XIX
Я не боюсь исчезнуть.
Прежде, чем я родился
меня не было миллиарды лет,
и я ни сколько от этого не страдал.
Марк Твен
На днях отец осчастливил пол семьи тем, что скоро им предстоит путешествие в Болгарию, где он сам, дочка и мать будут загорать на одном из песочных пляжей близ Будвы и искупаются в водах Чёрного моря. Сестра вопила от радости. Алёна Витальевна тоже была счастлива, но её сильно смутило, что семья едет не целиком. Она хотела переиначить поездку, сократить количество дней пребывания, но зато взять сына.
Сергею было откровенно не до пляжей, верни его на два месяца назад, то он был бы несказанно благодарен за поездку, а теперь, когда кроме выбросов перакты его мозгу в той Болгарии ничего не сулило, ему туризм был нужен не больше, чем пятое колесо топору. Он сказал, что никуда ехать не хочет и отец всё правильно решил. Мать не могла успокоиться, она не хотела, чтобы её сын тухнул один в деревне у бабушки и дедушки от скуки, но тот убеждал её в обратном и говорил, что так и надо.
– Мне кажется, ты на нас обижаешься. – грустно добивалась признания Алёна Витальевна.
– Нет. – отвечал в двадцать первый раз Сергей. Он сам не знал, врёт или нет. Логически, ему та поездка была не нужна, однако внутри клокотала какое-то чувство, похожее на обиду.
– Я не хочу оставлять тебя одного, ты чахнешь на глазах. – печалилась мать.
– Я не знаю, что с этим делать.
– Давай ещё раз сходим к психотерапевту.
– Давай. – не отрицал Колязин, ему действительно было плохо, и он хотел выбраться из сложившейся ситуации, но не через медикаментозное вмешательство, а через возвращение миру некой сакральности и загадки, чтобы жизнь снова запестрила новыми красками как в детстве.
– Каждый день отчитывайся о своём состоянии. Присылай сообщения, чтобы я не переживала.
– Хорошо. – принимал Колязин.
Но сам злился: “Опять? Чтобы я не переживала? То есть я тут могу хоть трупом лечь, главное, чтобы твоя нервная система не подвергалась стрессам? Всё больше и больше убеждаюсь, что бескорыстных целей не бывает. Очередная особь, требующая комфорта и дофамина. Морковка для ишачащего осла”.
Единственное, что в какой-то степени “радовало” Сергея, это сны. Цветастые, сюжетные, эмоциональные – отголоски какой-то глянцевой реальности. Ему запомнился лебединый маршрут, этот аттракцион раскинулся на весь город и его дорожка была прикреплена ко многим домам городка на уровне второго-третьего этажа. Здания были похожи на нидерландские или датские кукольные домики. Он катался на лебедях по верхушке города. Потом всё затопило. Это грустно, но в этом была жизнь. Ему хотелось заснуть и никогда не просыпаться, чтобы череда снов сменялась один за другим.
Когда он был влюблён и много думал об Инессе (он и сейчас возвращается мысленно к ней, но это уже было каким-то уродством, а не благоговением, всего лишь отголосками привычки), то задавался адекватным вопросом, почему она никогда ему не сниться? И правда, иногда он узнавал в своих снах сестру, мать, одноклассников, Максима Войницкого, бывшего тренера по плаванью, Раису Ивановну, но никак не Инессу. Возможно, что такой сон бы очень ему понравился, и тогда бы он захотел навсегда остаться в этом райском чертоге. Но к сожалению, он “потерял ключи от рая”, больше у него нет ни Бога, ни кумира, ни любви, ни ценностей. То, что осталось – это жалкие попытки вернуться к прошлой жизни. Происходила тотальная аннигиляция.
От меланхолии и пребывающей грусти на мыслительном процессе образовались гематомы. Он чувствовал себя странным инвалидом. Он не мог смириться и принять жизнь ради кайфа, не мог наслаждаться, не мог спокойно получать удовольствие от дел и быть счастливым. Сергей вообще не представлял, что будет с такой его жизнью и куда это его приведёт.
От постоянных обязанностей и рутины он бежал. Бежал за город. Здесь трава зеленее, солнце ярче, а птицы громче. Спокойствие, как же дорого оно порой стоит, за него заламывают такую цену, что оно становится не по карману, и почему его стали всегда подавать только вместе с одиночеством? Он искал умиротворения. У него почти ничего не осталось, хотя всё было на месте. Странник шёл по траве, его мучили мысли.
“Дофамин участвует в образовании воспоминаний. Это нейромедиатор, связанный с памятью. Его выделение напрямую связано с запоминанием. Например, я раньше любил читать энциклопедии. Я был таким эрудированным, потому что моей нервной системе это нравилось, мозг выделял дофамин. Благодаря этому в моём мозге записывалась такая интересная информация. Тут нет моей заслуги, моему мозгу это нравилось, он поощрял тело и дело шло, я просто был исполнителем. Взять даже ту же Инессу, она так хорошо схватывает на лету, потому что её мозгу нравится получать такой опыт, он её и награждает, делает воспоминания, это не её заслуга трудов или стараний, ей, условно, повезло такой родиться. А я, учя стих, не получал ничего, поэтому зубрёжка шла так туго… ” – вертелись и перемалывались мысли в мельнице. Он вспотел, конечно, в тридцатиградусную жару выперся в пальто! Мать его часто за это ругала, но что теперь ему её мнение, которое полностью формируется и поддерживается инстинктами, привычками и гормонами. Ему едва хватило сил доплестись до утлого дивана подле бетонного ограждения трансформаторной будки.
Вопреки своим убеждениям он попытался силиться и нарисовать дракона. Сосало от нехватки никотина. На роговице появились фиолетовые плавающие пятна. Отдалённо слышались птичьи переливы. Деревья были такими живыми, такими буйными и яркими! От загородного поля веяло запахом взрастающего зерна. А небо – никогда такого не бывало! У Сергея кружилась голова, он осмотрелся: всё прежнее, но казалось, будто он нырнул в зазеркалье. Чтобы не ныли боли в голове, он склонился над мутным листом бумаги на папке и стал водить по нему карандашом. Линии не ложились на бумагу, кисть вместе с пишущим предметом проваливалась сквозь лист и не могла вывести простейшего изгиба. Сергей не понимал, в чём дело, такие простые действия превратились во что-то странное.
Вдруг его хватила необъяснимая дрожь, ему стало страшно, он попытался дыхнуть, но в нос залетел огненный воздух и обжёг носоглотку. Наконец-то он поднял пьянеющие глаза и увидел возле бетонной изгороди высокую тёмную фигуру всего в десяти метрах от дивана. Здесь Сергей заподозрил себя в помешательстве, облокотился на спинку никому не нужного предмета мебели и стал всматриваться в неизвестный субъект. Он был облачён в какой-то саванн или хитон тёмно-фиолетового оттенка, достающий до земли, лицо было закрыто весёлой белой маской, а над головой из угольно-пепельных волос возвышались два массивных толстых рога, некоторое сходство с буйволом присутствовало. Его руки были заложены сзади, так казалось.
Колязина сковало как во время сонного паралича, его обуздал страх. В голову хотели залезть кое-какие мысли, но животная паника закрыла им всем дверь. Правая рука субъекта внезапно вывелась вперёд и красноватая кисть, торчащая из-под хитона, кривым и когтистым пальцем указала прямо на Сергея. Раздался довольно страшный хрипящий голос:
– Ты…
У Колязина даже и мысли не было отвечать что-то на это.
–…Зачем живёшь?
Громогласные слова врезались в него с такой силой, что ему едва хватило сил открыть рот, осуществить какой-нибудь звук было невозможно.
Субъект опустил руку и подался немного вперёд, затем встал на расстоянии девяти шагов и уже не так захватывающе произнёс:
– Можешь перестать предаваться страху, это теперь бессмысленно.
Сидящий на диване долго не мог совладать с собой. Некто молчал. Молчал и Сергей. Он вообще ничего не понимал, однако молчание уже начинало быть достаточно неловким, если в подобной ситуации можно о таком рассуждать. Сергей постарался успокоиться и оценить ситуацию, оценка не помогала, но вот почему он отсюда не бежит? Сидит, как так и надо. Владение речью постепенно стало приходить к Сергею и первое, что он вымолвил:
– Я… я…Ты-ты кто?
Фигура шелохнулась, хотя лица под театральной маской было и не видно, но невербальные жесты давали понять, что субъект сейчас начнёт говорить.
– А сам-то, как думаешь, человек? – нечто показало пальцами на свои рога.
Не пойми что взбрело тогда в голову Колязина, но остановился он на самой, как показалось, верной догадке.
– С-сме-смер…Са-сатана?
Лик был скрыт, но Сергей почувствовал, что ему улыбаются. Странный нечеловеческий голос ответил ему:
–Хоть, это мне и льстит, но нет. Сатаной и Дьяволом обычно представляется людям всякая мелочь, чтобы потешить их самолюбие важностью персоны. Я же – один из баронов Преисподней, и притворятся мне ни к чему. Наверху меня именуют Асмодеем.
Сергею дико было слышать это, хотя и при как будто знакомо. Даже непонятно, что из его слов вызывало в нём больший резонанс. Он потупился, вдохнул адский воздух, до боли сжал веки и открыл их. Перед ним стоял всё тот же субъект.
–Ты закончил? – прозвучало в его голове.
Когда Сергей смирился с положением вещей, обладатель дурацкой театральной маски продолжил:
–Все вы, человечешки, такие. Раньше хоть творца на помощь звали. А теперь только и можете, что молчать и изумляться, повинуясь страху.
Каким-то задним местом эти слова вызвали в Сергее не только животную реакцию, но и горечь от задетого самолюбия. Может, это и помогло быстрее прийти в себя.
– З-зачем здесь? Тут? – моментально опомнился. – Не может быть! Не бывает такого!
После этих слов раздался чугунный смех, и последовали изречения:
– Да что ты знаешь? Неужели, ты, человек, будешь яростно и зло отрицать, что созерцаешь воочию. Твоё мракобесие меня забавляет.
– Нет. Я брежу. Это бред, бред, бред… – шептал сам себе Сергей.
– Только посмотри на себя, ты одержим. Прекрасное чувство, не правда ли?
Взгляд Сергея тут же устремился на зловредный субъект. Только теперь он заметил, что сильно пахнет сероводородом. В нём вдруг проснулся гнев, его сейчас откровенно унижают! Он пытался свести всё под какой-то здравый расчёт, но когда говоришь с бароном ада, то о здравии говорить не приходится. Тем временем фигура воздала руки солнцу.
– Шоры на твоих глазах мешают свернуть с дороги. Ты фанатик, твоя гордыня заслепила свет. Ты влез, куда не должен был влезать. Вкусил запретный плод. Сам, человек, ещё убедишься, к каким последствиям тебя приведут твои действия. Ни в коем случае твоя жизнь не заслуживает порицания. Философы, признаться, мои любимцы. Такие гаеры, настоящих шутов смешнее.
– Все философии жизни не имеют смысла. Философы придумывали диалектики от недостатка знаний! Теперь их взгляды глупы! Ничего больше не имеет смысла! Психология – один сплошной фарс. – неожиданно стал кричать Асмодею Колязин.
–Но-но, знавал я твоих Гёте, Шопенгаузеров, Ницшиан. Не так уж они и плохи. Страдали приступами, расстройствами личности, неполноценностью, невниманием, меланхолией, графоманией. И Фрейда твоего лично посещал на смертном одре. Сгнил старик. Мучился долго перед тем, как отдать свою душу на судилище. Ты, человек, мне его напоминаешь. Но только этим, в остальном вы абсолютно различны. – расчёиливо говорил Асмодей, на что Сергей не знал как реагировать.
– Всё, во что я верил и за что держался, оказалось таким прозаичным и никчемным. Когда же это кончится?
– Гораздо важнее другое. – парировал субъект, делая странные жесты руками.
Колязину ни с того не с сего начала резко болеть голова. Хотя что-либо адекватно осознать сейчас тяжко, но эту сверлящую боль он понимал без лишних домыслов. Он скрючился на диване и произнёс:
– Зачем? Зачем?
– Зачем. – перехватил Асмодей. – Во истину, самый кошмарный вопрос. Его многократное повторение рано или поздно приводит к отсутствию ответов и выкидывает без тени сомнения, как рыбу на сушу. Так зачем же ты живёшь, человек?
Это было ужасно. В голове свистела ноющая боль. Сергей только и мог, что повторять:
– Я брежу? Нет. Я схожу с ума. Как так? С кем я сейчас разговариваю?
Голос звучал внутри него:
– Знай же, когда черти говорят, что у тебя помутился рассудок, то чаще всего так оно и есть.
Сидящий решил бежать, но его будто цепями приковали к одному месту, сдвинуть ноги было непосильно. Воняло, в ушах громыхали какие-то звуки, руки дёргались в конвульсиях. С таким букетом побочных эффектов воспринималось происходящее очень неважно.
– Нет! Нет! Нет! – вопил Сергей, уже не слишком заботясь о странной фигуре.
– Ты ещё в Преисподнией не был. То ли ещё будет. – надменно произнёс обладатель маски.
Сказать, что у бывшего десятиклассника паническая атака, то это ничего не сказать. Он сдурел от болей и происходящего.
– Я ещё вернусь за тобой, когда ты больше созреешь. – раздался голос.
Сергей смотрел упёрся лбом в свои руки и досадно ждал конца, спасения. От неистовой боли в глазах потемнело, в лёгких пылает пожар, он окочурился и испустил последний дух, окутываемый всё пожирающей тьмой.
…
Первая мысль, промелькнувшая в голове, касалась вонючего старого утлого дивана. Яркий свет бросился в глаза, зрение восстановилось и ему показалось всё каким-то жёлтым. Но голову занял диван: “Как я мог лечь волосами на этот помойный хлам, на котором местные наркоши могли вытворять свои пьяные оргии?” Про Асмодея он вспомнил не сразу, сначала нужно было подобрать упавшую папку с карандашом и ластиком. Он осмотрелся: на вид ничего необычного, так же, как и всегда, но зато немного свербило в висках. Он отряхнул с себя диванный сор и направился вместе с вещами к тому месту, где стоял субъект. “Даже трава не примята”. – заметил Сергей. У него было смешанное чувство, с одной стороны, он бы предпочёл, чтобы этот феномен был явью, тогда получается, что у него всё с головой всё в порядке, но из этого последует, что ангелы и демоны существуют, и, следовательно, рай и ад, как и вся библейская требуха, тоже. Тогда придётся пулей лететь в церковь и замаливать все свои грехи на исповеди, и до конца жизни до посинения бить челом и хвалить Господа.
Он отправился домой, наконец-то сообразил скинуть с себя пальто, которое уже намокло от пота. Он рассматривал загородные пейзажи и показалось ему, что всё какое-то нищенское. Эти деревья, птицы, трава, крыши загородных коттеджей. Тут же ему и открылась вся ущербность бытия: гонка за очередной дозой ему не нравилась, а без неё – что? По началу, Сергей придерживался буддистской мудрости, что все страдания происходят от желаний. Из этого он создал себе жизнь без желаний, их, как таковых, у него не осталось. Нирваны и просветления он не чувствовал. Помимо назойливых размышлений, как клеймо на мыслительном процессе зиял самый главный экзистенциальный вопрос: какой смысл жить?
В самом деле, что представляло теперь его существование? Какой-то внутренний голос подсказывал ему, что он превратил свою жизнь в некое убожество, но у Сергея были веские доводы и неприязнь к прежнему образу жизни. Он вышел и сошёл с дистанции постоянных крысиных бегов. Рабство от примитивных частей мозга вызывало у него омерзение. Быть ведомым – никогда! Взять ту же Инессу, которую он считал совершенным эталоном по многим показателям. Зачем она живёт? Она, конечно, наверное, никогда всерьёз не задумывалась о таких вещах, иначе бы её энтузиазм и мнимая рациональность сгорели бы, как этанол в спиртовке. Для чего она штудирует тонны учебников и рефератов? Если опустить безусловные рефлексы и простые телодвижения, то её поведение полностью подчиняется невидимым нитям кукловода. У неё есть выбор, но выбирает она лишь методы, а не вознаграждение. Если совсем заняться профанаторством, то она живёт ради дозы перакты и отсутствия дискомфорта. Заработок денег, престиж, хобби, отношения – это ширма, за которой стоит всего ничего. Нельзя не отметить, что природа выдала очень причудливые комбинации нервных систем, так, что одним нравится синий, а другим – зелёный. Но часто мотиватором и конечной целью становятся именно гормоны перакты.
От этой дряни болела голова, а теперь ещё и бессмысленность бытия подоспела. Быть шавкой на подачках мозга до конца жизни? Доказывать животную натуру? И ради чего? Просто, чтобы быть!?
Человеку с тонкой душевной организацией, такому как Сергей, невозможно влачить существование от звонка до звонка, чтобы потом сливать зарплату на плотские (для него уже всё скатилось в ранг непотребства) занятия и получение быстрой перакты от всех прелестей гедонистического образа жизни. Таким нужна отдушина, то есть эскапизм. Им нельзя жить без надежды на прекрасное. Кто ж мог знать, какая гадость кроется за всей этой многослойной обёрткой? Искусство стало ему гадким, ибо его назначение даже не несёт никакой практичной ценности, кроме как получения удовольствия от взаимодействия с арт-объектом. Хобби, следственно, тоже. Поведение и занятия его никак не поворачивается язык назвать нормальными. Если его спрашивали, почему он валяется трутнем или возюкается с тетрадками, то он развозил злосмрадную, как коровий кизяк, демагогию и нытьё, что жизнь более не мила. Какой матери понравится такое?
Алёна Витальевна испугалась, что её сын вступил в какую-то секту, из-за чего истязает себя аскетическим, почти болванским существованием. Её не вдохновляли его слова о бессмысленности жизни. Она забеспокоилась и даже захотела отказаться от поездки в Болгарию. Психотерапевт сказала, что лучше обратиться к психологу на личные беседы для корректировки личности и удвоила дозу Нюротодекса (Сергей это по ему одному известным причинам не принимал). Жанна Владиславовна посоветовала специалиста (знакомую, видимо), который занимается подростковыми кризисами и помогает выйти из трудных жизненных ситуаций. Мать всё устраивало, но ценник за часовую консультацию заставил выпасть её в осадок. Да ещё и оказалось, что пробное посещение не бесплатно. Семья Колязиных не бедствовала, но и регулярные еженедельные посещения она себе позволить бы не могла.
Алёна Витальевна жалась, даже попросила сына побеседовать с батюшкой, тот согласился, только чтобы не обидеть мать. Высокопарные слова священника лишь напомнили ему о случае за городом. Стало опять не по себе, всё-таки, если это было помешательство, то это означает, что у него едет крыша (тут он и сам частично с собой согласен). Ляпни о разговоре с исчадием ада Жанне Владиславовне и получай бесплатную путёвку в жёлтый дом. Тем более он не хотел об этом распространятся попу, то ещё какой чуши понаговаривает Алёне Витальевне и организует сессию экзорцизма37 да уведёт в монастырь.
Проповедь отца Афанасия не пробудила Сергея на путь истины. Он только с горечью понимал, насколько же религиозная система большой аппарат по самовнушению и добровольной лжи. От того, что мать свято верила в эту чепуху, он стал уважать её меньше. Важно заметить, к её чувствам прийти на помощь относился серьёзно, вопреки тому, что знал, ради чего на самом деле она старается. Пытался создать себе картинку и иллюзию, что ничего не изменилось, что материнская любовь нечто большее, чем гонка за самоутверждением и перактой, но уже было поздно.
Отца бесило, что неохотно помогает по дому, лодырничает и не подают признаков счастливого подростка. Он, вопреки просьбам Алёны Витальевны, высказал сыну своё нелестное мнение. Сергей будто издевался над ним, не ставя родителя ни во что. Расстроившийся отец рассердился и перестал с ним разговаривать. Грозился, что был бы он чаще дома, то устроил бы Сергею сладкую жизнь. Его даже радовало, что эта неблагодарная свинья никуда не поедет и объявил сыну, что тот будет помогать красить забор деду и прополет весь огород, раз отца не во что ни ставит. Примирить мать их не смогла.
Перед отъездом в Болгарию Алёна Витальевна изучила весь ассортимент городских психологов, перейдя рубикон, она призналась, что на сыне экономить не может. Отказавшись от половины потенциально новой пары обуви, решила записать сына на приём к одному из лучших психологов города. Сергей сначала упорствовал, более из-за того, что психотерапевт обозвала его экзистенциальные проблемы подростковым кризисом, но по итогу согласился, так как обе стороны решили, что так будет лучше.
Приём пришёлся как раз на канун отправки Сергея в деревню. Мать заблаговременно положила деньги в конвертик, чтобы сын не узнал оплаченную сумму, и не зря. Скрыла это и от мужа, он бы точно не позволил ей спустить столько денег на какого-то говоруна со стажем. Он признаёт только терапию через труд.
Приплелись в какую-то конторку одного из домов улицы шестидесятилетия Октября. Подождали под дверью. Психологом оказалась милая женщина непонятного возраста с огромными цыганскими серьгами и немного азиатской внешностью. Назвалась Иланой Алексеевной Панкратовой. Её кабинет был получше, чем задрыпанная комнатка психотерапевта. С её то заработками и не удивительно. На стеллажах стояли книги про психологии, мягкие игрушки и странные коробки с карточками.
Сразу удивило Сергея то, что высокая Илана Алексеевна не дала матери даже присесть, а после краткого экскурса попросила Алёну Витальевну вообще уйти по своим делам или посидеть под дверью.
– А почему? – удивилась она.
– Так надо. – отрезала Илана Панкратова.
Дверь закрылась, и психолог подсела на мягкое кресло возле сидящего Сергея. У Колязина тут же забегали глаза, стало неуютно. Не сказать, что с Жанной Владиславовной он якшался будь здоров, но ту обстановочку было легче переносить.
Они познакомились, и Илана спросила, какова проблема.
Сергей не знал, насколько можно довериться специалисту. Если он начнёт говорить голую правду, то, как и в случае с психотерапевтом, получит отсутствие понимания проблемы, да и после того случая на диване мало ли куда его отправить могут. Матери он не говорил и двадцати процентов своих мыслей. Этой решил дозировано сказать половину. Обозначил табуированные темы, затрагивающие Инессу, гормональную теорию, профанацию и разговор с Асмодеем.
– Что ж сказать, – неумело начинал Колязин, – в последние годы я всё больше и больше разочаровывался в жизни. Ничего особого не происходило, с недавних пор мне стало невыносимо плохо, я стал задумываться над смыслом жизни.
– Что привело к вашим таким мыслям, Сергей? – участливо спрашивала Панкратова.
– Надоело просто жить. А терпеть нет охоты. Зачем?
– А раньше не было такого?
– Прямо так откровенно не задумывался, но когда совсем всё сгнило, то эти мысли стали посещать меня всё чаще.
Она что-то записала в свой блокнот и продолжила опрос:
– Так всё же, отправная точка, событие какое-нибудь, с которого, по вашему мнению, Сергей, всё стало становится постепенно таким неприятным?
“Она часто называет моё имя, знаю такую уловку, чтобы войти в доверие”. – отметил Колязин.
– Я не думаю, что есть конкретный момент, просто стало чувствоваться, что всё идёт под откос.
– Как конкретней это проявляться стало?
Илана Панкратова глядела прямо на него. Искала контакта с глазу на глаз, Сергею не хотелось смотреть в её дырявые склеры с радужкой, набитые жижей внутри. Ему начала кружиться голова. “Сказал, что вернётся за мной!” – испугался Сергей напоминания из недр подсознания и сглотнул.
– Привычные вещи потеряли ценности, рутина стала угнетать, нет никакого плана на будущее и надежды.
Психолог сделала паузу и с интересом рассматривала жесты и мимику подростка.
– Как вы думаете, Сергей, есть ли в этом виноватые? – задумчиво, но как-то мимолётно спросила она.
– Нет, наверное.
– А если подумать, может, родители, учителя или вы сами?
“Вы сами?” – повторилось это в голове. Сам? Как – сам? Если так ставить вопрос, то… Ну, а что тогда такое «Я» и вина?
– Ладно. Может это началось, когда умер брат.
– Как и когда он умер? – заинтересовалась Илана.
– В автокатастрофе, когда я был в седьмом классе, сейчас я закончил десятый. – уныло заявил клиент.
– Должно быть, это событие было для вас некоей переломной точкой. Что вы тогда чувствовали?
– Досаду, должно быть.
– Вы были раздосадованы на себя из-за того, что ничего сделать не могли?
– Нет. Я не был виноват. Это его вина – он ехал и не был пристёгнут. Хотя в тот момент… – что-то дёрнуло Сергея, он не хотел рассказывать.
– Хотя, что? Можете продолжить?
Колязин помялся и вымолвил, что было на духу:
– Я тогда был довольно религиозным человеком и такое бездействие со стороны высших сил я простить не мог. Особенно горько было матери, она тоже весьма набожна и по сей день. Мне было обидно, что Господь просто дал этому случится. Как-то до этого я закрывал глаза на несправедливость, но когда оно напрямую затронуло мою семью, то я не стерпел. Я больше не мог верить в его всемогущесть и бесконечную добродетель. Он для меня стал чужим, и поклоняться ему больше не хотелось. Христианство показалось мне какой-то рабской религией.
– Вот как. Но ведь есть и другие религиозные течения.
– И что? Раз их так много, значит никто не знает, толком, как надо. Значит, они просто выдумывают. Я им не верю.
– Кто – они?
– Общество, люди, конфесии. Сброд всякий.
– Не любите людей?
– Раньше любил, как творений божьих, – иронизировал Сергей, – а теперь считаю их скотом.
– После смерти брата?
Если он ответит ей «да», то солжёт. Люди стали для него животными благодаря новым знаниям, которые он получил, ища лекарство от навязчивых глупых мыслей и блаженных снов. Стоит признать, оно помогло, своеобразно. Словно панацея вообще от всего. Как вылечить ногу путём ампутации. Действенно, но слишком слишком…
– Нет, позже. Само так пришло.
Тут Илана Панкратова что-то прикинула и повернуло в другое русло:
– А вас не травят случайно, Сергей? В школе или отец, может быть?
– Нет. Мне просто нет смысла с ними разговаривать и проводить время. Я презрительно отношусь к их занятиям и интересам.
– Слишком глупые для вас?
Хотелось ответить «да», но “глупые” – это не совсем нужное слово. Наверное, он и не знал, как их обозвать.
– Не знаю, презрительно к ним отношусь и всё.
– А они довольны своей жизнью?
– Почём мне знать.
– Подумайте.
– Не особо, наверное. Они руководствуются своими тупыми желаниями и не заслуживают особого уважения от меня.
– Вы же молоды, Сергей, повеселитесь как следует. – зачем-то вставила психолог, но казалось, что в этом есть подвох.
– Зачем? Бухать с компанией, курить, тусоваться не пойми с кем? Мечтать иметь кучу бабла, пальцем о палец не ударив, обдолбаться метамфетамином или другим чудо-порошком за гаражами и кайфовать? Отстой, как по мне. Глупо.
– А вы пробовали?
– Что?
– Метамфетамин или чудо-порошок? – хитренько улыбнулась Илана.
Сергей посмотрел на неё и тут же продолжил рассматривать узоры на ковре.
– Нет. – коротко ответил он.
– А девушка у вас была, Сергей? – опять лихо закрутила психолог.
– Зачем? Нет. – съёжился подросток. Хотя говорил правду, но это его больно укололо.
– Мальчик, что ли? – с удивлением выдала Илана.
– Нет конечно.
– Иногда, девушка или юноша очень сильно страдают от неразделённых чувств к противоположному полу, поэтому, они ищут взаимопонимания у своих, так сказать, и меняют традиционную ориентацию.
– Ясно. – дежурно кинул Сергей, потому что не знал, как на это реагировать.
– Полагаю, любовью вы тоже никогда не занимались.
Илана вертела в руке карандашик. Сергею захотелось превратится в муху и с жужжанием вылететь в окно. Стало стыдно, хотя, это одна из самых часто обсуждаемых тем среди подростков.
Он справедливо возмутился:
– Это мерзко и отвратительно.
– А вы пробовали?
– Нет.
– Так чего заранее говорите?
Так и хотелось ей сказать: “А вы пальцами оголённые провода под напряжением держали? Нет? А вы попробуйте, может, не опасно! Что заранее делать глупые выводы!” Она продолжила, как ни в чём не бывало.
– И что, совсем не хочется попробовать?
– Ни в жизни.
– Вы евнухом стать планируете? – наседала Илана не без насмешки.
– Нет.
– Сергей, мне отчего-то кажется, что вы меня обманываете.
– В каком месте?
– Что вам совсем не хочется.
У него возникла дилемма. Не в том смысле, что хочет он или нет. Если говорить про более древнюю часть мозга, отвечающую за инстинкты и дофаминовую стимуляцию, то ответ – да. Однако, же Сергей делал различие, что есть его мозг и чего он хочет, и что есть он сам. И дилемма не в этом. Он не хотел посвящять её в нейробиологию и рассеивать туман неведения, потому что вдруг она запротивится признавать в себе бесхребетного раба, начнёт нести какую-то пургу про сознание и флюиды, душу и её позывы или божественное начало. Решил пойти немного завуалированным путём.
– Я не подчиняюсь примитивным инстинктам по мере возможности.
– Чему же вы подчиняетесь?
– Ничему, я получил больше свободы, чем кто-либо.
– Вы довольны своей свободой? – начала с какой-то подыздёвкой говорить Илана Александровна.
– Да.
– Зачем пришли тогда?
Тут Сергей впал в ступор и перед каждым своим ответом молчал по секунд десять.
– …Мать настояла.
–Сразу бы сказали, что это ей нужна помощь, а не вам. Я бы с ней поговорила, чтобы она вас сюда не таскала. – продолжала Илана в том же духе.
– …Нет, это мне нужно… Лечение или… Я не знаю что.
– Чего бы вам хотелось получить от нашей встречи? Какой результат?
–… Быть не таким подавленным, что ли.
За этим следовали речи психолога о том, что Сергею не хватает самостоятельности, самооценки, уверенности в себе. Что он зажат, у него есть комплексы и некоторые страхи, в основном социального характера, необоснованное отвращение и беспомощность.
– Вам как будто не нравиться получать удовольствие. – заявила она после дальнейшей беседы.
“В точку. – подумал Сергей, – Правда, без объяснений она поймёт это превратно, будет говорить, что это из-за того, что я чувствую вину за это”.
Илана Александровна Панкратова предложила ему пройти небольшой карточный тестик. А потом они ещё говорили, говорили…
Он успел изучить её кабинет вдоль и поперёк. Даже желание метаморфозы в жужжащую муху отпало.
– Сожалею, Сергей, но время нашей встречи подошло к концу.
“Как? Уже?” – только и посмотрел Сергей на часы. Такая внезапность его огорчила. Он бы сидел тут до самой ночи, ведя увлекательные и местами забавные диалоги с Иланой Александровной.
Выйдя из кабинета, он завидел на лавочке посетителей сидящего жиртреста в очках с масляным лоснящимся лицом, испещрённым угрями (наверное, у него проблемы с принятием себя) и Алёна Витальевна, которая сидела и читала книгу в телефоне.
Они пошли домой. Сергей не слишком баловал мать на подробности. На вопрос, стоит ли приходить ещё, он сказал, что решит попозже, когда приедет из деревни. Весь путь домой он мысленно возвращался в кабинет Иланы и прокручивал диалоги. Думал, что не досказал и как можно было бы поэффектнее ответить. Хотелось завтра же туда вернуться.