Глава
8. Amor vincit omnia.
– Победила? Почему ты так уверена, что без тебя им удастся сохранить вечную жизнь?
– Потому что Вселенная любит равновесие. Мир, лишённый любви и созидания, должен быть освобожден от смерти. Мы с тобой всегда по одну сторону баррикад, помнишь. Погибну я, погибнешь и ты, – Любовь держалась на удивление спокойно в сравнении с последней встречей. Она полулёжа сидела на кровати в комнате с силуэтами птиц на стенах и пила кофе из большой красной кружки. Чтобы заставить птиц двигаться и махать крыльями, Любовь расфокусировала взгляд. Нельзя было проследить за одной птицей, они были повсюду, слишком быстро перетекая волнами по поверхности стен. Потом Любовь фокусировала взгляд снова, и мир вокруг неё замирал. Можно было различить отдельных птиц. Это напомнило ей о жизни среди людей и физических законах, и ей стало немного грустно. Но это была приятная ностальгическая грусть.
– Мне начинает казаться, что ты с самого начала всё так и задумала. Помню, как ты сказала, что мы оба не нужны и должны исчезнуть. Но это необязательно значит вечную жизнь для человечества, это может стать и вечной смертью. Нет созидания, нет разрушения, нет и человечества. Так даже логичнее, – Смерть начал подозревать, что Любовь снова играет с ним по своим правилам, и это тревожило его.
– Всё или ничего. В конечном счёте одно и то же. Меня не будет, и я не смогу им помогать в созидании, но я уверена, что они уже достаточно разумны, чтобы самостоятельно созидать.
– Не уверен, – он включил телевизор, стоявший в углу комнаты, позволив комментатору беспорядков и демонстраций, столь несвойственных терпеливому русскому народу, взахлёб рассказывать о происходящем на улицах столицы. Картина была явно несозидательная. Перевёрнутые горящие автомобили, перекрытые дороги, горы мусора и осколков, массы яростных лиц, даже ничего не требующих и не пропагандирующих. Просто с воодушевлением, с адреналином бегущим по крови разрушающих всё на своём пути. Не иначе как просто ради ощущения бесконтрольной власти и свободы. Лекарство от смерти только повод.
Если бы у неё было время, она бы сначала дождалась их осознанности. Она заставила бы людей сначала доказать, что они достойны бессмертия, прежде чем пускать лекарство в массовое производство. Но времени не было – она точно знала, что в этот раз Смерть пришёл не просто повидаться. Пора достать своего козырного туза из рукава.
– Так за что мы боремся, Смерть?
– О, нет! Ты не забыла… – он выключил телевизор и уселся на стул у окна в ожидании продолжения.
– Я не могу больше ждать. Если ты не дашь ответ до моей гибели, ты всё равно что проиграешь. То есть ты и так и так проиграешь, но если признаешь поражение сейчас, то сможешь узнать ответ и не мучиться целую вечность, гадая.
– Это не добро и зло? – он решил попытаться ещё раз.
– Нет, конечно.
– Мы боремся за вечную жизнь или смерть? Воздух? Пространство? Землю? – Любовь только отрицательно качала головой. – Способность любить и созидать? Самостоятельность людей? Разум? Самоорганизацию? Равновесную систему? Свет? Шкаф?
– Шкаф? Какой ещё шкаф?
– Не знаю, я уже говорю всё, что приходит в голову. Увидел шкаф в углу, вот и назвал. Так это не шкаф?
– Нет, конечно.
– Ну ладно, вещай.
– То есть ты проиграл?
– Да-да, проиграл, – нетерпеливо признал Смерть. – Не знаю, за что мы там ещё боремся. Говори ответ, я уверен, что оспорю его.
– Мы боремся за желание! – с торжеством заявила Глория. – Точнее уже боролись. Теперь ты проиграл и должен мне желание!
Смерть озадаченно смотрел на Любовь, потому как ему действительно нечего было сказать в ответ.
***
Через три дня, не приходя в сознание, Глория умерла. Никто не знал, ушла ли её душа в лучший из миров, растворилось ли её сознание в пустоте, стала ли она ветром или волной. Лиля предлагала матери заморозить тело – возможно, однажды она придумает, как воскресить её. Но Глория отказалась. Перед смертью она пожелала быть похороненной в земле по традиции своей христианской веры. Её отпели, через сорок дней устроили поминки и регулярно ставили свечки за упокой. Таким было её последнее желание.
– Это из-за всех этих недоумков умерла моя мама! – Лиля не могла сдержать слёзы ни на секунду. Она не могла видеть, как кладут тело её матери в землю, как она навсегда исчезает, всё дальше отдаляясь от солнца и света, всё глубже погружаясь в вечную тьму. Она не могла поверить, что все будут жить вечно. Все, кроме её мамы! – Это несправедливо! Они вечно меня отвлекали, не давали свободно работать! Они нападали на неё и мешали ей заниматься наукой! Они тратили её время, а сами пользуются дарованной ею вечностью! Я их всех ненавижу!
Она жаловалась Майклу, который старалась быть опорой и поддержкой для любимой в столь тяжёлый момент и просто молча выслушивал, вставляя сочувствующие слова.
– Моя бабушка всегда говорила: "Amor vincit omnia". Только на английском. Она была из Англии и латыни не знала… и вообще-то была уверена, что сама придумала такую приговорку. "Любовь всё победит". Но в любом случае, уверен, что она была права, а значит, пока мы вместе – мы непобедимы. Ничего не бойся, я всегда буду на твоей стороне.
– Я так её любила, а она умерла… Разве это не доказывает, что пословица врёт. Даже любовь не может победить смерть.
– Зато ты можешь! – он скромно улыбнулся, боясь показаться неуместно жизнерадостным.
Но Лилю это не утешало. Дэнни был не менее растерян и опечален, чем Лиля, но на похоронах держал себя в руках.
Отчаяние пережимало горло и душило Лилю. На несколько дней она отгородилась от всего мира, запершись в своей небольшой квартире, которую приобрела на первые деньги, начавшие поступать от производства лекарства. Эта крохотная квартира стала её замком, её убежищем. Она почти ничего не ела, лишь раз в два дня заказывая что-нибудь на дом. Она не могла расстаться с кулоном в виде знака бесконечности, подаренным мамой. Она целовала его каждый раз, когда накатывали слёзы, но легче от этого не становилось. Все её желания сводились лишь к тому, чтобы снова увидеть её живой, обнять, поговорить по душам. У них так мало было времени из-за этих разработок, тестов, исследований и презентаций. Лиля перебирала в голове каждый их ужин за последние недели, пока мама не попала в больницу, каждую их встречу и каждое прикосновение, когда Лиля приходила к ней в палату, совместные поездки в детстве, шкатулки с загадками. Она пересматривала совместные короткие видео записи, которых было совсем немного и фотографии. «Почему мы так редко делали совместные снимки?!». На восьмой день Лиля перечитывала все сохранившиеся от мамы сообщения, плакала над каждым смайликом и ласковым прозвищем, пока не наткнулась на сообщение от папы. И тут же отрезвела от своего горя. Как она могла быть столь эгоистичной все эти дни! Она вспомнила, что у неё есть не менее любящий отец, которому сейчас не лучше, а то может и хуже, чем ей. У неё есть брат, который тоже потерял мать. Ей стало невероятно стыдно и ещё более скверно на душе. Она поспешно привела себя в порядок и без предварительного звонка отправилась в родительский дом, пообещав держать себя в руках и не рыдать над каждой вещью, напоминавшей о матери.
Алекс открыл не сразу, и Лиля поняла, что папа сам не в лучшем состоянии. Вместо привычного приветствия, не сказав ни слова друг другу они крепко обнялись. У Лили сразу навернулись слёзы на глаза, но она держалась, как и обещала себе, быстро смахнув признаки печали.
– Чаю? – Алексу тоже с трудом давались слова. Лиля кивнула в ответ. Слова были совершенно ни к чему. Было здорово, что они были вместе, большего никто из них и не мог желать. Осознание того, насколько важна жизнь, насколько важно то, что они просто есть друг у друга, неожиданно сошло на них лавиной душевного тепла. Раньше у них просто не было времени, чтобы это понять и прочувствовать. Слова Глории никогда не проникали так глубоко даже в их души, как теперь, когда она навсегда исчезла.
Пока Алекс заваривал чай, у них было время прийти в себя, чтобы продолжить разговор.
– Как там Дэнни? – поинтересовалась Лиля.
– Он на моё сообщение не ответил, как и ты, – без упрёка констатировал Алекс. – А я не посмел вас тревожить хотя бы несколько дней. Мне и самому надо было прийти в себя и немного побыть наедине… со своим горем.
В дверь позвонили. Алекс и Лиля не без удивления в глазах переглянулись. Алекс пошёл открывать, и, когда в прихожей показался Дэнни, отец с дочерью уже радостно смеялись вместо печали.
– У нас природное семейное чутьё, – заверила Лиля. Дэнни, поначалу растерянный и грустный, не мог не расплыться в улыбке, видя улыбающимися самых дорогих ему людей. Они обнимались и с облегчением вздыхали. Напряжение спадало само собой, в кругу любящей семьи все чувствовали присутствие Глории.
Алекс разливал любимый чай Глории с бергамотом и апельсином. Они говорили сначала о своих планах и свалившихся делах, а когда почувствовали себя легче и непринуждённее, начали вспоминать забавные и приятные моменты с мамой.
И Лиля, и Дэнни решили остаться ночевать в родительском доме.
– Хорошо, что ты у нас вечный, папуля. Я тебя так люблю, – призналась Лиля вместо пожелания приятных снов.
– Я вас тоже обоих очень люблю, – улыбнулся в ответ Алекс. И, пожалуй, это была первая ночь со смерти Глории, когда все троя её самых дорогих человека спокойно и крепко уснули.
Со смерти матери Лиля и Дэнни очень сильно сблизились. Они решили работать над важнейшими проектами сообща. Синергия двух гениальных умов должна была принести в десятки раз более высокие результаты. Они объединили свои офисы. Так как Глория так и не успела перенести лабораторию на предприятие, то Лиля осталась в старом здании. Она выкупила его полностью, благодаря помощи Майкла и деньгам, которые получала от производства. Туда же переехал и офис Дэнни. Они постоянно консультировались друг у друга по различным вопросам, и их сотрудники тоже быстро поладили между собой. Лиля направляла свои силы на доработку лекарств, поиск новых препаратов против пока ещё неизлечимых болезней и искала вместе с братом способ сделать тело человека максимально неуязвимым и легко восстановимым. Она последовала примеру матери и только указывала, где и что надо искать своей слаженной и хорошо подобранной команде. Сама же проверяла все результаты тестов и тратила немало времени на изучение новых направлений в науке. Она решила как следует изучить физическую сторону природы и исполнить одну мамину мечту… И даже несмотря на невероятный объём поставленных задач, у неё оставалось слишком много времени на размышления и воспоминания, от которых каждый раз становилось тяжело дышать. Неужели её мамы просто не стало? Неужели им никогда не суждено больше увидеться, обняться, поболтать?
Стараясь заполнить эту пустоту в душе, она с ещё большим усердием посвящала себя Майклу и семье. Через полтора года после смерти Глории на свет появился её первый внук – Адам. Адам был тихим мальчиком с обворожительной улыбкой и большими голубыми глазами. Как только малыш подрос, большую часть времени с ребёнком проводил Алекс, а пока Адам ещё не научился ходить, Дэнни нередко навещал племянника. Даже нянчась с ребёнком, Лиля не отрывалась от своей работы и учёбы. Но в те минуты, которые она полностью посвящала Адаму, в голове роились тысячи мыслей. Новые знания открывали для неё новые стороны, с которых она могла изучать и исследовать этот мир.
– О чём ты задумалась? – спросил однажды Дэнни, наблюдая за тем, как Лиля баюкает малыша.
– Смешно, но, выходит, времени действительно нет. Больше нет механизма, который бы его отсчитывал и контролировал – у времени больше нет наблюдателя. А, как известно из квантовый физики, без наблюдателя нет и объекта.
– Точнее без наблюдателя нет декогеренции, а без когеренции объект не может находиться в суперпозиции, – Дэнни, само собой, получше Лили разбирался в физике.
– Не занудствуй, Дэнни. Ты сам хоть понял, что сказал? – она рассмеялась.
– Конечно, – он уже набрал побольше воздуха в лёгкие, собираясь пояснить, но Лиля его прервала.
– Я тоже поняла, объяснений не надо. Ты слишком умный. Просто слишком много «де», «не» и «без» в твоей речи. Любой запутается. Как только твои коллеги тебя понимают… – она улыбнулась, посматривая на него исподтишка.
Лиля и Дэнни постоянно делились своими наблюдениями за миром и поражались, как Глории удалось так многое предсказать. Удивительно, как изменилось отношение людей ко времени. Теперь фраза: «Мы закончим работать над этим в ближайшие 50-100 лет», – звучала вполне приемлемо, а не как нечто фантастическое, до чего есть шанс и не дожить. Некоторые люди стали планировать намного больше и тщательнее свою жизнь на продолжительный срок. Ведь теперь время не помешает даже самому долгосрочному плану. Другие перестали планировать вовсе – теперь у них столько времени, что они решили тратить его впустую. Но их надолго не хватит: погуляют и найдут свою отдушину. Главное, чтобы не стали снова бунтовать. Без цели люди быстро сойдут с ума.
Майкл тоже оказался весьма дальновиден и предсказал широкую популярность банков ДНК для искусственного воспроизводства. Он организовал и разрекламировал одну из таких лабораторий. И уже через пять лет эта компания разрослась до мировой сети, и ей не было равных по популярности. Не последнюю роль сыграло и то, что владельцем этих лабораторий был муж одной из создательниц лекарства от старения. Эти лаборатории приносили невероятно огромный доход. Каждый хотел оставить для себя шанс на будущее потомство, даже после приёма лекарства. Семья Кул превратилась в настоящую империю с самым крупным капиталом в мире. Сама Лиля не планировала заводить больше двух детей, и, так как через два года после Адама, она родила девочку, то интерес в новых детях сразу был исчерпан. Но Майкл настоял на том, чтобы генетический материал такой гениальной женщины, как Лиля, не пропал даром, и, прежде чем Лиля сама приняла лекарство, она отправила несколько экземпляров своей ДНК в их личную лабораторию на хранение.
Девочку назвали Евой. Она была очень похожа на Лилю, и никто не сомневался в том, что из неё выйдет не менее одарённая личность. Но Лиля почти не занималась детьми. Как только те смогли более-менее обходиться без мамы, она полностью вернулась в науку, оставив воспитание на дедушку. Тот был только рад, что его окружают внуки и ему есть кому дарить свою любовь и внимание.
Лиле очень повезло с Майклом. Между ними всегда царило полное взаимопонимание и любовь так же, как когда-то у Глории и Алекса. Поэтому Лиля намного больше сопереживала отцу, чем Дэнни, который пользовался своей популярностью у девушек и даже не был уверен, что когда-нибудь на ком-нибудь остановится. Он был так убеждён, что никогда не захочет детей, что готов был, не оставив наследников, принять лекарство от старения и продолжить свой разгульный образ жизни, который, к слову, никак не отражался на его усердии в работе. Только Лиле удалось отговорить брата принимать лекарство так рано.
– Я, как и все, поражена твоей способностью совмещать такую беззаботность в отношениях и такое трудолюбие в работе, но это не делает тебя сверхчеловеком, понимающим все законы этой жизни, – она пыталась вернуть его на землю и рассмотреть другие точки зрения.
– Ты права, но другая правда в том, что не всё, что хорошо другим, хорошо и мне. Я же лучше знаю, чего хочу, что мне нравится и как мне будет лучше, не так ли? Так, к чему мне равняться на всех и хоть на секунду переживать, что я живу совсем не так, как другие?! Мама совсем не такому нас учила. Она всегда говорила, что главное уверенно идти своим путём, а не смотреть на других, – взгляд Дэнни уткнулся в воспоминания. – Однажды, когда мне было лет восемь, она застала меня плачущим над домашней работой. Все ребята играли во дворе, а мне было обидно, потому что я должен был получить все пятерки, чтобы так же, как ты, заниматься дома, а не ходить в школу. Я так хорошо запомнил, что она сказала, хотя могу поспорить совершенно иначе понял её слова сначала. Смысл её слов был таким: «Не равняйся на большинство и их усреднённые результаты. Это низшее, чего ты можешь добиться. Выбирай любые реальные и нереальные цели и иди к ним, не обращая внимания на других, на то, где они и чем занимаются, играют ли сейчас в футбол или купаются в море. И тогда в итоге ты получишь тот результат, который хочешь получить, а не то, что хотят они». И потом так ненавязчиво добавила, что если я хочу быть безликой массой, то мне стоит поспешить и присоединиться сейчас к ребятам на улице. Она как-то попроще сказала, чтобы я понял. Но я точно уловил, что я не хочу быть середнячком, – Дэнни рассмеялся.
– Да, это она умела… Но подожди, пожалуйста, хотя бы ещё пять лет ради мамы. Она хотела бы, чтобы у тебя были настоящие внуки. Если я не смогу доработать лекарство за это время, а ты не передумаешь, то хотя бы воспользуйся услугами лабораторий Майкла. Пусть у тебя всегда будет шанс передумать.
– Тебе легко говорить, ты уже бессмертна! – Дэнни вдруг немного смягчился, потому что верил сестре даже больше, чем отцу. – Ладно… Вдруг тебе или кому-нибудь ещё и правда удастся его доработать…
Прошла всего неделя с того момента, как Лиля стала бессмертна, но она и подумать не могла, что её собственное представление о жизни, её мысли и мировосприятие так сильно поменяются после лекарства. Теперь на карту поставлена вечность, и необходимость заботиться о собственном теле и мире, которые и раньше всегда стояли для неё на первых местах, стали ощущаться намного острее. Но в то же время появились признаки лени, с которыми она активно боролась. Чей-то коварный голос нашёптывал ей, что теперь она всё успеет, у неё есть вечность, можно расслабиться, отдохнуть, никуда не спешить… Лиля умела его заглушить воспоминаниями о матери и продолжала упорно трудиться. Только иногда ей начинало казаться, что она двигается в никуда, что исход всё равно будет один и тот же, как бы она ни старалась. Особенно грустные мысли навещали её перед сном, когда она пыталась уснуть после насыщенного дня.
«Я существую вечно… Представить страшно. И в то же время моя жизнь невероятно хрупка. У меня много времени, но моё тело всё равно уязвимо. Мне казалось, это не так страшно, как смерть. Но с вечной жизнью страх перед смертью ещё сильнее, а безысходность и бессмысленность жизни кажется ещё ужаснее и более угнетающей. Надежды на волшебный мир после смерти нет. Есть только тот мир, что вокруг тебя. Простой и пустой, как одноразовые бенгальские огоньки – не греют, почти не дают света и лишь недолго радуют глаз…»
Лиля села на кровати, пытаясь отогнать пугающие мысли и напомнить себе, зачем она живёт.
«Соберись, Лиля! Помни, что говорила мама. У тебя множество целей, которые необходимо выполнить, чтобы стать сначала по-настоящему бессмертной, а потом и разгадать все тайны бытия. Нет ничего невозможного. Ты сможешь. Ты сможешь даже возродить мёртвых из информационного поля, ты научишься черпать знания и получать знания напрямую из энергетического источника жизни. Ты поймёшь, где правда и где ложь. Где начало и конец Вселенной. Кто ты, Лиля… Бог или случайность, песчинка бытия, которой случайно удастся познать что-то за гранью собственного восприятия, собственных органов чувств, собственного тела и разума, на всех уровнях существующей реальности. Ещё многое предстоит узнать, не время бояться. Надо действовать. Мне потребуется много времени, чтобы изучить всё для новых открытий и успевать за развитием во всех областях наук. И у меня теперь просто есть достаточно времени. Это не вечность пока, но я узнаю, как стать вечностью и наслаждаться моментом. Я научусь быть всем и ничем и свободно переходить из состояния в состояние, не теряя доступа к своей памяти. Это и есть моя конечная цель, которая меня устроит. И после – я хочу заглянуть за грань своей Вселенной. У меня слишком много задач, чтобы тратить время на пустые переживания, апатию и депрессию. Если я и песчинка, то стану богом».
Вдохновение охватило её. Она схватила смартфон, чтобы записать себе последнюю мысль в качестве мотивации. Она точно знала, что ей необходимо для того, чтобы никогда не бояться и быть абсолютно счастливой, чтобы управлять своей жизнью. Глория научила её главному: не видеть преград, не создавать лимитов, не ограничивать саму себя. Именно поэтому у Лили всё получалось. Она не говорила о своих мечтах и целях, и никто не мог сказать ей, что это невозможно. Для Лили всё было возможно, и она всегда сама создавала свой мир и свою судьбу. И сейчас ещё не время сдаваться. Такого времени вообще не существует. Лиля вскочила с кровати и включила фонарик на телефоне, чтобы подсветить себе дорогу до кабинета и не зажигать свет.
– Куда ты, милая? – Майкл проснулся от резких движений Лили.
– Вдохновение! У меня есть идея для телепорта!
– Ты безумна, – ласково и сонно произнёс Майкл.
– Ты хотел сказать гениальна?
– Нет, безумна… – он повернулся на другой бок и уснул.
А Лиля, несмотря на огромное желание спать, преодолела свою сонливость, пробралась в кабинет и принялась делать наброски своего следующего изобретения, способного перевернуть весь мир. Телепорт был одной из её ближайших целей.
Хотя Глория и наставляла в первую очередь позаботиться о неуязвимости тела, Лиля считала, что с этой задачей они однажды справятся вместе с Дэнни, возлагая эту цель всё больше на него и его команду. Они должны были придумать, как с лёгкостью можно заменить любой орган в теле. И они были достаточно близки к этому. Ещё каких-нибудь лет пятьдесят, считала Лиля, и единственной проблемой замены будет мозг, который пока что нельзя заменить полностью и который необходимо сохранить живым до операции по замене любых органов или тела целиком. Лиля помогала Дэнни с точки зрения генетики и клонирования, а её брат пытался сделать новые органы более устойчивыми к враждебным для человека средам в том числе и вакуума.
Лиля никак не могли решить сложную дилемму реальной эффективности точного копирования мозга. Она была уверена, что способность просто скопировать в точности мозг может дать возможность бесконечно менять и обновлять тела. Твоё тело умирает, мозг копируют в новое тело, и ты замечательно продолжаешь жить дальше.
– Да, звучит, на первый взгляд, логично, но ты уверена, что это будешь ты? – оспаривал Дэнни. – Представь, наша наука позволяет не просто вырастить клона из одной клетки, а полностью скопировать другой организм до последнего мельчайшего шрама в короткие сроки. Мы создаём клон тебя, который пока что спит. Предположим, что наука также позволяет скопировать полностью твой мозг. Мы даём тебе снотворное и копируем твой мозг в тело твоего клона, который пока всё ещё спит. Собственно, пока вы оба спите, мы переносим вас в пустую квадратную комнату с одинаковыми стенами и потолком. Поставили вас спиной к спине и разбудили. Где будет твоё сознание? В старом теле или в новом? Да, внешне, для всех окружающих не будет никакой разницы. Но ты сама-то где будешь?
Лиля не знала ответа. Если ответ: «в старом», – тогда, кажется, копирование мозга не решает проблемы вечной жизни. Есть ли что-то ещё, что может существовать в единичном экземпляре и обозначать именно твоё сознание. Что-то что нельзя скопировать, но можно вытащить и вставить? Или всё же нет ничего такого, и Дэнни просто не может представить, как могут существовать два одинаковых сознания.
– Возможно, дублируя мозг, мы продублируем сознание. Меня станет две, но только на долю секунды, с того момента, как две меня очнуться и начнут шевелиться, это будут уже два разных сознания, потому как будут получать немного различную информацию извне. То есть я считаю, что в случае с двумя живыми мозгами – я останусь в старом. В случае, если старый мозг умрёт, я проснусь в новом.
– Нелогично. Кажется, что сознание – это только твоя память о тебе, которая хранится в мозге, но мой пример показывает, что должно быть что-то ещё, определяющее, что ты это ты.
– Но у природы нет в этом необходимости. Подумай сам, какая природе разница, если будет существовать два одинаковых сознания. Она такого, конечно, не планировала и не предполагала, что это станет возможным. Поэтому ей не было смысла придумывать противовес или преграды для такой возможности. И вообще, если в одном теле могут уживаться несколько личностей, то почему одна личность не может оказаться сразу в нескольких телах?
– Ты фантазируешь. Ты не можешь одновременно контролировать ситуацию в нескольких местах пребывания своих тел и обрабатывать поток аудио и видео информации, поступающей на оба тела извне.
– Почему нет? У меня же будет два мозга. Два накопителя. Возможно, между ними образуется какая-нибудь ментальная связь и они смогут обмениваться информацией без помощи слов и жестов, – настаивала Лиля.
– Теоретически, – он сделал особый акцент на первое слово, – это может оказаться реальным. Мы можем, конечно, потратить время и силы в этом направлении и посмотреть на результат. Но мне кажется, это будут пустые траты.
– Давай начнём с этого! Всё равно других вариантов у нас пока нет, – с энтузиазмом предложила Лиля, и Дэнни тут нечего было возразить. – А параллельно будем пытаться проникнуть в более тонкие миры нашей реальности.
Отведённый Лилей срок в пять лет на то, чтобы Дэнни отложил решение о бессмертии без детей, пошёл ему на пользу. Он повстречал девушку, с которой не захотел расставаться и с которой хотел завести детей. А желание Лили дорабатывать лекарство полностью исчерпало себя. Ею отчасти двигало чувство ненависти и злости к человечеству, которое не помогало её матери при жизни, а только мешало. В связи с этим вопрос с перенаселением быстро был решён. Те, кто принял лекарство от смерти теряли способность к воспроизводству. Организм теряет счёт времени. А счётчик людей начал обратный отсчёт. Конечно, все старались дождаться своей любви, родить детей и только потом принимать лекарство. Но не так-то это было просто. Как правило, многие старались завести сразу столько детей, сколько могли себе позволить, но, как и раньше, в развитых странах этот показатель был в среднем не больше двух детей на семью. И такие люди сразу принимали лекарство, чтобы сохранить себя в максимально здоровом и молодом теле.
Когда мама была жива, Лиля не понимала, почему она периодически акцентировала внимание на необходимости сохранения семейной ячейки, но теперь этот вопрос стал особенно остро. В связи с тем, что люди достаточно эгоистично старались скорее завести детей с первым же и часто не самым подходящим партнёром лишь бы иметь возможность скорее принять лекарство, то семьи быстро распадались. В итоге дети росли в неполноценных семьях и толком не воспитывались. Лиля серьёзно беспокоилась за новые подрастающие поколения и их способность к социальной ответственности.
При этом несчастные случаи и отсутствие второго шанса после лекарства приводило к очень медленному и всё же сокращению общего населения мира. Лаборатории Майкла были переполнены, но мало сохранить своё ДНК. Ребёнка в пробирке не вырастишь – необходима суррогатная мать, а таких желающих было немного.
К своему удовлетворению Лиля констатировала, что за вычетом подрастающего поколения население очищалось от всех ранее нежелательных элементов. Необразованных, плохо развитых, невоспитанных и просто разгильдяев. Они вымирали по собственной глупости: не желали принимать лекарство, либо напрасно рисковали, либо по непонятной причине считали, что это лекарство делает их неуязвимыми.
Мысли Лили становились всё более жестокими по отношению к людям. Человечество воспринималось ею в своей массе как бездушная и бесполезная биомасса, но от своих изначальных целей она не отступала. Цели эти к человечеству в целом особого отношения не имели. Лиля любила отца, брата, мужа и своих детей, но уже совсем по-другому. Чувства всё больше притуплялись и рассеивались в вечности.
С каждым годом все чувства и эмоции становились привычкой, а не фонтаном импульсов, который составлял весь вкус жизни. Она просто знала, что, прощаясь на долгое время, должна грустить, что, встречаясь после расставания, положено радоваться, что вкусная пища и секс должны вызывать удовлетворение и наслаждение, что, сломав любимую вещь, надо расстроиться и можно даже поплакать, если тебя оскорбляют или обижают. Но ничего из этого не хотелось по-настоящему. Внешнее проявление эмоций было автоматическим, а в душе оставалось пусто. Лиля беспокоилась, что притупление чувств могло быть последствием действия препарата и однажды всё-таки решила поделиться своими опасениями с мужем. В тот вечер у них намечался приятный вечер вдвоём.
Легко поужинав, они переместились в ароматную горячую ванну с бокалами вина, сыром и фруктами, музыкой и приглушённым светом. В такой ситуации полагалось испытывать наслаждение. Но Лиля не чувствовала ни радости, ни удовольствия, только расслабление, искусственно вызванное алкоголем. Разве это правильно?! В любом случае атмосфера располагала к философствованию и откровениям.
– Майкл, – она обратилась к нему томным голосом, продолжая смотреть в потолок, откинувшись на бортик ванны. – Ты чувствуешь что-нибудь?
– В каком смысле? Твою ногу под водой? Или что ты имеешь в виду? – Майкл сделал глоток белого Пино Гриджио. Лиля пила красное вино.
– Меня беспокоит, что я перестала испытывать эмоции и чувства… Вот так просто и непроизвольно. Я радуюсь, только потому что знаю, что должна радоваться в этот момент. А в душе пусто, я ничего не чувствую… – она сказала не всё. Она хотела добавить, что больше всего её волнует, что она не чувствует прежней влюблённости и любви к нему и боится, что никогда уже не почувствует этой страсти и восторга. Но решила для начала остановиться на сказанном. – У тебя такого нет? Я боюсь, это может быть связано с лекарством.
– Думаю, это время, а не лекарство. Лекарство имеет лишь косвенное отношение в этому. Даже без вечной жизни чувства притупляются. Что и говорить о таком большом сроке. Тебе, думаю, виднее, как работают гормоны, нейромедиаторы и создаваемые ими эффекты. Наши организмы пока неидеальны, связи ослабевают, всё изнашивается. Но никто не мешает тебе создавать новые эмоции в жизни и новые сценарии, которые заставят тебя снова испытать забытые эмоции…
Лиля задумалась.
– Возможно, ты и прав. Но я ничего такого не могу придумать.
– Ты прыгала с парашютом?