Призрак Канта

смотрел в этот самый камин и мечтал, чтобы он пылал – огонь спас бы его. Но камин был холоден и безучастен, дрова сложены в топке – для красоты, а не для тепла. Подтыкая под пятки одеяло, Василий Васильевич услышал словно лёгкий хлопок воздуха, а потом щелчок, оглянулся в изумлении – и замер. В камине горел огонь. Он горел так, словно разожгли его

тут немецкий модерн! – Он везде одинаковый.

Куда ты делся?! Остывает всё! Он посмотрел на Лючию, которая беседовала с Емельяном Ивановичем и не обратила на его возвращение никакого внимания – и хорошо, иначе пришлось бы снова выбегать в коридор! Софья сразу же пристала с вопросами, когда и куда они завтра пойдут гулять, а Стас пошутил, что если во время каждой их совместной прогулки будут находить по трупу, людей не хватит. Домоправительница поторапливала его, и Меркурьев, раздумывая, уселся за стол. Перед ним на огромной тарелке помещалась приблизительно половина утки, какие-то затейливые овощи, горка риса и что-то ещё. Василий Васильевич стал строить планы, как бы половину от половины переправить последовательнице и проводнице. При мысли о том, что она сидит одна у себя в комнате голодная и простуженная, а они все тут пируют, ему становилось неловко. Он отломил половину от половины утки и ту, что была с ногой, – самую аппетитную! –

в старинный форт лазил, вот там интересно. Решётки, переходы, колодцы какие-то.

попробовал читать – у него была с собой

«Что здесь встречает нас как красота земная, то встретит некогда как истина сама». Меркурьев молчал. – Шиллер,

я не понесу, – Василий Васильевич натянул

мобильный телефон. Он вытащил его, взглянул – звонила Кристина, – и посмотрел в сторону

очень удобная штука! – босиком прошлёпал в ванную и долго стоял под душем,

вать. Изумруд был огранён особым образом, в мельчайших гранях плескался и переливался