Глава 23
23 января. Новое.
Два дня назад родители привезли меня к большим металлическим воротам. За ними я увидела несколько красивых корпусов из красного кирпича. То была академия режиссуры…
Мы заселились по двое человек в небольшие, но очень уютные комнатки. В моей стояли две кровати, стол, огромный шкаф из темного дерева, и две прикроватные тумбочки. В середине комнаты лежал мягкий бежевый ковер, в котором ноги просто утопали. Совершеннейший ковер на всей планете! Когда мы только въехали, постели были идеально застланы, а шторы раздвинуты так, что свет заливал нашу небольшую спальню, больше похожую на маленький рай с фисташковыми обоями, оригинальными настенными лампами и резным столиком.
Но буквально через час после заселения я и моя новая соседка по имени Ванда превратили маленький рай в рабочий кабинет двух заядлых писак-режиссёров. Познакомилась я с ней, как только вошла в комнату. Задорная толстушка в синих джинсах и красном джемпере энергично разбирала вещи.
– Хай, красотка! – увидев меня, сказала она. – Да ты проходи, располагайся. Меня Вандой звать. А ты кто у нас?
Её простой, деревенский говор меня почему-то очень обрадовал. Наверное, просто хотелось отдохнуть от всей этой городской «элиты», которая даже знать не знает, что существуют слова, кроме «официант», «ещё шампанского», «а когда начнется вечеринка?».
Не сказать, чтобы мы с ней сразу подружились. Характер у неё, конечно, тот ещё. Уж очень жесткая эта Ванда. Почти как Деб. Только Деб то мой начальник, а Ванда… Всего лишь соседка по комнате.
Несмотря на это, что-то в ней всё-таки было… Харизма какая-то. В общем, ругаться я с ней не стала, а, наоборот, решила сблизиться. Мне сейчас нужен кто-то, кто вобьет в меня стержень, который сама я где-то поломала.
Следующие два дня мы бегали как заведенные. В семь утра подъем, в восемь завтрак, а в девять уже начало занятий. Днем – практика и экскурсии. Вечером – выполнение задания на день. Да уж, не так я представляла себе лагерь… Хотя, доля прекрасного в этом была. Я занималась любимым делом, общалась с хохотушкой Вандой и наслаждалась прекрасной природой, которая окружала нас повсюду. Даже из моего окна был виден темно-зеленый, дышащий свежестью лес.
В лагере нас было двадцать. Правда, я почти ни с кем не общалась – не было времени. А вообще, кажется, половина ребят здесь такие ботаники, каких свет не видел. Хотя есть и те, кому эта практика действительно в кайф. С ними то точно можно повеселиться! Что мы и запланировали с Вандой на третий вечер нашего пребывания в режиссерской обители.
Странно, но я немного волновалась перед знакомством с остальными ребятами. Да, мне удалось поладить с Вандой, но что будет с остальными… Пока немного жутковато. Хотя с чего бы?
Взволнованная и пока что семнадцатилетняя
Мишель Д. Брэй
Я захлопнула дневник, убрала его в ящик своей тумбочки и побежала на занятия.
– Работа над сценарием – это вовсе не то развеселое занятие, каким вы его считали в своих школьных театральных кружках, – говорил наш преподаватель по киноискусству, мистер Говард Джонсон. Он показался мне очень злым человеком. Таким, будто бы сама жизнь его обезоружила, прижала к стене и заставила дать показания против самого себя. Обычно у таких людей как мистер Джонсон, своя, не похожая ни на чью история. И обычно она заканчивается не фразой «и жили они долго и счастливо». Мои рассуждения прервал громкий голос. – Юная леди, вы будете молчать или всё-таки ответите на мой вопрос?
Я оглянулась, ища поддержки со стороны новых одноклассников, но все только смотрели на меня непонимающим взглядом.
– А… Можете вопрос повторить? – смущённо ответила я.
Мистер Джонсон раздраженно выдохнул, скрестил руки и продекламировал:
– Как пишут сценарий для ситкомов, юная леди?
– Для ситкомов? Эм… Я думаю, что… Наверное, это…
– Я думаю, что, наверное, может быть… Вы совершенно бесполезны.
Кто-то в классе усмехнулся.
– А вам, молодой человек, отчего так смешно? Или, может быть, вы расскажете нам про сценарий ситкомов?
– Эм… – сказал парень. – Простите, Говард.
– Для тебя мистер Джонсон.
– Мистер Джонсон, – едко заявил парень.
– Ну и как же тебя зовут, умник?
– Пэрри. Но для вас мистер Пэрри.
Класс захохотал. Я обернулась. За последней партой вальяжно сидел, вытянув ноги, высокий, мускулистый парень в джинсовой рубашке. В руке он крутил шариковую ручку. Доволен собой Пэрри был невероятно. Но что-то в нём настораживало.
– Ах, это вы. Двадцати двух летний победитель чемпионата по сёрфингу, сын миллионера, а сегодня – постоялец нашего скромного лагеря. Ваше величество, – искажая каждую букву говорил Говард. Он был не из тех, кто при виде сыночка богатых родителей падал ему в ноги с мольбами о прощении. Джонсон мне нравился, хоть он и был злодеем, обиженным на весь мир.
Пэрри встал и демонстративно поклонился.
– Рад представиться, Говард, – он повернулся на нас и снова поклонился. – Друзья.
– Да, актерского мастерства вам не занимать. Но насколько хорошо вы разбираетесь в режиссерском деле? – Джонсон задумчиво склонил голову. Через пять секунд он шумно выдохнул, хлопнул ладонями и сказал: – Итак, а теперь поднимайте свои пятые точки. Раз никто из вас, идиотов, не разбирается в ситкомах, сегодня мы идем на съёмки.
По аудитории прошёл гул удивления и восторга.
– Давайте-давайте! Съемки ждать не будут.
– С ума сойти! Настоящие съемки! – подсев ко мне в автобусе, выпалила Ванда.
– Да… Не прошло и три дня, а я уже рада, что поехала в этот лагерь.
– А ты видела того милашку? Который на Джонсона рыпался?
– Пэрри?
– Да. Он слишком крут, детка. И слишком привлекателен. Но горячий, зараза. Будто бы запеченная картошка.
– Оригинальное сравнение парня с картофелем, – засмеялась я. – Хочешь с ним познакомиться?
– Да что ты… Ну, конечно, блин, хочу! Ещё спрашиваешь… А я придумала. Давай мы пригласим его сегодня на нашу маленькую вечеринку, а ты побудешь моим штурманом.
– Штурманом? Ванда, ты с ума сошла! Кстати, тебе не кажется, что он какой-то совсем отмороженный… Ты не боишься за наши вещи?
– Брэй, он же сыночек богатеньких родителей. Ему по статусу положено быть наглым, грубым и в конец отмороженным. Не дрейфь! Вот увидишь, такие люди делают любую вечеринку только лучше!
– Ну… Ты права! Я ведь обещала себе веселиться и не быть занудой.
– Вот-вот, Брэй! Не занудствуй!
– Я согласна.
– Она согласна! Вы слышали? Согласна! – заголосила Ванда на весь автобус.
– Ванда, уймись, – смеясь, пыталась успокоить её я.
Я не могла поверить самой себе. Впервые после всего того ужаса, что я пережила за последние недели, мне было просто хорошо. Мне было весело. Весело с девушкой, с которой я была знакома два с половиной дня. И мне это нравилось!
В голове не было лишних мыслей. Было только искренне счастье от осознания того, что всё в жизни наладилось.
Пока я рисовала на запотевшем окне, Ванда всё рассказывала про то, какой Пэрри «сладенький», и что она его «так бы и съела». Странная, однако, девушка. Но мне она чертовски нравилась. Такая искренняя, простая, не обремененная никакими предрассудками, комплексами и стереотипами. Естественная, живая. Ванда – это именно тот человек, который мне был сейчас нужен. Тот, кто вытащит меня к солнцу и заставит наслаждаться мгновениями этой невероятной жизни. Ведь каждый из нас просто миг. Миг, который в масштабах Вселенной не имеет совершенно никакого значения. Так что же нам мешает делать то, что нравится? Ведь Вселенная всё равно вряд ли об этом узнает. Жизнь так коротка, а сделать хочется так много. Хорошо, что я поняла это в семнадцать. Нет ничего невозможного. Есть только жизнь во всех её проявлениях. Прекрасная, невероятная жизнь! Ты можешь смеяться над глупыми шутками, покупать бесполезные вещи, тратить месяцы на то, чтобы написать никому ненужный роман, общаться с людьми-идиотами, менять парней как перчатки. Ты можешь танцевать на улице и орать песни во всё горло, ходить на концерты любимых певцов и покупать сумасшедше дорогие коктейли, драться в баре, мечтать о сказочной любви, прогуливать уроки и покупать ужасно вредную еду в забегаловках. Ты можешь говорить всё, что захочешь, и кому захочешь. Ты можешь расцарапать машину бывшему парню и убегать от полиции, ты можешь изрисовать стены школы и остаться после уроков, ты можешь кидаться яйцами из окон и кричать на прохожих. Ты можешь всё, что захочешь. Ведь ты всего лишь миг, едва ли заметный в масштабе необъятной, величественной Вселенной.
– Сценарий всякого ситкома разрабатывается индивидуально. Он может быть исключительно юмористическим. Но очень часто сценаристы показывают серьезные явления и проблемы, скрывающиеся за юмористической завесой, – мистер Джонсон шел спиной к съемочной площадке и рассказывал нам основы написания сценария для ситкома. Мы завороженно смотрели на огромную улицу Нью-Йорка. Но нет, мы были всего лишь на киностудии, где снимали очередной сериал. – Многое в ситкоме зависит от актеров. Если автор понимает, что та или иная фраза никак не подходит персонажу и, соответственно, его актеру, сценарий может переписываться до бесконечности. А теперь посмотрите налево.
Поразительно. Нереально. Но мы и правда увидели Таймс-сквер во всех её деталях. Каждый билборд светился ровно так, как он светится в центре Нью-Йорка.
– Это просто невозможно… – проговорила я.
– Вот поэтому, юная леди, я и привел вас сюда.
– Мишель. Меня зовут Мишель.
Джонсон снисходительно улыбнулся и продолжил:
– Чтобы написать сценарий вашего первого ситкома, вам всем нужно вдохновиться. А где ещё в этом мире вдохновиться, как не на Таймс-сквер?
– Нашего ситкома? Я не ослышалась? – открыв рот, спросила Ванда.
– Это лагерь для настоящих режиссеров, и да, вы не только напишете сценарий, вы его ещё и снимете. Может быть, прямо здесь.
– Прямо здесь? Что? Вы не шутите?
Джонсон посмотрел на нас с Вандой, улыбнулся, развернулся и пошел дальше, продолжая рассказывать о том, как пишется сценарий ситкома.
Так, удивительно, почти сказочно прошёл мой третий день в режиссерском лагере. Насмотревшись на актеров, по пятнадцать раз произносящих одни и те же слова, потрогав искусственный снег, поужинав за столами местных знаменитостей и посетив каждую гримерную, скрытую за билбордами маленькой Таймс-сквер, мы вернулись в лагерь. За окном было уже темно – на площадке мы провели не меньше трех часов. Усталость валила с ног, но сегодня было не до сна. Уже через час после возвращения в теплые корпуса пришли ребята. К этому времени мы быстро накинули покрывала на постели, сбросили все рабочие материалы в один большой шкаф и переоделись.
Несмотря на полноту, Ванда выглядела весьма гармонично. Малинового цвета платье до колена и золотая подвеска подчеркивали эту гармонию. Я надела легкое голубое платье с летящей юбкой и тонкими бретельками. Волосы распустила и немного накрасила губы розовой помадой. Не сказать, чтобы я очень уж старалась выглядеть безупречно, но произвести впечатление всё-таки хотелось.
За два дня я едва ли успела узнать имена всех. Много времени мы проводили на мастер-классах, так что вечером не оставалось ничего, кроме как уткнуться в подушку и получить порцию здорового сна.
Поначалу всем было неловко, но вскоре в комнату влетел Пэрри. Ему было уже 22 года, он заканчивал колледж на экономиста, но почему-то оказался здесь. Пэрри, кажется, был определённо уверен в том, что должен быть именно в этом месте и именно в это время. Среди нас, выпускников школ, он чувствовал себя словно рыба в воде. Мы тоже были не против такого знакомства.
– Народ, всем привет! – он ехидно улыбнулся и достал из-за спины две бутылки вина.
– Пэрри! – радостно заголосила Ванда. – Где ты это достал?
– А вот… Места надо знать, – держа в зубах штопор, говорил он.
– Но нас могут поймать, – раздался откуда-то тихий скромный голосок.
– Не дрейфь, чувак! Всё будет чики-пуки. В конце концов, с вами Пэрри! – и он торжественно развел руками, улыбнулся и приподнял брови.
Спустя время мы уже сидели в кругу на полу. Пили красное вино и играли в бутылочку.
– А я вам что говорил? Ничто так не сближает, как поцелуй с красивой девушкой, – Пэрри потянулся к Ванде и поцеловал – она выпала ему в игре.
Все смеялись и болтали. Уже не было той неловкости, с которой люди вошли сюда час назад. Бутылочка снова начала вращаться. И бум! Она остановилась на мне.
– Барабанная дробь, товарищи, – Пэрри вскочил с пола.
– Мишель, твой выход, – подмигнула мне Ванда.
– Наши голубки, наконец, сделают это… – не успокаивался Пэрри. – А хотя, знаете, ребята, усложним-ка мы им задачу… Вы должны провести минуту наедине друг с другом в ванной, – он указал на дверь и хитро улыбнулся.
Мы с Адамом переглянулись и оба смущенно улыбнулись.
– Ну давайте, давайте! – кричала Ванда.
– Вперед в комнату любви! – поддерживал её Пэрри.
«Да уж, эти двое друг друга стоят…»
Делать было нечего. Мы встали и вошли в ванную.
А теперь отмотаем время на час назад.
В девять пятнадцать к нам вошли гости. Несколько парней и девушек. Они смущённо оглядывались по сторонам, ища место, куда можно присесть и немного расслабиться. Атмосфера была немного напряжена, потому что никто из нас толком не знал друг друга.
– Привет, – ко мне подошёл невысокий блондин в очках. Он по-доброму посмотрел на меня своими светло-зелеными глазами. – Я Адам, – парень протянул руку.
– Мишель, – не долго думая, ответила я и пожала его теплую ладонь.
– Мне немного неловко было сейчас это сделать. Ну, ты понимаешь, новое место, новые люди…
– Я понимаю, – перебила я его.
– Теперь мы как два отщепенца обязаны присесть где-нибудь в углу, – улыбнулся он.
– Несомненно.
Так началось наше знакомство.
Всё оставшееся время я говорила только с ним. Мне даже на секунду показалось, что мы одни в этой комнате. Сначала расспрашивали друг друга о школе, занятиях режиссурой и планах на будущее. Потом Адам начал рассказывать анекдоты, которые слышал от дедушки. Удивительно, но этот странный паренек мне понравился. Он постоянно подергивал мочку уха или чертил пальцами буквы на штанине, поправлял очки и рассказывал дедушкины анекдоты, а я смеялась. Было просто хорошо. Тепло и уютно с этим человеком. Мы были знакомы всего час, но я уже понимала, что это мой человек. Человек, с которым комфортно. Как с Алексом, Одри или Аланом.
Оказалось, что живет Адам в трех кварталах от меня, заканчивает старшую школу и планирует уезжать в Европу. Почему, он так и не сказал. Но я думаю, Адам просто нашел хороший колледж и не хочет афишировать это до того, пока не поступит. А я уверена, он поступит. Он очень умный.
Бутылочка крутилась, но до нас очередь волшебным образом ещё не дошла, и ни разу бутыль не указала ни на меня, ни на Адама. И я была этому рада, хотя в другой ситуации мне возможно стало бы обидно. Ведь, скажите вы, веселье проходит мимо. Но это был один из самых лучших дней за последние недели. Я искренне наслаждалась обстановкой, смехом, окружавшим меня, дурманящим ароматом вина и общением с милым парнем с ямочками на щеках и пристальным, но немного смущенным взглядом зеленых глаз. Я смотрела в них как в зеркало. Не мешали даже его очки. Вообще, они очень ему шли. Как часть образа. Как часть его самого.
«Он скоро уедет, а я останусь здесь. Есть ли смысл питать надежды? Стоп-стоп-стоп. Брэй, о чём ты думаешь? Вы только познакомились. Просто расслабься. Просто расслабься…»
– Наверное, он был лучшим режиссером своего времени, – Адам увлеченно рассказывал, а я молчаливо слушала, навалившись на спинку кровати.
– Ты просто энциклопедия ходячая, – засмеялась я.
– Ты милая, Мишель, – Адам улыбнулся и заставил меня покраснеть. – Наверное, ты думаешь, что я ужасно скучный… – он замялся и начал поправлять очки.
– Нисколько! – живо ответила я. – Кстати… Спасибо… Ну, за то, что милой назвал, – я говорила отрывисто и быстро. Такие ситуации всегда казались мне неловкими, хотя и до сумасшествия милыми. В кино герои уж очень смелые, когда дело касается общения с противоположным полом, а я даже на комплимент толком ответить не могу.
«Ну вот, Брэй, ты снова несёшь какой-то бред…»
Адам улыбнулся, опустил глаза и начал чертить что-то пальцем на штанине темно-синих джинсов. Воцарилось неловкое молчание.
– А расскажи мне о Греции? – я резко сменила тему. – Ты, кажется, говорил, что был там с дедушкой?
– Да, это было несколько лет назад…
– Барабанная дробь, товарищи – раздался голос Пэрри…
Дверь в ванную хлопнула. Щелкнул выключатель. Мы остались наедине в темной ванной среди холодного, мрачного кафеля.
– Мы будем держать дверь, так что не пытайтесь сбежать, – послышался из комнаты глухой голос Ванды.
Когда через несколько секунд зрение частично вернулось к нам и мы стали различать очертания друг друга, Адам сказал:
– Ведь дурацкая игра?
– Не знаю, а мне даже нравится, – возразила я.
– Мы с тобой и без всяких бутылочек прекрасно пообщались.
– Что верно, то верно, – ответила я.
– Только я забыл одну важную вещь.
– Ты оставил что-то в комнате? Давай я скажу Ванде, и она откроет…
Я не успела закончить фразу, потому что почувствовала прикосновение губ Адама.
– Вот, что я забыл, – сказал он.
Я ничего не ответила. Не знаю, почему, но у меня не было желания броситься ему на шею или продолжить поцелуй. Нет-нет, поцелуй и правда был приятным, но в животе не вспорхнули бабочки, внутренности не перевернулись. Всё было как-то не так.
Адам смотрел на меня вопрошающе. Проведя некоторое время в темноте, я уже прекрасно могла рассмотреть его лицо во всех деталях. Оно отражало одновременно и сомнение, и удивление, и непонимание.
Дверь распахнулась.
– И… – Пэрри посмотрел на часы. – Шестьдесят! Ровно шестьдесят секунд, товарищи! Надеюсь, вы успели сделать там что-то полезное, – ехидно подмигнул он.
Глава 24
На следующий день снова начались занятия. Снова подъем в семь утра, завтрак, уроки, практика и экскурсия. В этот раз мы поехали в центр города на большом двухэтажном автобусе. Январский ветер задувал в лицо, пальцы на руках сковывал легкий морозец. Всей нашей компанией в двадцать человек мы сидели на верхнем открытом этаже большого транспортного средства, осматривали ярко освещенные вечерние улицы, а преподавательница с помощью громкоговорителя рассказывала нам интересные факты. Вообще, интересные они были только для неё. Нам с Вандой и дела не было до того, что она говорит. Мы делали снимки, смеялись и болтали без умолку. Было и правда весело. Я чувствовала себя героиней фильма – обмотав вокруг шеи бордовый вязаный шарф и нацепив кашемировые перчатки, я полной грудью вдыхала задымленный выхлопами воздух большого города. Города, кипящего жизнью. Я не думала, что всего четыре дня наедине с природой заставят меня так сильно скучать по бессонным, ярким и многолюдным улицам.
Но было в этой поездке и что-то неловкое. После вчерашнего поцелуя в ванной с Адамом, внутри был какой-то неприятный осадок. Я не хотела потерять этого совсем недавно обретенного человека, но и влюблённости не чувствовала. Это скорее были дружеские чувства. И я не знала, как поговорить об этом с Адамом, потому что вчера после того поцелуя мы разошлись по разным углам и больше уже не разговаривали. Сейчас этот милый зеленоглазый блондин сидел напротив меня и о чём-то оживлённо беседовал с Пэрри. Иногда мы встречались взглядами, но тут же отворачивались и продолжали общаться со своими собеседниками.
Когда наш автобус остановился, на улице совсем стемнело, и вся центральная площадь была залита светом желтых фонарей. Ванда выбежала первая – уж очень она спешила купить себе хот-дог. Когда я выходила из дверей автобуса, нога моя соскользнула, и я чуть не упала лицом в снег. Мне повезло – меня поймал идущий впереди Адам.
– Будь аккуратнее. Нельзя допустить, чтобы такое милое личико оказалось в снегу.
– Спасибо, Адам, – ответила я. – Какая же я всё-таки неуклюжая.
– Ничего страшного. Хочешь, я пойду с тобой? Буду твоим защитником от падений.
– Это было бы просто отлично! – весело ответила я.
Мы пошли по каменным тропинкам, кое-где покрытым льдом и усыпанным белоснежными осадками. От фонаря к фонарю были протянуты разноцветные гирлянды, вдалеке люди катались на коньках, а слева на площади играли музыканты – парень на скрипке и девушка на синтезаторе. Всё это выглядело как сказка. Красивая, удивительная сказка.
– Адам, я хотела извиниться за вчерашнее…
– А за что извиняться? Мы оба хороши. Всё-таки вино и приятная компания иногда заставляют творить странные вещи.
– То есть этот поцелуй ничего не значил?
– А ты бы хотела, чтобы он что-то он значил?
– Пожалуй, нет. Ты мне и правда нравишься и я многое отдам за такого друга как ты… Но боюсь, что для тебя поцелуй значил что-то большее.
– На самом деле, ты отчасти права. Ты сразу мне понравилась, я хотел тебя поцеловать весь вечер, но стеснялся. В ванной было темно, никто нас не видел, поэтому я решился. Но, по-моему, – смеясь, добавил он, – мы с тобой, как ты уже и сказала, можем быть только друзьями.
– Да-да! Причём, отличными друзьями, – поддержала его я. – Кстати, целуешься ты не очень, – засмеялась я. Адам толкнул меня в плечо, и мы, счастливые от того ли, что решили все недомолвки, или от того, что нас ждал прекрасный вечерний город, отправились на каток.
Дальше началось безудержное веселье. Мы каждый день ходили с Вандой, Адамом и Пэрри в город. Точнее – сбегали. Наша преподавательница больше не возила нас на экскурсии, поэтому в шесть вечера мы были свободны как птицы. С Адамом мы сдружились ещё сильнее. Хоть Пэрри и Ванда на пару мучали нас тем, что на каждом углу кричали о наших якобы романтических отношениях, ни я, ни Адам не реагировали на это серьезно. Случай с поцелуем потихоньку забылся, остались только дружеские подколы и шутки. С Адамом я могла быть самой собой, хотя мы и были знакомы всего неделю. В таких местах, как лагерь, время идет совсем по-другому. Здесь можно обрести лучшего друга за неделю, и прожить целую жизнь за месяц.
С мистером Джонсоном я тоже быстро сдружилась. От угрожающего «юная леди» мы перешли к по-отечески доброму «милая Мишель». Говард чем-то напоминал мне мисс Уоррен, только мужского пола, а ещё крайне строгий и требовательный. Но в голове моей всё равно крутилась мысль о том, что они были бы просто взрывной парочкой. Ровным счётом, как и Ванда с Пэрри. Хотя эти ребята почему-то не спешили покидать зону комфорта и переходить к чему-то более серьезному, нежели дружеские толчки, насмешки и постоянные приколы над преподавателями. Два сапога – пара. Только в нашем случае, ещё не совсем пара. Да, я люблю отвлекаться, но потерпите ещё немного. Мою голову переполняют мысли, а пальцы пишут не настолько быстро, чтобы всё успеть. Итак, вернемся к Говарду Джонсону. Очень интересный человек с очень грустной историей. А что же я вас всё мучаю догадками? Сейчас я вам эту историю и поведаю.
Тридцать пять лет назад, пятнадцатого февраля, в одном из детских домов маленького городка на севере Англии появился новый житель. Малыша назвали Говардом. Фамилию он получил такую же, какую носила добрая часть жителей этого заведения, – Джонсон.
Как выяснил Говард чуть позже, в приюте все ограничивалось строгими законами, придуманными еще давно директрисой Жаклин Джонсон. Она не могла иметь детей и за свою непродолжительную жизнь (всего сорок семь лет) не нашла себе ни мужа, ни какой-либо цели, кроме как собрать под крышей своего домика подкидышей и воспитать их по всем законам высшего общества.
Строгости ей было не занимать. Хотя, как утверждала сама Жаклин, без серьезных правил дети не смогут стать полноценными членами общества. Во многом эти самые ограничения повлияли на характер Говарда. Как ни старался он идти наперекор мисс Джонсон, она в каждом споре, в каждой его маленькой шалости одерживала беспрекословную победу. Тем не менее, Говард всегда был очень умным мальчиком, чем заслужил благосклонность директрисы, и благодаря чему стал ее любимчиком.
Ранний подъем, идеально выглаженная форма, завтрак по всем правилам: вилка для салата, нож для мяса, ложка для каши, вилка для мяса, ложка для пудинга, стакан для сока, стакан для воды, тарелка для салата, блюдце для десерта… Незнающего человека вся эта ежедневная для Говарда рутина скорее испугала бы или повергла бы в шок. Но перфекционизм глубоко засел в Джонсонах. Его Жаклин и её работницы прививали ребятам с детства. Как прививали и серьезность, строгость, работоспособность и преданность делу.
У Говарда никогда не было настоящих друзей, не было жены. Да что уж там жены. Он и не влюблялся никогда по-настоящему. Всю свою жизнь он только и делал, что учился, работал, стремился к идеалу. Но, прогорев со своей мечтой – стать величайшим голливудским режиссером, он пошел по пути более простому и незамысловатому. Стал учителем. Сначала в одной английской гимназии, с первого взгляда напоминавшему его родной приют, который он покинул несколько лет назад. Он идеально вписывался в ту атмосферу холодности и перфекционизма. Но однажды утром в его голове будто бы произошел какой-то сбой. Он собрал чемодан, купил билет на самолет и бросил Англию навсегда. Что двигало им в тот момент? Пожалуй, желание жить.
Сменив место обитания, Говард сменил и ориентиры. Единственное, он все так же остался учителем. Но теперь в нем появилась какая-то особая страсть, привязанность и даже любовь к своей профессии. Он научился жить, только вот был все так же одинок. Ни друзей, ни семьи.
Говард Джонсон хороший человек. Ему только нужно немного любви. Ему нужно немного тепла. Странно – вот так смотреть и понимать: ты знаешь, что нужно этому человеку, но не можешь ему этого дать. Ты не должен вмешиваться в его жизнь, даже если очень этого хочешь. Вот такого мистера Джонсона я узнала чуть позже. А пока что я наслаждалась каждой секундой проведенной в лагере, и как губка впитывала каждый ценный совет (а их было очень много, чему я несказанно рада), полученный от мистера Джонсона.
В один прекрасный, довольно тёплый для зимы день мы с ребятами сидели в баре. Я, такой же немного скромный и вечно поправляющий очки Адам, хохотушка Ванда и уже изрядно подвыпивший Пэрри.
– Слушайте, а классно, что мы все здесь, – говорила я. – Дома столько проблем, а здесь будто бы другая, свободная жизнь.
– А блондиночка права, – поддерживал Пэрри. – За это надо выпить, – он поднял бокал.
– Успокойся уже, алконавт, – пихнула его в плечо Ванда.
– Кудряшка, ну не злись, – он провел рукой по её закрученным волосам.
– Эй, руки убери, – грубо ответила она и убрала его ладонь.
– Пэрри, ну хватит уже, правда. Может, пора завязывать? – спросил его Адам. Он сидел рядом со мной и потягивал виски. Но несмотря на это, в отличие от Пэрри, он был в здравом уме.
– Да не кипишуй ты, всё будет чики-пуки! – произнес свою пьяную тираду собеседник.
– Я отойду ненадолго, ребята, – Ванда встала из-за стола. – Не скучайте тут без меня, – она подмигнула нам.
Спустя пару минут из-за стола встал и Пэрри.
– Пожалуй… – заикаясь, говорил он. – Пожалуй, надо проветриться… Я сейчас… – и он ушел в сторону туалета.
Я осталась наедине с Адамом, но меня это нисколько не смущало. Наоборот, без Ванды и Пэрри мы могли полностью расслабиться и поговорить по душам. Мы и правда ценили их компанию: веселые, смелые, жизнерадостные, они делали и нас такими же. Но не всегда можно было справиться с двумя такими жесткими и упертыми людьми. Уж если они объединялись, то всем приходилось несладко. И вот, пока мы обсуждали, чем займемся, когда вернемся в город, в туалете бара происходило нечто такое, чего мы никак не ожидали.
Уборные в баре выглядели как отдельные комнатки. Не было разделения на женские и мужские. Поэтому когда Ванда помыла руки и открыла дверь, она встретила Пэрри. Народу сегодня было немного, поэтому никого кроме них в коридорчике перед туалетом не было.
– Кудряшка! – заголосил Пэрри. – Это же ты!
– Разреши пройти, мой милый пьяный друг, – весело, но с ноткой раздражения ответила Ванда.
– Ну что ты так… Не уходи… – он уперся рукой в дверной косяк и закрыл проход.
– Пэрри, выпусти меня. Это уже не смешно.
– Ох, Ванда, какая же ты злюка. Давай я тебя успокою, – он силой втолкнул её обратно в комнатку и захлопнул дверь.
– Пэрри, да что с тобой?! Пусти меня! Сейчас же пусти!
– Да не дёргайся ты, – грубо отвечал Пэрри, пытаясь удержать вырывающуюся девушку и расстегнуть пуговицы на её платье.
– Ты перепил и сошёл с ума! Убери свои руки! Пэрри, черт возьми!
– Да где они там? Провалились что ли?
– Да ладно тебе. Зуб даю, эта «сладкая парочка» мурлычет где-нибудь в коридоре, – сделав очередной глоток, сказал Адам.
– А вдруг Пэрри стало плохо? Ты же сам видел, сколько он выпил. Ну нет, пойду-ка я всё же проверю, как они там.
Подойдя к туалету, я не увидела ровным счетом ничего, кроме закрытой двери, за которой были слышны крики Ванды. Я подергала за ручку, но дверь не поддавалась.
– Ванда? Ванда, что с тобой? – я начала судорожно стучать.
– Убери свои руки, козёл! – глухо послышалось из туалета.
– Чёрт… – я рванула обратно за столик. – Алекс, к Ванде кто-то пристает в туалете. Нужно вытащить её! Срочно!
Алекс побежал к двери, а я сказала обо всем администратору. Тот, не долго думая, вызвал полицию. К нашей радости, они были совсем неподалеку, и уже через пять минут приехали в бар.
Всё это время мы пытались докричаться до Ванды и того, кто был с ней в комнате. Но в ответ слышали лишь её крики и удары об стену.
– Ломайте дверь!
– Но мы не можем! Это слишком убыточно для заведения! Вы хоть знаете, сколько она стоит?
– А вы хоть знаете, что там девушку хотят изнасиловать?!
Администратор пытался открыть дверь, но Пэрри держал её изнутри. Он был достаточно силен в сравнении со всеми нами.
– Разрешите пройти, полиция, – к нам быстро пробрался высокий мускулистый мужчина в форме. – Немедленно откройте, это полиция!
За дверью послышался сильный удар. Затем наступила тишина. Сотрудник полиции распахнул дверь. Опустившись на корточки и закрыв рот руками, в слезах сидела Ванда. Пэрри лежал напротив неё, держась за голову, и тяжело дышал – она оттолкнула его, и он ударился о раковину.
– Боже мой, Ванда… – тихо сказала я.
– Молодой человек, вы арестованы за попытку совершения изнасилования, – полицейский скрутил ему руки и повел прочь из бара.