Czytaj książkę: «Язва на полставки»
Пролог
Безлюдный зал без окон и звенящая тишина. Насколько тихо, что слышно, как жужжат светодиодные подсветки под потолком. Стулья подняты на круглые столики и задраны ножками вверх. Подиумы с шестами пусты, а споты у барной зоны возле витрины с алкоголем окрашивают помещение в интимный полумрак.
Прикольно. Я в таких местах в принципе-то прежде не бывала, а уж во время закрытия…
– Ну а что? Всегда хотела попробовать, – убеждаю саму себя, и пока никто не видит запрыгиваю на узкую сценку.
Холодный металл вертикальной балки приветливо обжигает ладонь. И как стриптизёрши на нём крутятся? Да ещё так пластично и сексуально. Некоторые такое выделывают, что диву даёшься. Красиво преподать себя ведь уметь надо. Не каждой дано.
Мне так точно. По грациозности меня перещеголяет и беременная бегемотиха. Ржу сама с себя, заканчивая тупые попытки повыделываться.
– Не, это явно не моя т… – замолкаю, натыкаясь взглядом на не пойми откуда взявшегося Демьяна. Ой. Что-то он быстро вернулся. Стоит, таращится на меня. Н-неловкость. – А я тут это… ну, типа, плюшками балуюсь…
Молчит. Молчит и продолжает смотреть. Пристально, непонятно, безэмоционально. Чего ждать, фиг поймёшь. То ли опять стебать начнёт, то ли снова поцелует. С ним вообще не угадаешь на какую реакцию рассчитывать.
И это бесит.
Дорого бы я отдала за возможность хотя бы пять минут поковыряться в этой странной голове. Особенно в том отделе чертогов разума, на котором висит ярлычок с моим именем.
Вжимаюсь спиной в прохладную поверхность шеста, когда он резво запрыгивает на подиум и оказывается настолько близко, что мы сталкиваемся нос к носу. Почти. Всё же я сильно ниже.
Невольно задерживаю дыхание, заглядывая в потемневшие голубые глаза. Обычное светлые, в эту секунду они обещают разразиться грозовым фронтом.
Чувствую, как меня накрывает этот взгляд вместе с остаточным шлейфом сигарет. До слабости в коленках. Мы в прохладном помещении с работающим кондиционером, а я в летнем платье, однако мне становится жарко.
Невыносимо жарко.
Тут есть лёд? Даёшь ванную!
Исходящие от Демьяна импульсы передаются мне, пронзая электрическим разрядом. По телу пробегает табун мурашек стоит ему коснуться меня. Он всего лишь невинно убирает рассыпавшиеся по плечу волосы, а меня подкашивает окончательно.
Непременно бы грохнулась, не подхвати он меня.
– Ты ведь не интересуешься малолетками. Сам говорил, – шепчу я неуверенно то, что вертится столько дней на повороте в мыслях, безропотно позволяя его рукам скользить вдоль моего тела, тормозя на бёдрах. Удерживая и не только.
Чувствую, как пальцы жадно впиваются в кожу…
– Я интересуюсь тобой. Другие меня не волнуют.
И что это должно значить? Что я ему… нравлюсь? Или что он тупо меня хочет? Он же сам буквально несколько часов назад дал чётко понять, что не прочь меня трахнуть. Но и он же говорил ещё кое-что. Нечто куда более важное…
Блин. Вечно скажет так, что нихрена не понятно. Додумывай сама, называется, в меру своих испорченных фантазий. Подробностей всё равно не светит. Пояснительная бригада к таким немногословным персонажам не выезжает. Нервы бережёт и бензин.
– За совращение не боишься сесть? – за это до сих пор обидно, между прочим. Шесть лет – не такая уж большая разница в возрасте.
Ноздри Демьяна сердито раздуваются. Ой, батюшки. Сердится, вы только гляньте.
– Можешь хоть сейчас не язвить?
– Могу. Наверное… – его губы приближаются. Такие манящие, такие… Такие… Снова нервно сглатываю. – Не уверена, что нам стоит…
Не уверена? Да я знаю это! На сто процентов.
Мы не просто разные, мы из разных миров. Что из этого может получиться? Мне нужна постоянная движуха, он бы отгородился от людей титановым забором, будь у него возможность. Я – разбешайка, его спокойствию позавидуют Тибетские монахи. Я говорливый Какаду, он – молчаливый удав.
А удав может и сожрать птичку.
Если проголодается.
Или если она ему вдруг надоест своей трескотнёй.
– А ты не думай. Оставь это мне, – он без особого труда закидывает меня на себя и куда-то несёт. А я…
А я не сопротивляюсь, послушно разрешая себе не думать и ни в чём не сомневаться.
Глава первая. Ну здравствуй, Питер
POV Тома
Перрон Московского вокзала разрывает истошный вопль. Рядом с ним завывания сирены во время срочной эвакуации показались бы ласкающей слух сонатой.
Вылетаю из раскрывшихся дверей новенького, ещё пахнущего краской поезда, и мчу сквозь шарахающуюся в разные стороны толпу. Судя по непониманию, они всё ещё ищут бедного кота, которого переехало на рельсах.
А это не кот. Это я кричала. На радостях.
– Виу, виу, виу! – с визгом запрыгиваю на высокого парня с коротким ёжиком волос. Шанс быть красиво пойманной не оправдывается. Такое срабатывает только в постановочных фильмах. И не с первого дубля.
Едва не встречаюсь затылком с асфальтом, но меня успевают кое-как удержать.
– Куда копыта замахнула, кобылка? Тебе ж уже не шесть, – со смехом пыхтит брат, помогая подняться нерасторопной тушке имени меня. Его взгляд озадаченно тормозит на моём носу, в левой ноздре которой блестит цветная стразинка. – Это что, пирсинг?
– Нет, что ты. Гречку прилепила на жвачку, – хихикаю я, высовывая язык и хвастаясь металлическим шариком. – И тут, – заправляю крашенные чёрные волосы за ухо, показывая россыпь маленьких серёжек. – И тут.
– Ты из себя дуршлаг решила сделать? Зачем столько дырок? Стоять, а что за наскальная живопись? – он беспардонно задирает рукава лёгкого ажурного платья, выставляя бренчащие браслеты и мелкие татуировки, разбросанные по коже на обеих кистях. – Скажи, что это переводные!
– Ага, щас! Маму чуть инфаркт не хватил, когда она увидела.
– Да ещё бы! Ты за кой чёрт это сделала?
– Захотела и сделала, – сердито надуваю губы.
И чего ему не нравится? Вот эту розовую пироженку я хотела набить ещё в четырнадцать. Она смотрится смешной, но я тогда сама нарисовала эскиз, так что это, типа, ностальжи.
А птичье перо где-то в шестнадцать загорелась сделать, но родители встали в позу. Мол, до совершеннолетия не смей себя уродовать, наше слово главнее президента и, вообще, не спорь со старшими, не доросла ещё.
Ну ок. Я и не спорила.
До совершеннолетия так до совершеннолетия.
Так что в прошлом году, прямо в день рождения, была сделана первая. Через пару дней вторая. Дальше ещё парочка крупных, а остальные уже мелочёвка: молния, звёздочки, надписи, бантики. И мои любимые булавки. Их у меня три.
В общей сложности на мне насчитывается около тридцати татушек. Самая большая размером с ладонь, самая маленькая – с ноготь большого пальца. И нет, я не сумасшедшая. Мне нравится.
– Ты ещё ног не видел, – многозначительно играю бровями. И пока не увидит. Лёгкие вязанные сапожки прикрывают украшенную нарисованным браслетом лодыжку.
– У тебя с кукушкой всё в порядке? – братик в шоке. – Тебе ж с ними жить.
Ой, бли-и-а-ан. И он туда же. Я дома это слушала чуть ли не каждый день, а теперь что, повторение – мать учения?
– Да ладно? А я думала, что я как змея – полиняю и всё слезет. Отвянь, человече! Моё тело – моё дело. Что хочу, то и делаю, – тороплю его хлопком по сильному плечу. Ух ты, с прошлого раза возмужал. Качается? – Так и будем лясы точить? Погнали, шофёр! Я за четыре часа Сапсана успела проголодаться. Давай в Бургер Кинг зайдём? Я гуглила, он тут рядом.
– Потом бургерами травиться будешь. Мы на машине. Дёмыч ждёт у вокзала.
– Что за Дёмыч?
– Друг. Он нас подвезёт. Ему всё равно по пути.
– До тебя же идти минут пятнадцать. Или ты переехал?
– А зачем тащиться на солнцепёке, когда можно доеха… Стоп, – брат подозрительно оглядывает меня. – Ты что, пустая приехала? Где вещи?
Секундный ступор… и тут до меня доходит.
– ТВОЮ Ж… – со всех ног несусь обратно к нужному вагону, придерживая слетающую с головы шляпку-котелок и распихивая нерасторопных.
Это ж надо! Я так обрадовалась, когда увидела в окна Даню, что напрочь забыла про вещи. Странно, что рюкзак додумалась с бокового крючка прихватить. Моей везучести хватило бы оставить его в Москве. Вместе с паспортом и билетом.
Слава любимым кренделям с шоколадом, посыпанным сверху кокосовой стружкой, поезд ещё не уехал. Да и шмотки обнаруживаются на месте.
– Ну ты растеряша. Не так тебя назвали, совсем не так, – хмыкает братец, дожидаясь на платформе и забирая чемодан.
– Вот уж спасибо, мне и с моим хватает обзывашек.
За столько лет целый список набрался. «Тома сиди дома». «Тома-гнома». «У Томы не все дома». «Томка-котомка». «Тамарка-запарка». «Тампакс», чтоб его. Ну и, конечно же, короночка: «мы с Тамарой ходим парой».
И это ещё так, то, что с ходу вспомнила. А когда моё имя через «О» пишут, это уже вообще финиш! Я Тамара, блин, ТАМАРА. Тамара Радова. Приятно познакомиться.
Направляемся к выходу, маневрируя мимо недавно прибывших, растерянно задравших подбородки и изучающих табло. Я нечасто куда-то езжу, а потому для меня атмосфера вокзалов имеет особую ценность: запахи, звуки, механический голос в динамиках, всегдашняя суматоха.
Даже голуби под купольным потолком зала ожидания и то особенные! Откуда они там? Сидят себе на потрескавшейся от времени лепнине и с заговорщицким «курлык-курлык» раздумывают, на кого бы шмальнуть гранату счастья и богатства.
Спускаемся по лестнице и выходим через качающиеся дверцы с полустёршимся «ход». А где «вы»? Эй, я вас спрашиваю: куда девали «вы»?
Ай, да неважно! Я уже чувствую накрывающие меня мурашки при виде памятника городу-герою и красоту невысоких зданий. Просто до дрожи.
Обожаю Петербург. Всегда хотела здесь жить. И, наконец, скоро осуществлю мечту. Если поступлю в универ, я ж тут для этого. В понедельник начну кататься и подавать документы.
– Налево, – зависаю от восторга, так что Дане приходится требовательно утянуть меня за собой, чтобы я не создавала своими царскими формами тощей секильдявки (по версии мамы) пробку.
– И где твой друг?
А нужен ли он? Я бы пешком прогулялась. Хочу отходить каждую дорожку, каждый закоулок. Сегодня же и начну. Поем и пойду гулять. Пока пятки до крови не сотру.
– Вон стоит, – брат кивает в сторону припаркованной в не очень-то положенном месте тачки, мигающей аварийками, и тут моя обалдевшая варежка раззевается.
– Ни ху-у… хурма ж себе, – присвистываю я, когда мы направляемся к чёрному массивному Гелику1. Это что ж у Дани за друг такой, что разъезжает на подобных машинах? Прям интересно стало.
Ладно. Сейчас как раз и познакомимся.
– Дарованьки, – юрко проскакиваю назад, замечая сидящего впереди водителя. Пока могу рассмотреть его только в профиль. Густые тёмные вьющиеся волосы, серёжка в правом ухе, хаос мелких родинок на щеках и шее. И, наверное, дальше они тоже есть, но под чёрной футболкой не видно.
Тишина. На меня ноль реакции.
Сидит, чирикается в айфоне.
– Дарова, говорю, – смахивая со лба мешающуюся чёлку, успевшую отрасти за прямо-таки рекордный срок, протягиваю в щель между сиденьями руку. – Я Тома.
Вот её таки соизволяют заметить, без особого восторга разглядывая маленький вытатуированный бриллиантик на безымянном пальце под второй фалангой и крохотную звёздочку под большим.
– Давно откинулась? – спрашивает он. Какой мягкий, вкрадчивый голос.
– В смысле?
– Татухи на пальцах делают только зеки.
Моя конечность, не дождавшись рукопожатия, уязвлённо сжимается в кулак. Ошибочка. Нормальный у него голос. Самый обычный. Такой у всех засранцев.
– А я думала, серёжки только девочки носят, – парирую я. – Одолжить блеск для губ?
Вот теперь ко мне оборачиваются, удостаивая вниманием. Ух. Голубые глаза у парня – это удар ниже пояса. Полный нокаут, я бы сказала. А тут ещё и такие пронзительно чистые, без примесей серого…
Непослушные кудри падают на упрямый лоб. Губы плотно сжаты. Глаза прищурены, как у хищника. Прямо дикий кот. Красивый, дикий кот.
Нас отвлекает хлопок закрывшегося багажника и дальше обмен колкостями не продолжается.
– Уже познакомились? – Даня с беззаботной улыбкой усаживается на пассажирское сидение рядом с другом, не подозревая о том, что только что предотвратил бойню.
– Ага. Дружок у тебя само очарование, – поудобнее устраиваюсь в просторном салоне, отворачиваясь к окну. – Правда клептоман. Хотел заиграть мою помаду, – хмыкаю себе под нос, щекой ощущая непонимание. И злость. Непонимание у одного, злость у другого. Где чьё, полагаю, несложно догадаться.
Гелик трогается с места и, огибая Площадь Восстания, сворачивает на Невский проспект. Центральный район, откуда рукой подать на главные достопримечательности. Даня выбрал офигенное место, где осесть.
Я тоже хочу снять квартиру поблизости. Какой смысл переезжать в город мечты, чтобы жить на отшибе? Да, цена вопроса кусается, но тут-то ты знаешь, за что платишь и вообще… Мечта в деньгах не соизмеряется. Это слишком мелочно.
Открываю окно, чтобы вдохнуть прохладу, дующую с каналов, когда мы пересекаем Аничков мост. Чистый кайф. Магия. Высовываю голову, подобно собаке, пытаясь разом объять необъятное. Сколько прекрасного. Дух захватывает.
Немного не доезжаем до знаменитого Зингера, сворачивая направо и оставляя за спиной величественный Казанский собор. Эти колонны, этот размах… А-а-а! Скорее бы там побродить. Сил уже нет, хочется выскочить на ходу. Чувствую себя маленькой девочкой в отделе игрушек. Рай.
Сворачиваем под арку между прилегающими стык в стык домами и тормозим в кривом внутреннем дворике жилого колодца. Мудрёная архитектура кажется мудрёной только на первый взгляд, ведь, наверное, каждый знает, что вся эта тесная застройка задумывалась исключительно в целях прибыли: минимум незанятого места – максимум дохода. Да и город развивался на тот момент семимильными шагами, а стремительный рост населения требовал ответных действий.
Гелик тормозит. Усё. Прибыли.
– Спасибо, – благодарит брат нашего провожатого. Дёмыча, так же он его вроде назвал. Полагаю, это сокращение от Демьяна.
– Не за что. На созвоне, – сухо кивает тот. – Позже скину адрес.
– Добро. Систр, выползай, – велит тот мне, и я с огромным удовольствием подчиняюсь. Тачка – класс, а вот с водителем вышла лажа. Если бы это было такси, я бы поставила ему… Ха, да я бы позвонила на горячую линию и потребовала уволить хамло.
Жду на улице, пока Даня наговорится и снова полезет в багажник. Так тихо и спокойно в этом закутке. Ни души. Только обшарпанные стены со старой краской, бесчисленное количество окон и два подъезда с просевшим от времени козырьком. Пардон, парадные, а не подъезды.
Парадные, поребрик, шаверма.
Парадные, поребрик, шаверма.
Я ж заучивала в дороге…
Вытянув губы, бездумно кусаю внутреннюю сторону щеки, наматывая на палец торчащую с рукава нитку, пока в какой-то момент на уровне интуиции не поднимаю глаза. Смотрит. Дёмыч-то. На меня. Через боковое зеркало.
И чего, спрашивается в задачнике, смотрит? На мне узоров нет… А, не. Как раз есть таки. Хех. Ну ладно. Тогда пущай смотрит. Разрешаю.
– Идём? – брат маячит на горизонте, направляясь к подъезду… Да ну блин! Сорри, парадной. Сложно будет переучиваться.
Нутро старого дома встречает нас запахом чеснока и жареной курицы за одной из дверей. Восхитительный аромат, аж слюнки текут. Мой желудок реагирует незамедлительно, вызывающе громко заурчав.
Поднимаемся на четвёртый этаж. Лифта нет, так что Даня прёт чемодан на себе, как истинный рыцарь… Как истинный рыцарь ордена свинот.
– Тры-ы-ындец… – озираю брезгливым взором свалку обуви в маленькой прихожей, которая стараниями невразумительной планировки переходит узким коридором в кухню. Где едва ли лучше. Натуральная холостяцкая берлога. Полки пустые, а на горизонтальных поверхностях завалы. Тюль задвинута в угол к батарее, открывая вид на окна напротив. Не люблю, когда так. Чувствуешь себя в аквариуме. – Признавайся честно, – первым делом зашториваю нас от посторонних. Да, тюль прозрачный, но хоть немного поможет. – Девушки спасаются отсюда бегством и до секса не доходит?
– Вот только с тобой я про секс и не разговаривал.
– А чего нет? Как будто я не палила дома, когда ты смотрел порнушку и копошился у себя под одеялом.
Брат брезгливо морщится.
– Какая гадость.
– Согласна. На тот момент меня не тошнило только потому что я была мелкой и не понимала, чем именно ты там занимался.
У нас с Даней разница в шесть лет. Вроде бы немного, но когда тебе десять, а ему шестнадцать – настоящая пропасть. У него в развлечениях дискотеки, компашки, гулянки и девчонки. У меня же самое большое счастье – кукольный дом для Барби и разрешение попозже лечь спать, ведь завтра не в школу.
Однако несмотря на очевидные расхожести в интересах я просто обожала его. И обожаю до сих пор. В детстве мы частенько дрались, причём дрались ого-го, до вывихнутых пальцев как-то дошло дело, но он всё равно оставался для меня образцом подражания.
Я вечно таскалась за ним по пятам, до истерики ревнуя к скоропортящимся подружкам и хвастаясь буквально каждому прохожему на то, что у меня есть такой вот защитник, который любого порвёт за свою маленькую принцессу. Растерзает, как Тузик грелку.
А как я этим пользовалась!
Ходила аки королева. Весь двор и вся школа знала – Томку Радову обижать нельзя. Иначе её брат натянет вам трусы на уши. А я, гадюка такая, шкодничала намеренно, в половине случаев являясь инициатором учинённых разборок. Знала же, что мне всё равно ничего не будет.
Несложно догадаться, что со мной было, когда в семнадцать Даня, разругавшись с отцом, уехал сюда на ПМЖ. Несколько месяцев ходила живым трупом и рыдала в подушку, заливая горе молочными коктейлями, но потом ничего… привыкла. Человек ко всему привыкает, такая уж у него особенность.
Копаюсь на обеденном столе среди груды коробочек и вскрытых упаковок в поисках съедобного. Печенье, чипсы, недоеденные пончики, пустая тара из-под магазинной лазаньи, банка с маринованными огурцами и… невскрытый пакет манки?
Чта-а-а? Манка то в этой компашке как затесалась? Она тут вроде местного заправилы?
– Так что там с девушками-то? – с хрустом надкусываю выуженный из шуршащей пачки хлебец. Завтрак чемпиона. Вернее, обед, если судить по времени.
– Что конкретно тебя интересует? Есть ли у меня кто-то? Или насколько активна моя половая жизнь?
– И то, и другое. Я ведь тут подзависну на какое-то время и мне не хочется причинять неудобства. Так что, если понадобится часок-другой личного пространства, только скажи. Улетучусь по щелчку.
– Успокойся. Не потребуется. У меня сейчас затишье. Довольно давно.
– О… – вот тут я удивлена. Красивый пацан под два метра ростом. Не урод, в хорошей физической форме. Не глупый. А ещё романтичный, я знаю. Он раньше девчонкам стихи сочинял. А тут и квартирка-то своя, не в съём! В центре. Не знаю, как он на неё умудрился за такое короткое время заработать, не признаётся, но факт остаётся фактом. Бабы – дуры. Чего не вешаются на завидного жениха? Что им не хватает? – Если успокоит, я точно никого не приведу. Все придурки остались в Москве.
– И слава богу… – брат подвисает. – В смысле все? И много у тебя их было?
– Что? – хихикаю я. – Теперь обсудим мою интимную жизнь?
– Нет уж, благодарю… Хм. А что, есть что обсуждать?
– Даня, я хочу есть, – напоминаю, милейше улыбаясь и давая понять, что разговор окончен.
Меньше знать – лучше спать. Не будем рушить мужскую психику циферками, которые ему, один фиг, не понравятся. Не сказать, что там прям ахтунг, но о некоторых вещах лучше не распространяться, дабы остаться лэ-э-эди.
– Тебе в душ надо? – тяжело вздыхая кивает тот на дверь, ведущую прямо из кухни. Дверь. Между холодильником и кухонным полками. Там ванная? Прямо вот так? Очуметь планировочка. Бывшие коммуналки – это нечто. – Делай свои женские дела и пошли в кафе. У меня кроме яиц ничего стоящего не наскребётся.
– Да уж заметила, – не, в натуре! Правда совмещённый санузел. Комнатушка два шага на два. Чтобы влезла стиральная машинка, пришлось ванну заменить на душевую кабинку. И бойлер повесить над унитазом, чтоб башкой долбиться вечно. – Пообедаем, а потом я уматываю.
– Куда?
– Гулять.
– Одна?
– Я ж не первый раз здесь.
– Всё равно. Где тебя потом искать? Ты симку новую купила?
– Когда? Вот сегодня и куплю. Кстати, отпишись маме, что я живая и приехала в полном укомплектовании, а не расфасованная по пакетам.
– Здесь вай-фай есть. Сама напиши.
– Не хочу. Я с ней поцапалась перед поездкой.
– Что на этот раз?
– Ничего нового, – практически уткнувшись в зеркало над раковиной с перекошенным лицом подтираю растёкшуюся стрелку и с негодованием замечаю вскочивший на подбородке прыщ. Ну очень вовремя. Вот же гадость гадкая. – Она не хочет понимать, что детки выросли и имеют свои планы на жизнь.
– И поэтому ты решила сделать тоже самое, что и я? Сбежала? Я на тебя дурно влияю.
Одариваю брата улыбкой хитровыделанной гиены.
– Ничего. Я тебя прощаю. Но ты будешь должен мне мороженое.
– Шоколадное, как обычно?
– И с варёной сгущёнкой.
Варёная сгущёнка – моя слабость. Могу есть её в бесчисленных количествах. Со всем. Даже с супом и со шпротами. Я вкусовая извращенка, ага.
– Будет тебе мороженое. Почапали. Может Киру с Тимой подберём по дороге. Помнишь же их?
Помню, конечно. И прогулка выходит очень даже ничего. Ровно до того момента, пока кое-кто прямым рейсом не летит в Неву. Причём, несмотря на всю свою неуклюжесть, это не я. И не Даня. И даже не выше упомянутые Кира с Тимой.
Но обо всём по порядку…
