Я бросил беглый взгляд на электронные часы, стоявшие возле лампы на самом краю своего рабочего стола. Пять минут до прихода очередной пациентки. В ожидании я открыл ежедневник и задумчиво просмотрел таблицу записей на ближайшие дни. Что и говорить, мне удалось многого добиться – почти все «окна» уже были забиты: большая часть из них – это, конечно, клиенты моей частной практики, но есть и несколько пациентов, которых мне подкинул благотворительный фонд – с ним я сотрудничаю уже довольно продолжительное время. Представители этой организации связались со мной после серии моих появлений в довольно рейтинговых шоу и предложили стать частью их очередного проекта – проводить психотерапию с малоимущими людьми, которым требуется помощь такого рода.

Да, пожалуй, мою жизнь, да и карьеру, вполне можно было бы назвать состоявшейся. Комментарии и интервью для СМИ сделали меня медийной личностью, пациентов я выбирал себе сам – если кто-то из потенциальных клиентов меня настораживал или чем-то вызывал подозрение, то в крайне вежливой форме я объяснял им, что не смогу их вести. Да, конечно, понимаю вас, но ваша проблема – не совсем мой профиль. Подобный случай не совсем входит в картину моих профессиональных интересов, но я с удовольствием порекомендую вам специалиста, который рад будет этим заняться. Да, я вполне мог выбирать для себя только те случаи, которые вызывали у меня неподдельный научный интерес – мое финансовое положение и «подушка безопасности» позволяли заниматься тем, чем я захочу. При договоренности с фондом я тоже очертил круг расстройств, с которыми был бы готов работать, тем более, что для этой работы я выделил всего несколько часов в неделю. Никто не был против – конечно, никаких проблем. Мы понимаем, вы человек занятой. К тому же мы уже договорились с рядом таких же известных специалистов, так что особых проблем в распределении пациентов между коллегами мы не видим. Да, приятно, когда ценят твое время и твой профессионализм.

Все в моей жизни стабильно и радостно. Но есть одна тайна, которая могла бы разрушить весь этот годами выстраиваемый и такой надежный механизм. Впрочем, посвящен в нее лишь я один – а потому едва ли кто-то когда-то сможет мне навредить. Да, это не представляется быть возможным. А потому нет ни единой причины для малейшей тревоги.

Девушка Н.

Я яростно засигналила стоящим впереди меня автомобилям. Я знала, что это абсолютно бесполезно – мы стояли в дикой пробке уже не первый час, и едва ли противный и безжалостный звук клаксона мог бы что-то изменить. Однако мои нервы уже не выдерживали: мне хотелось выругаться матом, заорать, взять биту и расколотить чьи-нибудь стекла – ну, хотя бы, вон той омерзительной девки с наращенными, как у коровы, ресницами, из БМВ в соседней полосе.

Она была из тех, кого принято называть емким словом автоледи – понятием, которое я терпеть не могу из-за нескрываемого в коннотации сексизма и налета презрения к женщинам за рулем, но впрочем, не стану отрицать, есть у нас категория девиц и баб неимоверной тупости, которым это обозначение как нельзя к лицу. А о тупости девушки из соседнего ряда, как по мне, говорило буквально все: не отягощенный интеллектом (зато сильно отягощенный ресницами-гусеницами) взгляд, опасно острые и длинные ногти (хотя это слабо сказано, я бы, скорее, назвала это когтями хищного зверя) багрово-красного цвета, губы-вареники и в целом некий флер вырождения на лице. Когда я лишь кидала взгляд направо, мое нутро буквально начинало источать яд, все бурлило и кипело, хотя, признаться, я сама не могла внятно объяснить почему. Однако же подобное чувство агрессии, раздражения и неприятия всех и вся вокруг сопровождало меня уже довольно продолжительное время.

Я попыталась отвлечься, несколько раз глубоко вдохнула, это помогло на пару минут, но потом раздражение вернулось и начало разгораться. Я стала прокручивать в голове все текущие проблемы: завтра мне нужно очень рано встать, так как я должна буду встретить в аэропорту важных партнеров компании, в которой работаю – эта организация занимается разработкой различного софта, а я являюсь помощником руководителя, и в мои обязанности входит взаимодействие с очень большим количеством людей. Так что завтра на мне встреча гостей. После аэропорта мне предстоит проводить их в гостиницу, проследить, чтобы они успешно заселились, а потом доставить на мега-важное совещание. И хотя времени было еще много, едва проснувшись сегодня утром, я завела на завтра будильник ровно на 3:50 и постоянно проговаривала про себя порядок действий, которые мне нужно будет совершить.

При каждом повторном прокручивании этих мыслей я все больше взвинчивалась, необъяснимая тревога распирала изнутри грудную клетку, и мне казалось, что если я не выдохну, то просто подорвусь. Сердце било в набат, и это слишком уж учащенное сердцебиение вызывало крайне неприятные ощущения, отчего я раздражалась еще сильнее.

Господи, да сколько же можно тут стоять! Семь вечера. Мне ведь по сути просыпаться уже совсем скоро. Я снова яростно засигналила, вкладывая в омерзительный звук весь свой непонятно откуда взявший гнев.

Девушка М.

Итак, у меня есть 500 рублей. Надо так много, так много всего надо. Даже не знаю. Чему бы отдать приоритет. Так много надо, даже мысли путаются. Нужно собраться. Что ж. Главное ведь еда, так? Может, крупу какую. Пачку возьму, так и надолго довольно уже хватит, на неделю можно растянуть уж точно. Хлеб… Да, наверное, хлеб. А дальше там посмотрим. Лучше бы все не тратить, пусть бы осталось что-то. Я вышла из дома. В тонком плаще в октябре было уже холодно. На секунду я застыла. Перед глазами все плыло. Потрясла головой, поплотнее запахнула плащ. Дошла кое-как до магазина. Встала перед полками. Так, цены, цены. Схватила упаковку гречки и батон нарезного. Попыталась сложить в уме цифры, не получалось. Сумма постоянно ускользала. Никак. Ладно. Вроде же мало взяла, ну точно не больше той суммы, что у меня есть. Не может быть, чтоб вышло больше. Перед кассой сильно нервничала. Нет, все нормально. Пронесло, хватило. Вне себя от внезапно нахлынувшего облегчения заспешила домой. Дверь открыла мать. Я отчего-то неловко, бочком протиснулась внутрь.

– Где продукты-то? – подкашливая, спросила она.

– Продукты… – эхом откликнулась я. Больше ничего сказать не получалось. Отчего-то собрать мысли было очень тяжело и даже в какой-то мере лениво. Я вроде понимала слова, которые мне говорят, но собираться во внятную мысль они никак не хотели.

– Продукты. Ты же ходила за чем? – спросила мать, и она странно как-то при этом смотрела. Продукты, продукты. Да, я же была только что в магазине. Я оглядела свои руки. В них ничего не было. В недоумении я машинально сунула их в карманы. Денег не было тоже. Хотя я точно помнила – я же потратила не все.

– Я их забыла, – медленно вышли слова из моего рта.

– Опять, – мрачно констатировала мать.

Опять? Ну да, такое уже было. Вот только вчера. И я ведь это помню. Да что же это.

Глава 2. Что с вами не так?

Девушка Н.

Наконец-то. Трясущимися от злости руками я закрыла машину и нажала на кнопку брелока сигнализации. Полдевятого. Итак, сейчас я в магазин, потом домой, там сразу все разложу в холодильник и по шкафчикам, разденусь, приму душ. Это где-то минут 40. Что ж, тогда минут 20 можно будет потратить на чай и просмотр какой-нибудь фигни с мужем, а потом сразу спать.

Торопясь, я влетела в магазин, быстро покидала все необходимое в корзину и вышла к кассе. Черт бы побрал, работает опять только одна, а передо мной шесть человек. Минута. Пять. Восемь. Какая-то старуха долго копошится в кошельке в поисках мелочи. Я начинаю нетерпеливо притопывать ногой – время расходуется не по плану. Следующий покупатель. При оплате завис терминал. Я начинаю дергаться сильнее. Да откройте чертову вторую, третью, десятую кассу, хочется закричать мне.

Картина явственно рисуется у меня в мозгу: вот я начинаю заводиться и скандалить. Медлительная надменная кассирша не торопясь проплывает к рабочему месту и гундит что-то про порядок очереди. Я взрываюсь, начинаю орать, что не могу больше ждать и это невозможно, раскидываю всякие мелочи с прилавка по полу и разбиваю акционный товар. Смазливые подростки, пришедшие за очередным новомодным в их среде энергетиком, начинают снимать меня на видео. Ролик утекает в сеть. Меня узнают на улице, увольняют с работы, показывают в новостях в сводке о городских сумасшедших. Да уж, отличная картинка, ничего не скажешь. Только страх, что подобный сценарий может воплотиться в жизнь, сдерживает меня от того, чтобы прилюдно излить свою агрессию.

Мысленно я посылаю проклятие всем и каждому вокруг, но внешне стараюсь проявлять раздражение минимально. Время течет мучительно медленно, но всему, к счастью, приходит конец. Чертыхаясь про себя, я бегу к подъезду, вызываю лифт – и наконец-то я дома! Входя в квартиру и устало захлопнув за собой дверь, я швырнула ключи на столик в прихожей. Связка шлепнулась мимо, на коврик с уличной обувью. Не выдержав всех этих идиотских, но очень досадных мелких неприятностей, я разразилась грязной руганью. На шум из комнаты высунулась голова моего мужа.

– Что случилось? – спросил он, осторожно оглядывая меня. Почему-то этот вопрос вызвал у меня новый прилив раздражения, и я довольно агрессивно ответила:

– Ключи долбанные упали, сам что ли не видишь.

– Понятно, – сдержанно ответил муж, продолжая сверлить меня взглядом. Я разулась, сняла куртку, кончиками пальцев подцепила ключи и пошла споласкивать их мыльной водой: заступать на коврик для уличной обуви было табу, так как он грязный. Ронять что-либо тоже было табу – даже и в первую очередь для меня. От нарушения мною же установленного правила меня внутри просто распирало от злости, но я выполнила свое же предписание аккуратно и дотошно – и все это время за мной молчаливо наблюдал муж.

– Чего тебе? – окрысилась я, но он только качнул головой. Продолжая вполголоса чертыхаться, я разделась и прошлепала в душ. Лишь когда мне на голову обрушился мощный поток горячей воды, сжатая пружина внутри меня чуть-чуть ослабла. Я только начала понемногу расслабляться, как откуда ни возьмись вновь возникла необъяснимая тревога – удовольствие от душа улетучилось, я спешно намылилась, смыла с себя пену и вышла. Вытерлась, надела домашнюю пижаму и вышла из ванной.

Муж, демонстративно повернувшись ко мне спиной, втыкал в телефон. Наверное, зря я рассчитывала на приятный остаток вечера под телек. Надо сказать, со второй половиной отношения у меня уже давно натянутые. В глубине души я точно знаю, почему, но я не хочу в этом признаваться даже себе. Слишком больно. Ну и ладно, значит, пораньше лягу спать. Я бросила взгляд на часы. 21:32. Ну что же, я могу поспать больше пяти часов. Закрыв глаза, я попыталась заставить себя спать. Но тревога внутри подкатывала куда-то к горлу, и у меня не получалось. Прошел час. Два. Пришел муж, улегся рядом. Засопел. Быстро заснул как, мне бы так. Три часа. Спать осталось совсем ничего, я начала злиться сама на себя, ведь буду себя просто отвратительно чувствовать. И только когда до пробуждения мне оставалось полтора часа, мой измученный организм наконец-то отрубился. В назначенное время я вскочила от звука будильника и отключила его. Глянула за окно – там была такая же черная и пугающая темнота, как и у меня в душе.

Девушка М.

– Эй! Я к тебе обращаюсь! – до меня долетали, как из-за очень толстого одеяла, раздраженные слова матери. Я медленно повернула голову в сторону доносившихся звуков. С трудом получилось сконцентрироваться на словах.

– Совсем идиоткой стала, – вконец обозлившись, распалилась мать. Я испустила очень долгий выдох. В последнее время я стала очень рассеянной. Не так давно меня снова выгнали с работы, а может, уже давно, у меня появились проблемы с восприятием времени. Вот вскоре после этого я стала – странной что ли. Появились провалы в памяти. Я уже несколько раз забывала покупки в магазине, но разве я виновата? Бог видит, я это делала не специально. Но со мной что-то происходило, но в то же время это что-то ускользало от меня. И я не могла понять, что не так.

– Нет, это просто невозможно! – мать уже практически выла. Я поняла, что опять отключилась на несколько секунд от происходящего. Я несколько раз лениво моргнула. Было так неохота выслушивать очередные упреки. И так нехорошо.

– Ты слышишь, что я говорю? Так больше нельзя, тебе надо к врачу, – раздраженно говорила мать.

– К врачу, – гулким эхом повторила я. К какому врачу?

– У тебя крыша едет. Надо что-то делать, – продолжила мать, но тут же отвлеклась на ток-шоу по телевизору, которое возобновилось после рекламы. Там какой-то умный дядька что-то вещал про проблемы сумасшедших. Мне лень было слушать. Я была целиком в себе.

– Вот бы нам к нему, – донесся до меня голос матери.

– А? Ты мне? – рассеянно спросила я. Она только вздохнула и потянулась за листом бумаги – зачем-то ей понадобилось записать цифры, возникшие на экране.

Врач

Сегодня по расписанию у меня был день, посвященный работе с фондом. Я пришел в их офис и зашел в небольшое помещение, которое мне предоставляли для работы с подопечными организации. Оно выглядело куда более скромно, чем мой личный кабинет: простой, самый дешевый стол из популярного шведского магазина, к нему подходящий по стилю и цвету стул. Старенький и часто перегревающийся ноутбук – на нем я сохранял статистическую информацию о количестве пациентов фонда, которых консультировал, а также о частоте их посещений.

Рядом с ноутбуком лежали несколько чистых листочков А4 и пара пластиковых ручек. В моем личном кабинете у меня есть хорошо спрятанный сейф, в котором я храню рецептурные бланки, здесь же оставлять их в безопасности негде, поэтому их, а также печати я приношу с собой, чтобы иметь возможность выписать нужные лекарства страждущим.

Напротив моего стола расположилось скромненькое, но вполне удобное креслице, обитое мягкой тканью. В целом, мне кажется, обстановка была не вполне удобная для открытых бесед, несколько напоминала казенную и не способствовала полноценному расслаблению пациентов. Я уже поделился своими мыслями на этот счет с сотрудниками фонда, и они обещали подумать, из каких средств можно поменять мебель. А может быть, и вовсе получится привлечь для этого какого-нибудь спонсора – производителя, либо крупного магазина мебели.

Сегодня я провел две консультации, после чего ко мне постучался один из секретарей. Я оторвал взгляд от ежедневника и вопросительно посмотрел на него.

– Пока в приемах перерыв, но пришла женщина, хочет, чтобы наш фонд взялся вести ее дочь. И конкретно – вы. По краткой информации похоже, что пациентка входит в зону ваших интересов. Поговорите с ней?

– Почему нет, – я пожал плечами. В конце концов, не зря же я здесь сижу. Секретарь кивнул и скрылся по ту сторону двери. Вскоре раздался стук – не дожидаясь ответа, в кабинет опасливо протиснулась женщина средних лет, но при этом, судя по ее виду, явно не очень следившая за собой – об этом говорили сальные, неухоженные волосы, помада кирпично-красного оттенка, которая лишь подчеркивала довольно грубые черты лица посетительницы, и обломанные, не очень чистые ногти на руках. Я поприветствовал ее кивком головы и жестом указал на кресло перед собой. Незнакомка уселась и с ходу начала.

– Я вас в передаче недавно видела. Вы говорили, что сотрудничаете с фондом, помощь бесплатно оказываете. Дочь бы мою кто-то посмотрел, – последнюю фразу собеседница произнесла как-то неуверенно.

– Чем вас беспокоит дочь? – вежливо спросил я.

– Она не от мира сего стала. Забывает все. Несколько раз приходила из магазина без денег и продуктов – там все оставляла. Хорошо хоть камеры сейчас везде, потом вместе возвращались, доказывали, что наше оставлено. Говорю с ней – а она как будто не здесь, отзывается не сразу, да и будто не понимает, что я говорю, – гостья вела рассказ долго, перечисляя тревожные симптомы в поведении дочери. Вот оно! То, что мне надо в данный период времени для моего эксперимента. Но подробности обдумаю позже, сейчас не время. Я жестом прервал поток фраз и сказал:

– Ну что же, у меня, кажется, есть свободные места. Пойдемте, подумаем вместе с администраторами, на какой день можно назначить вам прием. Обязательно приводите дочь – конечно, с ваших слов делать выводы еще очень рано, но боюсь, что ситуация может быть серьезной.

Девушка Н.

Две недели выдались просто адскими. Было несколько крупных конференций с зарубежными гостями, что означало – невероятно ранние подъемы, встречи партнеров в аэропортах, а еще ужасное, просто невозможное нервное напряжение. Сегодня день тоже выдался не из лучших. Раз пятнадцать я выходила в туалет помыть руки – меня это немного успокаивало. Я уже рассчитывала вскоре закончить и валить домой, но тут босс вручил мне в руки папку с каким-то важным контрактом и велел срочно заехать в отель к одному из откомандированных в столицу региональных сотрудников – этот остолоп забыл поставить во время совещания подпись на одной из страниц, а завтра рано утром ему вылетать. Я выразила свое недовольство, но отправилась по указанному адресу. Так как мужик был не гостем, а просто служащим одного из наших филиалов, то его проживание оплачивал, собственно, сам филиал, так что гостиница, где он проживал, была средняя – это еще, мягко говоря.

Я спокойно прошла к лифтам – никто даже не поинтересовался, куда я иду. Нажала кнопку нужного этажа и быстро прошла в нужное мне крыло. Довольно скоро отыскала номер мужчины и постучалась. Никто не открывал. В нетерпении стала отстукивать ногой по полу. Еще несколько раз интенсивно постучала – результат нулевой. В раздражении я стала дергать ручку двери, неожиданно та открылась – надо же, в этой шараге даже не электронные ключи, а хозяин, видимо, забыл запереться изнутри.

Я осторожно переступила порог. В нос ударила омерзительная вонь, и я машинально натянула ворот куртки на нос. Я позвала жильца по имени, никто мне не ответил. Решив пройти чуть дальше, я переступила порог комнаты и встала, как вкопанная. Мужчина лежал рядом с кроватью в луже рвоты – кажется, собственной. Я облокотилась на косяк, как тут тело внезапно вздрогнуло – открыло налитый краснотой глаз, вперившийся прямо в меня, и вдруг свирепо зарычало.

Тут же в моей голове возникли картинки из прошлого, меня начало мелко-мелко колотить, а в ушах зазвенело. Лоб мгновенно покрылся испариной, а сердцебиение ощущалось в самом горле. Тело швырнуло в меня валяющуюся рядом бутылку из-под какого-то горячительного, только я не смогла понять – было ли это сейчас, или это мое прошлое снова достало меня – даже здесь, в настоящем. Я уронила папку с документами и начала бег – опять этот вечный бег, но Боже, куда же я все-таки бегу?

Глава 3. Анамнез

Психопат

Я не испытывал эмпатии к людям с самого детства. Сначала я сам этого не осознавал: как все дети, я подражал взрослым, своим родным. В том числе, их проявлениям чувств. Но пришло время, и я понял: я имитирую эти чувства, но я их на самом деле вовсе не испытываю. Однако, имея весьма острый ум, даже в детстве на уровне какого-то подсознания я сразу догадался, что обнародовать обнаруженный факт не стоит. Подтверждение этой мысли я получил после одного досадного прокола, о котором не люблю вспоминать. Но неприятная ситуация научила меня не открываться окружающим.

Я не испытывал никакой приязни ни к кому, но со временем я стал превосходно разбираться в механизмах возникновения и развития чувств. Я умело их изображал, а также я мастерски начал манипулировать другими, пользуясь их слабостями. Ведь чувства – ни что иное как слабость.

С каждым новым годом другие стали вызывать во мне не просто индифферентность. Презрение – вот что я чувствовал по отношению ко всем вокруг. Глупые люди, страдающие от глупых надуманных проблем. Но как мне это было на руку и как помогло в жизни! Как просто управлять безвольными марионетками, которые постоянно готовы пустить слезу или размазаться из-за абсолютно не существующих и выдуманных трудностей. Смешно, но именно эти бесхребетные существа сами позволили мне построить сытую и размеренную жизнь. Впрочем, как и всем остальным, кто понял жизнь. Миром могут властвовать лишь бесчувственные.

Но еще задолго до того, как эти слюнтяи невольно помогли мне стать тем, кем я стал, у меня появился новый интерес. Меня невольно будоражила мысль: что будет, если по моей вине кого-то из этих людишек не станет? Однако физическая расправа никак меня не привлекала. Это грубо, это пошло. Нет, я придумал кое-что другое. Нечто более леденящее душу.

Соблазн появился у меня лет в пятнадцать, а с ним и идея. И первой жертвой стала безумно влюбленная в меня девушка. Поначалу я ей подыграл, ответил на ее неловкие попытки объясниться и быть рядом. Я говорил то, что она хотела услышать от меня, а сам смеялся. Как же я смеялся внутри себя! Она была счастлива, но недолго. А через не самый долгий промежуток времени ее не стало совсем.

Девушка Н.

Я сидела на полу в каком-то закутке, а перед глазами у меня пробегали отрывки из памяти, которые я пыталась прогнать вон, закопать, выбросить – что угодно, лишь бы никогда снова не возвращаться к этому. Долгое время у меня получалось отлично, но теперь прошлое вырвалось наружу и не отпускало меня.

…Мне восемь, и в меня летит табуретка, которую в белой горячке швырнул отчим. Я уворачиваюсь, но кончик деревянной ножки все равно по касательной проходит по руке, и на ней остается заноза – табуретка старая, самодельная, не доведенная до ума. Я плачу, бегу к входной двери, распахиваю ее и выскакиваю в подъезд, а оттуда – на мороз, в одном лишь только домашнем платьице.

…Мне одиннадцать. У меня день рождения, и я надела свою лучшую праздничную блузку, а к ней – юбку в складочку. Я жду друзей и молю Бога, чтобы хоть раз в жизни все прошло нормально. Вечер – такая сборная солянка, вместе и мои приятели, и их родители. Все идет нормально, я даже чувствую себя счастливой, но в разгар невероятного, по моим детским представлениям, пиршества, отчим напивается и внезапно начинает грязно ругаться. Как апофеоз – он возвращается из туалета, забыв надеть штаны. И нижнее белье. Такого позора я никогда больше в жизни не испытывала. Дети – жестоки, в подростковый период особенно. Кажется, после этого я растеряла всех своих немногочисленных друзей.

…Мне семнадцать. Дождавшись, пока отчим накидается до отключки, я беру заранее собранную сумку со своими весьма скромными пожитками и выскальзываю в раннее-раннее утро. Я говорю себе – я не вернусь больше никогда, я ни за что больше не переступлю этот порог.

…Мне девятнадцать. И данное самой себе слово приходится нарушить. С трудом мои контакты разыскала бывшая соседка и настоятельно попросила приехать – отчим перестал выходить из квартиры, а по этажу распространялся ужасный запах. Я говорила, что меня ничего больше не связывает с тем местом, но она начала меня стыдить, и внезапно во мне разгорелось невероятное чувство вины. И я приехала. Отперла дверь ключом, который почему-то так и не смогла выбросить, вошла внутрь, а по пятам за мной шел вызванный той же соседкой участковый.

Перед дверью в комнату отчима я закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула, чуть не скончавшись от омерзительной вони. Я так не хотела переступать порог и открывать веки, но я это сделала. Перед моим взором было раздутое тело полуголого отчима, который лежал в луже собственной рвоты. Эта картина была настолько омерзительна, что поверьте, я никогда не хотела бы видеть ее вновь.

Но вот сейчас в моем настоящем спустя уже лет восемь после этого она возникла как наяву и никак не хотела исчезать. Я рыдала, я просила – не знаю даже, кого – чтобы это прошло. Но это никак не проходило. Вокруг бродили люди, мне что-то говорили, но я не слышала – в ушах стоял гул, как и в тот день, уже много, по моим меркам, лет назад.

Девушка М.

Мать куда-то ушла. Я посидела некоторое время на диване. Потом решила приготовить к ее приходу обед – и так все время орет на меня, хоть немного подмажусь к ней. Вытащила из холодильника продукты и приступила. Периодически я немного залипала и отвлекалась.

Наверное, именно поэтому пока занималась делами, потеряла счет времени. Тут пришла мать. Скинула с себя куртку и зарулила в кухню.

– Я обед сделала, – ровным тоном сообщила я.

– Запах странный, – вместо благодарности мать сморщилась. Подошла к плите, открыла кастрюлю. И встала, как вкопанная.

– Что готовила-то? – отмерев, спросила мать.

– Суп, – безмятежно ответила я.

– Суп… Да тут плавают хлопья овсянки, неочищенная луковица и полусырое мясо, – сдавленно произнесла она. Некоторое время нерешительно переминалась с ноги на ногу и сказала:

– Я записала тебя к врачу. К хорошему. На следующей неделе пойдем.

– Ага, – индифферентно ответила я. Мне было неинтересно. Надо же, напортачила с супом, как же так. Я пожала плечами и ушла в комнату. И тут это впервые началось. Я услышала голос. Он звал меня и что-то шептал. Я пока не могла разобрать, что шепчет мне голос, но от этого шепота по всему телу шли мурашки.

Психопат

Мы встречались всего восемь месяцев. Через два месяца я начал то, что задумал. Я внезапно исчезал. На несколько дней, иногда даже на неделю. Она звонила, звонила безостановочно. Когда я появлялся, она плакала и кричала, что так нельзя. Я приводил железобетонные доводы, мол, она не права – и в итоге она сама начинала верить, что закатила истерику на пустом месте. О ссорах я мастерски рассказывал общим знакомым: сокрушенно говорил, что моя девушка очень ревнивая и несдержанная.

При этом я продолжал намеренно доводить ее до точки кипения, а когда ее гнев вырывался наружу, я умудрялся обернуть его на нее же. Все вокруг – даже она сама! – стали принимать ее за истеричку и неврастеничку. Самое смешное – так вскоре стали думать и ее родители, и они даже просили меня о помощи. Побудь с ней рядом, наставь на путь истинный. С жаром пятнадцатилетнего влюбленного я уверял их, что всегда буду рядом с ней, ведь не смогу без нее жить. Но, какая ирония, жить не смогла она.

Однажды утром – это был выходной день – я сидел на кухне и пил кофе, наслаждаясь насыщенным вкусом и ароматом напитка. Родителей в этот момент дома не было, так что я мог полноценно посвятить это утреннее время себе. Но мое уединение прервал настойчивый, тревожный звонок. Со мной связался ее отец и сообщил, что она в больнице. Пыталась выброситься из окна, но после падения еще дышала. Я, как подобает любому на моем месте, сорвался в больницу. Там, увидев лица ее родителей, я сразу понял: мой проект увенчался успехом. А ведь в те годы самоубийства были чем-то из ряда вон выходящим, редким явлением. Я испытал ликование, восторг, адреналин, но внешне мое лицо отображало замершую скорбь.

Боже, меня потом еще и жалели. Очень долго жалели – я и из этого почерпнул много полезного. Жалость – прекрасная вещь, люди готовы многое простить и немало дать тем, кого они жалеют. А еще я понял, что причинение такой боли – единственное, что вызывает во мне эмоции. Очень темные, очень дрянные. Но невероятно манящие. Мне нужна была новая жертва.

Глава 4. Перекресток

Девушка Н.

Не знаю, как долго я так просидела. Из закутка, в котором я пряталась, меня вывела уборщица. Провела в какую-то каморку, привела в чувство горячим чаем – в каком-то ступоре я сообщила ей контакты мужа, она позвонила ему, и через час мы уже вместе ехали домой. Всю дорогу я тупо молчала, хотя внутри у меня все бурлило: мне было страшно и больно, скелеты, которые я так долго и упорно пыталась спрятать в шкафу, вывалились оттуда и придавили меня своей тяжестью.

При всем этом мне было дико стыдно: я ведь убежала, так и не выполнив поручений. Того хуже – я оставила папку с документами в номере у этого дегенерата. Я никогда еще так не проваливалась. Очевидно, меня ждут неприятности на работе. Конечно, я обрисую ситуацию по-своему. Скажу, что испугалась угрозы, исходящей от пьяного человека. В конце концов, документы можно будет отправить ему экспресс-почтой, а подписанные вернуть таким же способом обратно. Да, это потеря времени, и меня за это ждет головомойка. Но я уверена, этому типу его выходка обойдется гораздо дороже, могут даже уволить и поставить на его место более ответственного человека. Так что вряд ли для меня разбор полетов будет таким уж страшным.

Но меня больше пугало другое. Моя реакция на ситуацию. Впервые в жизни я потеряла контроль над собой. К тому же при абсолютно посторонних людях – что подумает обо мне та уборщица, которая привела в чувство? Кто еще видел мой приступ – постояльцы, сотрудники? Сохранят ли в тайне или разболтают, и обо мне пойдут слухи? Не радовало и то, что вытаскивать меня пришлось супругу – и так отношения у нас натянуты дальше некуда. Все это угнетало меня, и я ехала домой, боясь произнести хоть слово.

Муж тоже молчал. В абсолютной тишине мы поднялись в квартиру, машинально по очереди сходили в душ и тупо уселись на диване. Молчание угнетало. Наконец, он его нарушил:

– Так больше нельзя. С тобой уже давно просто невозможно жить, а сегодняшний срыв – показатель того, что тебе сносит крышу. С этим нужно что-то делать.

– Что же? – у меня нет сил что-то объяснять. Я никогда не рассказывала мужу подробности о своем детстве, он знал, что эта тема мне неприятна и не расспрашивал, за что я была благодарна. Но у любой медали есть обратная сторона: теперь я не смогу ничего объяснить, он не поймет.

– Я не знаю. Может, позаниматься с профессионалом. Твои истерики невыносимы. Ты портишь жизнь себе и мне. Что-то нужно менять. Твои бесконечные придирки не дают мне жить, а теперь твои тараканы мешают тебе работать. Кстати, может, объяснишь все-таки, из-за чего ты закатила скандал? – поинтересовался муж.

– Это не скандал, – устало отозвалась я. – А впрочем, ты все равно не поймешь.

– Ну что ж, как хочешь. Не пойму – это правда, я очень давно тебя не понимаю. В общем, тебе надо подумать, и очень серьезно, – с этими словами он ушел в другую комнату. Меня внезапно заполнила ярость. Вспышка гнева разгорелась и никак не хотела затухать. Я схватила с журнального столика керамическую кружку и что есть мочи швырнула ее об пол. Ненавижу. Как же я ненавижу свою жизнь.

Психопат

Через некоторое время после ее смерти мне стало скучно. Я начал размышлять, что бы нового придумать, кем бы еще поиграть. В какой-то момент в голове промелькнула мысль, что это, наверное, ненормально, но желания что-то исправлять и идти наперекор своим потребностям у меня не было. Напротив, во мне появился интерес исследователя.