Tana French

ежели женщине что на ум взбредет, оно оттуда не денется.

Никто не нуждается  в отношениях. То, что действительно нужно, – немного здравого смысла, чтобы это понять, немотря на всю чушь, которую вываливают масс-медиа, взахлеб кричащие, что сами по себе вы ничего не значите и если вы с этим не согласны, то вы урод. Правда заключается в том, что если вы ничего из себя не представляете без кого-то другого, то вы вообще ничего из себя не представляете. И это относится не только к романтическим отношениям. Я люблю мою ма, я люблю своих друзей, люблю искренне и сильно. Если ради кого-то из них мне нужно будет отдать почку или свернуть несколько шей, я сделаю это, не задаваясь лишними вопросами. Но если все они завтра уйдут из моей жизни, помахав на прощанье, я останусь такой же, какой и была. Я живу внутри собственной шкуры. Ничто из того, что происходит снаружи, не может изменить того, что у меня внутри. И как по мне, так это не причина для гордости. Насколько я понимаю, это базисное требование, чтобы называться взрослым человеком, где-то между умением чистить зубы и знанием, как поменять рулон туалетной бумаги. Все эти идиоты с сайтов, которые молят, чтобы пришел кто-то и подтянул им штанишки, вызывают у меня приступы тошноты.

девчонки всегда считают мудаков сложными личностями. Сюрприз: они просто мудаки.

жаться к Келу. Трей чувствует себя так, будто он ей руку в рот засунул. – Похоже, годный он парниша. Даром что полицейский. – Джонни похохатывает. – Есусе, мой ребенок околачивается у гарды. Поди ж ты, а? Трей помалкивает. Отец ей улыбается. – Небось дотошный хрен, а? Вечно вопросы задает? “Где ты была в ночь на пятнадцатое?”

привалившись к стене, и курил. Сигарету он держал у груди

По причинам, понятным только женщинам и дизайнерам интерьеров, одна стена выкрашена в масляно-желтый цвет

Тот, кто утверждает, будто не любит сильных женщин, обманывает сам себя: он любит сильных женщин, которые умеют мило дуть губки и сюсюкать детским голоском и под конец упрячут его яйца в косметичку.

Наше общество основано на неудовлетворенности, людям подавай больше, больше, больше, все их не устраивает – жилье, внешность, мебель, одежда, что ни возьми. И все принимают как должное, что в этом и есть суть жизни, в вечном недовольстве

Перед накатывавшим страхом я оказывался бессилен. Никогда бы не подумал, что так бывает: всепожирающий, ненасытный черный водоворот засасывал меня так безжалостно и мощно, что казалось, будто меня едят заживо, раскалывают кости, высасывают из них мозг. Вечность спустя (лежу в постели, сердце бьется, точно отбойный молоток, адреналин обжигает, как луч света из стробоскопа, последние нити, скрепляющие рассудок, трещат от натуги, того и гляди лопнут) что-нибудь происходило – заглядывала медсестра, и приходилось машинально отвечать на ее жизнерадостную болтовню, или я нечаянно забывался сном, – и водоворот ослаблял захват, я выплывал на поверхность, дрожа от слабости, точно чудом спасшееся животное. Но даже если страх отступал на время, он всегда маячил поблизости – темный, безобразный, когтистый, нависал надо мной, подкарауливал сзади, выжидая минуту, чтобы прыгнуть мне на спину и вонзить клыки.