А впрочем, перейду к героям нашим. Что они? Где они? Я, честно говоря, уже их из виду потерял. Но идут они, всё ещё идут. О чём думают? М? Как вам кажется? О чём думают люди в дороге? Я уже поднимал этот вопрос, помню-помню. Я говорил о том, что людям обыкновенно достаточно скучно быть в движении; но ведь из этого состоит, пожалуй, жизнь наша, ибо все ожидания суть движение. Мне кажется, надобно поменять отношение к сему делу. Но, впрочем, я захожу куда-то не совсем туда – я должен залезть в головы героев наших и, как человек весьма, наверное, внимательный, обнаружить мысли их. Хорошо!
Итак, я начну, пожалуй, с Арсения, ибо он, предвкушая сие, как оно нам кажется, счастье, походил на ребёнка, на лице которого, по обыкновению, изображается улыбка размером с какую-нибудь страну вроде России нашей при обнаружении новой игрушки, что будет забыта уже через несколько часов, если не меньше. Да! Но забудет ли Марину наш герой? Не верю: связь его с ней поистине велика (вы это, впрочем, знаете и без меня). А разве я не сказывал вам эмоции его несколько ранее? Сказывал. Хм… И что же? Но сколь рад Арсений, так сильно! Мучения его скоро окончательно кончатся, скоро он увидит её. Да, вот оно ожидание; но он такое удовольствие испытывает от того, что оно, ожидание сие, скоро погибнет! Арсений, однако, всё-таки понимает, что как-то поступает, наверное, не совсем правильно. Герой наш, впрочем, пытается избавиться от сих мыслей, ибо совесть его ему не нужна: уж один вред от неё! Также Арсений, как это и должно быть, весьма боится, ибо человек стеснительный, трусливый, слабый и тому подобное. «Что я ей скажу? – думал не без увлечения фат. – Что же сказать мне ей, чтобы она меня простила? чтобы всё вернулось на свои места?» Но я, читатель, так спешу, что перейду, пожалуй, к Сан’сану.
Сан’сан, как вам уже известно, весьма недоволен был происходящим, ибо разумеет, что Арсений совершает ошибку. К тому же разумеет, что и он сам допустил глупость, поступив совершенно неправильно. Он себя винит: «Зачем я не остановил его? Зачем было не взять и не уйти? Почему бы и сейчас так не поступить? Этот раб, Тайлер, убежит тоже, завидя моё решение, и Арсений останется один и ничего сделать не сможет. Дурак ты! Дурак, Саня!»
(Вырезано.)
А что у Тайлера? Тайлер боялся, очень боялся. Странная, неведомая сила вселилась в него, так что не повиноваться Арсению было деянием невозможным. Орк в самом деле соделался рабом, ибо полностью подчинялся известному герою. Почему – бог знает. Тайлер бы сбежал, как и Сан’сан, да не мог. Наверное, сильно боялся он за жизнь свою, быть точнее страшился Арсения, который, как казалось напуганному разбойнику, мог его её лишить, причём с лёгкостью весьма лёгкою. Увидав силу его, его могущество, которыми герой наш уничтожил лагерь орков, герой уже другой, не Арсений, соделался самым настоящим питомцем…
Что со мною? Что со мной?! Что со мною, Господи! Читатель! Ты меня слышишь? Я… расстроен: пишу, а какая-то выходит ерунда, ерунда страшная причём! Я боюсь… Читатель, я очень боюсь… Вдруг потерял уж свою способность слагать легенду сию? Что с языком моим? Куда-то я спешу, что ли, иль, по выражению, для галочки, что ли, делаю всю эту смешную писанину… Я – не знаю!.. Однако ж…
Вот, пришли мои герои в таверну. Да, так быстро! Я как-то не рассчитал со временем, ибо они уже пришли. Было бы интереснее, если бы герои наши не нашли наёмников сих, но загадочные личности эти сидели в таверне всё так же, смеясь и обсуждая что-то и на том же самом месте. Главный из них сразу заметил вошедших гостей, не повернув и головою. При виде их команда замолчала, а он или попытался показаться вполне доброжелательным, или ещё что-то, но на лице его изобразилась улыбка.
– Здравствуйте! – начал он, когда герои наши подошли к столу. – Как Ваше здоровье? Выздоровели? – обратился он уже к Арсению, но с какой-то, наверное, ухмылкой, как будто осознавал, что никакой болезни не было.
– Приветствую! Да, всё хорошо.
– Вы готовы?
– Да, вполне, – Арсений залез в карман и, с усердием покавырявшись там, достал эти загадочные две. – Вот, держите.
После того как взял деньги, главный разбойник сообщил:
– Мы тоже готовы. Единственное: место, указанное Вами, достаточно далеко. Вы не думали, где возможна остановка?
– Я не думал, но думаю, что что-нибудь да придумаю.
– У нас есть варианты.
– Да нет, не бойтесь: у меня всё на чеку. Я не думал, но думаю, что что-нибудь да придумаю.
– Вы уверены? Вдруг не придумаете?
– Хм… Ну, может, ты, Сан’сан, поможешь?
– Ха! Да ведь у меня маленький дом. Как возможно? – отвечал жрец.
– В самом деле… И что же делать? – думал герой наш. – А! Ну, у меня есть один знакомый, как бы друг, наверное. Думаю, он сможет нам помочь: его дом большой!
– Отлично. Тогда в путь?
– В путь!
Вот такой забавный диалог и проводил героев наших. Отправились они в крепость, где обитала Марина.
Да ладно! Как будто ты, читатель, этого не знал или не понимаешь вовсе! Да вот потерял я навык сей, не могу писать уже… Что мне делать? Непонятно. Вот они пока идут, что мне описывать да как? Это ведь время, которое нужно провести с пользою: не ждать же вам их! Скучно ждать людям! Я, конечно, могу бац – и удалить этот промежуток времени, да это неинтересно и неестественно даже.
«Как же обрадуется Кирилл! – мечтал наш Арсений. – Я ведь просил его помочь, а он не мог; но вот теперь у меня получается всё, всё хорошо. Видел он меня, когда ещё ничего не было, когда я был далёк от этого истинного счастья – истинно истинного! Об этом ведь все пишут в книгах, что любовь есть наивысшее счастье. Как сердце бьётся! О, я нужен, я живу не просто так! И я тоже должен быть любимым… Это она просто, Марина, что-то не так поняла, я всё ей объясню и обязательно извинюсь, чтобы она понимала, что я её люблю и зла ей не желаю. Я человек сильный, а может, даже и слабый, но её в обиду никому не дам! Я готов сражаться против целого мира, дабы спасти Марину!.. Ах, как она прекрасна! Как она чудесна! Это неземная красота и неземная прелесть. Как я только нашёл её! Это ведь подобно тому, как человек найдёт золото, к тому же много золота найдёт! Я так рад, что получилось найти такого человека! Не было ведь раньше такого, я не находил, все меня ненавидели, все меня отвергали, никто не хотел со мной разговаривать, а Марина захотела, да вот только сейчас что-то не то… Но это, я уверен, у неё какие-то изменения, может быть, в организме или что-то она не то прочитала, может быть, или услышала. А ведь у неё есть тоже потребность в любви! Я слышал, что у человека есть потребность любить и быть любимым… Так один аспект уж точно осуществляется, ибо я люблю её больше себя самого, прям как Господь Христос заповедал… или не Христос, это уж не моё дело, впрочем. Так вот… У неё ведь потребность, а я её удовлетворяю. И меня она тоже будет любить, потому что я её люблю; ведь сказано в Писании: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Так так не только в Писании сказано, но и вообще всяким мудрецом утверждено. Учёные даже говорят, я слыхал, что это правило золотое такое нравственности… Так полюбишь ты меня, не переживай, моя Марина! Никто тебя не будет любить, как я, и никто тебя так не любил, как я, прежде – ты не можешь не ответить взаимностью. Да! Ну о чём я? Как Кирилл-то обрадуется! Мы с ним встречались, когда я был от этого счастья далеко, а теперь я очень, очень близко: завтра – неужто завтра! – уже завтра я буду с ней! Ох, какое это счастье! Да ведь люди ради этого учатся, что-то делают, страдают, а я, я, уже счастье нашёл! Всё! Смысл жизни исполнен, цель достигнута: я нашёл счастье! – Арсений размышлял несколько секунд, глядя на дорогу, по которой шёл; смотря на небо. Так обычно бывает с людьми, когда они о чём-то думают, наверное! А впрочем, я это пишу, чтобы время у вас отнять. Итак, ладно. – А у нас детишки будут! Я бы хотел, чтобы у нас сперва были близнецы, мальчик и девочка, или хотя бы сначала мальчик, а потом девочка, потому что так Богом придумано, что сначала мальчик, а потом девочка. Вот какие детишки! Я буду ухаживать за Мариной, за моей цапелькой прекрасной, буду её даже целовать, обнимать… и она будет меня целовать и обнимать! О! Какое счастье, Господи! Какое счастье! Какое счастье, что я нужен! Что меня, такого грешного и грязного, полюбила девушка, что она меня в мои грязные, вонючие губы будет целовать… что она будет моё тело страшное трогать, к своему поближе прислонять… Да ведь она тоже будет счастлива благодаря мне! В этом тоже счастье! А потом она будет рожать, рожать… Будет стон, крик, но я буду рядом, так что ей будет легче, что я, её самый близкий человек, с ней, поддерживаю её и сочувствую, сопереживаю. Она мучается – я мучаюсь, она страдает – я страдаю. Так Богом устроено, чтобы мы были счастливы! Я просто не могу… Ну правда, зачем вся ерунда, которой люди занимаются, вся учёба эта, все эти развлечения, вся чепуха, если не делает человека счастливым? Я вот сейчас буду скоро счастлив, потому что исполню назначенное, достигну цели истинной. Мальчика я назову, пожалуй, именем… А впрочем, рановато, наверное. Или нет? Но а почему бы не взять пример с Бога? Он назвал первого человека Своего Адамом, дак почему бы и мне не сделать то же? А девушку Евой нарёк. Почему б и мне так не сделать? Ведь если Бог сделал, значит правильно сделал Он. Или мальчика можно назвать именем Иисус, так как тоже Бог так назвал Сына Своего. А почему нет? Я думаю, можно. Ведь Бог должен счастлив быть, значит и сын мой будет счастлив. Я вот поразмыслил и пришёл, что не буду его утруждать и учить не буду ничему: не надо ничего! Все эти науки, книги, вся эта белиберда – чушь, порождение сатаны! Почему, спросите вы? Да потому, что отвлекает от истинного счастья, которое я, между прочим, завтра вкушу! О, Господи! Как Ева вкусила плод вкусный, так и я завтра вкушу плод вкусный, счастье… Слава Тебе, Бог, что дал мне плод сей! Но я не буду утруждать дитя моё, буду с самого рождения показывать ему, где счастье искать. Буду учить его, как нужно с девочками обращаться, как знакомиться, разговаривать, дабы они внимание уделяли и был шанс выловить рыбку из пруда, рыбку не простую, а золотую, что счастье принесёт. У меня в этом успех! Завтра я буду счастлив. Я уже предвкушаю, чувствую этот аромат. Сначала человек видит блюдо, потом чувствует его запах, а потом начинает кушать. Я уже его увидел, теперь я чувствую запах: рядом оно, блюдо! Да, вот оно какое, счастье! Какие у меня глупые родители-то! Говорили: «Учись, учись!» Зачем они это говорили? Ну и славно, что нет их более. Я только время потерял! Только время! Ужас какой! Ну, это, конечно, кошмар… Завтра у меня будет свадьба! Я чувствую это, как чувствует человек запах. Я у Кирилла устрою пир, будем веселиться, дабы заранее отметить, а потом и завтра будем отмечать. Господи! Ну и ну! Я заколю фазана и в огне его зажарю, и будем есть фазана. Я его покрошу зеленью, помидорками, огурчиками, сделаю соусы из кабачков, также и кабачки добавлю. К тому же опущу, как парашюты, диски лука, посыплю чеснока. Также я хочу фазана разрезать, где животик, и засунуть туда мясо быка, как символ, что победил слабый сильного: победил Арсений несчастье! И к тому же несчастье Марины уничтожил! Вот это я даю! Вот это да! Двух зайцев, так скажем, одним выстрелом прикончил! А ещё я хочу добавить листики салата и капусточки с морковочкой. А ещё я сделаю сок из свёклы и добавлю в этот сок перца и лимона. Да! А ещё я хочу туда льда добавить к тому же. Так, ну и что? А ещё я яички фазана приготовлю и буду кушать их, так как я люблю яйца. Я положу яйца в коктейль, йес! Ну а что ещё? Да это пусть Кирилл придумывает, мне всё равно… Своё-то я придумал! Пусть и они думают! На что голова дана! Чтобы думать! Чтобы учиться! Да ведь и счастье нужно… Ну и ладно! А про что я вообще говорю? Да я хочу купить Еве платьица красивые или даже самим сделать. Первое будет таким розовеньким с белыми внизу штучками, как снег, и ещё белыми будут пуговички платьица. А другие пусть Марина думает, она же женщина. Видите, как здорово! Две головы! Это же не одна голова, а две! Многие задачки она может решать! И всё будет здорово, напрягаться не надо! Слава Богу! Вот интересно, почему такой Сан’сан недовольный? Завидует, что ль, мне, что я смысл жизни исполнил, цели истинной достиг? Он-то одинокий, да и будет, мрачный и наглый такой, одиноким всегда. Кто с ним будет! Не верю, что будет кто-то с ним. Несчастный! Вешаться можно сразу же! Не ощутит он такого счастья, какое я завтра вкушу наконец! Для этого я и страдал столько лет! Господи, слава Тебе! А вот Тайлер – грустный такой! Но это ладно, я думаю, что он найдёт себе счастье. А какая мне, впрочем, разница? Эх, вот какие деревья, травушка, цветочки! Вон стоят два дерева – муж и жена! Счастливы! А внизу маленькие пробиваются деревьюшки деревянные – детишки! Как, интересно, они их назвали? Какой у них язык? Бог его знает. Да нет, наверное, никакого, это же всё выдумка, все эти растения не люди, я так думаю. Но счастье-то есть у них! Много для счастья не нужно! Знаний не нужно особенно, как для огня льда, ибо чем более знает человек, тем более он несчастлив. Эх, кушать хочется… Сейчас бы хлебушка со свининкой да и с яблочком! Но что я поделаю? Нету такого. Зато завтра я… О-о-о! Бог! Бог! Бог! Бог! Я буду сча-а-астлив! Солнышко, солнышко, не одиноко ль тебе? Всегда ты одно, всегда ты одно… А у меня вот Марина! Но ладно, что-то я устал уже думать, это же тоже умственная деятельность. Главное – что я завтра буду счастлив, что жизнь моя будет поделена на два разных периода, на древний мир и на новейшее время. Но я читал, что нельзя так много говорить о счастье, думать, а то оно возьмёт да и отпадёт, что не поднять, испарится – и всё, конец. Я этому верю, так что, пожалуй, замолчу… Нет, я бы не хотел, но… кушать хочется – так что как-то даже и не думается!»
Наши герои и наёмники уже начинали потихоньку выходить из Столицы. Несмотря на то что солнца не было видно, я знаю, что время стояло обеденное, или часов так с двенадцать, как у нас любят говорить. Я верю, что, когда Столица потеряет шесть наших персонажей, мы сможем посмотреть на природу. Уже через минут, я думаю, тридцать небо начнёт открываться, так что человек ещё больше удивится природе, никуда не уходившей и окружающей его всегда, но не заслужившей по какой-то непонятной причине внимания его. Я сейчас нахожусь рядом с героями нашими, как вы и думали, и вижу разбросанные домики, но они стоят не далеко друг от друга, а рядом. Дома гнилые, очень бедные, все из тёмно-коричневого дерева, которое непонятно ещё, как держится. Это, мне кажется, уже не Столица, ибо Столица начинается с больших ворот, на которых такими же большими буквами написано: «СТОЛИЦА» – а ниже: «Супер технологичный, организованный, любимый, искусный центр айти» (а возможно, мне просто показалось). Земля за сим ограждением и перед отличалась кардинально. За забором был настоящий муравейник, дом на доме, а перед стояли ветхие бараки. Когда Столица расширится, все эти строения безжалостно будут уничтожены, что происходит обычно раз в году. Жаль, конечно! Но ладно. А вообще, Столица, как вы знаете, суть приморский город, так что мéста как-то там не очень много для расширения. А впрочем, он находится не на полуострове, так что должно нормально быть.
Вечный туман, чёрный дым, смог – всё сие, о чём упоминал я выше, начинало потихоньку уходить, так что становилось светлее. Ещё минут пять, я надеюсь, и смогу рассказать вам о природе, которую, увы, в сих реалиях нужно в самом деле искать. Хотя не нужно ли и нам, жителям нового двадцать первого века, сего молодого, но уже так бурно нашумевшего периода истории человеческой, делать то же? Мы живём (большинство, конечно же, из нас) в городах, а в лесу – или даже не в лесу, а в каких-нибудь полях, или, может, даже на горах, или ещё где-то – бываем так редко, что, когда бываем, происходит для нас великое мероприятие и великий праздник, момент, который вспоминают, как вспоминают свадьбу иль нечто схожее. Да-да! Так что, наверное, мы тоже ищем сию не дающую, хотя б мне, покоя природу.
Мысль моя могла течь и дальше, но писателю так лень работать, стараться, что он, пожалуй, перейдёт к описанию окружающего. А впрочем, сказыватель легенды сей и без того достаточно много сказывал о природе. Зачем же ему повторяться? Что вы не знаете об этой дороге, которая уже наполняла его описание? М? Не вложить ли роль сию в уста наших героев? Но им всё равно – истинно говорю вам. Так чтó тогда делать? Достаточно трудный момент! Но я как-нибудь выкручусь из него.
«Солнце, солнце жёлтое,
Солнце, солнце красное,
И не дремлешь ты, не сонное,
Истинно прекрасное,
Истинно свободное!
Солнце, солнце белое,
Солнце, солнце славное,
Сколь же ты народное,
Сколь же ты забавное!
Люд весной нарядною
Пляшет песни сладкие,
Песенки столь мудрые,
Песенки столь ясные —
Всё как наше солнышко!
Грей, грей, грей нас,
Сог-ре-вай!
Грей, грей, грей нас,
По-мо-гай!
Солнце, солнце чудное,
Солнце, солнце мудрое,
Сущный хлеб нам подавай
И не гне-вай-ся!» – пели какие-то люди, непонятно откуда взявшиеся, ибо, как вы знаете, в Столице и округе её подобных персонажей не существует, как не существует… Чего же? Ну, например… Я, не буду врать, хотел пошутить или пошутить не совсем, так что вы бы усмехнулись, но я решил отказаться от сей идеи и докончить так: «Как не существует четырёхугольного треугольника». А впрочем, бред! Ну или, например, как…
Прошло некоторое время, видать большое время, ибо уже вновь снегá пошли. Увы, писатель не работает. В этом нет ничего необычного, так как люди могут только в праздности век свой проводить, а что-либо иное, исключая лишь грех, их и не интересует. Это печально. Одиноко живётся тому, кто обошёл этот демонический закон! Но такова уж жизнь.
Я, впрочем, не буду отвлекаться: знаю, что к хорошему оное не приведёт. Уже, по чтении многого из сего писания, я жалею об освобождении чувств своих, часто абсолютно тождественных друг другу.
Чтобы вернуться к своей ответственной работе, я должен вновь встретиться с нашими любимыми героями. Надобно сказать, это трудновато; но у меня нет выбора: не достичь столь важной цели до любимого всяким человеком, по-настоящему человеческого праздника, то есть Нового года, просто нельзя. Никак нельзя. Итак, я, пожалуй, приступлю…
Дорóга обещала быть долгой. Не совсем я понимаю, почему герои наши решили идти пешком, ведь куда логичнее было бы взять какой-нибудь транспорт (какой именно – увы, я не знаю, ибо, насколько вам известно, огромный ассортимент представляется нам – от лошадей до автомобилей, от птиц (увы, мой острый или тупой глаз упустил пока что сие создание) до самолётов и так далее) и использовать его. Видно… Нет, не видно! Я совершенно не понимаю, о чём думали герои наши, особливо наёмники, как люди профессиональные. Хотя… У меня, конечно, есть некоторая теория, но я буду вынужден от неё воздержаться.
Передо мной открывается вопрос: что делать во время передвижений ног сих персонажей? Нельзя ведь просто ждать и ничего не говорить. Я уж рассказал практически всё, что можно было… Я знаю, о чём ещё можно вам сообщить; но, думаю, сейчас не время. Природа, которой я, похоже, поклоняюсь, не даст ничего нового: обычное небо, обычное солнце. Мы уже ранее видели всё сие! Я бы мог описать какой-нибудь закат, потому что он красив, или ночь, потому что она красива тоже, но сейчас решительно нет ничего интересного: с такой погодой встречаемся мы каждый, Господи, день. Нет, бывают, естественно, исключения, но…
И о домиках я рассказать не могу, потому что… потому что я вроде бы уже их упоминал… Но, возможно, я просто не хочу. Заместо сего я лучше задам тебе, мой самый дорогой и сладкий друг, этот чудесный вопрос, или вопросы: как дела? чем занимаешься? как настроение? как прошёл день? Эти вопросы настолько забавные и милые… Они дышат дружескими чувствами. К сожалению, мне долго ждать ответа от тебя… – честно, я даже не знаю сколько. Ты тоже это спросишь у меня? Я… Это значит, что я дорог тебе? Ты уважаешь меня как личность? Но готов ли ты помочь мне, если ответ окажется не самым хорошим? Тоже вопросики. Долго, долго я буду ждать, когда ты мне всё-таки ответишь, мой дорогой друг… Я бы сказал тебе, чтó у меня; но… как-то не получается.
А ты задумывался, как произошло слово «друг»? Не от слова ли «дорог»? Он мне дорог, дорог, дорог, дорог, дорог, дорог, дорог, доруг, доруг, доруг, доруг, доруг, доруг, доруг, дуруг, дуруг, дуруг, дуруг, дуруг, дуруг, дуруг, друг… Ты мне друг! Но ладно… А что там всё же с героями моими?
Идут, идут… Но идти им уже значительно меньше. Скоро они подойдут к тому дому, про который говорил Арсений… Я, однако же, перемещусь туда заранее и опишу его, дабы время сэкономить.
Вот, я превратился в ветер и полетел, полетел прямо к дому… Надеюсь, не разозлится никто из-за плохой, ветреной погоды, которую я вызываю! Во всяком случае, я лишь один раз – пожалуйста, не обижайтесь.
Длинная дорожка тянулась к сему объекту. Домики и небольшие огороды их, разбросанные по сторонам, пронеслись возле меня с великою скоростью, так что я и не смогу объявить о них подробно. Знаю одно: усадьба, к которой надвигались герои наши, отличалась от всякой другой. Она была больше: обыкновенно домики шли двухэтажные, а у этого были все три как отсылка к триединому Богу да ещё и огромный подвал. К тому ж площадь сего гигантского строения была в несколько раз крупнее площадей остальных. Зачем? Кто мог жить в этих хоромах? Уж не царь ли какой? Не думаю: царь бы не скупился так сильно, ибо в доме сём ни капли внимания не уделялось внешнему виду: стены были серые, страшные, будто это тюрьма какая или замок тысячелетний, впрочем и замок даже выглядел бы лучше. Торчали куда ни глянь какие-то железяки, непонятно для чего нужные (я уж не строитель, не знаю). Крыша была кривой, но достаточно крепкой: она, казалось, пережила все катаклизмы, какие только возможны на нашей забавной планете, однако ж осталась живой. Окна тоже стояли кривые; одно вообще находилось в стене, так что даже смотреть в него было невозможно. То же было и с другим, уместившимся на верхнем этаже: крыша полностью закрывала вид, так что было принято решение прибить несколько досочек и сотворить таким образом небольшой ящичек. Увы, эта конструкция долго не продержалась, поэтому в крыше пробомбили отверстие и поставили ещё одно окно, так что пейзаж был виден через два окна; впрочем ничего наблюдать было нельзя, ибо стёкла направлялись вверх. «Тогда можно наблюдать за звёздами!» – скажет кто-то. «Вовсе нет! – отвечу я. – Сему предприятию мешает крыша, выступающая и закрывающая, хоть и не полностью, окно». Допустим. Забор стоял во дворе кривой и был по своему составу неоспоримо многонациональный: присутствовали и уже известные нам железяки, и длинные колья, и просто досочки, и маленькие досочки, и металлические столбы, и тоненькие полосочки металла, и полосочки металла чуть толще, и рифлёные полосочки металла, и даже кусты какой-нибудь малины, и даже деревья грушевые да яблоневые, и просто какие-то колючки, как будтро украденные с поля боя какого-нибудь… Да и это я так, особо не вглядывался – может, что и ещё найти можно! Сам двор был заросший, будто не двор, а джунгли какие-то расположились. Виднелась лишь одна дорога – пробитая ежедневными хождениями обывателей (но, возможно, и обывателя). Когда-то тут что-то выращивалось; велись, возможно, какие-то работы – но в скором времени всякий труд решительно прекратился. Может, стояли возле входа ухоженные цветочки, а чуть поодаль виднелись аккуратно постриженные и, прям как солдатики, ровно расположившиеся деревья… Но бог знает. И то догадки только! Но, кажется, я слышу некоторый звон… Неужто герои?
В самом деле! Они уже добрались.
– Эх! Кто там? Кто? – очнулся хозяин. – Эй, Ивашка!
Послышался шорох, очнулись быстрые шажки – и Ивашка, как молния, уже стоял возле двери своего господина.
– Распорядись… Спроси кто, зачем, для чего… В общем, знаешь.
Кивнув лёгкой своей головою и развернувшись худым своим телом, Ивашка побежал вниз встречать пожаловавших к хозяину дома господ.
Ворота отворились.
– Вы кто-с? Зачем пожаловались-с? – спросил с каким-то недоумением Ивашка, увидя шестеро человек, – и на лице его, весьма замученном, отобразился некоторый страх.
– Ты что, не знаешь меня? – удивился Арсений. – Я друг твоего барина.
Ивашка было развернулся, дабы доложить о сём господину, да увидел его, спускающегося с крыльца. Слуге был подан жест уйти и не появляться, а прибывшим гостям предоставлена огромная улыбка в дуэте с маханием рукою.
– Ох, как я рад! – воскликнул он и, бросившись обнимать Арсения, повалил его наземь.
– Полно, полно, Кирилл! – хохотал наш забавный герой.
– Ты привёл своих друзей? – спросил, уже поднявшись, дружок Арсения.
– Да, да… Но мы идём к той девушке… и нам нужно переночевать… Видишь, решается проблема! И ты помог, очень мне помог, дав совет обратиться к Сан’сану. Буду благодарен тебе ввек! – он схватил руку своего собеседника и, улыбаясь, начал трясти её с великою силою.
– Ох, дружище! Да что ты! Это моя обязанность как вернейшего твоего друга! – отвечал он взаимностью, улыбаясь и тряся руку даже пуще Арсения. – Я, право, очень рад твоему успеху, что у тебя всё получается! Эй! Идёмте, товарищи! – обратился он уже к остальным своим гостям. – Я покажу вам свой дом.
И тут все разом пошли за Кириллом. Не знаю, говоря честно, зачем я сделал имя его таким загадочным, ибо я мог сразу вам сказать, в какой дом летел, да и не заменять слово это «хозяином» иль «господином». В оригинале подобной секретности нет совершенно. Ну и ладно: разве буду я что менять? Что есть, то, как говорится, и есть.
Крыльцо дома было весьма неаккуратным: столбы стояли где попало, некоторые располагались совершенно криво. Всюду творился бардак: тут и взъерошенный пуф, и какой-то матрас, ставший жёлтым, и три доски, облокотившись о стену, как стража, смотрели на всякого входящего и выходящего. Со скрыпом отворилась рыжая дверь, и показался хаос ещё больший. Беспорядок совершенный! По стене тянулся длинный шкаф из тёмной древесины; стёкла его по местам были разбиты иль в трещинах. Он содержал в себе целый музей: тут лежали и книги самого разного содержания (от античной философии, мемуаров и современной драматургии до руководства игры на казу, рецептов японских блюд и эзотерики), и печатная машинка, и копилка в виде свиньи, у которой, увы, вместо пятачка была чёрная дыра, и тарелка, уместившая в себе два засохших крекера, и мешок с гречкой, и ветка в виде голубиной лапки, и миниатюрный баобаб, и как бы крошечная инсталляция новогодней зимы с домиком Деда Мороза, и маленький скворечничек, на котором сидели две птицы – одна без туловища, а другая без головы… Трудно перечислить всё! Уверен, мы бы нашли гораздо больше сего данного, если бы открыли дверцы нижние, не стеклянные… Но уж! не получится. Слева от этого длинного шкафа шла лестница наверх. Повернув у входа направо, можно было найти кухню; налево – гостиную. За лестницей находился спуск в подвал. Говорят, там можно было найти вообще всякую вещь, которая существует в мире сём. Увы, я не смогу включить в сию легенду то многое, что скрыто там, ибо тогда книга моя станет больше на страницы так тридцать две. Знаю, что у Кирилла в подвале помимо страшного туалета была некоторая как бы лаборатория, где выращивались помидоры и бамбук. За этим обыкновенно нужен уход, поэтому теперь ничего такого найти там нельзя, разве лишь остатки сего рода деятельности… Я, впрочем, не разбираюсь и описать, к сожалению, всё сие не смогу.
Кирилл повёл всех героев наверх. Поднявшись по лестнице, ступеньки которой тоже изображали некоторый калейдоскоп из различных материалов, можно было увидеть пять комнат – две слева, две справа и, соответственно, одну прямо по центру. Все они являлись спальнями, но каждая имела для Кирилла особое значение, ибо для всякого сезона спальня была своя. Для зимы – та, в которой пребывали белые обои и некоторые зимние декорации, которые, впрочем, уже давно обветшали, с потолком, изображавшим тёмное, как чернослив, небо с ветрами северными да кристаллами звёзд. Для весны – вместившая в себя засохший цветок и запачканное солнце, висевшее на потолке, с некогда зелёным, но ныне уже чёрным, ковром да полями на стенах, может даже плесени. Для лета… А там не было ничего особенного, исключая лишь какую-то половинку картины, валявшуюся на грязном столе, на которой был изображён летний пейзаж… Обои должны были быть похожими на пляж: внизу – жёлтый, а выше – синий; но, увы, что-то пошло не по плану… В спальне для осени всё было рыжее, как будто испачканное коричневыми, оранжевыми, жёлтыми и красными красками. Пожалуй, эта комната была сделана лучше всякой другой. Вы спросите: почему же спален пять, когда сезонов четыре? Пятая – та, что была по центру, – являлась самой главной: в ней Кирилл мог спать всегда – и только он. Она содержала роскошный коричневый стол, заваленный огромным количеством бумаг; такого же стиля помещался и шкаф. На полках, прибитых к стене выше рабочего места, располагались два крайне дешёвых и совершенно безвкусных портрета, герои которых смотрели друг на друга, – Адама Смита и самого Кирилла. Возле шкафа висело большое зеркало. В самом шкафу можно было заметить золотое пресс-папье, на котором присутствовало изображение слитка, вмещавшего в себя самое имя Кирилла. Кровать, расположившаяся в комнате, имела бордовое шерстяное одеяло с тёмно-зелёными пятнышками на нём и носила на себе тот же готический оттенок. Ох! Только сейчас я удосужился употребить сие слово, дабы тебе, читатель, было понятнее, о чём идёт речь. В самом деле! Почему же я раньше молчал? Обои – о сём я должен был, думаю, сказывать прежде всего, но ничего уж не поделать – тоже были тёмно-коричневые. Окно, хоть и поставленное криво, позволяло глядеть на красивые поля, бывшие возле усадьбы нашего буржуа. Между двумя небольшими зелёными деревцами лился маленький, детский ручеёк. Виднелись также самые разнообразные цветы, образóвавшие собой великую пестроту в сём море зелени. Казалось, попадаешь в некую идиллию, вперяя взгляд свой в сии просторы!
На последнем этаже размещался склад и матрасик, на котором жил Ивашка. Там было темно, ибо не было окон, и очень грязно. Великий, страшный бардак, сущий хаос заслонял весь этаж этот: найти там можно было, прям как и в подвале, всё что угодно. И я тоже не стану ничего перечислять! Скажу только, что некогда у Кирилла была мечта сделать тут окно, дабы следить с помощью телескопа за различными астрономическими объектами; но для этого нужно что-то делать, а это, как известно, всё очень трудно, тяжело… Интересно, знал ли он, что у него лежало в доме и, даже если и знал, мог ли что найти при необходимости? Как вы думаете? Я вот думаю, что не мог бы… ибо весь сей бардак его из-за жадности его великой существовал, а она… Но мне лень думать. Хотя ладно, ладно, попробуем… Вот ценит ли жадность? С одной стороны, да, ценит, ведь человек боится потерять нечто, но с другой – не ценит вовсе, ибо забывает про предмет. Это ведь ловушка, грех! Но я сам грешник великий, так что знание моё о Боге постепенно уходит… Увы, рассуждать более не могу. Это грустно!