Сколько презрения! Нет, не презрения даже, а самого настоящего отвращения и ненависти в этом взгляде. В холодных, стальных и таких чужих глазах… Сына.

Таня старалась не смотреть Мите в глаза, выше её сил было сносить этот взгляд и от него, тем более от него. Хотя, казалось бы, могла уж привыкнуть. Других взглядов в этой семье она никогда и не удостаивалась.

Таня не всегда была такой – забитой и блёклой, тихой и незаметной, старавшейся больше не быть, чем хоть как-то напоминать о своём существовании. Всё реже, быть может, лишь по весне, когда просыпается и оживает буквально всё вокруг, она тоже иной раз встрепётывалась, будто внезапно пробуждаясь ото сна. Оглядывалась тревожно: ой, что со мной? И тут же вновь засыпала, вспоминая мгновенно всю жизнь. День за днём, ночь за ночью, сезон за сезоном…

Марионетки и кукловоды

А раньше, много лет тому назад, Таня училась в Текстильном институте на кафедре ХТВМ (Химической технологии волокнистых материалов) и в ближайшей перспективе, при самом лучшем раскладе и содействии благоволящих к ней преподавателей, видела себя прилежной работницей НИИ. Однако в жизни всегда так бывает, что чем чётче человек расчерчивает маршруты своего будущего, тем каверзнее и опаснее оказываются неожиданные повороты и круче виражи.

Вся её жизнь, сколько она себя помнила, заключалась в учёбе. Сначала прилежная ученица в школе, потом институт. Кроме того, мама настояла, чтобы Таня отучилась в музыкальной школе, для общего развития. Свободное от учёбы время тоже имелось, и родители не были слишком строги, позволяли и погулять. Однако чего-то в этом идеальном образе не хватало, и с каждым днём девушка всё отчётливее начинала понимать, чего именно.

Иногда, оставаясь в одиночестве, она подходила к зеркалу и подолгу рассматривала себя, пытаясь понять, почему для молодых людей противоположного пола в любых обстоятельствах остаётся будто невидимкой. В институте почти все однокурсницы имели если не женихов, то поклонников. Соседские девочки в её доме все были при ухажёрах. Таня даже несколько раз сходила на танцы вместе с самыми весёлыми подружками в надежде, что на их группку обратят внимание. На всех девочек внимание-то обратили, но не на неё. Все молоденькие девушки в определённой мере привлекательны, и для этого им не нужно особенно стараться, дело лишь в возрасте и свежести. Но на Тане мужской взгляд больше пары секунд беглого осмотра не задерживался, она будто была под мантией невидимки. Да, не красавица, но и не урод, и гораздо менее симпатичные девочки нашли своих «принцев».

Девушка никогда всерьёз не задумывалась, для чего ей нужна такая позиция, как ухажёр, и ничего, кроме стандарта, общепринятого формата «как у всех», в голову не приходило. Обыкновенные для её возраста плотские желания были ей чужды, да и не размышляла она на «стыдные» темы. Конечно, Таня была в курсе скабрезных историй своих подружек, но не завидовала им, скорее радуясь, что ничего подобного с ней самой никогда не происходило.

Из щедрой корзины женских положительных качеств ей не было дано одного – сексуальности. Однако до определённого момента проблемой ей это не виделось. В конце концов, можно же и без этого обойтись, тем более, говорят, это неприлично.

Но однажды, а такое всегда происходит случайно, самая разбитная подружка пригласила Таню и других девочек в кино, на закрытый показ, строго по пригласительным билетам, фестивальных фильмов. Конечно, это было интересно, тем более настала каникулярная пора. Таня и пошла. И «пропала». Этот фильм она больше никогда не увидит, а название не запомнила, так была впечатлена потрясающими воображение образами персонажей, изысканностью видеоряда. Фильм был цветной, но Таня даже не запомнила цвета волос героини. Она смотрела не на детали и не на сюжет, который, к слову, тоже не запомнила. Впервые, неискушённая в искусстве «техничка» Таня смотрела атмосферу. Смотрела, вдыхала, проникалась ею. Неважно, что за коллизии разыгрывали герои, важно, как они это делали. Как он целовал её. Как они танцевали. Как обнимались под дождём и как блестели их глаза от взаправдашних чувств. Таня безусловно верила, что страсть, которую герои фильма испытывали друг к другу на экране, самая настоящая. Что она такая в жизни и есть. Ей казалось, в какие-то моменты она ощущала томящий маскулинный запах этого усатого красавца. Она чувствовала влажное тепло между ног, принимая его в себя вместо героини, и она была этой героиней. И стонала от страсти вместе с ней, и горела от полноты чувств, и рыдала от разочарования.

Она не помнила, как пережила этот фильм, и, кажется, плохо соображала, когда выходила из здания кинотеатра. Судя по странным взглядам на неё подружек, там, в зале, что-то с ней действительно происходило необычное, но задуматься об этом не было сил.

Дома ей опять захотелось испытать те удивительные ощущения, что были в кино. Таня пыталась вспомнить лица героев, воссоздать в памяти увиденные образы, но они таяли, растворяясь в ощущениях, и она снова улетала в сладкое забытье.

Наваждение длилось несколько дней. Родители тогда куда-то уехали, и Таня была полностью предоставлена себе и своим переживаниям. А потом всё внезапно оборвалось. Начали названивать подруги, уточняя про завтрашний день. Так и вспомнилось, что каникулы закончились и начинается череда привычных будней. Вот и вернувшиеся родители засобирались на работу.

И вроде всё нормально, как и должно быть, как обычно. Только вот выкинуть из головы пережитое не получалось. Таня вернулась в свой обычный режим, вышла на учёбу, начала даже писать курсовую работу, но что-то изменилось. Постоянно возвращаясь к событиям каникулярных дней, вспоминая кино и всё, что было потом, постепенно она приняла решение.

Срочно, как можно скорее нужно познакомиться с каким-нибудь мужчиной, завести с ним роман, начать жить регулярной половой жизнью, или закрыть для себя эту тему раз и навсегда. Невозможно же думать о сексе 24 часа в сутки, при этом не имея никакой возможности унять возбуждение.

* * *

Москва, 1967 г.

Найти способного её заинтересовать мужчину в институте оказалось непросто. Интеллигентные и, безусловно, интересные преподаватели давно утратили и намёк на сексуальность и для её целей не подходили. Да и зачем бы она сама была им нужна? Со студентами мужского пола на кафедре тоже было плохо, почти все учебные места заняли девицы, а те немногие парни, что попали в их поток, либо не дотягивали до её представления о прекрасном, либо были совсем юными. Не возрастом, они все были почти ровесниками Тани, но психологически. Она не искала мужчину-наставника или тем более не пыталась заместить фигуру отца, но, однажды попытавшись приватно пообщаться с одним из однокурсников, очень скоро разочаровалась. Всё-таки зов плоти зовом, но хоть какие-то темы для бесед и маломальская взаимная симпатия должны быть!

И снова, ну не переиграешь ты эту жизнь, всё произошло случайно. Таня не нарочно задержалась допоздна в аудитории, просто нужный ей для курсовой учебник был только в институтской библиотеке, и забрать его домой было никак нельзя, очень востребованный. Выйдя на тёмную, зябкую улицу, девушка пожалела о своём упорстве. До ближайшей станции метро идти было недолго, но погода явно предполагала другую одежду. К тому же накрапывал дождь. Быстрым шагом она пересекла улицу и уже видела горящую букву М, как услышала:

– Девушка! Девушка, подождите!

Она обернулась. К ней бойко подскочил высокий молодой человек в специфическом одеянии – жёлтом длинном велюровом сюртуке и чёрном цилиндре на голове. Без вопросов он взял её под локоть и стал, не умолкая, рассказывать о каком-то представлении, которое сейчас состоится прямо здесь, перед зданием метрополитена, и она непременно должна на нём присутствовать. Тут же откуда-то послышалась музыка, и вот Таня уже видела трубача и женщину со скрипкой. Пока играл только трубач, и играл хорошо, но Таня не понимала, что вообще происходит, а дождь всё усиливался, да и ветер начался неслабый. Кое-как отделавшись от бесцеремонного мужчины в сюртуке, придерживая так и норовящий взлететь подол платья руками, она побежала к метро, но тут дорогу ей преградил другой молодой мужчина.

Этот был с виду серьёзным. Никаких цилиндров и сюртуков, обычная замшевая куртка, короткая стрижка, гладко выбрит. Мужчина осторожно придержал её за плечи и, заглядывая в глаза, спросил:

– Вы плачете? Что случилось?

Таня остановилась. Она и не почувствовала, что плачет, а слёзы действительно текли по щекам, и от этого мёрзло ещё и лицо.

– Я замёрзла. – И тут она разрыдалась, как маленькая. Не соображая, что происходит, дала незнакомому мужчине себя обнять, прижать к себе, закрыть с двух сторон распахнутой курткой. А музыка – какофония звуков скрипки и гудения трубы – смешивалась с речитативом, редкими выкриками «велюрового», и ветром.

Ветер всё усиливался, дождь хлестал по ногам, и заботливый незнакомец аккуратно повёл плачущую Таню под козырёк метро. Только там девушка, наконец, начала приходить в себя. Освободившись от объятий мужчины, всхлипнула, пролепетав «извините», и уж совсем глупо разревелась снова.

Мужчина опять её обнял, стал наговаривать что-то утешительное на ухо, покачивая её, как ребёнка. Когда, наконец, она совсем успокоилась и начала соображать, что происходит, снова отстранилась от мужчины и уже осознанно посмотрела ему в глаза, повторив извинения.

– Опять плакать будем? – улыбнулся мужчина.

Таня отрицательно помотала головой, действительно преодолевая вновь набегающие слёзы. Но, нет, это вот точно будет совсем глупо. Ведь ничего же не случилось, ни сейчас, ни до того. «Что со мной такое?!» – только и могла она подумать.

– Роман, – улыбнувшись, представился мужчина.

– … Я согласна, – чуть замешкавшись, ответила Таня и тут же сообразила, что Роман – это имя, а не предложение и что она в очередной раз повела себя по-идиотски.

Роман же засмеялся. Неловкость пропала. Теперь смеялась и Таня.

Имя мужчины таки положило начало желанному обоими сюжету.

Однако вопреки такому кинематографичному началу, идеально красивой любовной истории всё же не получилось. Роман оказался обладателем довольно специфического характера, основная каверза которого заключалась в том, что распознать его сразу было невозможно.

С первых дней знакомства он взял инициативу в свои руки. Сначала, «для порядка» повёл даму в ресторан, где, наконец, обстоятельно представился и рассказал о себе. Роман Андреевич Цветов, 22 года, первый секретарь райкома комсомола. Родился в Москве, женат не был, проживает с отцом. Спросил и о Тане, и девушка не без гордости сообщила, что она студентка и собирается работать по специальности, в текстильной промышленности.

И вдруг тоном, не терпящим возражений, Роман выдал:

– Глупости!

– В смысле?.. – Таня никак не ожидала такой реакции.

– Глупо это, работать в текстильной промышленности. Ну, и кем ты там будешь? Инженером на заводе? Ты женщина, тебе другая профессия нужна, чтобы ты основную функцию могла нормально выполнять.

– Это какую же «функцию»? – Таня начала теряться. С одной стороны, ей уже начинал нравится этот мужчина, на поверку оказавшийся серьёзным и строгим. Кроме предупредительного поведения и соблюдения негласных канонов ухаживаний, пока она от него ничего не видела. Да и внешне он ей скорее нравился, чем отталкивал. Не красавец, к счастью, но и привлекательностью не обделён. На таких не «вешаются» женщины, но составить достойную партию он мог. Однако эта неуместная строгость и резкость суждений немного пугала.

– Жены.

Вот так просто сказал. Никакого особенного взгляда, неловких пауз для придания моменту значимого статуса. Как сказал, так и будет.

В тот момент Таня, конечно, не поняла истинного значения ни самой этой фразы, что это было то самое предложение «руки и сердца», которое женщинам положено трепетно ждать, ни главного. Что этот мужчина всегда и во всём ведёт себя только так. Как он скажет, так и должно происходить, как кредо жизни. Причём, конечно же, это касалось только «низших аспектов», таких как семья. В иных сферах жизни он и такие, как он, люди ничего подобного себе позволить не могли. Таня не была искушена в человеческой психологии, ей было невдомёк, что есть в советской стране граждане – «генетические надсмотрщики». Правители низшего дна Ада, чья амброзия – унижение других людей, чей самый сладкий нектар – причинение страданий.

Помолчали. Затем Роман сделал заказ, лишь раз бросив на Таню взгляд, удостоверяясь в её согласии с выбором. Съев пресные блюда, ничем не поражающие воображение и ещё о чём-то переговорив, в тот вечер молодые люди расстались, достигнув договорённости встретиться завтра.

Дома Таня плакала, отчаянно хороня свои мечты о романтике и страсти, стараясь со слезами смыть то наваждение, что на такой короткий период охватило её тело и душу.

* * *

На следующий день они действительно встретились, и Таня не могла не заметить перемены, произошедшей с молодым человеком.

– Так, у нас сегодня довольно простая программа, – деловито, без тени юмора начал Роман. – Сейчас поедем ко мне, представлю тебя отцу. Нужно купить белый хлеб, он жить без него не может. Ты во что одета? – он оглядел опешившую от этого напора Таню с ног до головы.

– Как к отцу? Подожди, ты не предупреждал…

– Правда? Значит, ты не слышала, что я вчера тебе сказал? – казалось, Роман суровел с каждой минутой.

Как же отчаянны и поверхностны люди! Отвыкли, бесповоротно отвыкли доверять своим инстинктам, слушать интуицию, видеть знаки. Проскользнула по коже, кольнув холодком, мимолётная мысль – порыв «бежать!», но Таня прогнала её тут же, даже не осмыслив, почему она появилась и отчего ей так некомфортно сейчас. Больше от того, что совсем не так она себе представляла и предложение руки и сердца и знакомство с родителями будущего супруга, или от чего-то ещё? Таня посмотрела на Романа и невольно поёжилась от его холодного взгляда. Сейчас он смотрел на неё так, наверное, как смотрят на провинившихся арестантов в тюрьме. Помесь горячности власти со льдом превосходства. Но Таня этого не поняла, сочтя этот взгляд за обиду на её не слишком радостное для предстоящего события и такого дня поведение.

– Прости… Пожалуйста, – единственное, что ей пришло в голову сказать.

Но Роман уже начал бесцеремонно расстёгивать верхнюю пуговицу на её плаще.

– Что ты делаешь?

– Смотрю, что на тебе надето.

– К… кофта…

Роман расстегнул пуговицу её плаща, взглянул и застегнул её снова. Таня по-прежнему растеряно молчала, не шевелясь.

– Отец не любит яркие вещи и особенно всякое кружевное шмотьё. Я не хочу, чтобы первая же встреча прошла напряжённо. Пойдём? – он снова изменился внезапно, будто вид скромной Таниной кофточки цвета беж заново влюбил его в девушку.

– Твой отец такой строгий? Мне уже страшно.

– Да, не без этого. Был… Он старый человек, а с годами обостряются не только болезни.

Они уже шли бойким шагом к метро. Роман быстро забежал в магазин купить батон и тут увидел цветочницу с маленькими весенними букетиками. Купил букет и, вернувшись, с улыбкой протянул девушке.

– Ты прости, я тоже переволновался. Никогда отца с подружками не знакомил.

Прежняя неловкость была сглажена. Таня повеселела, и ей уже начало казаться, когда-то нарисованная сказка всё-таки реальна, и впереди только счастье. Таня узнала имя своего будущего свёкра, а Роман, правда, после её намёка, осведомился, как зовут его будущих тёщу и тестя.

Пока молча ехали в метро, Таня улыбалась, представляя все предстоящие предсвадебные хлопоты. Как сообщит родителям, а может, они вместе с Ромой и сообщат? Как подружкам расскажет, и все вместе они будут выбирать ей платье. Ой, а где лучше справлять свадьбу? Квартира у её родителей не очень большая, а в гости нужно обязательно позвать…

– Нам выходить, – Роман выдернул её из приятных раздумий, поднявшись на выход.

* * *

Дом Романа оказался одним из известных домов партийной номенклатуры. В подъезде было непривычно тихо, чисто и неуютно, как в приёмной госучреждения. Привыкшая к жизни в доме с коммунальными квартирами, Таня настороженно прислушивалась к этой тишине. Войдя в подъезд, девушка снова испытала странное чувство опасности, объяснить себе которое не могла. Украдкой она посматривала на своего жениха. Что она знает о нём, кроме того, что он о себе рассказал? Знакомы без году неделю, и вот она уже идёт к нему домой…

В то время о маньяках в стране Советов ничего не слышали, и никаких подобных мыслей у неё возникнуть не могло, но, приближаясь к квартире, девушка испытывала всё большую тревогу.

Роман открыл дверь своим ключом и вошёл первым. Таня слепо ступила в тёмный коридор, нащупывая перед собой спину Романа.

Свет зажёгся внезапно и ярко. В конце широкого коридора стоял сухощавый лысоватый старик, в вязаном сером кардигане, застёгнутом на все пуговицы. Стоял ровно, навытяжку, будто на плацу или позируя для парадного портрета.

– Отец, вот и мы! – Роман торопливо подошёл к нему, и Тане показалось, его голос будто стал на полтона выше. А старик что-то негромко сказал ему и, отодвинув сына властной ладонью, шагнул вперёд навстречу Тане, по-прежнему стоящей у двери.

– Разувайтесь и проходите в гостиную, – сухо, но достаточно вежливо изрёк отец Романа.

– Спасибо, да, сейчас. – Таня начала расстёгивать туфлю и не видела, каким взглядом одарил её будущий свёкор. В нём было всё: от оценивания, как в магазине, будто смотрел он не на человека, а на тумбочку или письменный стол, до власти сильнейшего над слабейшим. Где-то в конце коридора, в дальнем крыле огромной квартиры загремела кастрюля. Таня посмотрела на Романа, может быть, что-то упало? Но тот равнодушно махнул рукой: «Гуля готовит!»

Гуля… У них что, прислуга есть? Или Гуля – это соседка, и квартира всё-таки коммунальная? Мысли с бешеной скоростью роились у девушки в голове, волнение и непонятная тревога росли. «Да что со мной такое!» – одёрнула себя Таня, никогда раньше не робевшая перед людьми. Списав своё состояние на необычность момента в целом, решила отпустить ситуацию. Отдаться в ходе, как говорят.

В гостиной пахло книжной пылью, деревом и немного полиролью. Длинный прямоугольный стол, кресла с атласной полосатой обивкой вдоль стен и стеллажи, заставленные книгами. Комната была очень большой, больше, чем, в общем-то, нужно человеку, чтобы, допустим, принять гостей, а несуразность её габаритов особенно бросалась с глаза из-за пустоты. Не чопорная аристократическая холодность, но какая-то топорная пустота наполняла это помещение, которое и гостиной-то называть не хотелось.

Таня обвела взглядом стеллажи. Большинство книг – собрания сочинений разных авторов, а также множество папок с подшивками, подписанных канцелярскими чернилами на корешках. Было видно по аккуратной плотности расстановки книг, что доставали их редко, а может, и никогда.

Все молчали. Таня ощущала себя неловко и всё больше сомневалась в самой идее этого знакомства. Такого раннего, непродуманного и не основанного ни на чём, кроме откуда-то взявшейся убеждённости Романа, что ему нужно жениться на Тане.

– Андрей Васильевич, я Таня, – решилась, наконец, девушка, протягивая старику руку.

Тот пожал ей руку, и, наконец, на его губах появилось что-то подобное улыбке. Строго взглянув на сына, старик жестом крупной крепкой ладони скомандовал рассаживаться за столом. Едва сели, в дверях возникла женщина неопределённого возраста с подносом с бокалами и напитком в графине. Таня привстала было, поздоровавшись с ней, женщина ответила, но дальше разговор не продолжился. На вопросительный Танин взгляд Роман лишь равнодушно улыбнулся.

Пока женщина молча разливала напиток по бокалам и расставляла их перед сидящими, все молчали, отчего Тане становилось всё больше не по себе. Прислуга. Она про такое только в книгах читала, про прошлые века. Нет, конечно, о домработницах девушка слышала, но эта женщина выглядела, мягко говоря, странно для современного общества. Татарка, с явно выраженными национальными чертами, она была одета в старомодное длинное платье с воротником под горло, волосы высоко подняты и спрятаны под чепец. Но больше всего Таню удивляло её поведение. Женщина не поднимала глаз ни на кого из присутствующих, выполняя действия отточенными движениями, словно кукла, робот. Или как если бы тренировалась делать это перед зеркалом каждый день.

Когда домработница, как Таня поняла, та самая Гуля, наконец, закончила и удалилась из комнаты, Андрей Васильевич поднял свой бокал. Посмотрев поочерёдно на Таню и сына, просто сказал: «Будем знакомы, Татьяна», – и протянул бокал «чокнуться» с ней. Таня тоже протянула свой бокал, а Рома, создавалось такое впечатление, пока его отец солировал, как будто исчез. Растворился в этой огромной гостиной, слившись с обоями. Удивляясь нетипичному поведению своего жениха, привыкшая к его решительности и даже резкости порой, Таня решила переключить всё внимание на Андрея Васильевича. Всё-таки, возможно, будущий свёкор. Скорее всего…

Исподтишка девушка всё-таки посматривала по сторонам, и отмечаемые ею детали, подчёркивающие статус хозяина квартиры, не могли оставить её равнодушной. Время романтических выспренних фантазий осталось в прошлом, казалось, безвозвратно канув в новостях комсомольских будней, не менее романтических, но возвышенных исключительно, как гора Пик Коммунизма. Но душа, ну что с ней поделаешь, желала другой романтики. Тянулась к красоте так активно забываемых народом балов, роскоши вееров, звону драгоценностей на прекрасных дамах. Где же она это видела совсем недавно?.. Ах, да! Кино! И тут Таня, как будто очнулась от морочного забытья, наткнувшись на взгляд Андрея Васильевича, устремлённый ей в глаза. И она могла бы поклясться, что никогда прежде не испытывала такого животного ужаса. Тёмные, почти чёрные глаза старика, как вязкая, густая и живая субстанция, тянули из неё энергию. Её вдруг начало мутить, похолодели руки, сжало затылок. Таня сидела, но, на всякий случай, схватилась за край стола, чтобы не упасть.

– Отец, там Гуля, кажется, что-то разбила опять, – прервал молчание Роман.

– И я что-то слышал… – громко отодвинув стул, Андрей Васильевич поднялся из-за стола. – Схожу, посмотрю, – слегка улыбнулся он и вышел из комнаты.

Таня и Роман остались вдвоём. Девушка быстро пришла в себя и теперь совершенно не понимала своё недавнее состояние. В глубине квартиры раздался лёгкий хлопок. Она посмотрела на Рому, но тот никак не отреагировал. Решив не заморачиваться, Таня попыталась вспомнить, что только что происходило. Вот минута, как нет с ними рядом отца Ромы, а у неё такое чувство, что она только что вышла из кинотеатра, и это всё ей кажется, всё не взаправду.

– Интересный у тебя папа, – негромко сказала она жениху.

– Не то слово, Танюш. – Роман обнял её, но тут в комнату вернулся отец.

Сев за стол, посмотрел на молодых: – Ну, Рома, и как же вы познакомились?

Роман, словно нарочно, сел у Тани за спиной и, казалось, хотел спрятаться за ней от отца, но едва поймал его взгляд, тут же ожил и, как заводная игрушка, с напускной весёлостью принялся рассказывать об их с Таней знакомстве.

Однако Андрей Васильевич ни разу не улыбнулся «весёлым историям» сына и, наконец, прервал его на полуслове.

– Всё это лирика. Имеете право, вы молоды, но женитьба – серьёзный шаг. Ты знаешь, сын, в нашей семье не разводятся.

– Знаю…

– Где вы собираетесь жить?

– Ну как, здесь, конечно. В моей комнате!

Таня поёжилась. Перспектива жить в этой квартире, вопреки логике, её не то что не радовала, но откровенно пугала. Тем более жить вместе с этим суровым стариком со странным тяжёлым взглядом и к тому же, кажется, не обрадованным её появлением.

Тем временем мужчины продолжали обсуждать предстоящее событие.

– Займёте материну комнату, твоя слишком мала.

– Но… – Роман попытался было возразить, но отец предупреждающе поднял ладонь, показывая, что споры бесполезны.

В гостиную снова вошла Гуля, теперь с подносом с чаем и пирожными. Домработница по-прежнему не поднимала ни на кого глаз, но Таня заметила, что женщина заплакана, а на щеке явное красное пятно и ссадина. Тогда она не придала этому особого значения, подумав, что та где-то ударилась.

* * *

Семья Тани была из «простых». Отец переехал в столицу из деревни, женившись на её матери, москвичке в первом поколении, семья которой случайно зацепилась в столице. Между перспективой беспробудно пьянствовать или неизвестностью однажды он выбрал второе, и хотелось бы сказать, что поступил дальновидно и смело, но в этой решимости оставить привычное ради новизны было больше отчаяния и гонора юности, поддавшейся победоносным настроениям времени, чем осознанности. Жили бедно, в бараке, разделив комнату надвое занавеской из сшитых простыней. Одну половину комнаты занимали молодожены, вторую родители.

Фамилия отца была Кукин и матери всегда казалась неблагозвучной. Сама она была Лиманской, по одесским родственникам своего отца, и фамилию «покрасивей» дала дочери. Татьяна в принципе была равнодушна к благозвучности фамилий, но за решение матери была благодарна. С отцом отношения не сложились с юности, так как папа отказывался верить в возможность разума у женщины в принципе, а над карьерными устремлениями дочери откровенно смеялся. Тем не менее пример выгодного отличия и превосходства мужчин над женщинами продемонстрировать своей семье не сумел. Поначалу трудился разнорабочим на стройке, потом автомехаником, пока окончательно не спился.

О так называемой родовой программе, связанной с фамилией, Таня никогда не задумывалась, но не могла не заметить, что во многом, как бы ни пыталась этого избежать, повторяла материнскую судьбу. Мать рассказывала, что после войны мечтала пойти ещё учиться, поступить в университет. Реализоваться в великой стране, которую всем сердцем обожала, не только как мать, но и приносить обществу пользу делом. Однако пришёл 48-й год, и, поддавшись радостной эйфории от Великой Победы, не задумываясь, Ирина Васильевна Лиманская приняла предложение Ивана Петровича Кукина. Через некоторое время родилась дочь, и… Началась бесконечная бытовая рутина. Беззаботность юности вскоре ушла, едва стих марш Мендельсона и раздался первый детский крик. Ирина Лиманская как-то незаметно превратилась в Ирину Кукину, обабилась, «поплыла»…

…Родители Тани с радостью дали согласие на брак дочери, да ещё и с таким приличным перспективным москвичом, и после свадьбы молодые переехали к Роману. Свадьбы, вопреки Таниным ожиданиям, толком не было. Так, ресторан, двадцать человек гостей и стандартные подарки молодожёнам. Никакой романтики, как повелось с первых дней знакомства, так на протяжении всей жизни, не случилось. Таня, от природы наделённая мягкими приятными чертами лица, с каждым днём всё больше бледнела и грубела. Когда-то проснувшаяся было чувственность испарилась и забылась, и она безо всякого сожаления закрыла для себя тему сексуальности навсегда. Любовником Роман оказался крайне примитивным, удовольствие в постели жене доставлять и не думал, а все ухаживания, так скоро начавшиеся и стремительно приведшие в ЗАГС, остались в прошлом, едва молодые получили штампы в паспорта.

Поженившись, Таня и Роман заняли, как было сказано отцом, бывшую комнату Роминой матери. Они с Андреем Васильевичем имели разные спальни, две раздельные комнаты через стенку. Роман не позволил будущей жене принимать участие в устройстве их комнаты, сказав, что мебель перенесёт сам, и впервые Таня вошла туда после свадьбы. На первую брачную ночь, оказавшуюся Голгофой её сексуальной жизни. Тогда у молодого мужа ничего не получилось, и они списали это на то, что он переволновался и устал или слишком много выпил. Однако и в следующие супружеские ночи стало ненамного лучше. Но откуда же молоденькой советской девчонке знать, какими должны быть сексуальные отношения? Она могла ориентироваться только на киношные сказки и свои ощущения. Поэтому в очередной раз, подавляя в себе плотские желания и инстинкт, подсказывающий телу источники наслаждения, снова и снова отдавалась в ходе, не позволяя себе ни расслабления, ни проявления истинных чувств.

Расстановка сил в новой семье стала понятна сразу. Первое впечатление мужественности и решительности, которое Рома произвёл на Таню, стремительно испарялось в холодных интерьерах квартиры его отца. Интерьеры здесь и вправду были удивительны. Монументальная величественность обыкновенной мебели не имела ничего общего с изысканностью, но на всех вещах будто бы стоял маркер качества, подчёркнутый их размерами, лоском натуральных материалов и производства малым тиражом. Первое время, не привыкшая к атласным обивкам и глянцевым поверхностям, Таня натурально боялась лишний раз где-нибудь присесть, чтобы ненароком не повредить столь «дорогие» предметы.

Правила здесь устанавливал Андрей Васильевич, и только он, чему Танин муж, как она это вскоре поняла, был только рад. Он вообще абстрагировался от семейной жизни, все бытовые вопросы отдав в распоряжение Тани, а значит, своего отца, поскольку решал всё только он. По прошествии времени она так и не приучилась считать этот дом мужниным или тем более своим. Свёкор, недавно вышедший на пенсию, практически постоянно находился дома, а иногда мог куда-то исчезнуть в течение дня или даже ночью, а потом вдруг внезапно появиться, и никто не слышал, когда он ушёл и вернулся. Ни сыну, ни тем более невестке, конечно, не приходило в голову спрашивать мужчину, где он был, но иногда это порядком пугало. Особенно когда он вдруг выходил из своей комнаты – кабинета, тогда как все были уверены, что дома его нет.

Кроме того, его регулярно посещали визитёры, в присутствии которых, выходить из комнаты Тане запрещалось. Лишь иногда в коридоре она слышала мужские голоса с чеканными интонациями, выдававшими их профессиональную принадлежность.

* * *

Прошёл год, и первое впечатление грандиозности, поначалу возникшее у девушки от этого дома и квартиры, полностью исчезло. В подъезде заметно попахивало крысами и постоянно сквозило. А гигантские лестничные проёмы и поражавшие своей бесполезной монументальностью размеры ступенек и перил, эти высоченные потолки откровенно напрягали. Пока доберёшься до квартиры, успеваешь устать, будто пробежала кросс. Всего-то до третьего этажа приходилось подниматься на лифте, а тот, словно пыточный механизм, страшно лязгал и пугал обилием решёток.

12 3 4 Kolejny