Забытые психоаналитические труды

Я резюмирую. В результате анализа случайных действий и снов мы убедились в двойственности нашего сознания, в существовании так называемого бессознательного мира. Мы выяснили, что Бессознательное проскальзывает к нам в виде обмолвок, забывания здоровых, симптомов больных, но ярче всего проявляется оно в снах. Мы установили, что «случайное действие», сновидение есть изживание нашим сознанием бессознательных сил. Они представляют собой те лазейки, по которым Бессознательное прорывается в нашу сознательную жизнь и на которых его можно проследить и узнать.

Остается выяснить структуру и развитие этих неизвестных нам сил. Если окажется, что в их основе лежит биологическая природа человека, его бытие, мы попытаемся указать новые пути, по которым бытие человека может определить его сознание. Тем самым мы включим психоанализ в более мощную, уже социологическую систему.

II. Теория libido

Развитие человеческого индивидуума, как и простейшей клетки, определяют две основные тенденции. Первая – потребность питания, голод. В плоскости социальной она соответствует инстинкту личного самосохранения. Второй основной момент нашей жизни – потребность размножения, которая с точки зрения общественной совпадает с инстинктом сохранения рода.

Голод удовлетворяется нами сравнительно регулярно. В большинстве случаев объективные условия не настолько тяжелы, чтобы нам приходилось вытеснять из своего сознания желание, связанные с потребностью в питании.

Что же касается стремления к продолжению рода, так называемому «libido», то – мы знаем это из обыденной жизни – общество употребляет все усилия, чтобы эту личную потребность сжать, подавить, повести по определенному обществом намеченному пути. Все, что не соответствует интересам коллектива, признается «безнравственным» и вытесняется из сознания. Отсюда ясно, что содержание нашего Бессознательного (психических переживаний, не принимаемых сознанием) составляют главным образом либидинозные тенденции, связанные с половым чувством, с инстинктом сохранения рода. Через этот последний lidido и представляет источник большинства психических моментов социального порядка. Ибо, как было указано, половое чувство связано со стремлением к сохранению не отдельного индивидуума (это – задача голода), а своего рода, социального целого.

Поскольку под lidido мы подразумеваем базис большой половины наших психических переживаний, в высшей степени интересно будет воспользоваться психоаналитическим методом и проникнуть в этот бессознательный, но столь важный для нас мир.

Основой вопрос: откуда появляются те запросы полового влечения, которые мы вынуждены вытеснять, и когда это вытеснение происходит?

Со всеми нами происходит одно весьма странное явление. Хотя, казалось бы, оно несравненно занимательнее и крупнее какой-либо обмолвки, внимания мы уделяем ему ровно столько же. Это – так называемая «инфантильная амнезия», забывание впечатлений детства. Какой бы хорошей памятью вы ни обладали, из переживаний детства в возрасте до 5–7 лет у вас в памяти остается очень незначительное количество. Пара отчетливых воспоминаний о каких-либо особо крупных моментах заставляют вас восторгаться своими выдающимися умственными способностями. А где же вся жизнь ребенка? Где то богатство впечатлений, которые искрящимся потоком проходят через – не всегда золотое, но все-таки богатое – детство ребенка? Ослабела память, слишком много лет протекло?

Но, если вам пятьдесят лет, вы отчетливо помните, что было с вами в двадцать лет, то есть тридцать лет назад. А когда вам только двадцать лет и с времени детства протек вдвое меньший срок – 15 лет, вы никак не можете вспомнить те события, пережить которые вам пришлось ребенком в пять лет.

Вспомните «случайные действия» – забытые ручки, письма, иностранные слова, с которыми у вас были связаны неприятные эмоции. И в данном случае придется предположить, что все переживания детства вышиваются нашим сознанием на очень неприятной психической канве. Вот почему впоследствии они вытесняются в Бессознательное, вот почему проникнуть в детство и ответить на все нами ранее поставленные вопросы смог только психоанализ. Достижения его я изложу здесь в готовом виде. Много труда было потрачено на их проверку, на координирование с современными данными науки. И все же в общих чертах историю развития libido, бессознательных половых желаний, мы представляем себе такой же, какой ее изобразил свыше 20 лет назад Зигмунд Фрейд.

Кода ребенок рождается, то основные стремления, которые будут им руководить в будущем, имеются уже налицо. Грудной младенец обладает и голодом, и половым влечением. Пути для удовлетворения своих желаний он вынужден избирать несколько особые. Первые годы жизни ребенок находится всецело под властью принципа удовольствия, «lust-prinzip». Он счастлив своими собственными переживаниями, признает лишь то, что ему необходимо. И если, удовлетворяя свой голод, он вынужден считаться с объективными условиями (пищу он получает извне), то при удовлетворении libido ему достаточно личных психических переживаний. Он счастлив, чувствуя отдельные члены своего тела, счастлив, когда прислушивается к растительным процессам, происходящим в этом его Я. Таким образом, первой стадией развития сексуальности человека является стадия аутоэротическая. Ребенок испытывает удовольствие от переживаний отдельных, чисто животных, но всё же его собственных жизненных процессов. Отсюда вытекает и образование «эрогенных зон» – частей тела, раздражение которых дает сексуальное наслаждение. Этими зонами у ребенка являются «оральная зона» (область губ, с помощью которых он принимает пищу) и «анальная» (играющая роль при освобождении кишечника). Кормилицы, няньки отлично это знают. Младенец зачастую сосет грудь матери или пустую соску, когда уже сыт. На испытываемое при этом удовольствие указывает тот фат, что воспитательницы успокаивают грудных детей, когда дают им пососать что-нибудь. Точно так же процесс удаления переработанной пищи растягивается маленькими детьми по усмотрению.

Аутоэротическую фазу, фазу самоудовлетворения, замыкает нарцизм. Ребенок отчетливо сознает все свое тело в целом, ни о чем не думает, кроме самого себя, смело противопоставляет свое Я окружающему миру. Иначе говоря, половое влечение он фиксирует пока на самом себе.

Наступает момент (4–5 лет), когда libido начинает постепенно освобождаться от нарциссических переживаний. Личность ребенка покинута им. Libido ищет новые, внешние объекты. Ближе всего ребенку его родители. Нет ничего удивительного в том, что новый объект сексуального чувства у детей – их мать, которую они чаще всего видят, которая им наиболее близка. Любовь к матери и близким объектам (братьям, сестрам) ничего общего не имеет с половым чувством взрослого. У ребенка сильны еще «эрогенные зоны», которые мы отметили выше; половые органы не развиты; удовлетворение он испытывает всем своим телом. На этой ступени развития половое влечение соответствует нежному чувству, совершенно не имеющему узкосексуального характера, которое обычно называют «платоническим». Когда впоследствии libido у взрослого человека примет законченные формы, в него войдет необходимым компонентом и это чувство^[11].

В этом же возрасте, о котором я говорил, наступает особый период, период скрытого развития libido. Пока организм созревает, готовится выступление на первый план половых органов и вместе с ними место первоначальной неопределенности, ярко очерченных половых признаков. Ребенок начинает чувствовать окружающую социальную обстановку, ее обычаи и требования. На первый взгляд, вместо lustprinzip выдвигается realprinzip. Образуется новая психическая инстанция, соответствующая совести взрослых, «цензуре сновидений» спящих, «категорическому императиву» Канта, «табу» дикарей и учитывающая интересы исключительно объективной реальности. Все, что в будущем сможет угрожать благополучию общества – воспоминания о детских эрогенных зонах, переживания сексуального влечения к матери – все это признается недопустимым, «безнравственным», вытесняются из сознания, забывается и впоследствии дает энергетический источник тем бессознательным силам, о которых шла речь в 1-й главе.

Подходит последний этап – стадия половой зрелости, созревание половых органов человека. Период скрытого развития libido закончен. Ребенок освобождается от авторитета родителей. Вырвавшееся на свободу половое чувство физиологически опирается на наши гениталии и приобретает определенно чувственный характер; вместе с тем оно включает в себя необходимой составной частью тот комплекс более ранних переживаний, которые мы назвали «платоническим чувством»^[12]. Комбинация эти двух компонентов и образует «любовь». Подавленные переживания детства вытеснены безвозвратно. Они могут проявляться в сновидениях, могут давать материал для наших «снов наяву» – фантазии. Бессознательное нормального человека проходит в реальную жизнь лишь как сублимированное, то есть тогда, когда подавленные желания личности ею хоть и не осознаются, но все же энергия их может быть отщеплена и употреблена на создание социальных, общественно полезных ценностей.

В некоторых случаях даже вытесненные воспоминания жизни ребенка могут оказать значительное влияние на всю нашу жизнь. Объясняется это тем, что то или другое воспоминание слишком ярко для нашей психики, слишком фиксирует на себе наше внимание.

Приведу ряд примеров.

«Анальная эрогенная зона» непосредственно связана с явлениями «мазохизма» и «садизма». Садизм (удовольствие от причинения раздражения) соответствует мускульным усилием детей повлиять на ход очищения кишечника. Желание продлить данный процесс и сопровождающее его наслаждение вызывает внимательное и бережливое отношение маленьких детей к их выделениям. Процесс сублимирования превращает такого ребенка в человека с общей скупостью. Скупость всегда носит оттенок садизма, так как вытекает из одного бессознательного сексуального источника^[13].

Наиболее ярко претворяется в реальной жизни самый сильный момент в развитии libido – эдипов комплекс (любовь сына к матери и вытекающее отсюда желание отъезда, смерти отца). Эта группа бессознательных переживаний не только отражается на всей нашей жизни, не только обусловливает большую часть нервных заболеваний, но имеет еще мало изученное и весьма заметное влияние в области филогенетического развития, развития рода.

Поскольку развитие отдельного человека повторяет развитие человечества в целом, каждая стадия libido соответствует определенной ступени в истории человеческого рода.

Нарцизм ребенка соответствует анимизму первобытного дикаря. Как нарциссический ребенок уверяет в своей мощи, во всемогуществе своих желаний, так и первобытный человек считает, что он может заклинаниями (желаниями, облегченными в словесною форму) произвольно влиять на свою судьбу. Так же, как ребенок мерит мир на свой аршин, на все смотрит с личной точки зрения собственного Я, так и дикарь руководствуется исключительно субъективными переживаниями минуты. И тот, и другой – «дитя момента», нарциссическое дитя, может мы добавить.

На следующий стадии развития libido, как было указано, отщепляется от личности ребенка. Первыми объектами его любви становятся родители. В развитии рода этому эдипову комплексу соответствует религиозное чувство общества. Положение это требует некоторых доказательств.

Первой религиозной системой, имеющей достаточно определенные формы, чтобы можно было подвергнуть их исследованию, является тотемизм. Краткая характеристика тотемизма такова: тотем – животное, которое считается предком племени. Тотем передается по женской линии. Тотем нельзя убивать («табу»). Товарищи по тотему не могут вступать в половое общение («тотем экзогамии»).

Проникнуть в основные моменты, послужившие причиной образования данной религиозной системы, сейчас трудно. Приходится воспользоваться аналогией с явлением, нам уже известным. Поскольку психоанализ главным образом разработал вопросы строения неврозов, мы должны будем обратиться к невротикам, ведущим себя так же, как первобытный поклонник тотема.

Среди всех «табу», дамокловым мечом висящих над членами тотемистического общества, часто встречаем так называемое «табу прикосновения». Нельзя касаться животного тотема. Нельзя прикасаться к вождю. Более того, строжайше запрещено прикосновение к вещи, которая была в руках вождя.

Вот запись из обычаев племени Maiori:

«Вождь Maiori не стает раздувать огонь своим дыханием, потому что его священное дыхание передало бы его священную силу огню, огонь – горшку, стоящему в огне, горшок – пище, готовящейся в нем, пища – лицу, которое ее ест, и, таким образом, должен был бы умереть человек, съевший пищу, сварившуюся на огне, раздутом священным дыханием вождя».

А вот пример, так называемой «боязни прикосновения» нервнобольных, страдающих «навязчивыми действиями».

Пациент требует, чтобы кинжал, купленный и принесенный в его квартиру, был выброшен. Дело в том, что такой же формы оружие он видел у дяди одного своего товарища. С товарищем этим он сейчас не хочет иметь ничего общего. Поэтому он не хочет видеть и кинжал, похожий на тот, который был у дяди этого товарища.

Как видим, оба случая совершенно аналогичны. Смысл данных симптомов нам сейчас ясен. Боязнь прикосновения, dйlire de toucher, нервнобольного всегда имеет амбивалентное, двойственное происхождение. Больной поэтому боится притронуться к тому или иному предмету, что этим он маскирует свое бессознательное желание воспользоваться данным прикосновением для своей определенной, преступной с социальной точки зрения цели. У первобытных народов нет законов, которые запрещали бы им биться головой о скалу. Для этого у них нет соответствующих поползновений. И если при всем своем уважении к вождям, мертвецам, тотему дикарь не может даже прикоснуться к ним, мы имеем основание сделать вывод о двойственном характере «табу». Прикосновение запрещено, так как имеется поползновение совершать агрессивные действия, причинять вред именно тому, что объявлено «табу» и что пользуется видимым уважением^[14].

И поскольку таким образом страх дикаря перед тотемом скрывает бессознательное враждебное к ему отношение, очень важно для нас установить, какой бессознательный смысл имеет этот тотем, олицетворяющий все племя, устанавливающий незыблемые законы, пользующийся неограниченным уважением и такой же ненавистью.

Опять нам поможет сравнение с нервными заболеваниями. Некоторые из нервнобольных страдают непонятным страхом перед определенными животными. Терапевтическая практика психоанализа установила, что эти «фобии» представляют результат перенесения бессознательного враждебного чувства к отцу. Мальчик испытывает влечение к матери, желает стать ей самым близким человеком, то есть мужем. Если этот эдипов комплекс недостаточно подавлен и больной вынужден с ним считаться, он фиксирует свои бессознательные переживания на постороннем объекте, на животном. Тот или иной вид животных для нервнобольного является символом отца; страх перед ним есть страх перед отцом.

Здесь вспомним, что и тотем всегда олицетворяется в каком-нибудь животном, что поклонение тотему прикрывает страх перед ним первобытного человека, бессознательное враждебное отношение к этому тотему. Сопоставив ранее изложенные факты, мы придем к выводу, что тотем-животное есть символ, заместитель отца, родоначальника племени; двойственное отношение к нему есть двойственное отношение к отцу. Тут выясняется еще один, непонятый для социологов факт – запрещение вступать в брак с товарищем по тотему, ибо он является родственником по отцу.

Весь этот разбор доисторической, первобытной религиозной системы только подтверждает мысль, которую мы высказали вначале: религиозные системы построены на детских бессознательных влечениях эдипова комплекса. Верующее общество, нашедшее опору в религии, соответствует той ступени развития ребенка, когда он в процессе познания опирается на авторитет родителей^[15]. Иначе говоря, религиозное чувство человека, чувство зависимости от высших и в то же время близких сил, есть социальное претворение зависимости ребенка от ближайших (навязанных) объектов – родителей: «Узость отношений людей в сфере материальной жизни… отражается идеально в древних… религиях»^[16].

Анализ любой религиозной системы раскроет нам то же желание ребенка быть близким матери и убрать со своего пути отца. Общество подавляет это желание во имя социальных интересов и во имя этих же интересов дает ему выход в религии.

В греческих религиозных построениях увидим, что Кронос кастрировал отца – Урана и в свою очередь был свергнут сыном. Этого, конечно, для законченной религии недостаточно. Религия есть результат столкновения бессознательных влечений личности, «сыновьего сопротивления» и социального возмездия. Такое бессознательное строение откроет нам анализ религии любого народа вне зависимости от времени и места ее проявления. Египетский бог Озирис был супругом богини-матери Изиды и погиб. По той же причине гибнет греческий Адонис, сирийский Аттис, персидский Митра. Взяв одну из наиболее законченных композиций – христианство, – увидим, что и здесь сын – Христос сначала вслед за языческими предками смертью искупает свою вину перед отцом, а потом так же приближается к матери, как бог-отец^[17].

Итак, бессознательные желания человека могут проявляться только в религии, основу которой они представляют, но и там они находят должное возмездие.

Впрочем, есть еще одна область проявления человеческого духа, область крупнейшего социального значения, воздвигнутая на таком же бессознательном основании. Происхождение изобразительных искусств социология выяснила достаточно. Впервые первобытный человек рисовал из магических, колдовских соображений человека, которого хотел убить, оружие, которым хотел обладать. Бессознательные желания с помощью искусства фиксировались в объективной форме. И в наше время, внимательно рассмотрев биографии крупнейших художников, содержание выдающихся художественных произведений, мы увидим в них претворение тех же вытесненных, подавленных влечений. Художник так же, как обыденный человек, хочет быть богатым, окруженным красивой обстановкой, пользоваться любовью женщин^[18].

В то время как обыватель – рядовой работник, принимающий формы своей работы за свыше данные и потому неизменные, – свои желания разряжает в фантазии, представитель искусства сублимирует, претворяет их в высоко объективной форме. Эта форма и делает незаметным происхождение творчества на подавленных либидинозных стремлениях, а в некоторых случаях, например, в литературе – совершенно неузнаваемым. С тем большей уверенностью мы сможем защитить теорию Бессознательного, если при анализе наиболее ярких литературных произведений натолкнемся на бессознательные комплексы, которые мы установили в психике каждого человека и о которых сознание его не имеет представления.

Древняя изящная литература была главным образом устной (мифы). Анализ наиболее распространенных мифов раскрывает нам их бессознательную сущность. В целом ряде мифов герой женится на матери, убивая отца (легенда об Эдипе, выше отмеченные религиозные мифы). В большинстве их герой сначала лишается родителей. Достигнув возмужалости убивает дядю (чрезвычайно похожего на отца и не по праву занявшего его место) и женится на жене дяди, тоже крайне напоминающей мать героя (легенда о Геркулесе).

Процесс исторического развития делает из мифа народную сказку. Разбирая сказку, мы в большинстве случаев наталкиваемся на тот же комплекс Эдипа. Форма сказки зависит от производственных отношений времени и места, где она появилась. Бессознательная сущность ее всегда одна и та же. Одни и те же подавленные стремления встречаем мы во всех произведениях народного творчества, во всех мифах, легендах, былинах и сказках, которые вызывают в наших детях столько страха и любви. Любви – потому, что удовлетворяют бессознательные либидинозные стремления, и страха – перед этими пробуждающимися стремлениями^[19]. Вот почему отношение детей к сказкам нам представляется крайне сложным.

В период подавления асоциальных, бессознательных стремлений необходим выход для этих стремлений. Таким выходом, ирреальным удовлетворением бессознательного и является сказка. Развитие ребенка предопределено биологически.

Лишить детей сказочной литературы, заменив трудами наших опытных станций (как сейчас предлагают сделать некоторые «сразу педологи») – значит отправиться «в чужой монастырь со своим уставом» (вдобавок, с уставом весьма скверным)^[20].

Чем больше художник, чем ярче его творчество, тем прозрачнее для нас бессознательный смысл его произведения. На фоне всей проведенной психоанализом в этой области работы выделяется анализ «Гамлета» Шекспира.

Гамлет, принц Датский, знает, что дядя убил его – Гамлета – отца и женился на матери, он ненавидит его, мечтает о мести:

 
«Тому, кто отравил отца-монарха,
Кто матерь развратил…
С ним рассчитаться не в праве ли моя рука?»
 

В то же время он безволен, ничего не может предпринять, чтобы переживания свои облечь в реальную форму. Гамлет далеко не труслив, не может быть обвинен вообще в нерешительности. Сам о себе он говорит:

 
«Во мне для дела и сила есть, и средства, и желания».
 

Фортинбранс выражает мнение всей Дании, когда заявляет:

 
«Он всё величье царское явил бы,
Когда б остался жить».
 

Не задумываясь, более чем свободно он убивает Полония:

 
«Мышь!?
Мертва, мертва, держу червонец!»
 

Так же решительно отделывается от Гильденстерна и Розенкранца.

В отношении принца к матери заметим (особенно в 3-м акте), что он переходит нормальные границы. Когда-то, в далеком детстве, Гамлет-ребенок тоже хотел убить отца и жениться на матери. Впоследствии желание это было вытеснено. (Всё же преследуемый образом матери Гамлет не живет правильной половой жизнью: «Все женщины ему скучны».) Сейчас ему предстоит наказать дядю за преступление, которое он сам ранее хотел совершить. И сделать это, то есть фактически подчеркнуть недопустимость влечений, которые Гамлет чувствует в собственной душе, выше его сил.

Зато тогда, когда мать умерла и, следовательно, ситуация потеряла свой бессознательный смысл – убив ее мужа, он не останется наедине с ней – как свободно, тот же, уже умирающий Гамлет закалывает дядю!

Можно было бы привести еще несколько примеров. Все они подтвердили бы нашу точку зрения. Творчество художника, писателя берет истоки в бессознательном мире^[21]. Только психоанализ, изучивший этот мир, может четко и определенно раскрыть нам смысл того или другого произведения.

Этот же бессознательный мир человека породил и театр, представляющий собой другой вид объективации личных подавленных стремлений. Греческая трагедия, средневековые «страсти господни», современный театр – все они дают возможность зрителю выйти за пределы навязанных ему для сознательной жизни рамок, в ходе пьесы увидеть претворение собственных желаний. Психологическим недостатком каждой пьесы нашего времени является то, что она обязательно носит субъективный отпечаток сознательной работы автора. В этом смысле обширные возможности открываются перед кино, по крайней мере, в его американской форме. В фильму входит только действие. Оценка этого действия предоставляется зрителю. Тем самым он может фиксировать свои личные бессознательные тенденции на любом из действующих лиц, следовательно, следить за развивающейся игрой с личной точки зрения. Вот почему кино в смысле объективного удовлетворения бессознательных запросов личности стоит гораздо выше театра^[22].

III. Психоанализ коммунизма

Целый ряд моментов (основными из них являются условия, в которых развивалось учение Фрейда и талант его автора) позволили психоанализу подняться над тысячью научных теорий и методов, полезных в отдельности, но не выходящих по своей ценности за пределы практического применения. Человеческой мысли предстоит в области идеологии произвести ту же революцию, которая начинается сейчас в экономике. Современное общество в целом столь же богато культурно, как и технически; точно так же рациональное распределение идеологических ценностей поднимет современную культуру на небывалую высоту. Близок момент, когда этот великий синтез тысячелетних исканий человечества будет произведен, достойной надстройкой увенчает производственную структуру грядущего общества и заменит нелепую массу фактов и гипотез, пережитков и откровений, которую мы сейчас не без смелости называем «наукой».

Одним из немногочисленных научных методов, соприкасающихся уже сейчас в своей работе со всеми другими отраслями знания, включающими в себя каждое новое достижение мысли и возвращающими его переработанным с помощью собственных достижений, и является психоанализ. В своих исканиях психоанализ исходит от уже постигнутого им – от личности. Какова роль этого нашего Я, отдельной, невесомой на весах истории единицы, в общем ходе производственного процесса? В наше время склонны все явления целиком сводить к объективным условиям, так или иначе окружающим их. В борьбе за существование человечество сталкивается с природными (объективными) условиями жизни; формы этого столкновения и определяют личность, класс, общество. Но чем объясним мы ту или иною ненормальность как личности, так и общества, начиная с невроза и кончая каким-либо уродливым историческим пережитком? Ненормальностью обстановки среды? Но можно ли назвать природные условия ненормальными и, если сделать это, то что сможет тогда служить мерилом нормы?

Просмотрев религиозные построения народов, произведения искусства, личного творчества, мы увидим, что биологические моменты также кладут свой – и весьма заметный – отпечаток на формы проявления личности. Если взрослый человек действует главным образом под влиянием объективных моментов, то в значительной степени поведение его определятся также и биологическими (биогенетическими) переживаниями детства. Необходим лишь внутренний надлом – конфликт, чтобы стала ясной эта зависимость Я от сочетания двух начал – биологического (личного) и социального. Нам понятен общий ход процесса капиталистического производства, появление механизмов или источников энергии, которые ему необходимы, завершение его рациональной, социалистической организации труда. Но ведь был целый ряд изобретений, равно как и общественных движений, отнюдь не вызванных окружающей обстановкой, даже раздавленных впоследствии ею. Корни этих исторических вспышек мы должны искать в самой личности. И сделать это поможет психоанализ.

* * *

Тот путь претворения бессознательных либидинозных желаний, которым идет творец художественного произведения, доступен очень немногим. Большая часть людей либо сублимирует их в социальных ценностях и отчасти подавляет, либо, не будучи в состоянии это сделать, заболевает. Наряду со все большим усложнением культуры происходит все более сильное «вытеснение». То, что было возможно в древнем мире, недоступно у нас. Дототемистическая первобытная орда допускала кровосмешение, половое общение ближайших родственником. В древнем Египте это становится прерогативой высших классов: фараоны берут в жены исключительно сестер. Сейчас это уже совершенно невозможно.

Вместе с ростом вытеснения бессознательных желаний растет число нервнобольных – людей, которые не сумели это вытеснение произвести. Положение стало бы катастрофическим и предсказание Шпенглера о гибели европейской цивилизации нашли бы фактическую почву, если бы общий подъем производства не подготовил новой фазы в развитии человеческого духа.

В свое время мы указали, что нарцизму, самовлюбленности ребенка, соответствует анимистическое мировоззрение дикаря. Оба, и ребенок, и дикарь, определяются в своем поведении личными биологическими запросами своего Я.

Комплекс Эдипа, бессознательное отображение зависимости ребенка от родителей, совпадает с религиозными композициями людей. Взрослый религиозный человек зависит от высших (внешних) авторитетов. Как и ребенок, он вынужден приспособиться, подчиниться окружающим условиям жизни. Вытесненное в Бессознательное, это подчинение претворяется в религию.

Но есть еще последняя стадия онтогенетического развития. Ребенок отщепляет свое libido от ближайших навязанных объектов. Он становится человеком, внимание и энергию приковывает к тому, что сам выбрал и здесь уже кует свое личное и частицу общественного счастья.

К этой великой третьей стадии своей истории – стадии свободного выбора объекта – человечество только подходит. Нет надобности говорить, что в оценке социальных явлений психоанализ является теорий материалистической. Это было уже отмечено Троцким^[23]. Это же станет ясно при сравнении взглядов Маркса и Фрейда на любой общественный процесс (ср. понимание религии). Психоанализ лишь дает марксизму возможность целиком быть примененным к изучению нашей психики. Поскольку основная формула марксизма «бытие определяет сознание», учение Фрейда психологически показывает нам, как это бытие, то есть столкновение индивидуальных бессознательных тенденций с социальной действительностью, преломляется и отражается в сознании.

И, учитывая положение марксизма о завершении капиталистической эпохи коммунизмом, мы сможем подойти к этому явлению со своей, психологической точки зрения.

Родовая первобытная община, с которой человечество начинает свое систематическое развитие, может считаться коммунистической. Экономика ее, построенная на свободном взаимодействии равноценных членов общины, была бы в конечном счете наиболее благоприятна для удовлетворения половых, социальных стремлений человека. Вся суть в том, что производственные отношения, так благоприятно складывающиеся для нашей второй биологической потребности – libido, не могут удовлетворить первую – голод. Под флагом удовлетворения голода начинается и протекает до сих пор все развитие общества. Клеймо погони за едой ложится на экономику, через нее отражается в идеологии. Поскольку потребность питания есть личная потребность каждого отдельно индивидуума, этот индивидуализм начинает господствовать и в общественной жизни. В борьбе за существование возникает дифференциация, образуются классы. Но на какой бы ступени ни стояло человечество, мы видим всегда одно и то же психологическое обоснование данной структуры общества. Ее определяет борьба с голодом, стремление к накоплению материальных ценностей. Человек занимает заранее указанное ему экономией место и уходит, ничего не видя за ближайшими, извне ему навязанными объектами. Если он претендует на большее, чем может получить, – он погибает. Так погибли все преждевременные революции, изобретения, обладающие полным идеологическим обоснованием, но не имеющие экономического базиса. В момент возникновения им не было места в общественной системе накопления материальных ценностей, именуемой «государством». Производственные отношения, которые создает личность в борьбе за общественную жизнь, не могут дать выхода другим ее запросам. На каждой новой стадии развития производства все увеличивается «вытеснение» и все беднее становится наше сознание. Чрез всю историю человечества красной нитью проходит стремление закрепить это «вытеснение», подавление бессознательных запросов. Консерватизм, желание возможно более долгого сохранения готовых жизненных норм; вторичное переживание этих норм в виде изучения истории; преклонение перед потерявшими всякую ценность историческими памятниками и формами работы (английский парламент, германские университеты, всякого рода исторические музеи) – все они имеют в основе своей это стремление окружить личность старыми, уже испытанными формами ее проявления, обусловленными данным содержанием Бессознательного и потому совпадающими с ним. Всякая даже вполне рациональная перемена в объективных условиях существования человека для старого общества является опасной, так как эта перемена – революция – может дать выход неразряженной энергии Бессознательного. Уже в тот момент, когда первобытный человек столкнулся с необходимостью вести борьбу за существование и увидел, что для удовлетворения одного инстинкта (самосохранения) необходимо подавить другой (сексуальный), возникли первые зачатки того ремесла, которое поставило своей задачей только надлежащее проведение «вытеснения». Это так называемая «педагогика». Воспитание стремится так повлиять на вновь вступающих в жизнь индивидуумов, чтобы они, не отходя от среднего уровня данного общества, имели своей целью только участие в общественном процессе накопления ценностей. Большая часть людей принимает данную ей обстановку за свободно избранную, удовлетворяет себя в ней, а неудовлетворенные стремления подавляет. Некоторые, невротики, неудачно столкнувшись с реальностью, бегут от нее совсем, ищут спасение в болезни. Есть и такие, которые не могут примириться с условиями жизни, созданными без их участия. В то же время они слишком сильны, чтобы подавить свой протест. Эти люди – люди творчества – уходят в себя, в свое собственное Я. Фантазия художника принимает столь высокие формы, что теряет свой субъективный характер. Его личные, рожденные индивидуальным бессознательным миром произведения становятся социальными ценностями.