Глава 4. Похороны и новые знакомства.
Неужто третья глава кончилась? Неужто началась новая глава? Поразительно! Однако ж куда-то подевался писатель, ибо редко, столь редко стал он появляться читателям… Сказать честно, я из виду потерял героя нашего и совершенно не знаю, что делать. Что было после операции – понятия не имею; ибо как смогли герои наши пойти обратно? Загадка – однако ж уже ничего не поделать. Впрочем я не обойду размышлений, которыми питаюсь.
Предположим, что герои всё бросили и пошли; однако же что город? неужели не заметит он произошедшего кошмара? да и неужели не прибегут какие-нибудь органы, сие должные регулировать, иль военные какие? Нет, всё так непонятно и странно, что мыслить логически не представляется вещью настоящей, возможной – посему, как ни странно, отложим сие. Но, несмотря на всё, я хочу говорить, говорить хочу. О чём? Бог его знает. Разве не кончились все сии запасы размышлений? Кажется, что будто бы всё уже я смог с вами обсудить, читатели. Помню, помню: я что-то откладывал на потом, дабы сие раскрыть; однако ж я уже и забыл, что именно. Ладно, ладно! суета всё и томление духа! Вернусь я в реальность.
Вот, всё сижу я, сижу на сём холме, ибо я не ушёл, увы, но ныне не так уж и спокойно, ибо чувствую я какую-то страшную, страшную силу, меня тревожащую. Она стенает, ноет, ревёт и, Господи, как же сильно страдает! А! Христе! Что это? Какие-то непонятные слова вдруг стали появляться в моей голове, которые я вроде бы понимаю, что значат, но перевести их не могу. О! Боже! Какой ужасный, замученный образ вдруг предстал пред моими очами! О, Господи! И образ сей вдруг превратился, испытав на себе всё разнообразие красок, в (неужели!) Арсения! Отче, Отче! Как же страдает он, как же печалится от произошедшего!
«Жить!.. Жить!.. Зачем? Не лучше ли закончить… глупость? А-а-а… Как же ужасна жизнь сия! Не может быть, не может же быть всё так плохо! И она, сей ангел… Боже! Как я должен быть счастлив, что узрел её, это неописуемое чудо! То, что я представлял, было лишь нелепым образом дурака, а увиденное есть точно то неповреждённое дьяволом творенье! Поразительно, поразительно! Я не видел никогда в своей никчёмной жизни что-то, что было бы хотя бы чуточку, хотя бы немножко похоже на ту удивительную, первозданную, поистине классическую и совершенную натуру, сие величайшее произведение искусства, непревосходимую красоту… Ах! Господи, Господи, ныне эту красоту уничтожил сей… (упаси бог от слов таких!) Ах! Нет, право, что говорить? Что говорить? Зачем? Всё так страшно да глупо рухнуло… Ну, что говорить? Я, честно, уж и не хочу думать…
Ах, Господи, Господи! А не дурак ли я в самом-то деле? Если так подумать, то для чего всё это было? Ах! Деньги, жизни, время, отношения – дорого, дорого! И что я купил? Что я купил? Как бы меня, право, не поймали б ещё… Да будут искать, как ведь не искать! Всегда ищут…
Нет, как могли сии наёмники так сделать! Я дал им деньги – и даже больше, чем надо, – а они… Нет; право, бессовестные! Ах, всё так странно, всё так странно! Не понимаю, не понимаю и не верю!»
И перед ним стали появляться точно какие-то белые пчёлы, которые так страшно жужжали, что в ушах было больно. Арсений сильно боялся, представьте себе, насекомых сих и не только сих, но в целом насекомых, то есть вот этих вот забавненьких существ, которые крылами своими, как драконы, путешествуют по тленной земле. Так вот, сии белые пчёлы решили и начали залетать туда, где находился герой наш, – сначала одна, две, три, но после всё больше и больше. Персонажи оные не летели к Арсению, но приземлялись как самолётики-вертолётики, то на стены, то на шкаф, сей пыльный и столь загрязнённый, то на стол, ещё более грязный, покрывшийся снегом пыли. И они всё летели и летели, словно воздух начинал превращаться в белых пчёл. Но что за белиберда такая? Откуда пчёлы белые? И в книгах таких не найти, и бог знает что ещё. Арсений так испугался, что говорить об этом – уж очень глупое деяние. Он ракетой стартанул и побежал как кальмар, ломавши своими извивающимися руками воздух. Господи! Как нелепо и как очевидно то, что я говорю! Оно тебе нужно, читатель? Разве нет у тебя тех загадочных дел, нужных для того, чтобы прожить ещё денёк? Разве эта неизвестная, странная повесть так важна для твоих чего бы то ни было? Господи! Я говорил, что ты многое узнаешь… Неважно! Неважно! Арсений побежал как птица, а за ним всё летели эти проклятые пчёлы; но бег сей не то что не избавил его от них, он привлёк и иных созданий мира: за ним погналось всё, что только имелось на улице: и комарик, и шмель, и оса, и бабочка, и муха, и всякая прочая тварь… Он бежал прямо, но, завидев стаю представителей рода комариного, резко свернул налево – и погналась за ним после сего манёвра и армия муравьёв. Он тоже, может, пчелой стал и всё летел, летел, как та самая тройка летала, и всё новые опасности его поджидали, всё большее количество врагов пыталось его поймать, схватить, Господи, и… Можно ли, можно ли столько бежать? Где взять силы? Его скоро, совсем скоро поймают! Всё, всё восстало против героя нашего! И дерева, точно, начали падать, чтобы его лишь задавить. Но – но! Вдруг какая-то бумага ударила резко по лицу Арсения, и он остановился, пал… Всё исчезло, всякая угроза, – и бумага сия заняла место пространства.
«Будь проклята эта погодка, или Во всём виноваты рыцари: в центре С. погибла миленькая принцесса. Предположительно, вихрь поднял меч одного из охранников, которых разбросало проклятым штормом, и прилетел прямо к ней в сердце, так что она скончалась на месте. Расследования не ведутся, ибо всё и так понятно. Похороны пройдут в шестой день недели в имении Луновых, которые известны своей способностью проводить все должные для похорон мероприятия по выгодному, как теперь выражаются, прайсу. Говорят, что соберётся огромная толпа на вышеупомянутое мероприятие, в городе же даже мелькают слухи, что якобы траур хотят объявить на государственном уровне».
«С ума сойти! – сказал сам в себе Арсений. – С ума сойти! Да как же такое в самом деле возможно? И где же эти Луновы? С ума сойти! А ведь шестой день будет… ну, пожалуй, завтра, коли я не ошибаюсь. Ох, что жить, Господи, если я не появлюсь там! Что жить! Уж не существует ли человек именно для таких событий? Не каждый ведь день бывает что-то хорошее иль нужное, однако ж не перевешался же род человеческий, но всё ждёт, ждёт, надеясь на что-то, чего-то… Так ради сего и надеются! Может, и зарежут меня там, а может, и просто плюнут в меня – но я обязан, обязан там быть, ибо это самая моя святейшая, наивысшая обязанность ныне. Решено! Решено! Да что там, у меня выбора даже нет и быть не может никак. А где я вообще сейчас?»
Арсений оглянулся и увидел, что находится в совершенно пустом месте, где лишь дерев несколько. На востоке – откуда он вышел – был лес, пропадавший, однако ж, с обеих сторон точно ударом топора какого-нибудь исполина, ибо что на юге, что на севере была совершенная пустота. Герою показалась столь романтичной сия обстановка, особливо на фоне пылающего светила, что он, скатившись по холму, на котором заканчивались растущие деревья, бросился лошадью на открывшиеся просторы.
«Свобода! Жизнь!» – кричал он, не понимавши, что говорит.
Так, закрыв глаза свои, носился Арсений по полю и ликовал. Однако ж в один момент ему пришлось упасть, и, очнувшись, он понял, что солнце спряталось, уступив место звёздам и луне. Однако ж какая мне разница до того, что сей персонаж будет делать? От того, где он проведёт ночь сию, мне кажется, ничего не поменяется. Но ладно, ладно: он решил, к удивлению читателя, спать на поляне, что, конечно же, является очень непривычным для нас и даже немножечко диким, ибо никакого оборудования, снаряжения у него не имелось, предприятием. Но ничего: а как же спят зверьки разные?
Ах! Какое же удивительное, чудное то было место! Оно пахло жизнью и тем самым ненарушенным естеством… Христе! Травяной ковёр простирался во все стороны, вдали мелькали деревья, сии многолетние стражи, с непостижимой для людей, с исполински-сильной преданностью долгу охраняющие землю. Также можно было увидеть некоторый водоём, покрытый кувшинками, лотосом и камышом, откуда извивалась, напоминав змею, голубая речка, являющаяся домом для лягушек и многих других существ. Ох! Сии зелёные певцы! Вместе с кузнечиками они, казалось, проводили богослужение, хваля таким образом великую природу. О! Ещё туман ходил по земле, укрывая, как бы одеялом, жизнь – живущую, созданную, чтобы жить. Высоко в небесах виднелся блестящий, ярко-белый диск луны, что светом своим освещала сих странников, вечно путешествующих по небесной глади, – облака, точно созданные, чтобы следить за землёю свысока. А звёзды! звёзды! Ночью взору живого существа виден ваш многочисленный легион, дабы жизнь не думала о своём превосходстве. Но скоро вы уступите место жёлтому светилу, которое замещаете. Вот, сей великан уже пускает первые лучи, пробивающие ночной хлад, режущие воздушный туман, повелевающие жизни жить… Радуясь, поют в танцах птицы; ликуя, несутся дикие звери; веселясь, движутся рыбы и пляшет всё живое, ибо новый, новый день!..
Но где же Арсений? Я не вижу его на месте. Ах! Шелест травы, шум листьев врезались в мои уши, и я, поневоле взглянув в сторону потревожившего меня звука, узрел некоторую точку – то был герой наш! Он уж гнался, гнался на наметившееся, известное нам мероприятие. Он не знал, где Луновы, но бежал, ибо не мог не бежать, – следуя инстинкту. Даль! Даль! Что же там вдали? Иль пустота, иль озеро, иль болото, иль дорога, иль, Господи, Луновы, наконец – что ж, что же будет? Что попадётся герою нашему?
«Успею? Нет? Не успею? Куда, где же Луновы! Где же деревня хотя бы, хоть какая-нибудь да палатка, в которой люд проживает? Встретил бы и спросил, ибо они всё знают, все окраины. Где я? Потерялся, что ль? Куда забрёл! Уж не знаю даже, куда стоит идти, но всё равно бегу, бегу… Такова, хорошо, судьба… Коль надо, так и будет! Ах! Кошмар! Да, может, взять да и бросить всё? Авось отвяжется да к другому привяжется. Господи! Страдаю, страдаю я! Как уж можно так страдать! А! Что, что это?»
И вдали ему показалась табличка. Он закрыл глаза, встряхнул головой своей – действительно, табличка. Герой наш рванул к ней, несмотря на то что уж очень утомился и чуть не падал от усталости. Табличка была кол, вбитый в землю, с приделанной дощечкой. Стрелка, изображённая на этой дощечке, показывала налево – на юг, судя по солнцу.
«Что ж это такое-то?» – подумал Арсений. Однако ж он, не желая думать, присовокупив: «Пусть!» – пошёл так, как указывала табличка. Он шёл быстро, временами бежал, но всё-таки не имел сил не останавливаться, опускал весь стан свой, очень тяжело дыша и проклиная многое, не исключая себя самого. Когда это происходило, герой наш был похож на измученную лошадь, которая вовсе не останавливалась, иль на какого-нибудь каторжного, над которым издевалось и неодушевлённое. Пот падал на землю тяжёлыми, сильными каплями, разбиваясь, точно сосульки. В сии минуты он не мог даже оглянуться.
***
В небольшой деревушке закипала ежедневная жизнь: люди просыпались да шли туда, куда обычно ходят, то есть по делам каким-нибудь. Многообразна же и поистине велика та библиотека занятий, которыми человек заниматься может! Уж куда идёт сия дама, полчаса отдавшая туалету, с сими орлиными глазами, волосами, точно у какой-нибудь ундины, да напудренной кожей мéста, где нос, рот да глаза! Иль куда собрался сей господин, натянувший поверх белой рубашки шинель на себя, надевший чёрную шляпу, с сумкой, с таким важным видом передвигающий ноги свои? Он, видно, куда-то торопится: а вдруг не успеет! Да вон и старушка, совсем старая, которая, кажется, кого-то иль чего-то ждёт в данную минуту времени – бог то уж знает наверно! И дети выбежали, со столь радостною улыбкой кружащиеся, точно осенние листья, движимые ветром, туда-сюда. А старушка-то смотрит, смотрит и вспоминает, вспоминает…
А вот выбежал и знакомый нам герой. Он шёл беспокойно, с каким-то страхом глядя на окружающее, точно пытаясь что-то найти, да вот что это да и где это должно искать – неизвестность. Персонаж наш вышел с чёткой целью и с чётким планом; он знал, куда идёт и как идти – но, несмотря на это, не мог он потерять растерянности, какой-то тайной, немой, невидимой, ноющей тревоги, что окунала его в колодезь раздумий. Каковы сии раздумия были, говорить я, увы, мой читатель, не стану, потому что уже достаточно сказывал о сём, да только про других лиц.
Солнце поднималось. В воздухе танцевала некоторая аура – возможно, надежда, ибо день лишь начинался, приближая к каждому представителю рода человеческого (может, и не только человеческого, но и другого животного) столкновение с каким-то новым, даже если и повторяющимся, но всё-таки новым, событием. Этой же энергией были наполнены птицы, парившие над тленною землёй, где раскинулись люди да дома их. Дорога, по которой двигался герой наш, была размещена подле некоторой речушки, и городок сей как бы располагался вдоль неё. Господи! сколько же тут люда, который всё что-то делает, делает, и сия река есть свидетель всякой речи, всякого знамения иль преступления. Великая, великая, Боже, сила! Точно страж какой, вечный, непоколебимый. А, что это? Кто-то сделал небольшой кораблик да пустил его по фундаменту города сего, и он плывёт, плывёт… Да ради цели какой-то иль просто, для забавы? Да, может, забава и есть цель…
Тем временем персонаж наш свернул налево, ибо место, куда шёл он, располагалось прямо за границей населённого пункта. Тут, направо, какой-то дом, похожий на крепость; слева – люди за лавками торгуют многим – право, многим. Моя святейшая обязанность как сказывателя легенды сей, быть может, перечислить всё то, что там размещалось и чем торговали, и перечислить не общими фразами, а в мельчайших подробностях, но увы, читатель, увы, какая-то страшная сила не даёт мне сего исполнить. Я, впрочем, даже знаю какая! Сила сия уж каждый день, включая ночь, и вас теребит и пытается уничтожить, что уж про меня говорить, грешника. Да и неважно! Дорожка-то каменная, и всё идёт герой, идёт… Вот он и прошёл уж основную часть, и конец совсем близок городка сего – осталось только повернуть на развилке направо, да там уж и место. Да вот и повернул герой наш, идёт, идёт, да и место совсем рядом, скоро уж будет видно. Да вот и видно! Это ведь домик Сан’сана! Однако не успел герой наш и дойти, как встретил его. Завидев друг друга, они немного растерялись, особливо тот, кто жил здесь, ибо уж никак не мог ожидать пришедшего сюда персонажа.
– Эй! Эй! Ты что тут делаешь? – проговорил Сан’сан с каплей презрения к герою нашему.
– Да я вот к тебе как раз и шёл… – отвечал Тайлер, – Здравствуй!
– На кой я тебе понадобился-то? Уж ищут? Я совсем не причём! Это я по какой-то странности тогда пошёл, болезни: размышляя трезво, никогда, никогда бы не сделал этого.
– Вовсе не ищут… Вчера Арсений ушёл куда-то, да так и не вернулся – где, где же он? Я вот и пришёл к тебе, чтоб…
– Помочь? Да ни за что! У меня на это времени нет, да и если б было, то он, дурак этот, чистый дурак, урод, времени моего нисколько не заслуживает! – произнёсши это, Сан’сан пошёл дальше по дороге.
– Постой, постой, Сан’сан! – кричал Тайлер.
– Отстань!
– Ох, прошу!
– Да кто ты вообще такой? Взялся непонятно откуда. Я тебе кто? Ты мне кто? Мы друг друга не знали, не знаем и знать не должны. Что ты лезешь ко мне? Я, быть может, юридическое право имею тебя наказать по тому, что ты делаешь.
– Но мне-то как поступать?
– И ты, что ль, дурак? Да, конечно, конечно дурак! Нормальный с этим чудом не пойдёт никогда, а только на голову больной! А коль хочешь действительно полезно поступить, то вот совет: умитайся, убегай от меня, как от злой собаки иль от монстра какого-нибудь, вон, а Арсений сам вернётся.
– А вдруг не вернётся?
– Ну и пусть. Он-то что тебе?
Молчание длилось с минуту. Сан’сан продолжал идти, а Тайлер всё за ним, перенося какую-то думу на лице своём. Он было хотел что-то сказать, да не решался.
– Ну что? – прервал тишину сей жрец, как мы его называли ранее, обернувшись к Тайлеру. – Что всё идёшь за мной, а?
– А, вон что! – и разбойник сей указал пальцем на то, что было немного далее, позади Сан’сана. Тот обернулся и оба увидали лежащего в углу некоторого здания Арсения. – Как!
– Дурак! – прошипел жрец, глядя на главного героя повести сей. – Ха-ха-ха!
Герои двинулись к Арсению. Сан’сан подошёл да начал двигать, трогать его, однако тот никак не реагировал.
– Вот чудо! – проговорил жрец. – Ха-ха!
– Арсений! – обратился Тайлер.
Герой наш приоткрыл глаза, как будто это были не глаза, а ворота какие, но тотчас же их закрыл.
– Эй! – кричал Сан’сан. – Дурень!
– Лу… лу… Луновы-то… – наконец прошептал, столь тихо, устало, Господи, Арсений, что я уж и не знаю, что говорить.
– А?
– Лу… Луновы я… иду… Имение, похороны…
– Луновы? – вопросительно произнёс Сан’сан и обернулся на миг к Тайлеру. – Луновы?
Однако никто не отвечал. Так они простояли с минуты три. Сан’сан иногда теребил героя, вставал, садился, а Тайлер стоял, наверно превратившись в статую. Наконец тишина вновь была нарушена:
– Луновы… Да! – с каким-то торжеством произнёс герой наш, на этот раз достаточно здорово и чётко. – Мне Луновы нужны! – и он приподнялся и смотрел глазами на окружавших его Сан’сана да Тайлера, ожидая ответа.
– Имение Луновых… – задумчиво, с участием говорил жрец. – Далековато-то!
– Чёрт с ним! Куда, где? Как дойти? – с нетерпением спрашивал Арсений.
– Мы тебя проведём, – вдруг, точно какой выстрел пушечный, вырвалось у Тайлера.
Сан’сан смотрел на орка с бешенством, но было понятно, что жрец втайне согласился с предложением и никуда уж не денется. Он вдруг подал руку Арсению, тот встал, и они достаточно медленно, но уверенно пошли к Луновым.
Ох! Как было хорошо в тот день! Такой прекрасной погоды и не сыскать! Солнце грело так, что жарко не было, но при этом и холод не смел трогать живых существ. Ветерок слегка обдувал, придавая свежесть. Если бы кто посмотрел направо, то увидел бы неописуемую красоту: там расстилался зелёный ковёр, цвело поле. Цветы сияли, блестели, как раскинутые кристаллы, принимающие лучи светила и передающие их другому живому. Трава, точно какой-то зверь, поминутно шевелилась, являясь домом для тысяч тех, кого мы особо не замечаем. Вдали паслось стадо коров – чёрных, коричневых, белых… В другой стороне можно было заметить овец. Иногда, точками, размещались тут деревья, одинокие, как бы стражи сего, столь невинные, открытые. Далёко виднелся лес. Господи! Чудо! А вот, рядом с дорогой, растёт жёлтенький, ярко-жёлтенький, как золото, цветочек. Бам – а на нём уж пчёлка, сия работающая, трудящаяся особа, сидит; бам – и она взлетела, чтоб оказаться на другом цветке. А! рядом летает и бабочка – Господи! с крыльями королевского ковра – носитель пёстрых оттенков и узоров, ибо на синем бархате разливаются реки золотые…
– Что за похороны-то? – спросил вдруг Сан’сан.
– Марина… – отрезал Арсений, и вновь воцарилась тишина.
Так шли они, шли где-то часа, может быть, три или четыре, пока всё-таки не увидели издали известное место. Удивительно! Какой же интересный-то дом у этих Луновых! А впрочем, что мне до него? Дом сей был огромен, прям как у как какого-нибудь Собакевича, и ладно. Рядом стояла небольшая такая часовня, где все эти обряды, должно быть, проводиться должны. Подле этих построек толпился народ. А, так вот уж и наша троица, как будто члены её связаны какой-то невидимой цепью, которую разрушить невозможно, стала подходить к толпе! Арсению было жутко страшно, впрочем тревога началась в нём давно. Мысли, которые комарами влетали в голову его, он пытался изгнать, боролся с ними, ибо думать ему совсем не хотелось. Герой наш, быть может, отдал бы очень многое, чтоб уйти отсюда и, забыв про Марину и этих проклятых Луновых, отправиться куда-нибудь в самую глубь леса иль на какой-нибудь необитаемый остров, чтоб он не мог никого видеть и его никто не видел: в сей момент он страшно ненавидел людей, ибо ощущалось ему, что все они сговорились против него, замышляли что-то, но скрывали. «А пусть! – думал он. – Пусть казнят! Так, может быть, и лучше будет. Да вот только быстро, быстро казните иль хотя бы скажите мне, что хотите казнить… Полно, полно! За что? Разве я иду как убийца? Разве я её убил? Бред! Это эти господины убили, которых… А! Ха-ха! Нет, я скорблю ещё пуще их о смерти человека, если это, конечно, не оскорбление, нечеловеческой красоты… Прости меня, прости! Недостоин, недостоин! Уйти, надо непременно уйти. Народ всё на меня смотрит, что-то думает, думает… Да я ведь тоже думаю, не правда ль? Но полно…»
Троица направилась прямо ко гробу, который уж готовились помещать да закапывать.
– Как жаль! – плакала одна женщина.
– Не может быть! – говорила другая, вытирая слёзы рукой.
– Кто посмел… – произнесла ещё одна, не сумев докончить.
– Действительно, – вдруг прозвучала речь какого-то мужчины, очень уверенная и серьёзная, не нарушенная чувством, – это несерьёзно. Как может вихрь, шторм, как заявили, поднять меч солдата и всё-таки совершить то, что было совершено? Это всем абсолютно понятно, что тут какой-то обман, причём настолько непрофессиональный, глупый, что даже детский какой-нибудь розыгрыш умнее этого безумия. Во-первых, никакого шторма, дождя не было – это во-первых уже всё решает, ибо вы любого не пьяницу спросите, он вам скажет, что погода была хорошей. Во-вторых, как всё-таки может, допустим, шторм вырвать меч и доставить его прямо в сердце? Немыслимая новость, немыслимо нелепая, совершенно фантастическая. В-третьих, что ж всё так быстро, так стремительно кончилось? Закрыли и не думают. Это очень, очень странно! Думаю, нам надо добиваться честного разрешения вопроса, а не вот этой вот белиберды, не этого обмана. Нужно пойти к правителям да и доложить, что совсем беспорядок в Столице, иль сразу в какую-нибудь международную организацию, дабы порядок навели.
– Ты себя слышишь? – перебил другой мужчина. – Чего ты вообще хочешь! То, о чём ты говоришь, не осуществится. Коль вякнешь что против – суд! Нет, никто ничего не изменит да не исправит, кроме народа, а народу всё равно. Ну? Что ж нам самим не исследовать и не добиться правосудия, правды? «Ищите, и найдёте»! Леность? Малодушие? Ждём, когда какой-нибудь появится сильный человек, который нас, овец, поведёт? Да мы и тогда не пойдём…
– Хватит, хватит! Кто сделал это, тот от Бога наказание получит, если ещё не получил, – того и достаточно… – сказала вдруг какая-то женщина.
Это суждение вновь оставило место слезам и горю, которыми очень многие были тут пропитаны. Арсения же слова эти ударили, очень резко и больно, точно кто топором рубанул, иль в спину ножом ударил, иль выстрелил в ногу… Сердце сжалось от ужаса, он побледнел. Герой наш пытался сквозь муки подойти к ней… Много сил ему нужно было, чтобы не упасть, не потерять сознание, а удержаться на ногах. Вдруг он увидел её – она лежала, бледная, холодная, застывшая в муках, мёртвая… Где-то там, под одеждой, где должно быть сердце, ныне уж остановившееся, пребывал след того коварного удара, совершённого… Господи! Он долго глядел на её лицо, пытался что-то в нём прочитать и как сильно страдал!.. Не стал он целовать её, ибо ненавидел себя, как человека ненавидел, но любил, сильно любил её… И слеза, Господи, потекла по щеке героя нашего, и, упав, разбилась выше её сердца…
***
Долго, долго стоял он, полуживой. О чём он думал и что с ним происходило – лишь Богу одному известно. Но вдруг вся эта отстранённость от мира сего разом рухнула, как только окликнули его.
– Приветствую, колдун! – начала было какая-то женщина, обратившись к Арсению. – Арсений, да? Я Ева, приятно познакомиться… Вижу, ты тоже сильно печалишься. Я подруга Марины, живу в одном городе – Громоздух. Там много выдающихся людей, да не в этом дело… Я тебе предлагаю посетить его. Хочешь?
– Здравствуй… Да, хочу.
– Ну вот и хорошо! Тут летают грифоны, ты можешь дать деньги, и они тебя довезут.
– Ага! Хорошо… Тайлер со мной, да?
– Хорошо.
Арсений вдруг встал и побежал, схватив Тайлера, так что тот даже не понял, что произошло. Так он бежал, бежал, пока не встретил какого-то мужчину с бородой. Этот мужчина был заводчик грифонов, и Арсений, отдав все свои деньги мужчине, сел на грифона, посадил Тайлера позади себя и, прокричав: «Давай! Ура!» – взлетел высоко, как птица, в небо.
«Господи! Вот, всё одним взглядом можно осмотреть, какие же тут виды! Реки извиваются как змеи, город точно гусеница с тысячами ног, земля как салат, а небо похоже на море – да, да, да, вот и облака, мои подушки! Я бы взял да прыгнул на вас, моё постельное бельё! И горы, горы точно морские кораллы, а всё это подводный мир да вода, а я на щуке скачу по болоту… Счастье! Вот оно, белым сиянием озаряет только меня! Марина! Марина! Я тебя не люблю, и я счастлив! Ура!!!»
«А вот и городок! Скала на скале летает под водою или над, восемь футов весом, автомобили по облакам, кони по коровам, ласточка над солнцем, восемь сот, нет не сот, а семь, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! Я счастлив! А вот и пятая голова!»