Czytaj książkę: «Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век»

Czcionka:

Предисловие

Перед вами – не совсем обычная книга. Во-первых, это издание живых лекций, сделанное с максимальным сохранением устной речи и той атмосферы, которая царила в аудитории. Во-вторых и главных, необычен сам курс.

Это курс русской литературы, а не истории русской литературы, как привычные учебники.

В чем же разница?

Курс истории литературы должен ответить на простой вопрос: какие в некую эпоху были властители умов, почему они властвовали и как? Курсу истории литературы безразлично, способен ли сегодняшний читатель (не студент-филолог к экзамену, а просто читающий человек) воспринимать тексты этих авторов. Курсу истории литературы не критично, оказывают ли эти тексты влияние на современность (если да, то хорошо, отметят это; если нет – это не умаляет их значимости для своего- надцатого века). Курсу истории литературы безразлично, хороши ли эти тексты – в каком смысле не понимай, что такое «хороший текст». Нет, для истории литературы важно лишь одно: этот текст был вехой для своего периода.

Поэтому курс истории литературы только филологи и способны осилить. Остальные уснут крепким сном.

Но здесь вы спать не будете, обещаю.

Потому что в этой книге речь пойдет о сегодняшнем дне. Только о том, что есть в нашей литературе и культуре сегодня, – да, оно взялось не на пустом месте, поэтому добро пожаловать в десятый и прочие века, смотреть, откуда что растет и почему на пальме нашей литературы упорно колосятся яблоки.

Почему этот курс оказался таким?

Это была бурная и увлекательная история. Всё началось с того, что мне исполнилось сорок с чем-то лет. Как ни странно, возраст человека – это очень важный момент для понимания самой сущности русской литературы. В первой части курса он еще не так актуален, а вот понять XIX век без учета возраста читателя просто невозможно. Когда я была школьницей, меня мама ругала: «Ты не любишь русскую литературу, ты не читаешь русскую литературу». Не то что б я ее совсем не читала, я ее читала побольше школьной программы, но любить (наверное, кроме Лермонтова) не любила – это чистая правда.

Как вы понимаете, школьникам любовь к русской литературе такими требованиями вбить просто невозможно. «Вбить любовь» – само по себе звучит прекрасно и изумительно характеризует наше отношение к родной литературе. Но я ее действительно не любила. Почему? Да потому, что русская классика рассчитана на абсолютно другой психологический тип. На психологический тип взрослого человека. Она никоим образом не рассчитана на подростка, то есть тинейджера, в меньшей степени она рассчитана на того, кто сохраняет психологию подростка (я много писала о феномене великовозрастной подростковости, в которой нынешнее общество живет и процветает¹). А к чтению русской классики человек по-настоящему приходит после сорока лет, до сорока лет он может ее читать, он может ее любить, но та русская классика, которую человек любит в юности, от той русской классики, которую человек способен любить после сорока лет, иногда отличается на сто восемьдесят градусов. Оценки действительно полностью смещаются. И вот мне стало за сорок – и в моем организме обнаружилась нехватка русской классики, вследствие чего вы сейчас держите в руках эту книгу.

В детстве я безумно любила древнерусскую литературу – «Слово о полку Игореве», летописи в адаптации для детей. Тем не менее когда я училась в университете, то на экзамене умудрилась по ней схлопотать четвёрку. Я долго буду ругаться на профессора, который у нас вел этот предмет, потому что надо же было так ужасно читать, чтобы я с моей любовью не хотела знать и любить те вещи, о которых сама в этой книге буду рассказывать взахлеб. К самому вкусному привить стойкую неприязнь! Почему? Потому что большая часть древнерусской литературы прямо связана с православной тематикой. А я, как человек весьма далёкий от христианства, про православие читать не хотела, и отсюда возникали конфликты. То есть это проблема формы и содержания. Я сразу скажу, что сия проблема стоит в ряду негаснущих вопросов: «кому на Руси жить хорошо?», «кто виноват?», «где деньги, Зин?» и т. д. Готовьтесь: проблема формы и содержания нас будет волновать все сорок лекций.

Продолжая рассказ о том, откуда этот курс взялся. Итак, было мне сорок два, и читала я многотомную «Дюну» Герберта. И в какой-то момент мне стало безумно скучно, и захотела я перечитать «Разгром» Фадеева. И тут мне стало повеселее, мне стало совсем весело, потому что я увидела сюжет, который идеально совпадает со второй «Дюной» (дойдём до Фадеева – покажу в деталях).

После этого я поняла, что русская литература – совсем не та, какой я ее воспринимаю, потому что обнаружить совпадение сугубого соцреализма с сугубой фантастикой – это мощное потрясение. И вот когда я переживала это, то мне чертовски захотелось взять и глобально перечитать нашу классику, вдруг оказалось, что в нашем институте УНИК, где я работала с 1993 по 2017 год, случилось «государственное дело: позарез нужон олень» – на факультет журналистики срочно требуется преподаватель русской литературы, разом на все одиннадцать веков. Я, разумеется, схватила этот курс, как Буратино Шушеру за хвост.

Я отлично знала, в какую мясорубку лезу, потому что преподавать древнерусскую литературу на факультете журналистики – это… как бы вам сказать, удерживаясь в рамках русского цензурного? – это ужас, кошмар и ненависть, причем с обеих сторон.

От своих друзей-журналистов я слышала самые негодующие слова в адрес преподов по древнерусской. Самые ненавистные. От своих коллег, преподающих древнерусскую, я слышала менее экспрессивную лексику в силу их возраста и ученых степеней, но с поправкой на специфическую профессиональную психологию – примерно то же самое. То есть, по словам студентов, все преподы по древнерусской – козлы и сволочи, а с другой стороны баррикад считают, что все студенты-журналисты – лодыри, враги культуры и вообще с противоестественного факультета (поскольку бывают естественные и неестественные, а этот – противоестественный).

Поэтому я понимала, что вхожу в клетку к тиграм. Что ж, бедные тигры. Они просто еще не знали, кто к ним вошел. Я их поставила в очень жесткие условия. Условия следующие: они должны были мне к каждой лекции писать работу по ее теме, то есть мы еще не проходили материал, а они уже должны по нему сдать работу. Это очень мобилизует, особенно журналистов. Итак, сдать работу, где нужно ответить на вопрос об актуальности этого произведения на данный момент. Какая-нибудь «Повесть временных лет», зачем она нужна человеку в XXI веке вообще и журналисту в частности. И ответить микростатеечкой на пару абзацев, можно побольше, но не очень длинной. И так к каждой лекции, и так полтора года.

Они взвыли. Через полтора года они взвыли снова: «Как так, мы три семестра провели в мясорубке, а теперь она закончилась! Верните нас в мясорубку, мы за нее заплатили!» Шучу, но тем не менее. Зачем нужны были такие зверства? Во-первых, для журналёнка это отличная тренировка. Спрашиваешь их на первой лекции: что главное в профессии журналиста? Они тебе ляпнут возвышенное: «Быть объективным! Осветить вопрос со всех сторон!» Где только такие невинные души берутся в наше время? А ты им снимаешь розовые очки и говоришь: главное – это сдать текст вовремя! И точка. Прочее вторично. Текст не сдан вовремя – и всё, нет его, вся объективность и прочее обращаются в прах. Поэтому марш писать мне эти полстранички к каждой лекции. Заодно, как вы понимаете, я их вынудила читать тексты.

Во-вторых, мы сейчас живём в очень интересное время, когда у нас принципиально изменились отношения «педагог – ученик». Если в советское время образование поднимало престиж, статус, то есть было чем-то большим, нежели получение знаний и профессии, то сейчас знания нужны, но с дипломом всё неоднозначно. Сейчас область, где нужен твой диплом, настолько микроскопична, что мы не будем говорить об этом. А если корочка нужна, то ее и купить несложно. Поэтому у нас очень сильно изменились отношения между педагогами и учениками. Нынешний студент хочет, чтобы ему было интересно, увлекательно, поэтому нынешнее образование – это борьба за внимание студентов. Если педагог на нее идет, то молодец, он выиграл; если не идет, то – студенты лодыри, преподы козлы, жалобы в деканат друг на друга, всё стандартно.

В этой ситуации говорить с журналистами можно только об одном – об актуальности. То, что неактуально, не нужно журналисту; это нормально, это его профессия. Так что я, перечитывая всю древнерусскую литературу, постоянно говорила об актуальности. Так от классического курса истории русской литературы осталось то, о чем я сказала в первых строках.

Итак, здесь речь пойдет о том, что сами по себе произведения меня интересуют мало или не интересуют вовсе. Что нам, в конце концов, эта «Повесть о Петре и Февронии», пока не пришел День Ромашки? Когда пришел День Ромашки, мы слаженными рядами «Повесть о Петре и Февронии» возненавидели (и о причинах поговорим). Но! благодаря этому «Повесть о Петре и Февронии» становится частью нашей жизни, частью современной культуры. С другой стороны, а точно ли в эту несчастную «Повесть» автор XVI века вкладывал то, что сейчас люто высмеивает Интернет?

Каждое произведение мы будем рассматривать в контексте культуры. И даже не одной культуры, а разных. Во-первых, современной: как оно звучит сейчас? Во-вторых, той культуры, когда оно создавалось. Пушкин назвал Татьяну «идеалом», а только вот что именно означало это слово двести лет назад? Вдруг оно потихоньку сменило значение, разрешения у учебников не спросив?

И в-третьих, русской культуры в целом. Все одиннадцать веков (чуть больше на самом деле, но от более раннего времени текстов не дошло). У нее есть ценности. И эти ценности оказываются чертовски стабильны. Ни сабля татарская, ни пуля немецкая, ни второе южнославянское влияние, ни большевистская реформа орфографии их не берет. И обнаруживать эти универсалии – самое интересное, что только может быть при анализе текстов. Когда древнерусская литература оборачивается просто русской, без всякого «древне-», а соцреализм оказывается совсем не реализмом и даже не очень-то «соц-», а просто отличными книгами.

Мы живем в замечательное время. Сейчас только ленивый не говорит об упадке культуры. Но я ленивая, поэтому об упадке культуры не говорю. Когда на Красной площади проходит Книжный фестиваль, я вспоминаю своё советское пионерское детство и пытаюсь представить, что бы я подумала, если бы мне тогда сказали, что на Красной площади будут не только парады, но и гигантская ярмарка книг. И каких книг! Знаете ли вы, как доставали книги в советское время? Каким событием был выход того, что отличалось от общей уныло-правильной массы, хоть в художественной области, хоть в научной! Если бы мне в восьмидесятом году рассказали, какие книги будут продаваться на Красной площади, то я бы скорее поверила, что инопланетяне прилетят. Инопланетяне были реалистичнее, чем книги по мировой мифологии на Красной площади! А если бы мне сказали, что там будет и мое «Введение в мифологию» и что я там буду выступать с лекцией, я бы, наверное, не поверила вовсе. Такое просто не укладывалось в сознании в эпоху смотров строя и стенгазет.

Так что мы живем в эпоху отнюдь не упадка культуры, а в эпоху взлета культуры. Почему же тогда нынешнюю бездуховность и невежество все ругают? Ответ очень прост. Это временная дистанция. Чем большей дистанцией от нас отделено какое-то время, тем больше мы этот период или романтизируем, или видим в нем только ценные для нас реалии. Любую историческую эпоху мы ценим за ее достоинства, а сколько там было грязи, ужаса и просто неважного нам сейчас, мы или не знаем, или знать не хотим. И чем сильнее от нас отдалён тот или иной период, тем больше кажется, что тогда-то было всё расчудесно, а сейчас всё плохо.

И замечательной особенностью нашего нынешнего культурного взлёта является то, что о русской литературе стали много говорить. Сейчас в Интернете – превеликое множество бесплатных лекций. Я свою ленту «ВКонтакте» боюсь смотреть, я чувствую себя студентом, на которого ежедневно обрушивается зверское количество научной литературы, намного больше, чем он способен через себя пропустить. И среди множества бесплатных лекций разнообразные курсы по литературе, как зарубежной, так и отечественной. В таких условиях провести большой курс лекций по литературе без спонсоров практически невозможно, так что я сердечно благодарю компанию Storytel, которая взяла на себя его организацию, и Дом-музей Марины Цветаевой, в котором такому курсу самое что ни на есть место, потому что хулиганство от высокой культуры и имя Цветаевой связаны куда больше, чем Ленин и партия небезызвестных в известных строках.

Лекция 1. Начало древнерусской литературы

Чтобы начать говорить о древнерусской литературе, надо определиться с предметом. Что есть литература и чем она отличается от словесности? Под термином «литература» мы понимаем тексты письменные (в словесность входят еще и тексты устные, фольклор). И вот здесь я должна произнести фразу, которая во времена моей юности была абсолютнейшей банальностью – банальнее, чем дважды два четыре, а сейчас из аксиомы превратилась в теорему, и эту теорему надо доказывать, и еще найдётся энное количество людей, которые выскажут: «А я всё равно не верю».

Наша аксиома, она же теорема: русская литература появилась с приходом христианства.

Что это означает? Была ли у нас русская языческая культура? Конечно. Безусловно. Были ли у нас какие-то сказания о богах, героях, древнерусский эпос дохристианский? Был или не был? А как же ему не быть, если у нас был достаточно серьезный языческий пантеон, если Святослав тот же активно сражался с Византией, то есть и армия хорошая, и культура серьезная. А где армия – там и эпос, а где пантеон – там мифы. Итак, у нас был разветвленный культ, и Владимир в молодости проводит языческую религиозную реформу. Чтобы религиозная реформа – да без священных текстов?! Не бывает такого! Конечно, языческие тексты у нас были. Вопрос – где всё это? И вот здесь я хочу напомнить вам вещи, о которых я говорила много раз, но в лекциях по славянской мифологии, а сейчас их надо обозначить здесь.

Дорогие мои, скажите мне, пожалуйста, в условиях нынешней нашей современной реальности, какая книга правильная: книга бумажная или книга электронная? Бумажная, конечно? Альтернативную точку зрения кто-нибудь выскажет? Нафиг бумагу, даешь электронку! Вот, отлично. Сейчас подеретесь.

Так вот, дорогие сторонники бумажных книг, дорогие сторонники электронных книг, вообразите, что машиной времени мы вас переносим на одиннадцать веков назад. Я хочу напомнить, что в традиционном обществе невероятно развита память, беспредельно развита память. Я хочу напомнить, что в Древней Индии, в очень древней, в XII веке до нашей эры, складывали священные гимны и помнили их наизусть с точностью даже не до слова, а до звука – на протяжении более чем тысячи лет. Документальные свидетельства о том, что эти гимны записывали (я подчёркиваю, гимны были сложены в XII веке до нашей эры), это XI век нашей эры. Хотя я подозреваю, что поскольку традиция записывать священные тексты в Индии была где-то примерно уже в IV веке до нашей эры, то всё-таки и гимны тоже примерно тогда же и записали.

Другой пример, поближе. В Афинах при Перикле образованные юноши наизусть знали «Илиаду» и «Одиссею» целиком. Представили себе эти поэмы, двадцать четыре песни в каждой. И – наизусть! Понимаете, вот такой у них был объём памяти. У нас это на внешних носителях, «книжка» называется, а они всё это держали в головах. У нас оперативка мощная, у них архивная память была офигительная, извиняюсь за научный термин.

Так что всё хранилось в памяти, всё хранилось в головах – гигантские стихотворные объёмы текстов, просто невероятные по нашим меркам. И именно стихотворные, а не прозаические, потому что стихи заучиваются легче, чем проза (а песня – легче, чем просто стихи, и именно поэтому эпос исполняется нараспев). Проза развивается там, где сакральный текст может быть письменным.

Дорогие сторонники бумажных книг, вообразите себя языческими жрецами, которые свои гимны к богам языческим славянским поют, свой эпос знают наизусть. Чем мы хуже индийцев и греков? Мы не хуже! Значит, волхвы тоже знают свою священную традицию наизусть. А тут, понимаете, пришли какие-то византийцы, со своим, понимаете ли, христианством и со своими, понимаете ли, буковками, которыми они записывают. Ваше мнение о записи ваших текстов? А, дорогие мои волхвы? «Никогда и ни за что!» Я надеюсь, вы понимаете мою позицию. Спроецируйте конфликт сторонников бумаги и электронки на конфликт устного и письменного текста, оцените масштаб противостояния – и увеличьте в пять, в десять, в сто раз, потому что это конфликт религиозный. И вы поймете, что языческий волхв скорее даст себя сжечь заживо, чем запишет свои гимны греческими буквами.

И поэтому я всегда задаю на лекциях вопрос – как звали того мерзавца, который уничтожил русское язычество? И нет, это отнюдь не Владимир Первый Святой. Он ввел христианство, да, но потом Русь прожила два века двоеверия, о котором мы будем очень подробно говорить, разбирая «Слово о полку Игореве». А вот когда приходит Батый, приходит орда и сметает всё на своём пути, то вот тут от язычества не осталось почти ничего, потому что, судя по всему, никаких записей текстов у нас не было.

Итак, языческая культура была бесписьменной не по убожеству своему, а потому что это представление о сакральности устного слова в противовес христианской культуре. Вот, таким образом языческая культура у нас, в силу особенностей своих носителей, сгинула. Это не было литературой, потому что литература – тексты письменные. Это была языческая словесность. Она была ничуть не менее богатой, чем христианская, но единственное свидетельство того, что она у нас была, – это «Слово о полку Игореве». Такие вот тени на стене, больше мы ничего не знаем.

Итак, абсурдно говорить, что русская культура началась с принятия христианства. Но русская литература действительно началась с принятия христианства, и никакой другой письменности до старославянской у нас не было. Я думаю, что позволите мне не тратить время на рассуждения о «Велесовой книге» и тому подобной лабуде, опять же извиняюсь за научный термин. То, что «Велесова книга» – это не просто подделка, а грубая подделка, это сейчас уже не то что интеллигентные, образованные люди знают, это знают интеллигентные, образованные язычники, им это не надо доказывать. Они это прекрасно понимают, что это было создано в 50-е годы XX века Миролюбовым в Америке и сделано это очень неумело. Есть прекрасная статья Творогова «Что же такое Влесова книга», где очень подробно объясняется, почему это грубая подделка, есть прекраснейшая лекция (легко найти на ютубе) нашего выдающегося лингвиста Зализняка, всё это можно посмотреть, поэтому я просто не буду тратить время.

Всевозможные сочинения о том, что у нас была дохристианская, истинно русская письменность, – это настолько даже не грубые, а глупые подделки, что об этом говорить вообще смешно. Поэтому этот вопрос мы закрыли. Кстати, вот уж кому-кому, а моим журналятам эти вещи надо было объяснять во всех подробностях, потому что именно журналисты раззвонили о «Велесовой книге».

Итак, на Русь приходит христианство. Я, заметьте, пока еще не обозначила смысл термина «Русь». С ним тоже, как с «литературой», не всё однозначно, его тоже надо определить. Важно другое. Чем православный батюшка принципиально отличается от католического священника? В чем радикальная разница? В личной жизни, подсказываю. Вот, правильно: чтобы быть рукоположенным, он должен жениться.

Итак, как вы прекрасно понимаете, от этих браков рож даются дети, а дальше, по священному правилу «мучился сам – помучай другого», наши с вами русские батюшки своих детишек учат грамоте. Обращаю внимание на слово «детишек», я не сказала «сыновей». Женились тогда рано, поколения сменялись быстро, и мы имеем следующее прелюбопытнейшее явление: старший сын наследует приход, становится священником, а остальные сыновья и дочери уходят жить мирской жизнью и уже своих детей учат грамоте. Что мы имеем к концу эпохи двоеверия? К концу домонгольского периода? Новгородские берестяные грамоты. Здесь я интересующихся отсылаю к статье в Википедии, она очень хорошо написана. Что такое новгородские берестяные грамоты? Что это в переводе на реалии современной жизни, скажите мне одним словом. Это эсэмэски, совершенно верно. Или чат. Кто их писал и по какому поводу? Их писали все кому не лень, а не лень было многим. Конкретные формы этого самого «не лень» вы можете с интересом выяснить, посмотрев статью в Википедии. Поскольку я новгородские грамоты знаю не по Википедии, то скажу, что абсолютное большинство их посвящено торговым вопросам. Мне об этом следовало сказать, когда я говорила об отсутствии у нас языческой письменности, но я об этом скажу сейчас. Письменность как явление культуры возникает из двух аспектов: кто кому что должен, (долговые обязательства) и где какая граница (межевые). А долговые и межевые тексты, как вы понимаете, это самое возвышенное, что есть в человеческой культуре. Возвышеннее некуда. Вот поэтому у нас нет языческих текстов, поэтому то ли тыщу лет, то ли вообще тридцать и три века не желали записывать индийские гимны, да. Потому что сакральное, возвышенное без иронии – это устные тексты, а бытовое, практическое – письменные. Так вот и девяносто процентов новгородских берестяных грамот посвящены торговым вопросам, а всякие там любовные письма, какие-то другие интересные тексты – это любопытно, но это исключения. А стандартная грамота примерно такая: «у одного возьми десять лососей, у другого возьми пять лососей, всё отдай третьему, а я тебе кланяюсь». Вот и вся духовность.

Почему я обращаю на это ваше внимание? Знаете, у нас сейчас есть еще одна бывшая аксиома, которая нынче теорема. Жили-были на Руси два великих поэта Гумилева. Один назывался поэтом, но он немножко был ученым, второй назывался ученым, но немножко был поэтом, я имею ввиду Льва с его замечательными гипотезами, которые несколько более поэзия, чем наука. В общем, сейчас надо доказывать, что татаро-монгольское иго всё-таки было. Так вот, смотрите берестяные грамоты, посмотрите на Новгород XII века, в котором, судя по всему, что-то подозрительно похожее на поголовную грамотность городского населения. Просто пишут все и обо всём. Википедия радостно смакует, что нашли одну, а может, и не одну грамоту, где матерно ругаются. Ой круто, радость какая-то. Важно не это. Важно то, что осторожно, двери закрываются, следующая станция – Советский Союз, когда у нас будет поголовная грамотность городского населения. Я буду еще об этом говорить неоднократно, я буду вам показывать, какие страшные дыры у нас в культуре образовались вследствие ига, какие пробоины нам нанесло монгольское нашествие. И в частности, поголовная грамотность городского населения – пробоина в восемь веков, однако. А нам говорят, что ига не было, н-да.

Так вот, я хочу обратить ваше внимание, что вот эта самая поголовная грамотность городов, которую мы имели к XII веку, это прямое следствие того, что православный священник перед рукоположением должен был жениться, и поэтому грамотность пошла через его детей, внуков и так далее. Эту мудрую мысль нам излагал на лекциях Борис Андреевич Успенский, выдающийся наш филолог, у которого я училась истории древнерусского литературного языка.

Вот такова была культурная ситуация в Древней Руси. Теперь мы с вами упёрлись в слово «Русь». И упёрлись мы с вами в вопрос призвания варягов. Давайте, просто чтобы не быть голословной, я сейчас открою текст «Повести временных лет», о которой мы сейчас и поговорим. Итак, известный текст призвания варягов: «Поищемъ сами в собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и рядилъ по ряду, по праву». Я читаю в переводе, чтоб проще было:

И сказали: «Поищем сами себе князя, который бы владел нами и рядил по ряду и по закону». Пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные – норманны и англы, а еще иные готы – вот так и эти. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет».

То, что «порядка в ней нет», это классика. Но нас интересует другое. Слово «русь» здесь везде в переводе стоит с маленькой буквы, потому что русь – это название народа, никоим образом не название государства. «Те варяги назывались русью», «пошли за море к варягам, к руси», вот так. Вам идет список западноевропейских народов, среди которых есть эти самые «русь». Я замечу, что единственное число от слова «русь» будет «русин».

Лирическое отступление. Я готовила этот курс по учебнику 1956 года совершенно сознательно. Знаете, есть прекрасная арабская пословица: «Сомневаешься как поступить – спроси женщину и сделай наоборот». Для арабского мира она верна, в русском обществе это всё немножечко не так, а в арабском обществе с его очень жесткой поляризацией мужского и женского – это самое то. Так и тут: хочешь прочесть журналистам принципиально новый, свежий, оригинальный курс – проштудируй учебник 1956 года и скажи на лекции всё, что ты об этом думаешь (можно не очень цензурно), студенты будут в восторге. Студенты и были в восторге.

Так вот, в учебнике 1956 года всё это цитируется следующим образом: слово «Русь» каждый раз пишется с большой буквы, и получается что-то интересное и близкое к абсурду. Потому что, как вы прекрасно понимаете, в советской идеологии был антинорманизм принципиальнейший, что приводило к очевидному редактированию текста. Антинорманизм у нас имеет древние, мощные, отличные корни, связан он еще с именем Ломоносова, и не только его. И весь антинорманизм, в общем-то, сводится тоже к цитате из «Повести временных лет». Цитата очень простая: «А словѣнескъ языкъ и рускый одинъ». Причем, если вы хорошо помните «Памятник» Пушкина, там русским по белому сказано:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык…

И далее идет перечень чего? Национальностей. То есть слово «язык» (это отражено, кстати, в известном вам слове «язычество», то есть народная вера), слово «язык» изначально имело значение – «народ», а уже лингвистический аспект возник позже. То есть выражение «Славянский язык и русский един» мы с вами можем понимать в современном духе, лингвистически, то есть народ русь говорит на том же языке, что и славяне. А в академическом переводе «Повести временных лет» дается просто и четко: «А славянский народ и русский един. От варягов ведь прозвались русью, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была славянской. Полянами же прозваны были потому, что сидели в поле, а язык им был общий – славянский».

Итак, славяне и русь – это один народ. Сложный вопрос, как это трактовать. Я хочу обратить ваше внимание на тот аспект, что варяги (они же русь) как народ гораздо ближе к славянам, чем перечисленные Нестором шведы, норманы, англы и еще готы. Они занимают какое-то промежуточное место. Существует гипотеза, она мне очень нравится, что слово «русь» происходит от скандинавского слова «руотси» – гребцы. А, как вы понимаете, что такое гребцы в условиях Северного моря? Ну хотя бы Балтику себе представьте. Вот представьте себе хотя бы сентябрьскую погоду, вы в море, штормит слегка… и вы сразу хорошо поймете, что гребля в таких прекрасных климатах – это единственный способ не околеть от холода на открытом кораблике. Это, знаете ли, на теплом Средиземном море можно на галерах плавать, гребут там рабы. Потому что там солнышко греет. В условиях Северного моря если ты не гребец, то ты очень близок к состоянию трупа, в случае чего за борт и выкинут. Чтобы корабль хорошо шел, необходимо что? Необходимы слаженные действия гребцов. Так вот, я вас хочу подвести к тому, что понятие «гребцы» в условиях корабля викингов идентично понятию «дружина», причем не только в военном аспекте. Это действительно спаянное братство, потому что от слаженности их гребли банально зависит их жизнь, они все друзья неразлейвода в самом прямом смысле этого слова.

Забегая немножко вперед, я замечу, что в «Слове о полку Игореве» есть «Русская земля», об этом мы поговорим, но там нет ни слова «русь» с маленькой буквы, в смысле – народ, нет ни слова «русин», а есть слово «русич», которое обозначает дружинников, и только дружинников, а отнюдь не всё население Русской земли: «храбрии русичи поля преградиша чрълеными щиты». И слово «русич», как вы прекрасно понимаете, грамматически означает кого? Потомков руси, это отчество от слова «русь».

И, чтобы закончить с термином «русь», я сейчас найду еще одну цитату из «Повести временных лет».

Игорь (который муж Ольги) идет в поход – и кого он с собой берет? Очень интересный список. «Игорь собрал воинов многих: варягов, и русь, полян, и славян, и кривичей, и тиверцев, и нанял печенегов». Шикарный национальный список. При Игоре уже варяги – это одно, русь – это другое, поляне, то есть славянский народ, живущий вокруг Киева, – это третье, а славяне, видимо более отдаленные славянские племена, – это четвертое. Вот такие любопытные дела.

После этого выражение «Киев – мать городам русским» звучит очень интересно и не очень привычно. Получается, что Русская земля, русские города – это те города, где роль милиции-полиции исполняла эта самая русь. То есть у руси – военная власть.

Вот такая ситуация складывается, несколько отличная от нашего учебника истории, что ж поделать.

Дальше. Известнейшие тексты про Олега, который, прибыв в Царьград, сражается с греками. Греки предпочитают от него откупиться. Кстати, нам потом это понадобится, когда до Карамзина дойдем (Карамзин деликатно сообщает, что греки вообще-то его побили, но потом всё-таки предпочли откупиться, им этот вариант больше понравился). Итак, Олег заключает с греками договор, где отдельно оговаривается, что греки должны дать руси, когда те придут (русь получит, сколько захочет), и что получат «гостье», то есть купцы (тут детально оговаривается), а затем ставит условия, что греки должны дать шелк разного сорта ему на паруса. Шелковые паруса одного сорта будут у руси, а другого у славян. При этом русь клянётся Перуном, купцы – Велесом, скотьим богом, то есть снова русь и славяне – рядом, но отличается друг от друга. Всем шелковые паруса, но шелк лучшего сорта руси, шелк похуже славянам. Но в итоге, правда, всё заменили на холстину, потому что шелковые паруса рвутся от ветра.

1.Баркова А.Л. Подросток. Исполин. Регресс. М., 2019.