Лекс потянулся было за миской, но быстро получил ощутимый шлепок газетой по прутьям прямо на уровне глаз. Наверное, именно это помогло. Он понял, какова его глобальная цель. Выжить.
Она снова отправилась на кухню и вернулась с ведром попкорна. На нём был этот отвратительный коричневый налёт – горелый сахар, за который Лекс так ненавидел сладкий попкорн. После него на зубах будто оставался песок, разъедающий эмаль.
Вдруг бумажное ведро оказалось на полу. Женщина погрузила руку в декольте почти по локоть и выудила оттуда ключ. «Подумать только, он всё это время был там!» – с отвращением подумал Лекс. Когда она поднесла ключ к замочной скважине, он невольно отшатнулся: от ключа тоже разило немытым телом. Только спустя пару секунд он понял, что дверь клетки открыта. Но выйти не решался.
– Давай, пончик, не робей. Я знаю, ты будешь хорошим мальчиком. Мы же оба знаем, что будет в противном случае, верно?
Её голос был похож на ненавистный горелый сахар. Но устоять перед соблазном наконец выбраться из клетки было невозможно. Она отошла подальше к двери, освобождая место (иногда Лексу казалось, что она занимает собой половину комнаты; даже клетка рядом с ней выглядела меньше, чем обычно). Он с трудом протиснулся в узкий проём, который, казалось, был немногим больше дырки для миски, но его хватало на то, чтобы вылезти. Дырки для миски – нет. Лекс знал.
«Господи, какое же блаженство!..». Лекс за бессчётные часы, проведённые в клетке, наконец смог выпрямиться. По-кошачьи потянулся (хотя он их всегда недолюбливал, сейчас стало понятно, с каким наслаждением они выгибают позвоночник после долгого сна). С подозрением посмотрел на женщину. У неё на глазах были натуральные слёзы: назвать их искренними Лекс не смог бы ни при каких условиях. «Хотя нет». Если бы она истекала кровью, и слёзы были бы вызваны болью, то они, наверное, были бы искренними.
– Видишь, как нам обоим хорошо, когда ты ведёшь себя благовоспитанно! Надеюсь, ты и впредь будешь себя так вести. Тогда мы будем наконец жить душа в душу.
Лекс даже не дрогнул. Он всё ещё не мог поверить, что впервые за несколько месяцев у него появился шанс. Сбежать или хотя бы просто отомстить – он пока не знал. Но шанс у него появился.
Она поманила его пальцем в гостиную; поманила почти игриво. Но при этом не забыла забрать попкорн. Он проследовал за ней в комнату рядом с кухней, почти такую же маленькую, как и у него. В ней стоял старый, истёртый диван с просевшими ножками. «Бедный. Наверное, на нём она и спит», – с неподдельным сочувствием Лекс послал дивану ободряющий взгляд. Рядом с диваном стояло почти такое же потрёпанное кресло, только помимо просевших ножек у него ещё были расшатаны ручки. Видимо, со временем она совсем перестала в него помещаться и переместилась на диван.
Сейчас она тоже плюхнулась на него. Поставила рядом ведро и похлопала рукой по креслу.
– Идём, дорогой. Оно уже не совсем для моих габаритов, – она мерзко хихикнула, – но для тебя в самый раз. Говорят, что противоположности притягиваются.
Она снова похлопала рукой по креслу и улыбнулась. Улыбнулась так, что у Лекса мурашки пробежали по затылку. Потому что в это время в глазах у неё не было ничего – ни зловещего безумного огонька, ни жестокости, ни предвкушения; просто взгляд вдруг померк, даже зрачок из чёрного стал вдруг сероватым. Лекс испугался по-настоящему. Он вдруг понял, что все предположения по поводу её безумства, посещавшие его за эти месяцы, были ложными. Часть её сознания не была «сломана» или «повёрнута не в ту сторону». Порой сознания просто не было. Ею двигало что-то ещё. Может, что-то сверхъестественное. Природное. Или хуже. Та сторона природы, в которую запустил руки человек.
Лекс медленно, почти торжественно проследовал к креслу. Цвет в глаза этого существа вернулся, только когда Лекс наконец опустился в кресло.