюли, Анчута взяла за жабры первого, уже почищенного карпа, бросила его живьём в кипяток, и с улыбкой вдохнула пар.
– Давай тебя тоже ощиплем, и на обед приготовим? – шутя, предложил Чёрт, заигрывая с Сорокой.
– К обеду я не вернусь, – рассмеялась та. – Так удачно, что Сквернейший учинил ночью этот пожар! У меня есть кое-какие дела за чертой Судного, в сгоревшем посёлке.
– Мародёрством решила заняться? – спросила Анчута.
– Да что у них брать! – усмехнулся Чёрт.
– Прежде нечего было, – пояснила им обоим Сорока. – Но вчера попала туда одна дорогая вещица. Помнишь дурочку из интерната, которая венец золотой как подвеску на шее носила? Я всё не могла ухитриться на что-нибудь выменять у девчонки или украсть. А тут увидела, как она её вложила в конверт и Лешему в роще отдала. Просила в Окольки отнести, этим тихоням Перцевым, с которыми её новая семья переписывается. Он, конечно, не знал, что в конверте. И ума не хватило прощупать. Непростая это штуковина, редкостная, и сила в ней особая. Только людям она без надобности!
– Надеешься выкрасть эту вещицу, пока в селе суматоха? – догадался Чёрт. – Сквернейший не для твоей пользы трудился, пернатая! У него свои виды на этот пожар, смотри, не опали хвост!
– Давай остальных, вода закипела, – напомнила сыну Анчута и протянула руку к столу за рыбой.
Чёрт подал ей разделочную доску с двумя трепыхающимися на ней карпами.
– Чесночку? – предложила Сорока, доставая из шкафа коробку с приправами.
– Издеваешься, – оценила шутку Анчута. – Это хорошо, значит, сегодня ты в должном расположении духа! Ладно, лети куда хочешь, если от этого будет вред.
Так мои глаза и уши в лице Сороки оказались в Окольках на пожарище, где вовсю трудились спасатели, пожарные и санитары. С высоты птичьего полёта я видел, как над телом погибшей дочери плакал лесник, прижимая к груди её голову и целуя длинную косу. Дом, в котором она жила, полыхал огнём, по двору стелился дым от сгоревшей бани, и тлен кружил в воздухе, точно снег. Сорока спустилась к лесничему и села возле него на заборе.
– Не сберёг, – затрещала она. – Знать, костёр непотушенный кто-то в лесу оставил!
Лесник обернулся и увидал у калитки девушку в чёрной кожанке поверх белого топа, и в чёрной глянцевой мини-юбке с блестящей пряжкой на широком белом ремне.
– Кому-то водка и шашлыки на природе, а тебе вот, горе такое! – продолжила она, показав глазами на бездыханную дочь лесника. – Ты для людей стараешься, а они у тебя последнюю радость отняли. Пока ты носился с их письмами и посылками, адресаты напились и спалили лес! Не Перцевы ли на этой неделе с соседями шашлыки жарили на опушке?
– Видел я их, было дело, – припомнил лесничий. – Да только моя дочь тоже с ними была. Она костёр в лесу никогда бы не бросила! Научена мной, и матерью с малолетства!
– Не они, так другие, – настаивала Сорока. – Ты тут всем угождаешь, а для тебя никто из людей не старается, лес не бережёт, только пользуются им, кто как хочет! И тобой, все тут пользуются!
– Привязалась! – процедил сквозь зубы лесник. – Маши отсюда, чёртова ведьма! Нигде от тебя покоя.
– Ты, Лёша, подумай над моими словами, – сказала Сорока. – Люди не ценят твой труд – как наскучит у них быть всюду на побегушках, приходи на Калинку, грибочками торговать. Ядовитыми, да под видом гожих. Там на товар спрос будет хороший! А прикрытие мы тебе обеспечим, за скромный откат.
– Хочешь, чтобы я не во благо, а во вред людям работал? – оскорбился лесник.
– Посмотри, чем они отплатили тебе за твою заботу о них! – напомнила Сорока, вновь указав на его погибшую дочку. – Это их вина! Они твою дочь сгубили, а тебе жаль губить их детей, продавая им яды лесные? Когда поймёшь, кто для тебя свои, кто чужие, иди к Чёртовой бабушке с первым лукошком.
На этом она попрощалась с лесничим и упорхнула птицей к домику Перцевых, где рассчитывала найти приглянувшуюся ей диадему. Вера с дочерью были во дворе, одна стена их дома полностью обгорела. Аминка отломила от неё чёрный уголёк и принялась рисовать им на железной садовой бочке какую-то странную не то птицу, а не то крылатую ящерицу. Сорока села позади девочки на бельевую верёвку, натянутую возле дома, и сразу приметила на шее девочки золотую цепочку.
– Ночью прилетал вот такой змей, – рассказывала маме Аминка, выводя угольком на бочке длинный хвост чудовища. – У него был клюв и большой огненный гребень на голове, а глаза горели, как фары! Он изрыгал дым и поджёг лес и наше село.
– Нет, Миночка, – вздохнула на это Вера. – Огонь понизу шёл, так бывает.
– Но, мама! Он тоже спускался! – настаивала Амина. – Я видела в окно, как он нырял в лес и валил деревья! А потом всё дымилось! Вспомни, это ведь я разбудила тебя!
– Да, помню, – ласково ответила Вера. – Тебе приснился кошмар.
– Это был не сон!
На задымлённой улочке между сгоревшими избами показалась голубая машина какой-то японской марки. Аминка и Вера одновременно поглядели на незнакомый автомобиль. Улучив момент, когда обе они отвлеклись, Сорока спорхнула с бельевой верёвки и бросилась на девочку со спины, ловко ухватив лапами её золотую цепочку. Первым увидав птицу, водитель иномарки громко посигналил и остановил машину напротив их дома.
– Мам! – вскрикнула Аминка и схватилась за крестик, подвешенный на цепочке, подаренной тётей.
– А ну, кыш! – тотчас вступилась за дочку Вера, отогнав птицу.
Сорока, видя, что по ошибке приняла за диадему цепочку с нательным крестом, взлетела над их головами, хлопая крыльями, и притаилась на кровле крыши.
– Не порвала? – побеспокоился водитель голубой иномарки, высунув кудрявую с проседью голову в боковое окно. – Простите, я ищу здесь Олега Краева. Но, вижу, что приехал-таки в не лучшее время.
– Краев тут давно не живёт, – сказала Вера.
– Они с тётей Алёной в Судный уехали, – добавила следом Аминка.
– Спасибо, а не подскажете, как мне их найти? – поинтересовался мужчина.
– А Вы кто сами-то будете? – насторожилась Вера.
Открыв дверцу кабины, водитель иномарки вышел из машины и подошёл к ним.
– Меня зовут Иосиф Залманович, – представился он. – Адоневич.
– Очень приятно, – ответила Вера. – А Краев-то Вам с какой надобности? Кто Вы ему?
– Я его коллега и друг, ещё с университета, – ответил мужчина. – Он поменял номер, я узнал только, что он переехал в это село. Кое-как разыскал ваш посёлок, трасса дымом затянута, я всю ночь сюда ехал промеж двух высоких огненных стен! Вдоль дороги сосны горят, как факелы!
– Извините, – смутилась Вера. – Сложно представить, каким чудом Вы сюда добрались!
– А вот такого, видели по дороге? – спросила Амина, указав пальцем на свой рисунок.
– Нет, признаться, не встретил, – улыбнулся девочке Адоневич.
– Не говори ерунды, – одёрнула её мама.
Ей было ужасно неловко перед незнакомцем за подобную глупость.
– Ну, где Вы-таки видите тут ерунду? – не согласился Иосиф Залманович. – Это не ерунда, а фольклор. Народное творчество. Похвально, когда дети читают сказки.
Он даже решил вознаградить Амину завалявшейся у него в бардачке конфетой.
– Спасибо, но я не люблю сладкое, – отказалась та.
– А вот это-таки, весьма странно, – искренне удивился водитель.
– Нам и самим надо к Краевым, – призналась Вера. – Они всё приглашали нас. А тут ещё их приёмная дочь прислала нам свою главную драгоценность, единственную память о своих настоящих родителях. Она считает это украшение золотым, хоть оно и из проволоки, с самой обычной бусинкой.
– А можно взглянуть? – полюбопытствовал тот.
– Да, – кивнула Вера, и вынула из конверта свёрнутый в спираль золотистый предмет.
Сорока насторожилась.
Иосиф Залманович разогнул обруч из двух полуколец, спаянных шаровидными перемычками. По центру меж полукольцами красовался зелёный шарик, величиной с ядрышко фундука.
– Это вовсе не бусина, – отметил он, рассмотрев повнимательнее. – Это какой-то природный минерал редкого цвета. И знаете… Я бы даже подумал, что это умерший от времени жемчуг, утративший блеск, покрывшийся кольцевидными трещинками, как у агата. А металл… Даже затрудняюсь сказать. И вправду-таки, похоже на золото, просто со множеством примесей.
– Но золото не зеленеет, – возразила Вера. – А эта проволока жёлто-зелёная.
– Бывает и зелёное золото, – заверил её Адоневич. – Вот пробы-таки здесь нет, но когда примесей больше 70 %, пробу обычно и не набивают.
– Да Вы эксперт! – изумилась женщина.
– Что Вы, отнюдь, – смутился Иосиф Залманович. – Просто мой отец был ювелиром и в девяностые даже открыл своё дело. Мы здорово жили, пока у него не отжали лавочку.
– В любом случае, мы не можем принять от Кати такой дорогой подарок, – настаивала Вера. – Для девочки его ценность совсем в другом. Она нашла эту вещь, когда была на море, с родителями.
– А на каком море? – поинтересовался Иосиф Залманович.
– Ну, какое там, в Турции, море, – припоминала Вера. – На том и нашла.
Адоневич ненадолго задумался, продолжая вертеть в руках тонкий обруч. Заметив, что он погружен в свои мысли, Сорока стрелой пустилась вниз с крыши и выхватила блестящий предмет у него из рук.
– Эй! Орнитоз бесстыжий! – крикнул тот, вцепившись ей в хвост. – Отдай! Ишь, хуцпа!
– Она тоже думает, это золото, – засмеялась Амина.
– Для неё всё золото, что блестит! – сказала дочери Вера. – На то она и сорока.
Насилу отобрав у птицы находку девочки, Иосиф Залманович принялся отгонять Сороку, но та не сдавалась. Она снова и снова кидалась на него, пытаясь забрать украшение, клевала и щипала мужчине пальцы, била его крыльями по лицу, а потом и вовсе вцепилась ему лапами в волосы. Вера пришла к нему на помощь, но и ей сразу досталось от неугомонной птицы.
– Давайте, в машину! – предложил Адоневич. – Подождём там, пока она улетит.
Весь следующий час они трое просидели в машине, но Сорока и не думала улетать.
– Может, мы просто поедем все вместе в Судный? – первой предложила Амина.
– Что? Вот так, с незнакомцем? – колебалась Вера. – Чему я тебя учила?
– Ты учила не садиться в машину, – поправила маму девочка. – Но мы уже в ней сидим!
– Причём, я ни одну из вас даже не знаю, – отметил Иосиф Залманович.
Вера сдержала смех. Её светло-карие, полные грусти глаза, озарились теплотой и смущением. Уловив промелькнувший в них свет, Адоневич тоже заулыбался.
– Документы при вас? – осведомился он.
– Мы ещё ночью их взяли, когда на улицу выбежали, – сказала Вера.
– Давай поедем! – упрашивала маму Амина. – Тётя Алёна обрадуется!
– Да, Краев тоже, – с сарказмом протянул Адоневич. – Ох, как обрадуется!
– Ну, хорошо, – согласилась Вера, уже пристёгивая ремень безопасности. – В Судный, так в Судный!
Олег Краев будто предчувствовал этот визит и с самого утра был не в духе. В мою детскую многопрофильную поступили пятеро ребятишек из Окольков, все с ожогами разной степени тяжести. В перевязочной кипела работа.
– Не ори! Только мажу! – строжился Краев, обрабатывая ожоги на голенях и стопах восьмилетнего мальчугана. – Как же это тебя угораздило?
– Я босой выбежал, – плакал тот, объясняя. – Дверь открыл, а крыльцо всё в огне. Пришлось по нему.
– Храбрый парень! – отметил Олег Евгеньевич. – Почти что, индийский йог! А пищишь, как девчонка!
Отыскав нужный корпус, Елена увидела у входа машину «скорой помощи», только не белую, как это принято, а серую, в поперечных чёрных полосках разной ширины и длины. Сверху на ней ещё дымилась сгоревшая сосновая ветка, но санитаров, сновавших то внутрь, то наружу через заднюю дверцу, это сейчас не заботило. Заведующая отделением, Гордея Васильевна, вышла на крыльцо и распахнула перед ними дверь корпуса, придерживая её, чтобы та не захлопнулась.
– Эта последняя, – крикнул санитар, и позвал девочку, выбиравшуюся из машины. – Кашина, вылезай!
– Ходячая? – спросила Стражникова.
– Прыгающая, – рассмеялся в ответ водитель, увидав в боковое зеркало, как пухлая восьмилетняя девочка с маленькими ржаными хвостиками спрыгнула с машины на обе ноги.
– Аккуратно, у неё содрана и обожжена вся рука, – предупредил санитар. – Возможно, она и сломана.
– Молодец, даже не плачет, – похвалила Гордея девочку.
– А мама приедет? – сразу спросила та.
Елена подошла к ним.
– Как Вы вовремя! – поприветствовала её заведующая. – Проходите, сразу переодевайтесь, и эту на рентген отведёте. У неё что-то с рукой. Бумаги потом, сейчас с новоприбывшими работы завал!
– Конечно, – кивнула Елена, и поспешила в корпус.
Этих детей доставили ко мне в первую очередь, всех одной машиной. Другие бригады ещё были задействованы в оказании медицинской помощи на месте трагедии. По возвращению первой из них, я узнал, что большинство пострадавших доставлены сельскую больницу ближайшего к Околькам посёлка Конезаводского. Между нами, его, шутя, называли Водкой, жители и соседи. Надо сказать, это прозвище ему очень не нравилось, он считал его обидным, и ничуть не смешным.
– А большая у тебя эта больница? – поинтересовался я у него. – Многих к тебе увезли?
– И не спрашивай, брат! Палаты битком, кладём в коридорах без коек! – поплакался тот. – Ужас, что тут творится! Мало того, я сам весь в дыму, кругом суета, все напуганы. И отовсюду мат, нервная ругань! Околику проще пришлось, он хоть огнём выгорел, а не девиальной плазмой!
– Держись там, – подбодрил я его. – Отправляй ко мне, кому уж совсем у тебя никак.
– Ой, что ты! Какая перевозка, на чём? – ужаснулся Водка. – Лес горит вдоль дороги!
– Как будто, это нам помешает! – усмехнулся я. – Сейчас отправлю к тебе одну бригаду. Они отвезут вам медикаменты, возможно кого-нибудь заберут.
Со станции «скорой помощи», водителю освободившейся машины тотчас поступило распоряжение.
– Парни, сейчас заправляемся, грузим балласт, и на Водку! – крикнул он санитарам. – У них там, как обычно, шаром покати, а больных под завязку!
– Ну, денёк! – отозвался один из них.
– Снова в это адское пекло! – негодовал другой, нехотя забираясь в машину.
Огненный коридор, образовавшийся на выезде из Окольков, в самом деле, напоминал дорогу, ведущую в преисподнюю. Заключённые из мужской колонии за Калининским были брошены туда валить лес, чтобы остановить огонь встречным пламенем. Их автозак только что разминулся на задымлённой трассе с голубой иномаркой, в которой ко мне ехали Перцевы и Адоневич. В машине у них было жарко, как в сауне, и душно, поскольку все окна были закрыты от дыма. Кондиционер не спасал, оставалось только терпеть. Амина прижалась к маме. Поглядев на них в зеркало, Иосиф Залманович заметил, как похожи колечки их тёмных волос, намокших от пота, и налипших на лоб. Казалось, их чёлки даже загнуты в одном направлении, и вихры одинаковые, как у близняшек.
– Почему Вы так смотрите? – не поняла Вера.
– Просто, – смутился Иосиф Залманович, не находя, что сказать, – первый раз вижу такое сходство. Мой сын нисколько на меня не похож.