Совесть мучила Сергея не раз, он обвинял себя в случившемся и не был рад той награде, которую он получил. Грязь не обрызгала его сапоги, но заляпала его душу. Тем более пришлось сидеть как на иголках, в ожидании, что вот-вот придут следователи и будут проводить разъяснения. Шли дни, неделя, месяц – напряжение спало, так никто и не пришёл. Единственный, с кем полиция имела дело, это с Игорем. Он попался на каком-то мелком административном нарушении, но это не имело никакого отношения к случаю в Миёрах, поэтому можно было считать, что они ушли от правосудия.
Хотя что есть правосудие на самом деле и кто его вершит?
VII
Рождённый летать – ползать не будет.
М. Горький «Песня о Соколе»
Вещи некоторые, как было замечено Сергеем Колязиным, да и не только им, просто иногда случаются. Ждал, не ждал, хотел, не хотел – в сущности, это не меняет того факта, что это просто есть. Нельзя назвать точную дату, но, кажется, на дворе ещё не лежал снег, а если и был, то растаял.
“Чем я вообще занимаюсь?” – одёрнулся ученик на последней парте и ужаснулся тем, что вместо конспектирования с доски минуту с лишним рассматривал чужие серёжки. “Быть того не может, чушь собачья”. – быстро записывая за учителем, попутно размышлял Сергей. Ладно бы так, один раз, невзначай, но не три же раза за урок в ту сторону. Да ещё и эти странные мысли…
Благо, перекур в туалете снимал ненужное напряжение, позволял немного превознестись над проблемами, хотя и ненадолго. Потом мысли опять занимались чем-то странным, да так вальяжно, будто это норма.
Сразу после уроков начиналась репетиция ансамбля «Севилья». Сергей втащился на сцену зала со своей электрогитарой, подключил к усилителю и по просьбам Раисы Ивановны, руководительницы коллектива, принялся помогать заносить и ударную установку для Максима Войницкого. Вскоре подтянулись басист, саксофонист и солистка-вокалистка. Когда все уже были готовы, то репетиция началась. Играли в основном без клавишного аккомпанемента. Что могла, Раиса Ивановна подбирала импровизацией или даже полноценно играла по нотам, если у неё была завалявшаяся копия партии Карины. Таким образом «Севилья» прорепетировала три песни из репертуара. В конце, когда все потихоньку стали расходиться, Раиса Ивановна разговорилась с Максимом по поводу клавишника.
–У вас есть тот, кем заменить Карину? – спрашивал ударник у руководительницы.
– Ой, знаешь, как-то не думала даже. Можно кинуть опрос по школе среди классов, чтобы найти кого-нибудь, кто может нам подыграть.
– Может быть, я смог найти кандидата.
Зачехлявший неподалёку гитару и слышавший диалог Сергей посмотрел в сторону Максима. Надеялся не увидеть ухмылку на его лице.
– Да, – удивлялась Раиса, – и кого же, интересно?
– Да так, обещалась прийти в следующий четверг на репетицию, непросто было, но я уломал.
– Ясно, а кто это?
– Из класса Сергея. – сказал ударник, не распинаясь в подробностях.
“Только не это! Вот кто его вообще тянул этим заниматься! Втемяшит себе что-то в голову, и одним клином его оттуда вытащишь!” – негодовал Колязин, но не вмешивался.
– Так она старшеклассница. – заметила Раиса Ивановна.
– И что здесь такого?
– Знаю по опыту, тяжело затянуть в такую авантюру старшеклассников, они же к поступлению готовятся, лишнюю нагрузку на себя громоздить не будут.
– Мы ж громоздим.
– Ну, вы то – другое дело. Я имею в виду свежую кровь. Сказала как вампир. – заулыбалась со сказанного Раиса Ивановна.
– Обещалась прийти.
– Посмотрим.
На этих словах их диалог был закончен, а Сергей попытался незаметно уйти, что у него не вышло.
– Слышь! Сергей! Прикинь, уломал эту вашу отличницу, сказала, придёт в следующий раз! – догоняя на ходу, оповещал приятеля Максим.
– Медальку себе шоколадную выдай за это, – зло ответил Колязин.
– Медалька медалькой, а Раиске помог. Ты тоже мог, но заупрямился почему-то.
– Делать мне больше нечего, тебе это надо – ты этим и занимайся.
– Когда-нибудь ты поймёшь, что делать добро, это главнейшая задача в жизни. Нет ничего ценнее, чем сеять добро.
– Ага, Конфуций, иди дом милосердия открой в подвале дома своего, обеспечь всех больных и убогих своевременными лекарствами и прошлогодней картошкой. – иронизировал Сергей.
– Ну ты загнул. Кстати, если хочешь, недавно прочёл одну такую книгу американского психолога про то, как заводить друзей, я её залпом прочитал, полезно, я думаю. В библиотеку рано ещё сдавать, могу завтра принести тебе. Возьмёшь прочитать?
– Может быть, пролетая над кукушкиным гнездом, я и воспользуюсь твоим предложением.
– Это значит «нет»? – неуверенно уточнял Максим.
– В точку.
– Зря. Хорошая книга, тем более, что тебе друзей не хватает.
– Давай без психоанализа, док, ты итак уже сегодня обрадовал. – съязвил Сергей, нацепляя свою зимнюю куртку в гардеробе.
– Чем?
– Да ничем, ничем, успокойся и займись своими делами. – как-то не в тему и довольно искусственно Колязин завершил разговор.
Уже на улице его брал гнев: “Зачем он это сделал? Поиграть две недельки не мог без клавишника!? Нашёл, понимаете ли! Как же он меня бесит в этом году! Зачем он её заманил сюда и как? Идиот. Просто идиот. Показушник и очкавтиратель! Строит из себя божий одуванчик, а сам – тот ещё корыстник. Всё время перед Ивановной выслужиться пытается, догодить и шуточкой обменяться. Не дураков дело – помогать. Лучше бы взахлёб там обчитался, но не так, как он поступает. А толку уже, что с него взять? Ничего. Балбес и только.”
Прошла неделя. За это время четвёрка, разграбившая Миёры, продала перфоратор на барахолке, сумма была разделена на четыре, как и все товары до этого, вроде плазмы, лопаты, тачки и стремянки. Преступная деятельность уже принесла в карман Колязина более ста пятидесяти долларов в валютном эквиваленте, которые пока никуда не спустил. Валера вложился в новую видеокарту для компьютера. Оскар и Игорь, судя по всему, стали покупать что-то посерьёзнее сигарет и алкоголя. Сергей кроме делёжки денег с Дерюгой и Шатоваловым никак не пересекался, считая, что гусь свиньям не товарищ.
Четверг. Снова репетиция. Сергей сильно устал, но отказать в просьбе Раисе Ивановне не смог и молча вынес из-за кулис пульты11. Тут же на сцене раскладывался саксофонист Коля, вытирая свой золотистый инструмент тряпочкой, и басист, регулирующий звук на усилителе. Вокалистка Алиса сидела в телефоне, Раиса Ивановна же настраивала у акустического пульта микрофоны.
Боковые двери открылись и из них вышел Максим, следом скромно прошла Инесса Шостакович.
–Раиса Ивановна! – крикнул ударник.
–Эу!? – ответила та и оторвалась от настройки микрофонов на источник звука, издавший её имя и отчество.
– Вот! Я привёл пианистку! – довольствовался Максим.
“Пф… Ну и рожа, будто лепрекона привёл. Сколько гордости, сколько бахвальства, как же он меня раздражает”, – подумал Колязин.
Максим оставил пианистку и взошёл на сцену для расстановки ударной установки. Инесса обменялась с сидящей Алисой “приветами” и просто стояла, ждала, пока к ней подойдёт руководитель. Сергей пугливо посматривал в её сторону, тут же прятал глаза и продолжал что-то регулировать на усилителе, хотя всё уже было идеально подобрано.
Наконец-то Раиса Ивановна подошла к новенькой. Она представила себя и коллектив, а затем спросила, будет ли у неё получаться ходить на репетиции.
– Посмотрим, – ответила Инесса, – у меня загружен день, возможно, я скоро откажусь от факультатива, тогда будет больше возможности посещать репетиции.
– Что же, хорошо, давай посмотрим на твои навыки игры по нотам.
Раиса Ивановна предложила девушке синтезатор, на что та немного растерялась.
– Что такое?
– Стоя, я никогда не играла.
– Ничего страшного, там всё то же самое, что и на пиано, местами даже проще, а с кнопками я помогу.
Руководительница отвела Инессу к инструменту. Сергей почти всё время разговора смотрел на одноклассницу, разглядывал её волнистые волосы, собранные тёмно-зелёным обручем. Ему было ужасно не по себе, потели ладони. Он пытался увлечь себя наигрыванием какой-то мелодии, но Раиса Ивановна попросила его пока не извлекать никаких звуков. Она следила за тем, как Инесса по нотам играет аккорды на синтезаторе. Сергею казалось это странным, эти звуки были теми же, что он уже слышал не раз, но всё-таки другими, не теми, что играла Карина. Он взглянул на Максима, который пытался беззвучно изображать крутую игру на установке, и в который раз начал думать гадости про него. Руководительница с пяток минут позанималась с Инессой и разрешила коллективу медленно начать играть со вступления.
У Сергея тряслись пальцы, он то и дело задевал не ту струну, а в паузах косил в сторону синтезатора. На аккордах было проще, но он и там умудрялся хватать не тот лад или задевать пальцами струны, заглушая звучание. Он пытался собраться и думать только о своей партии, но заслышав синтезатор, невольно поворачивался в ненужную сторону, долю секунды лицезрел фигуру Инессы, а потом судорожно возвращался к нотам, когда уже порядком сбивался с текста. Ему зачем-то хотелось на неё посмотреть, и за этот дикий для самого себя интерес, он, с расстройства, потел и нервно дышал. Это же мешало ему играть как обычно, поэтому он так не хотел, чтобы Максим привлёк Инессу в «Севилью».
Потом Раиса Ивановна разобрала с Инессой песню до конца (это не классика, тут всего в запеве пару аккордов и столько же в припеве, и это всё повторяется – учить нечего), а после, подключив заскучавшую вокалистку, ансамбль начал играть с начала в нормальном темпе. Сергей как назло играл из рук вон плохо, он не мог собраться, дурацкие потные пальцы скользили и не слушались рук, а чокнутая голова так и норовила отвернуться куда-то в сторону, не смотря на ноты. Раиса Ивановна остановила расхлябанную игру:
– Повнимательнее, повнимательнее! Инесса, там другие аккорды. Сергей, играешь лишь бы что. Коля, там паузы в восьмую, а не в четверть. Бас, играй тише. Собрались, заново!
Колязин получил замечание, от этого ещё больше разволновался и лучше играть не стал. Он не понимал, почему всё настолько ужасно, его уровень откинулся назад на два с половиной года. Неужели всё из-за того, что в ансамбле играет Инесса? Ну нет, это же чистой воды бред сивой кобылы! Как он не хотел, получалось у него не очень. Пальцы лоснились как от растительного масла. Он за репетицию хватил ещё одно замечание и в край растерялся.
К его удаче, урок закончился быстро, и Инессе нужно было идти по своим делам. Пока Колязин наблюдал за её разговором с Максимом, чуткая Инесса уловила на себе чужой взгляд и посмотрела на Сергея. Так пересечься он ни в коем разе не хотел. Притворился, что рассоединяет гитару с усилителем и трёхсекундное дело затянул на целую минуту. Пока та не ушла, он так и не поднял головы. Раиса Ивановна попросила мальчиков всё занести по местам. Сергей был рад, что репетиция позади, но тут, как и всегда, впрочем, к нему стал приставать с расспросами ударник. Они вместе несли бочку от установки, и тут Максиму почему-то пристало спросить:
– Слышь, а ты чего сегодня так неровно играл?
Сергей явно не был в настроении отвечать на вопросы, особенно правдиво.
– Устал. Тяжёлый день сегодня.
– В те разы не уставал чего-то.
– Не в форме сегодня, а тебе я смотрю, не всё равно.
– Просто интересно, раньше хорошо играл, а сегодня – не очень.
Поставили бочку куда надо.
– Тебе потрындеть охота? – нервно и злостно отвечал Сергей.
– Да, нет, в общем-то, нет.
– А не видно по тебе!
– Ты в последнее время какой-то нелюдимый, – подметил Максим, – давай реально книжку про дружбу дам.
– Может ещё нагорную проповедь мне зачитаешь и подучишь меня, нерадивого, всем премудростям жизни, а то я, бестолочь, каких поискать надо, и без твоих необходимых наставлений лоб расшибу о дверной косяк!? – показывал Максиму своё неудовольствие от разговора Колязин.
– Ладно, ладно, ты сегодня не в духе, понял я.
У Сергея действительно разболелась голова, он не знал, как будет ходить на последующие репетиции. Здесь даже сигарета не поможет.
Следующий четверг. Басист расчехляет гитару, саксофонист чистит свой инструмент, Сергей в полной готовности стоит молча и в ужасе ожидает прихода Инессы. Пришёл, однако, Максим в этот раз один. Прозвенел звонок, Раиса Ивановна поинтересовалась, где новая пианистка.
– Она сказала, что приносит извинения, и больше приходить не сможет. – донёс послание ударник.
– Я почему-то так и думала, но ничего, я среди младшеньких в пятницу поищу, они понадёжнее и пищать будут от восторга.
Это Сергея порадовало, но не настолько, насколько он был бы недоволен, если бы она осталась. Эта какая-то грязная смесь из злорадства над Максимом, радостью, что нет причины его дурацкой игры, а также, какой-то печалью. “Почему она ушла? Так ли у неё на самом деле не было времени? Тогда в прошлый раз зачем притащилась? Может причина в другом? А вдруг, она не захотела играть в «Севилье», потому что увидела меня здесь? Из-за меня выходит? Нет, бред какой-то, везде себя приплести надо, будто бы других причин кроме меня не существует”, – вёл самоанализ Сергей.
Как и ожидалось, в этот раз он играл куда лучше и чище. А Максим ему уже в печёнке сидел. Особенно своими: “Я попробую её уговорить, а то с мелкими играть не охота.” Сергей был готов видеть за клавишами кого угодно или отсутствие кого-либо, лишь бы только не Инессу.
Ему повезло, Максиму так и не удалось завлечь девушку на вторую репетицию, а после декабря он уже и не утруждался, ибо Раиса Ивановна нашла какую-то маленькую пухлую очкарку, которая любила обниматься и визжала от восторга, что будет играть с “большунами”. Ей где-то двенадцать, а на вид как большая третьеклашка, которая живёт по соседству с бабушкой и пирожками. Алиса и Раиса Ивановна с неё умилялись, а нормальных ребят она раздражала. Что тут скажешь, партии она учила больше чем любой другой, поэтому её и оставили. По словам руководительницы, надо было омолаживать состав ансамбля.
Если бы на этом все общемировые проблемы и решились.
Если бы…
VIII
Один “идеальный” день из жизни
Инессы Эдмундовны Шостакович
Так четверг проходит у некоторых людей. Как правило, “идеальный” день должен начинается с самого ненавистного звука на свете, и совершенно не важно, какой он, потому что его издаёт один из самых страшных врагов разбалованного человека – будильник.
На часах 6:00, Инесса, не вылезая из-под одеяла, нащупывает рукой телефон, лежащий на тумбочке, и проводит по нему пальцем вверх, чтобы тот замолчал. Ещё минуты две-три она нежиться в постельке, пытаясь, как бы, доспать, чего не хватило за ночь. Потом, с помощью силы воли (а она у неё была что надо), она поднимает своё тело и включает свет.
Зрение ещё толком не отошло ото сна, Инесса направилась в ванную ополоснуть лицо водой. Немного освежившись, возвращается в свою комнату, где минут пять-десять занимается своеобразной зарядкой, состоящей из профилактики от гиподинамии и сколиоза (девушка раньше страдала от болей в спине). За это время успевала проснуться и её мать, которая начинала орудовать на кухне.
После физических упражнений Инесса отправилась в ванную, чтобы принять ежедневный душ и провести гигиенические процедуры.
Её рост – 173 см, вес – 52 кг, талия – чуть меньше… Погодите, хотя эта информация часто бывает куда интереснее, чем личностные качества, но её всё же придётся опустить. Стоит отметить, что она очень следит за своей внешностью, мажется всеразличными кремами, особенно для лица. У неё была чистая кожа, в то время как каждый четвёртый её сверстник имел “минное поле” на своём лице, испещрённое угрями и воспалениями.
Она сделала себе незатейливую причёску, вышла из ванной и отправилась завтракать. Ритуал принятия пищи осуществлялся где-то в 6:30 или в 6:40. Это могли быть яичница, хлопья или мюсли с йогуртом, овсянка с ягодами и самое главное – кружка бодрящего кофе. Без неё день мог быть полностью обречён. Если ей удавалось пообедать дома, то она пила вторую за сутки.
За трапезой и чисткой зубов, Инесса отправилась выбирать сегодняшний наряд, благо, её гардероб вмещал с десяток достойных костюмов на каждодневный выход из дома. После выбора и процесса одевания, она складывала в сумку макулатуру, что могла понадобиться, а также стеклянную бутылку воды и ланчбокс.
После всего этого она занимается почти что любимым делом за день: наводит марафет около десяти минут. За это время нельзя полностью заштукатурить лицо, к чему Инесса и не стремиться, используя минимум косметики. Мать неоднократно говорила, что это необязательно в её возрасте…
Ну, что ж, как есть.
Автобус должен в идеале отходить в 7:26, но не был бы это провинциальный общественный транспорт, если в его привычки не входили бы опоздания на 5-10 минут или такой фокус как «Не приехал». Автобус идёт до школьной остановки 15 минут, и если уже без двадцати восемь, а его всё нет, то Инесса вызывает такси до гимназии. У девушки всегда есть некая “страховочная” сумма денег, которая находится при ней на всякий случай, и она не расходуется на ежесекундные хотелки.
Из-за несовершенства транспортной системы Инесса пришла в класс за пять минут до начала уроков, а это является мелким нарушением устава гимназии. Но на такие мелочи, правда, закрывают глаза, когда это выгодно руководству.
Стандартный учебный день начинался в 8:00 и длился шесть-семь часов для любого учащегося десятого класса вне зависимости от его уровня успеваемости. Инесса предпочитала работать и вникать, чтобы дома не терять времени на разбор изученной темы. Если выпадал более-менее ненапряжённый урок, то она делала домашнее задание на нём. На переменках успевала общаться с приятными для себя людьми и просматривать социальные сети, куда же без них? Имела привычку жевать жвачку во время учебного процесса, поэтому так часто поднимала руку, чтобы выйти из класса. Это никто из учителей не замечал или они делали вид, что ничего не замечают.
Поскольку носила с собой небольшую сумку, в которой к тому же находился ланчбокс и бутылка, то учебники абсолютно по всем школьным предметам она не брала. Просила у соседа – Ивана Астровчука. По началу он ей казался нормальным соседом по парте, но уже к концу ноября он её достал своими приставаниями (имеется ввиду на тестах, самостоятельных и контрольных работах). Зато Иван несказанно ей благодарен, так как по сравнению с прошлым годом его средний бал за первую четверть очень хорошо подрос, впрочем, не только у него отметки улучшились благодаря её добродетели.
Школьные уроки закончились в 14:30. У неё освободилась форточка. Теперь она могла пообедать или сделать заданные уроки. Её ланчбокс мог содержать сэндвичи, сладкий творог, вафельные корзинки с начинкой… Да много чего вообще-то могло в нём находится за все прошедшие “идеальные” дни. Кроме основного, мать всегда клала своей дочурке в набор что-нибудь вкусненькое: горстка конфет, дольки шоколада с драже, карамельные или кокосовые батончики. Она оправдывала это тем, что нужно уметь поднять себе настроение.
Чтобы пообедать, Инесса ищет уединённое место. Почему-то свою еду в столовой она есть не может. Такой принцип: стыдно ей, или что-то в этом роде. Чаще всего трапезничает, аккуратно разложившись под боковой лестницей, садясь на окошко.
Если одинокого места она не находила, то может вообще не пообедать, за что, конечно, получала дома от родителей. Мол, “Что за диета!? Анорексией заболела!? От голода окочуриться хочешь!?” Также за форточку она успевала сделать домашку по языку, математике, физике или дописать конспект по биологии, смотря, что было задано.
В 15:35 у неё начинался факультативный урок по иностранному языку, потому как в университет, куда она хочет поступать, требуется хорошо знать английский. Лингвистическая память у Инессы хорошая и новые слова запоминает прекрасно, но вот с грамматикой она не дружит, как бы следовало. Зная это, просит учителя заострять внимание именно на временах и построении предложений. Но он почему-то не внемлет её просьбам, да и вообще, чаще посвящает время отстающим.
Она твёрдо для себя решила, что если так пойдёт и дальше, то она бросит ходить на факультатив и займётся усиленным самообучением. Возможно, это ей по силам. Тем более, что один незнакомый мальчик попросил её поучаствовать в ансамбле пианисткой восьмым уроком, почему бы и нет?
Факультатив закончился в 16:20. Теперь Инесса спешила на автобусную остановку, чтобы успеть на занятия в музыкальной школе. По этому маршруту ей подходили два автобуса, идущие с разницей в четыре минуты, так что здесь эксцесс с общественным транспортом практически исключён.
17:00 и теперь Инессе нужно заниматься на фортепиано в течение полутора часов. Дело это очень кропотливое и для профессиональной игры нужно чувствовать музыку. Понимать задумку автора, уметь управлять кистями обоих рук. Это было сложно, но стоило того. Хотя особой выгоды от игры на музыкальном инструменте девушка не получала, ей просто нравилось заниматься для себя. Она терпеливо исправляла ошибки, оттачивала мастерство, хотела виртуозно овладеть инструментом. Её преподавательница, Ирина Матвеевна поражалась целеустремлённости Инессы.
Давным-давно, когда девочка ходила заниматься на фортепиано первый год, то едва осилила «Собачий вальс» и ещё какую-то детсадовскую бирюльку. По этому поводу её первый музыкальный наставник сказал маленькой неказистой ученице: “Бросай это дело, у тебя совсем не получается. Нормальные дети за это время уже посерьёзнее вещи играют, а ты всё время сбиваешься, коряво пальцы держишь, лучше потрать это время на что-нибудь другое. Плохо даже за инструментом смотришься, не органично. Я люблю работать с талантливыми детьми. А ты и фортепиано – несовместимы”. Маленькая Инесса обиделась, и даже плакала после этого, но ходить не бросила, потому что научиться играть было её мечтой. В итоге ей просто поменяли преподавателя.
Когда она взяла свой первый диплом, больше, чем победа в конкурсе, ей доставила удовольствие встреча со своим прошлым преподавателем, который за это время порядком состарился и осунулся, и, как бы, невзначай намекнула ему, что, оказывается, неспособная ученица заняла диплом, обойдя его учеников. Ничего в жизни не было, наверное, слаще, чем видеть стыд и горечь сожаления в его старых глазах. Конечно, она, рыжая красавица с дипломом, на фоне этого почти что старикашки, который так поливал её навык игры грязью, а также его ученики без ничего (он не был плохим преподавателем, просто на конкурсах пианистов адская конкуренция и занять что-то практически невозможно). Эта победа просто опьянила Инессу, но не испортила.
Она всегда страдала низкой самооценкой, как и все перфекционисты, а после этого она стала себя уважать. Поняла, что всё в её силах и всё возможно в этой жизни, благодаря силе воли, упорству, терпению, и, конечно же, тяжёлому труду.
Дома девушка оказалось где-то в начале восьмого. Там её ждала мама, она всегда интересовалась у дочки, как прошёл день. Даже если Инессе было очень плохо, она всегда с улыбкой говорила, что “Хорошо, мам” и обнимала её. Если отец был дома, то дочка спешила обняться и с ним, потому что тот, как ни старался, не отказывал ей в покупке новой блузки, пиджачка или пальтишко, не спрашивая, как это обычно бывает, что-то наподобие “Зачем тебе это шмотьё, и так шкафы ломятся от твоей одежды?” Родители могли толком увидеться с дочкой только на выходных. Мать и Инесса любили вместе готовить всякие вкусности: венские пироги, торты, графские развалины, рулеты, слоёнки. У девушки не было большой практики в выпечке, но ей всегда помогала заботливая мать. А Отец тем временем мог найти какой-нибудь интересный фильм, а лучше два, да ещё и сбегать в магазин за прохладительными напитками и чем-нибудь солёненьким. Накопленная еда складывалась на два больших подноса и переносилась в зал напротив огромного телевизора. Совместный просмотр был святой и непогрешимой традицией в их семье.
Девушка переоделась, скинув с себя официальную форму, и надела домашний прикид, состоящий, обычно, из однотонной футболки большого размера и очень коротких шортиков (дома можно).
В награду за сложный день на кухне Инессу ждал ужин. Что-нибудь лёгонькое, по типу овощного салата, фруктового ассорти с морожеными ягодами, тот же йогурт, творог и сок (на который в магазинах задирают цену, пусть он ни разу и не натуральный). Если ей этого было мало, то искала в холодильнике чего-то более калорийного. Могла сделать тосты с сыром и майонезом или съесть остатки жареной картошки, но возможностью наедаться до отвала она часто пренебрегала.
Насытившись, Инесса почистила зубы и стала отдыхать, выкроив время на уборную. Общалась с друзьями по социальным сетям, читала новости и смотрела видео о том, что почему-то взволновало её в этот день.
В восемь с копейками она присаживалась за своё личное электропиано в своей комнате. Оно, правда, быушное12, и модель достаточно старая, потому что покупка нового не по карману даже зажиточной семье Шостаковичей.
Она подключала наушники к инструменту, дабы соседи не возненавидели её. Теперь она не была ограничена программой. Её ничего не сковывало, и она играла теперь всё, что ей хотелось. Ради этого она и обучалась. Чтобы играть красивую музыку и наслаждаться ею.
В примерно 20:40, она принялась доделывать уроки, в основном те, что на завтра. Рационально распределив нагрузку, она справилась с поставленной задачей к половине десятого. Она вздохнула, сделала лёгкую зарядку, выдохнула. Достала с полки несколько книг по обществознанию и свод законов, общую тетрадь и стала решать данные учителем обществознания тесты. Она – олимпиадница, можно сказать, лучшая. Ей нельзя сбавлять планку, она и не даст себе. Ежедневная практика и зубрёжка позволяет ей постепенно становится экспертом в области правоведения. Стать дипломатом международных отношений – не два пальца об асфальт. С самого детства в ней сохранялось маниакальное желание быть лучшей. Но в отличие от многих других любителей быть на вершине, она не ноет и только прикладывает больше усилий, где её способности дают сбои. Она вообще испытывает откровенную неприязнь к тем, кто ноет и сваливает собственные неудачи на судьбу или обстоятельства.
В комнату Инессы посреди процесса зашла мать:
–Ин, сколько ж тебе можно заниматься? Отдохни уже.
–Сейчас, уже заканчиваю. Последние два задания.
Это успокоило мать, и она после поцелуя в лобик своей доченьки, ушла к себе в спальню. А Инесса обманула её, и сама занималась ещё сорок минут (так она поступала не каждый день по понятным причинам).
Кинула и остановилась, когда уже время близилось к одиннадцати. Она очень устала, ей нравилась усталость собственного тела, её голова была полна всякими правоведческими заморочками. Ей нравилось учить и разбираться в законах до психологической одури, если её ответы в заданиях сходились с правильными. Её просто пьянил азарт. Однако, как только усталость и сонливость стали преодолевать в ней жажду быть лучшей, её настроение очень быстро портилось. Была причина, которая мешала ей сосредоточится и быть максимально продуктивной в течении дня, особенно когда она не занята учёбой, как во время ожидания общественного транспорта. Эта же причина и портила настрой. Маска очаровательной улыбки снята. Её настоящее лицо, оказывается, довольно печально. К концу дня она была сильно подавлена.
Она приоткрыла дверь, чтобы убедиться, что родители уже легли. Тогда она закрылась, подбежала к окну, отодвинула к левому краю подоконника тройку толстеньких кактусов в горшочках. Она их любила, и чуть ли не обнимала, но сейчас они ей мешали. Потом Инесса опустилась на колени возле спального дивана, пригнулась к полу и засунула под него руку по самое плечо. Достала из глуби несколько предметов, помимо пыли, а именно: мешочек по-настоящему вкусных конфет, которые были настолько дорогими, что за обычную зарплату не хватит купить и десяти килограммов; крохотный карандашик; точилка; очень жалкого вида огрызок ластика; толстенький блокнот А5 с милым енотом на обложке и, хотя сложно в это поверить, парогенератор. Инесса поставила настольную лампу на подоконник, зажгла её, выгрузила там же свои штучки и выключила свет в комнате.
Следующим шагом она открыла настежь окно. Холодный ноябрьский ветер обдал её почти незащищённое тело. Она вместе с телефоном и пледом забралась на подоконник (архитектура квартиры позволяла) и, облокотившись спиной об оконный выем, вытянула длинные ноги, так, что ступни касались колючек кактусов. Её глаза смотрели куда-то в темень провинциального города, ей было плохо. Свет лампы был недостаточен, чтобы Инессу было видно с улицы. Её дыхание участилось и становилось неровным. Свет одиноких окон распалял блеск в её глазах. Она сняла резинку с волос, кинула на электопиано, распустив свои волосы, перекинула их через одно плечо со стороны глубокого осеннего вечера. Звёзды ночью небо кроет кромешной тьмой призрачных облаков. Вдали мерцали под воздействием ветра красные огни телевышки. Фонари создавали лёгкий ореол над домами.
Ей хотелось плакать. Экран её телефона загорелся. Левая рука пошелестела мешочком и достала из неё конфету, она кусала её маленькими кусочками. Потом девушка сделала втяжку из парогенератора (в жиже был минимальный процент никотина, однако он всё-таки был), в носу приятно щекотал аромат сочной дыни. Она любила аромат дыни.
Глухо, только выл ветер. Ей было холодно, но она терпела, и только делала следующую затяжку, а потом, тоненькой струйкой выпускала её на свободу. Глаза светились мокрым блеском. Почему ею овладевала эта тоска? Зачем она так рискует своим здоровьем?
Её палец мотал фотографии, обычные фотографии. Взгляд. Вздох. Затяжка. Выдох. Сласти. Страсти. И она плотно от боли закрыла глаза, по щеке диковато скользила слеза. Потом открывала их и листала дальше, они как листопад, кружили и напоминали о том лете, о беззаботном, казалось, бесконечном лете. Эти фотографии жгли ей душу. Она их видела сто раз, она их выучила наизусть, но не могла смотреть на них без упрёка. Она знала, как будет болеть душа, но снова и снова повторяла этот ритуал.
Фотографии…Он… Его имя знать необязательно, достаточно того, что он просто был. А теперь его нет… Для неё…
Внезапно она выключила телефон, перестала курить и закрыла окно. Однако, села на прежнее место. Ближе пододвинула лампу, взяла карандашик и ластик, а также блокнот. Этот ежедневник она никому никогда не показывала и никто не должен знать о его существовании. Она смотрела на него своими мокрыми от слёз глазами.