Хрущёвка

–Поверь мне… Ни моей матери, ни отцу и в голову не взбредёт поднимать руку на гостя, тем более на… художника. Просто вчера вечером мать набросилась на меня с кулаками и устроила мне, что называется допрос с пристрастием. И я не придумала ничего лучше, чем сказать, что ты мой парень.– на минуту ей захотелось принять более удобную позу. Но не став нарушать целостность всей композиции, Инга отказалась от этой затеи.

От услышанного Ян потерял дар речи, и кисть в руках художника застыла над холстом. Он словно обратился в каменную статую и на любой вопрос теперь отвечал немым молчанием. И откуда ни возьмись! Раздался грохот! Палитра тёмных красок соскочила с разбитых параличом колен и живо плюхнулась прямо на ворсистый ковёр. Орава кистей рассыпалась по полу, и Ян судорожно принялся собирать их в одну кучу. На помощь художнику пришла Инга. Она встала на четвереньки и нащупала под коляской махонькую кисточку. Видимо Ян, всё же испытывал к ней любовные чувства. И между ними куда больше, чем просто деловые отношения молодой натурщицы и художника.

–Не стоило…– робко ответил Ян.

–Чего именно.– спросила Инга.

–Не мне стоило помогать. Я и сам неплохо справляюсь. К тому же ты покинула рабочее место. А это не есть, хорошо…– ответил Ян.

–И что теперь? Ты меня уволишь?– губы её расплылись в лёгкой улыбке, и сама она сияла, точно солнце поутру.

–Обойдусь простым штрафом..– ответил Ян и тотчас подобрал с пола упавшую вверх дном палитру красок. И чтоб тебя! На ворсистом ковре отпечатались тёмные пятна и надо статься, обычном порошком их не вывести. И как художник, Ян плевать хотел на ковёр. Ибо его жизнь, это сплошная метаморфоза тёмных пятен. Но будучи хозяином этой квартиры, Ян места себе не находил в силу того, что бабушкин ковёр, полувековой давности, сызнова придётся отдавать в химчистку.

–В виде чего?– Инга кокетливо стреляла глазками и настырно добивалась от него признания в любви.

–Пока не знаю… Но я что-нибудь, да придумаю.– ответил Ян.

–Будь другом… Выручи меня завтра… Явись на встречу, хоть на один часик…

–Завтра! Инга… Честно слово. Ты меня убиваешь! Я тебя знаю без году неделя, а ты уже мне в родственники набиваешься. Не забывай, что между нами, исключительно деловые отношения. Я художник, ты моя натурщица. И не более того! -ответил Ян.

–Вот именно! Не дай мне зачахнуть… Ведь я твоя натурщица. Подумай, что будет со мной, если ты не явишься на ужин. Да родители меня заклюют. Разве ты этого хочешь. Прошу тебя!– Инга встала на колени и схватила его за руки.

–Подымайся! Не стой на коленях. Вещи подобного рода дискредитируют меня, как мужчину. Я, будучи представителем сильного пола, не позволю, чтобы женщина ходила передо мной на коленях.– Ян силой принудил Ингу встать с колен и не позорится.– Имей хоть немного уважения. Я инвалид! Как ты этого не понимаешь! Я элементарно не могу без помощи соседа взобраться на крышу дома, а ты мне предлагаешь сходить на ужин!?

–Я помогу тебе! И престань ныть. Ты не инвалид, ты особенный. Вот я серая мышь. Но ты… Уникум… Женщин моего калибра, на свете десятки миллионов, если не сотни. И поверь мне на слово, я знаю, о чём говорю. Ты востребованный художник. Люди платят деньги, чтобы посмотреть на твои картины. И пускай они довольно странные, но раз народ ходит, то им интересно.

–Хорошо… Хорошо… Твоя взяла. Ты меня уговорила. Я не прочь поужинать с твоими предками.– сдался Ян.

–Что бы я без тебя делала…– Инга заключила своего спасителя в крепкие объятья.

–С голоду бы померла.– ощутив на затылке весьма приятное дыхание, Ян проникся благовонием женских духов неизвестной марки. Перед тем, как пойти на любимую работу, Инга позаимствовала у матери флакон духов, то ли сербских, то ли молдавских и главное, что разило от них за версту. И не взирая, на то, что от молодой натурщицы смердело зловонием, художнику понравился резкий запах дешёвой дряни. Ян не прочь вдохнуть полную грудь ядовитых поров, если Инги ими надушится.– А теперь оставь меня в покое. Я хочу предаться размышлениям.

–А как же картина?– удивилась Инга. Впервые за месяцы работы натурщицей, она слышит от Яна подобного рода слова.

–Я слишком потрясен, чтобы работать. И мне надо переваривать тяжеловесные мысли в своём котелке. Так что, на сегодня хватит.– ответил Ян и удалился в соседнюю комнату. Инга накинула на плечи куртку и вернулась домой.

Ян мирно сидел возле окна, а если быть точнее, он провожал взглядом бесконечную вереницу облаков. Его распирали незнакомые доселе чувства, от которых голова кругом идёт и ладони потеют. То ли диарея, то ли спазмы в желудке, тому виной. Сразу ведь не поймёшь. Возникло явно желание творить и тяготеть ко всему живому, вплоть до уродства, какими бы оно ни было. И не до конца ясно, что именно рождало в нём чувства, одновременно мрачные и ликующие. Но одно Ян знал точно – Инга имеет к этому прямое отношение.

–С чего вдруг Инга Бледных к тебе захаживает? Неужто любовь?– любопытничал Витасик. Он притаился в тёмном углу и наблюдал за ними больше часа. С тех пор, как Инга улеглась на кушетке, Витасик не двинулся с места и звука лишнего не издал, и даже успел часок другой покемарить.

–Тебе-то какое дело? Ты лучше меня на крышу дома перенеси. Здесь дышать нечем… Сплошная духота, что в гостиной, что на балконе. Мне кровь из носу нужен глоток чистого воздуха. И не задавай лишних вопросов. Я выдохся!– жаловался Ян.

–Кто это, мы!?– недоумевал Витасик.

Бывает и такое, что Ян, сложив руки на груди, выдаст мудрёное словечко и кого угодно ведёт в лёгкий ступор. И Витасик тому в подтверждение… Он зачастую делал умный, полный мыслями вид мудрого человека, хотя сроду не знавал таких слов.

–Я и моя душа.– ответил Ян и закатил глаза.

–Ну… Хозяин барин.– утвердил Витасик и по щелку худых пальцев, они тотчас же растворились в воздухе.

Тёплый ветер ласкал щёки, и небо казалось, до того голубым, что возникало желание искупаться в бездонном море. В шаге от обрыва, Ян сидел на инвалидной коляске и не сводил глаз с прохожих. Одни плетутся домой, вторые шагают по делам, а третьи гуляют по городу и не знают, чем себя занять. Ян сидел в инвалидной коляске, на краю обрыва и думал о завтрашнем дне.

С Витасиком Ян знаком давно и в их знакомстве нет ни грамма того, что могло бы заинтересовать читателя. В тот будний день он безнадёжно колесил по квартире, из одной комнаты в другую, раздвигал горы мусора и отчаянно пытался найти чистый, нетронутый холст. Сперва Ян перевернул вверх дном мастерскую, следом он вытряхнул шкафы в спаленной комнате и заглянул под кровать. Но кроме старой палитры и кистей, он так ничего толком не обнаружил. Сплошной мусор злился Ян, и тогда он двинул в гостиную. Творческий беспорядок царил повсеместно, и не было, в квартире такого угла, кроме мастерской, где чистота и порядок нашли точку соприкосновения. Витасик по доброте душевной прибирался в доме неряшливого художника, но держать постоянный бардак в чистоте, это сродни безумию. Он решил между тем убраться в гостиной комнате и напрочь позабыл о хозяевах квартиры.

И получив, по темечку складным мольбертом Витасик опрокинул гору мусора и трижды пожалел, что сунул свой нос в эту никчёмную квартиру. Ян в конечном итоге повесил на него ярлык злостного грабителя и обещал вызвать стражей порядка – они пулей отправят последнего ворюгу на нары срок мотать. Витасик же в свою очередь напористо отрицал любую причастность к грабежам. Он и мухи не обидит! Расставив, всё точки над i, они в одночасье, без лишней суеты выяснили, кто есть кто, и что мы из себя представляем. В знак примирения, Ян написал портрет Витасика и в конечном итоге продал картину давнему коллекционеру современного искусства. Витасик ничего против картин не имел, но ему некуда было девать огромный холст. Не повесит же он его в квартире! Закадычными друзьями их точно не назовёшь, но если они и враждовали, то из рук вон плохо. Бывают, что человек тебе и ни друг, и ни враг, а нечто среднее. Вот и они друг другу, были нечто средним… Приятели. Ни больше, ни меньше…

***

Электрический будильник на прикроватной тумбе призвал Яна воспрянуть ото сна. Что он и сделал. На часах мерцала шестёрка. Довольно нетипичное время для художника его лет. Как правило, Ян обычно дрыхнет до полудня и, восставши ото сна, он на голодный желудок приступает к работе. Перекус Ян делает ровно в четыре часа полудня, ни секундой меньше, ни минутой больше. К тому времени его изголодавший желудок берётся издавать нелицеприятные для ушей звуки. И правду люди говорят, что волки в животе воют. Однако сегодня Ян проснулся с первыми петухами. За окном светало, и лучи раннего солнца мало-помалу наполняли квартиру редким золотом.

И прежде чем, разбить над чугунной сковородой три куриных яйца и добавить щепотку соли, Ян первым делом нащупал в недрах шкафа чёрный костюм с белым воротом и лакированные туфли. В последний раз Ян был при параде на музейной выставке в честь русского авангардизма и с тех пор костюм оставался в нетронутом виде. От пиджака до сих пор веяло унынием высокопоставленных лиц на вороте и неподдельной скукой в области плечевого шва.

Попутно замечу, что на лацкане чёрного пиджака отпечатался сигаретный окурок, упавший с балкона и для полноты всей картины на шлице рукава не хватало одной пуговицы. Но ничего страшного, Ян придумает, как ему скрыть подобного рода недуг. Ян художник! Весь быт его, вплоть до личной гигиены неопрятен до мозга костей, и сам он подчас забывает обрить густые баки на щеках. Ему не привыкать… Лакированные туфли Ян вынимал в прошлом году и отнюдь не ради того, чтобы впечатлить даму сердца. Он делал это ради искусства! И поставив на стол одну пару чёрных ботинок, Ян приступил к работе над очередной картиной – «Ешьте обувь! Братья!». Художник так и не успел воплотить новаторскую идею в конечный продукт. Ибо пропало желание. Не хватило сил.– Ибо запал упал об пол и погас!– именно эту фразу написал Ян на обратной стороне холста. И ради хохмы стоит добавить, что один из провинциальных музеев под Таганрогом с радостью взял под крыло уникальную картину молодого, но подающего большие надежды творца современного искусства.

И не пристало ему! Художнику первой величины приходить на званый ужин в драных лохмотьях. И чтобы хоть на десятую долю соответствовать образу успешного человека, сперва необходимо нагладить мятые брюки и снять с лацканов пиджака годовалую паутину. Ян раздобыл в кладовке старый утюг и до чопорной прямоты сгладил на чёрных брюках все неровности. Следом он взялся начищать гуталином лакированные ботинки и едва не протёр в них огромную дыру. Он надеялся очаровать семейство Бледных, в особенности Ингу и раскочегарить в ней любовные чувства. Ян не до конца сознавал причину, по вине которой сердце бьётся, словно боксёр на ринге, птицы в животе нарезают бесконечные круги, и широкие ладони потеют день ото дня. Нервы? Лихорадка!? И то и другое имеет место быть. Но в глубине души Ян истинно понимал, что его ранимое сердце пронзила любовь. Изначально он наивно полагал, что между ними исключительно деловые отношения. Только и всего… Но выяснилось, что Ян далеко не бессердечная машина с кистью в руках и палитрой на коленях, а человек способный любить и быть любимым. Он художник и будучи творцом, знает толк в неподдельной любви.

Ян подготовил костюм к выходу на свет и между тем налил себе чашечку крепкого кофе. Как пуля и автомат! Как стрела и амурная любовь! Кофе и сигареты – идеальное сочетание для тех, кто по жизни волк-одиночка и на досуге любит предаться долгим размышлениям о сущности бытия. На скорую руку Ян сварганил яичницу с жареной колбасой и приправил блюдо щепоткой соли. И чтобы уберечь время от условностей, он кушал прямо со сковороды. И на кой, спрашивается, горы посуды зазря марать. Чтобы отведать простой яичницы? Он, в конце концов, не устриц поедает за одним столом в кругу видных фигур, а обыденную яичницу.

Опорожнив чашку до самого дна, Ян провёл горбушкой чёрного хлеба по сковороде, размочил в остатках яичницы хрустящую корку, и покончил с приёмом пищи. Он швырнул грязную сковороду в умывальник и скрылся в соседней комнате. Сковороду он обязательно помоет, и вилку, и чашку, и горы немытых тарелок. Как только руки до посуды дойдут, так сразу! В квартире художник царил постоянный бардак и ему, как человеку занятому, попросту не хватало времени, чтобы привести жилище в относительный порядок. И похожая картина наблюдалась почти во всех комнатах, кроме мастерской – там витала сама чистота. За рабочим место Ян следил в оба глаза. Ибо негоже ему, творить высокое искусство в окружении пахучего мусора и горы объедков. Тут, как-никак, дело принципа.

Ян заехал в ванную комнату и принялся наводить праздничный марафет. Он сбрил жестковатую щетину недельной давности, снял густые бакенбарды и впервые за долгое время удосужился вымыть голову шампунем. Оказалось, что у него довольно пышная шевелюра и надо бы срочно наведаться в парикмахерскую, иначе хвостик отрастёт. Ян прождал в гостиной до самого вчера и не знал, чем себя занять. К мольберту прикасаться, настроение не лежало, а телевизор вещал сплошной бред. Так и просидел он в полном одиночестве до самого вечера. Только он и перекидной блокнот с карандашными набросками мифических существ, нечто вроде ходячего дерева, или умного в общении чиновника.

И ближе к семи часам вечера в дверь позвонила Инга. Чёрное платье ниже колен, наглухо прикрывало все непристойности, и прямым текстом намекала, что Инга девушка приличная. И на первом свидании, дальше поцелую в щёчку, дело явно не зайдёт. И не мечтайте! Помимо чёрного платья, Инга рискнула надеть замшевые балетки, тонкие колготки и собрать пышные волосы в пучок. Она слегка подкрасила губки и нанесла тени на густые брови. Инга не походила на модель первого класса, и на подиум её не рискнул бы поставить и самый последний глупец. Однако Ян находил в ней тонкую изящность и неподдельную красоту женского тела. На вкус и цвет, товарища нет! Многие бы осудили выбор Яна и обрекли его на жизнь с пустоголовой девицей. «Да на кой тебе сдалась эта серая малолетка. Ни кожи, ни рожи! В мире столько женщин, готовых прыгнуть на парализованные колени успешного художника». Вот именно, что на колени художника. Прийти на всё готовое и свесить ножки – главный девиз большинства меркантильных женщин. А Инга, напротив, прыгнет на колени исключительно любимого человека и даже не подумает, сколько всего купюр он хранит в кошельке. Ноль! Всё деньги Ян хранит в банковской карте и считает бумажные рубли неким архаизмом – пережитком далёкого прошлого.

Инга выкатила инвалидную коляску в подъезд и помогла Яну спуститься на третий этаж. Увы, но пандусов в доме сроду не бывало. Лишь деревянные перила нагнетали тоску, и крутые ступени казались бесконечными. И сколько бы Ян не бился с коммунальщиками за право установить в доме пандусы, но чиновники все, как один стояли на своём – установить подобного рода конструкцию в подъездах Вашего типа невозможно. И тогда Ян решил не пороть горячку и самому установить пандусы, а главное за своё счёт. Но и эта идея успехом, как таковым, не увенчалась. Наутро следующего дня, злостные чиновники выявили ряд нарушений, и к обеду в подъездах не осталось ни одного пандуса. Казённая система, основанная на бюрократизме не оставила ему иного выбора, как подчиниться администрации города и всем, кто там трудится в поте лица. С тех пор Ян не докучал коммунальщиков просьбой установить в доме несчастный пандус. И проще будет Землю повернуть вспять, нежели добиться от чиновника акта благодетели.

Дверь в квартиру семейства Бледных оставалась открытой ровно на три дюйма. Потянуло жареной картошкой, видимо Анита Павловна сподобилась приготовить нечто большее, чем простые макароны, или картофельное пюре с подливой. Было слышно, как на кухне гремела посуда, и мать вовсю суетилась у плиты. Отец развалился на кожаном кресле и в полудрёме смотрел телевизор, в то время как мать хлопотала на кухне. Инга медленно вкатила инвалидную коляску в дом и помогла Яну снять лакированные туфли. И стоило ему начищать туфли до блеска!? Коли он снял их на входе. И услышав в соседней комнате натужный скрип колёс, мать на секунду отошла от плиты, чтобы взглянуть на принца и белоснежного коня. Сидя на стальном коне, Ян негодующе вскинул руками и в присущей ему шутливой манере заявил: «Мама, встречайте гостей!».

И каково ей было застать немощного инвалида, на месте здорового и состоятельного жениха любимой дочери. Хотя… На счёт состоятельности, Ян Микуленко со многими может потягаться, однако хилое здоровье и отсутствие ног отнюдь не играли ему на руку. Кого угодно, но только не инвалида на громоздкой коляске, ожидала встретить мать. Что-что, а подобного рода сюрпризы не сулят ничего хорошего, лишь сердечный приступ на нервной почве. Мать влажной тряпочкой натирала белую тарелку и готовилась встретить башковитого зятька. Но стоило ей застать в прихожей немощного инвалида, как тарелка выпала из рук и осколки битого стекла разлетелись по ворсистому ковру. Отец живо вскочил с кресла и точно комары на свет, он примчал на шум. В отличие от матери, отец не разинул пасть в изумлении. Напротив, он расчётливым взглядом смерил его тарантайку и забавы ради спросил: «А сколько лошадей под капотом!?». Мать не оценила колку шутку отца и обратила на него свой фирменный взгляд – вскинув густыми бровями, она очертила его гневным взором и нагнала лютой жути. Без лишних слов, отец сделался серьёзным и насупил радостные брови.

–Достаточно, чтобы поддать газку!– пошутил Ян и в ответ ожидал услышать хоть пару словечек. Но кроме безмолвной тишины ни мать, ни отец заговорить с ним не решались. Они смотрели на него, словно на музейный экспонат – смотреть можно, трогать запрещено. Отец вроде бы и поздороваться с гостем хотел, но руку ему так и не протянул. Не вежливо будет с его стороны, подумал Ян. И чтобы разом сгладить между ними все неровности, он первым делом протянул чете семейства потную ладонь. Отец, боясь вывихнуть инвалиду плечо, робко пожал гостю руку и отделился от него на приличную дистанцию, во всех смыслах этого слова. Всё это походило на сплошной цирк. Он словно не инвалид, а прокажённый чумой обитатель средневековья. Ян исподлобья взглянул на Ингу и лёгким движением руки намекнул любимой, чтобы она представила его родителям.

–Мама. Папа. Знакомьтесь, это Ян. Мы с ним пара.– Инга не совсем понимала, отчего вдруг родители, сделались до того холодными людьми и не проявили должного радушия. Странно… Обычно они гостеприимны и не дадут гостю умереть со скуки. А нынче сами на себя не похожи.

–Добро пожаловать… Ян.– мать впервые за столь долгое время перекинулась с гостем целой фразой.– Ну что ж… Прошу к столу. Чем богаты, тем и рады.– Мать проводила, не то гостя, не то калеку на кухню и усадила инвалида за стол. Они дружно расселись по своим местам, и неохотно приступили к долгожданной трапезе. И от столь холодного гостеприимства, остыла не только жареная картошка, но и курица в духовке. Минуты две от начала застолья в комнате царила немая тишина, и было слышно, как под люстрой жужжала назойливая муха. Инга попросила передать ей ломоть хлеба, и тогда Ян всучил любимой целый поднос.

–Благодарю Вас за столь тёплый приём.– Ян скрасил тугое молчание парой лестных слов в адрес матери.– Инга много о Вас рассказывала.

–Правда!? И что же она говорила!?– мать пыталась ухватиться за нить разговора.

–Исключительно хорошие вещи.– Ян прибегнул к гнусной лести. Но что только не сделаешь, ради любимой натурщицы… Или просто любимой.– Например, что Вы чудесная домохозяйка. И с Вам есть о чём поговорить.

–Вы кстати, чем на жизнь зарабатываете?– любопытничала мать.

–Я пишу картины.– гордо ответил Ян.

–А разве картины не рисуют?– удивился отец.

–Позвольте, я Вам объясню…– он отложил в сторону объятую маслом вилку и начал говорить об истории мирового искусства.– Прежде всего, любая картина, подобна книгам, или каменному изваянию, это отдельно взятая история. И не столь важно, чьих рук это творение – пейзажиста, или сюрреалиста… Главное, что художник истинный знаток своего дела и не первый год держит в руках кисть. И если картина, это своеобразная история…– он выдержал секундную паузу.– …То что в первую очередь делает человек с интересной историей? Правильно. Он в подробностях пишет о ней рассказ, или же эссе, или же статью в газете. Будь то, город, полный людьми, или же шторм на Средиземном море – всё это одна большая история, написанная рукой художника. Получается, что мы не рисуем историю, мы пишем её на полотнах. Ошибочно будет сказать, что художник рисует историю. Если же речь, конечно, не идёт о наскальной живописи. Тогда, верно… Первобытный человек за неимением алфавита, рисовал историю на каменной глыбе.

–Интересно… Интересно…– говорил отец с набитым ртом.

–Но разве можно, жить на одни картины!? А что если, Ваше творчество, с концами потеряет спрос среди публики? Что же тогда!? Вы станете побираться на вокзале!?– мать давили на гостя бестактными вопросами и дочери это не нравилось.

–Нет!– возмутился Ян.– В том случае, если же написанные мною картины, утратят интерес среди моих почитателей, то кроме ног, я лишусь смысла жить и творить дальше. Буду, что называется, влачить жалкое существование на те деньги, что я скопил, продавая картины.– ответил Ян. Но если говорить начистоту, то он лгал. И не имеет большого значение, упадут ли картины Яна в цене, или же утратят интерес со стороны публики. Что совой об пень, что пнём об сосну – всё одно, Ян продолжит писать картины. И самое страшное, что с ним может приключиться, это далеко не паралич обеих ног, или же гнев публики, как говорится, сегодня народ ходит налево, а завтра станет модно ходить на руках. Худшее из всех зол, насколько Ян может судить, так это отсутствие всякого желания писать картины. И потеряй он всякий интерес к холсту, то жизнь его утратит всякий смысл. Он станет полным импотентом.

–И что же случилось с Вашими ногами, если не секрет!?– мать, лишённая чувства такта, досаждала гостя исключительной грубостью. Услышав столь дерзкий вопрос, Инга тотчас же поперхнулась жареной картошкой, и поскорее протолкнула затор компотом. Отец хлопнул дочери по сопатке, и помог ей откашляться.

–Мама!– недоумевала Инга.

–Что мама!? Я должна знать, с кем имеет дело моя единственная дочь.– ответила Анита Павловна.

–Инга! Я в порядке… Ничего страшного, в конце концов, не случилось. Вы не первый, и не Вы последний, кто задаёт мне подобного рода вопросы. И если публика требует, то я разложу всё по полочкам. Ночь. Сентябрь. Слегка поддатый я сажусь за руль автомобиля. Косой дождь моросил с самого утра. Лобовое стекло, словно окатили ведром холодной воды. Ни дорога, а сплошная муть. Яркое свечение на вихлявой дороге. Фонарный столб, лобовое стекло и гнетущая тьма. Лишь помню, как в пьяном угаре я на секунду открыл глаза, и увидел перед собой мокрые кусты шиповника. И прежде чем, очнуться на больничной койке, я пять дней пролежал в коме. Вдруг ни с того, ни с сего, мне приспичило в туалет, но вот беда! Ноги не подчинялись мне, как я бы того не хотел. Паралич обеих ног – врач вынес приговор всей моей дальнейшей жизни и с тех самых пор я прикован к инвалидной коляске. Вывод напрашивается сам – я вёл неблагопристойный образ жизни, и сама жизнь в конечном итоге меня за это покарала. Я много курил, часто уходил в запой, обожал водку и неделями не подходил к холсту. Меня устраивал подобный расклад, иначе бы я давно завязал со всеми непристойностями, вплоть до пьянства и курения. Мне нравилось жить сегодняшним днём и не испытывать никаких забот. И отчасти я благодарен судьбе, что та авария на перекрёстке вправила мне мозги. Теперь, когда ноги мои парализованы, я днём и ночью, тружусь в поте лица, и веду крайне трезвый образ жизни.– отрывок из биографии Яна Микуленко, оказался, настолько душещипательным, что Инга удержала в себе слёзы и развела сырость на щеках.

Грядущий час они провели в незабвенном молчании и за столом не проронили ни единого слова. Тарелки, набитые кушаньем, мало-помалу истощились. Голодный, как собака отец, умял жареную картошку, а от мясистой курицы не осталось и следа. Лишь обглоданные кости и липкий жир вокруг тарелки, напоминали о сытном ужине. Трапеза удалась на славу, правда, сам вечер выдался скудным на разговоры. Ян хотел завести с четой семейства Бледных насыщенный на слова диалог, но больше, чем пары скудных фраз он от него так и не добился. На беседу с матерью, всех нервов не напасёшься. Она то и дело, наседала на гостя и задавала много личных вопросов. Весь вечер над столом на пару с вредной мухой, витала напряжённая обстановка и не мудрено, что Ян не просидел в кругу чужой семьи и пары часов.

–Ну… Что ж! Спасибо за ужин. Но пора, как говорится, и честь знать.– Ян перебил немую тишину, царившую на кухне с момента его прихода, и облегчил жизнь буквально каждому, кто весь вечер сидел за этим столом.

–Уже уходите!? Однако быстро Вы домой собрались. Не хотите ли напоследок отведать кусочек моего фирменного пирога?– разумеется, никаких пирогов Анита Павловна не пекла и последнее, чего она хотела, так это лишние пятнадцать минут, просидеть в томном молчании, среди лиц не расположенных к общению. И остаться на чай мать предложила из мнимой вежливости к гостю… Ни больше, ни меньше. Мать прекрасно понимала, что будь Ян в кругу интересных ему людей, то он ни за какие дарма не покинул бы застолье в самом его разгаре. Видно, что годы учёбы на психолога, не прошли даром. И окажись Анита Павловна чуточку умнее и не выскочи она замуж в двадцать лет, то имела бы весомый шанс сделать себе громкое имя, работая психологом. Но семья, как говорится, карьере помеха. Ты либо стойкая на проруху мать, либо независимая ни отчей помощи гордая женщина и хозяйка одной, чудесной, пушистой киски.

–Dan Kishon! Но я, пожалуй, откажусь от десерта.– ответил Ян.

–Может, останешься?– упрашивала Инга.– Ну, хоть на пару минут.

–Не докучай гостя. У него, в отличие от тебя, дела имеются.– мать слегка растерялась и не ожидала она, что Инга, встрянет посреди разговора.

–Мне, правда, пора домой. К тому же час поздний. На работу завтра. И не пристало мне, в конце концов, чаи распивать, когда у самого дел непаханое поле.– ответил Ян.

Их взгляды скрестились, точно шпаги в бою и для полноты сей картины не хватало тревожной мелодии на фоне. Мать окинула художника благодарным взглядом. Ян в долгу не остался и понимающе кивнул в ответ. Немое застолье воздержанных на язык лиц, подошло к долгожданному концу.

Возле умывальника гремела посуда всех мастей и на жирной скатерти, за вычетом крошек и редких объедков, ни грамма еды не осталось. Анита Павловна в срочном порядке настояла на том, чтобы отец проводил гостя домой, иначе сам Ян разве что, стукнется темечком о стальные перила и… здравствуй сотрясение. В то время, пока отец возился с гостем на лестничной клетке, мать едва ли не силой отвела дочь в соседнюю комнату, где и провела с ней воспитательную беседу.

–Ты кого это в дом привела!? Сдался мне твой калека безногий, как собаке баян. Ладно, хоть русский и на том спасибо!– мать кругами ходила по комнате и нервы взыграли не на шутку.

–Да что ты такое говоришь? Ян умный, образованный, заботливый человек и не даст меня в обиду. Он пример для подражания… Эталон идеального мужчины. Не спорю, он инвалид-колясочник. Но и что с того! В каждом из нас есть свои недостатки. Мы люди, в конце концов, а не роботы. В его случае, это так вовсе небольшая особенность.

–Небольшая!? Особенность!?– от услышанного у матери защемило в груди.– Он безногий! А если беда с ним случится. На кого ты инвалида оставишь. Я сиделкой не нанималась. Мне целый зять нужен, а не половина. Делай что хочешь, а ноги его в моём доме не будет! И видеться с ним ты перестанешь… Он на тебя пагубно влияет.

–Он тебе не сигарета, чтобы пагубно на меня влиять! И тебя не спросила, с кем мне видеться можно, а с кем нельзя. Моя жизнь! Мои правила! С кем хочу, с тем и общаюсь. А тебе мама! Я настоятельно советую изменить взгляды на жизнь. Иначе твори расистские наклонности, до добра не доведут.– Инга перешла на личности.

–Заткнись! Тварь неблагодарная… Будет тут меня всякая соплячка жизни учить. Молоко на губах не обсохло, чтобы с матерью в таком тоне разговаривать!– мать переполняло гневом.– Мой дом! Мои правила! Не нравится. Тогда вали на все четыре стороны! Иди к своему инвалиду! Поплачься в жилетку! Только и можешь, что реветь. Бестолочь… Глядишь семью заведёте! Ненормальная! Дура! Променяла родную мать, на калеку! Пригрела змею на шее. Но ничего… Рано или поздно, ты за всё ответишь!

–Не смей приплетать к разговору, наше с тобой родство. Ты меня родила, но матерью так и не стала! С меня хватит! Я ухожу! Chao!

Тем временем на лестничной клетке состоялся разговор тестя и будущего зятя. Отец проводил Яна до самой двери и напоследок обменялся с ним парой тёплых фраз.

–Женись на ней! И поскорее… Сил моих больше нет, Ингу воспитывать. С каждым годом она всё сложнее и сложнее. Ох уж, эта женская натура… Хрен взломаешь.– вздыхал отец.

–Поживём, увидим.– уклонялся от ответа Яна.

–Ты мой милый друг… Не в кинотеатра попал, чтобы видеть. Ты конкретно попал, и отступать нынче некуда, позади Москва!– говорил отец.– Дают, бери! Берут, беги! И мой тебе совет, лучше хватай своё счастье за руку и совет Вам, да любовь!

–Не торопите события… Всему своё время.– Ян ловко уходил от заданных отцом вопросов, точно болид на гоночной трассе уходит от преследователей.

–Перестань говорить со мной крылатыми фразами! Я, будучи главой семейства, отдаю тебе на поруки свою, заметь… единственную дочь и тому подобное. Ступайте в ЗАГС и создайте же, наконец, ячейку общества.– не утихал отец.

–Я подумаю.– ответил Ян.

–Ты думай… Только время не теряй!– говорил отец.– Бывай… Зятёк.

–До свидания!– бросил вдогонку Ян и подкатил коляску к входной двери. Само слово зять, пугало его до глубины души. Ян понятия не имел, готов ли он поставить штамп в паспорте, или же до конца дней своих носить тяжкое бремя холостяка. И чтобы прийти к умозаключению, он тщательно должен обмозговать, чем этаким хороша семейная жизнь. Ян скрылся в доме и запер за собой входную дверь.

Инга между тем наспех упаковала скудные пожитки в дряхлый чемодан и поскорее убралась с глаз долой из сердца вон! Мать склонилась над умывальником, взяла в руки тарелку, и принялась добела мыть посуду. Она ретиво намывала губкой жирные тарелки, вилки, чашки и сосредоточила весь свой неистовый гнев на бедную посуду. Слёзы обиды умильно стекали по румяным щекам, покрытые испариной волосы прилипли ко лбу, и горестно было сознавать, что родная дочь оставила мать на съедение волкам. Тыльной стороной ладони Анита Павловна неспешно подправила сырую чёлку и на почве лютой злобы швырнула в отца мыльную тарелку. Со слезами на глазах мать живо умчала в спальню и зарылась под холодным одеяльцем.