Czytaj książkę: «Хаски и его учитель Белый кот. Книга 1»
肉包不吃肉
二哈和他的白猫师尊
Rou Bao Bu Chi Rou
The Husky and His White Cat Shizun
Cover illustration © 2022 Seven Seas Entertainment, Inc.
© Каретникова Ю.С., перевод на русский язык, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Часть первая
Юноша, возвратившийся на этот свет
Глава 1
Этот достопочтенный умер
До того как Мо Жань стал императором, частенько находились люди, обзывавшие его собакой.
Односельчане звали его поганой шавкой, двоюродный брат – паршивым псом; названая же мать особенно отличилась, клича его «сукиным сыном».
Разумеется, некоторые черты, придававшие ему сходство с собакой, были не так уж плохи. Например, участницы его многочисленных интрижек всегда с притворным возмущением отзывались о нем как о кобеле в человеческом обличье, который сперва совращает сладкими речами и едва не лишает партнершу жизни своим любовным искусством, но затем в мгновение ока покидает ее постель и отправляется пускать пыль в глаза кому-нибудь еще. Все должны были знать, что он, Мо Вэйюй, лучший по части плотских утех; никто не мог сравниться с ним, и его слава гремела по округе, сотрясая, казалось, сами небеса.
Нельзя не признать, что люди были совершенно правы: Мо Жань на самом деле напоминал безмозглого пса, бешено виляющего хвостом.
Тем не менее подобные собачьи прозвища перестали звучать, как только он стал императором мира совершенствующихся.
Однажды небольшая духовная школа из дальних приграничных земель прислала ему в дар щенка, скорее смахивающего на волчонка пепельно-серого окраса с пятном на лбу, по форме напоминавшим три язычка пламени. Умом щенок не отличался; будучи всего лишь с дыню размером, он выглядел таким же круглым и безобидным, но ощущал себя невероятно грозным зверем. Стремительно промчавшись через тронный зал, щенок попытался вскарабкаться наверх по высоким ступеням, чтобы получше рассмотреть сидящего на престоле человека с невозмутимым лицом. Впрочем, щенячьи лапы были еще слишком коротки, поэтому все его попытки окончились неудачей.
Мо Жань какое-то время внимательно наблюдал за этим неугомонным и совершенно бестолковым комком шерсти, а потом вдруг расхохотался и сквозь смех негромко выругался:
– Вот сукин сын!
Щенок быстро вырос и превратился в большого пса, заматерел, состарился, а потом издох.
Казалось, Мо Жань успел лишь моргнуть, а тридцать два года его жизни, полные взлетов и падений, блеска славы и горечи унижений, уже пронеслись мимо.
Пресытившемуся всем на свете Мо Жаню было одиноко, жизнь казалась ему пресной и бесцветной. С годами знакомых лиц рядом оставалось все меньше. Когда даже собачья жизнь Тройного Огонька подошла к концу, Мо Жань почувствовал, что, пожалуй, пора и ему поставить точку.
Отрывая от лежавшей на блюде с фруктами прозрачной, сочной виноградной грозди по ягоде, он неторопливо, с ленцой, без малейшего интереса к результату счищал с них фиолетовую кожицу спокойными, умелыми движениями. Полупрозрачная зеленоватая мякоть подрагивала на кончиках его пальцев, истекая соком, пурпурным, будто крылья диких гусей на заре или увядающий весной яблоневый цвет.
А еще этот цвет напоминал грязную и липкую кровь.
Без всякой охоты проглотив сладкую ягоду, Мо Жань оглядел свои пальцы сквозь полуприкрытые веки и лишь после этого вяло распахнул глаза.
«Время пришло», ― подумал он.
Пора и этому достопочтенному1 отправиться в преисподнюю.
Мо Жань, по достижению совершеннолетия нареченный Вэйюем.
Первый правитель мира совершенствующихся.
Добиться такого положения было делом нелегким: требовалось не только безукоризненно владеть заклинательским искусством, но и, отбросив всякий стыд, идти по головам.
До его прихода к власти в мире совершенствующихся было десять соперничающих между собой крупных школ. Однако, сколько они ни грызлись друг с другом, ни одной не удавалось нарушить равновесие сил. Кроме того, главы десяти школ, которые, возможно, не без удовольствия присоединили бы к своему имени дополнительный титул, были прекрасно образованными людьми, хорошо знакомыми с древней литературой, а потому страшились кисти летописца, способной навечно покрыть их имена несмываемым позором.
Мо Жань же был совсем из другого теста.
Он был бродягой из низов.
Он совершал поступки, на которые не осмелился бы никто другой.
Пил крепчайшие вина, взял в жены красивейшую из женщин, захватил власть над всеми духовными школами, назвавшись Тасянь-цзюнем, «Владыкой, попирающим бессмертных», а затем объявил себя императором.
Все пали ниц перед Мо Жанем.
Те, кто не пожелал этого сделать, были безжалостно истреблены. В годы его владычества мир совершенствующихся захлебывался в крови, отовсюду доносились жалобные крики и горестные стенания. Бесчисленное множество благородных воителей лишилось жизни, а последователей школы Жуфэн, одной из десяти крупнейших, и вовсе истребили всех без остатка.
Впоследствии даже бывший наставник Мо Жаня не смог избежать цепкой хватки его поистине демонических когтей. Потерпев поражение в битве с некогда любимым учеником, он оказался в дворцовой темнице, и с тех пор ничего не было известно о его дальнейшей судьбе.
Земли когда-то прекрасного, мирного государства в одно мгновение затянуло ядовитым дымом пожарищ.
За всю жизнь «собачий император» Мо Жань не провел за книгами и пары дней, на уставы и запреты ему было плевать, поэтому за время пребывания у власти за ним набралось множество нелепостей. Взять, к примеру, девизы правления2.
Для первых трех лет своего правления Мо Жань избрал девиз «Ванба», что означает «черепаха». Это слово пришло ему на ум, пока он сидел у пруда и кормил рыбок.
Следующие три года прошли под символическим «Гуа», или попросту «Ква!». Мысль о подобном девизе посетила Мо Жаня одним летним днем, когда он услышал доносящееся из сада лягушачье кваканье и посчитал его знаком Небес, которым нельзя пренебрегать.
Образованные люди полагали, что девизов хуже, чем «Ванба» и «Гуа», быть не может, но оказалось, что они просто плохо знали Мо Вэйюя.
На третье трехлетие его правления в стране стало неспокойно: те из воинов-совершенствующихся, кто больше не мог выносить тиранию Мо Жаня, стали поднимать восстания и один за другим организовывать карательные походы.
В этот раз Мо Жань со всей серьезностью подошел к вопросу выбора нового девиза. Он провел в раздумьях уйму времени и перебрал неисчислимое множество вариантов, прежде чем смог остановиться на одном, наиболее ошеломляющем из всех – «Цзиба».
В целом в этот девиз был заложен совсем неплохой смысл. Молодому императору пришлось изрядно поломать голову, дабы выбрать всего два иероглифа и вложить в них призыв «сложить оружие и прекратить беспорядки».
Проблема была лишь в одном: неграмотному люду, который воспринимал девиз правления исключительно на слух, упорно слышалось несколько иное, а именно «член».
Стоит ли говорить о том, какую неловкость порождал в беседе этот девиз?
Взять, к примеру, летоисчисление новой эпохи. Это ж получается «однолетний хер», «двухлетний хер», «трехлетний хер»… Круглый год одна херня!
Некоторые за закрытыми дверями и вовсе бранились на чем свет стоит: «Вопиющая нелепость! Что же это такое? Как ни посмотри – одни писюны! Теперь, чтобы узнать у мужчины его возраст, приходится спрашивать, сколько лет его причиндалу! А про столетнего старика теперь скажут, что он Хер Века, что ли?»
Прошло три нелегких года, и наконец о «херовом» девизе можно было забыть.
Историки зубоскалили вовсю, рассказчики выдумывали всевозможные небылицы, однако два иероглифа, легкомысленно произнесенные тогда разнузданным Мо Жанем, так навсегда и остались скрытыми за завесой тайны.
Тем не менее людям пришлось три года влачить свое существование под тем загадочным, донельзя безобразным девизом. С трудом переживший этот срок народ наивно полагал, что теперь с отвратительными лозунгами наконец будет покончено.
Жители Поднебесной с ужасом ожидали, каким же станет четвертый девиз правления его величества. Впрочем, у Мо Жаня не возникло желания придумывать новый клич: в тот год постепенно зреющее в мире совершенствующихся недовольство в конце концов вылилось в полномасштабное восстание. Воители из совершенствующихся и бессмертные герои, почти десять лет терпеливо сносившие обиды, заключили-таки союз, собрали огромное войско в миллион солдат и выступили в поход, собираясь вынудить императора Мо Вэйюя отречься от престола.
Миру совершенствующихся не был нужен правитель, тем более сумасбродный тиран.
Спустя несколько месяцев кровопролитных боев повстанческое войско наконец достигло подножия горы Сышэн3, что находилась на территории царства Шу4. Высокие неприступные склоны горы круглый год окутывали облака и туманы, а на самой ее вершине возвышался величественный дворец Мо Жаня.
Стрела уже лежала на натянутой тетиве, и оставалось лишь выстрелить, чтобы сбросить тирана с его трона. Этот финальный выстрел, однако, грозил большой опасностью: стоило перед глазами забрезжить свету победы, как в головах у союзников, некогда объединившихся против общего врага, начали рождаться разного рода неприятные мысли. Когда прежний император будет свергнут, настанет время устанавливать новые порядки, но никому не хотелось тратить на это свои силы – вот почему никто не желал встать во главе и первым начать штурм горы.
Они боялись и того, что хитрый и коварный тиран сам вдруг свалится им на головы, оскалит белые, сверкающие клыки, растущие часто-часто, будто у дикого зверя, и разорвет на куски тех, кто осмелился штурмовать его дворец.
– Мо Вэйюй чрезвычайно силен и коварен, – с застывшим лицом произнес кто-то из присутствующих. – Нам следует быть крайне осмотрительными, дабы не попасть в расставленную им ловушку.
Предводители повстанческого войска один за другим согласно закивали.
Однако в тот момент вперед вышел молодой человек, черты которого поражали своей красотой, а манера держаться – благородством. Он был облачен в легкие серебристо-голубые доспехи; пояс его украшала пряжка, выполненная в виде львиной головы, а длинные волосы были собраны в высокий хвост, скрепленный изящной серебряной заколкой.
– Мы уже достигли подножия горы, а вы все продолжаете топтаться в нерешительности, не желая начать подъем? – с искаженным злобой лицом выпалил юноша. – Или вы ждете, пока Мо Вэйюй сам не спустится к вам? Поистине, сборище трусливых вояк!
От его слов толпа воевод взорвалась возмущенными криками.
– Что же вы такое говорите, молодой господин Сюэ! Что значит «трусливых»? В военном деле осторожность превыше всего. Если мы послушаем вас и ринемся напролом, а потом что-то пойдет не так, кто будет нести ответственность?
– Хе-хе, господин Сюэ у нас «любимец Небес», не то что мы, простые смертные, – тут же язвительно добавил кто-то. – Раз уж нашему баловню судьбы не терпится скрестить клинки с императором Поднебесной, то почему бы в таком случае ему самому не подняться на гору первым? Мы же тем временем накроем столы у подножия и будем ждать вашего возвращения с головой Мо Вэйюя в руках. То-то будет славно!
Эти слова прозвучали в гуле голосов особенно громко. Один старый монах тотчас встал на пути у разгневанного юноши, уже готового броситься на обидчика, и с выражением, какое бывает у смиренных отставных чиновников, миролюбиво произнес:
– Молодой господин Сюэ, прошу, прислушайтесь к словам старика. Мне известно, насколько глубока ваша с Мо Вэйюем вражда, однако наша главная задача – заставить императора отречься от престола. Вам следует думать о других и ни в коем случае не действовать необдуманно.
«Молодого господина Сюэ», находящегося в центре всеобщего внимания, звали Сюэ Мэном. Люди начали превозносить его выдающиеся способности еще десять с лишним лет назад, когда он был совсем юнцом. Тогда его и стали льстиво называть «любимцем Небес».
Те времена, впрочем, давно миновали. Сюэ Мэн утратил былую славу, и теперь ему приходилось терпеть насмешки всего лишь из-за того, что он хотел подняться на гору и снова встретиться с Мо Жанем лицом к лицу.
Ярость исказила черты Сюэ Мэна. Его губы дрожали, но он изо всех сил сдерживал гнев.
– До каких же пор вы собираетесь выжидать? – спросил он.
– Необходимо по крайней мере дождаться каких-то ответных действий.
– Верно, а то вдруг Мо Вэйюй устроил засаду?
– Не имеет смысла спешить, молодой господин Сюэ, – снова заговорил старый монах, что недавно пресек ссору. – Мы уже здесь, у подножия, и будет не лишним проявить осторожность. Так или иначе, дворец осажден, Мо Вэйюй находится в ловушке и не сможет покинуть гору. Его силы уже на исходе, и победы ему не видать. Так стоит ли нам поступать безрассудно, чтобы загубить все ненужной спешкой? У подножия собралось множество людей, среди которых немало молодых господ из знатных родов. Кто понесет ответственность, если кто-то из них погибнет?
– Ответственность?! – возмущенно воскликнул Сюэ Мэн. – Тогда кто, спрашиваю я вас, понесет ответственность за случившееся с моим наставником? Мо Жань держит его в заточении уже десять лет! Целых десять лет! Мой наставник где-то там, наверху, а вы хотите, чтобы я еще подождал?
Стоило Сюэ Мэну упомянуть своего наставника, как все кругом стали совестливо опускать глаза. У кого-то лицо залила краска стыда, а кто-то стрелял взглядом по сторонам, беззвучно шевеля губами.
– Десять лет назад Мо Жань провозгласил себя Тасянь-цзюнем, стер с лица земли школу Жуфэн и вознамерился уничтожить остальные девять. Потом Мо Жань объявил себя императором и собрался всех вас убить. И кто оба раза его остановил? Разве вы остались бы в живых, не будь моего наставника, который рисковал жизнью, защищая вас? Могли бы вы, целые и невредимые, стоять сейчас здесь и говорить со мной, если бы не он?
Наконец кто-то тихо кашлянул и мягко ответил:
– Молодой господин Сюэ, не сердитесь. Мы все… очень переживаем из-за случившегося с уважаемым наставником Чу. Однако, как вы изволили заметить, его держат в заточении уже десять лет, так что, возможно, он уже давно… Словом, если вы уже прождали целых десять лет, то могли бы подождать и еще немного, правда?
– Правда? Да чтоб вы провалились со своей правдой!
Собеседник Сюэ Мэна выпучил глаза:
– Почему вы на меня кричите?
– А почему не должен? Мой наставник, оказывается, был готов отдать жизнь ради спасения таких… таких… – Задохнувшийся от возмущения Сюэ Мэн какое-то время не мог произнести ни слова. – Вы не стоите подобных жертв.
С этими словами Сюэ Мэн резко отвернулся. Его плечи мелко задрожали от сдерживаемых рыданий.
– Но мы же не говорили, что не собираемся спасать наставника Чу…
– Точно! Все мы помним доброту наставника Чу. Мы ничего не забыли, молодой господин Сюэ. Своими жестокими словами вы делаете из нас негодяев, готовых отплатить за добро черной неблагодарностью, а такое сложно снести.
– Кстати говоря, разве Мо Жань не был еще одним учеником наставника Чу? – тихо сказал кто-то. – По моему мнению, в случае, когда ученик творит бесчинства, учитель также должен отвечать за его злодеяния. Как говорится, нерадивый сын – ошибка родителя, недостойный ученик – недосмотр учителя. А если здесь изначально не на что жаловаться, то к чему обиды?
Кто-то прервал эту безжалостную речь, немедленно воскликнув:
– Чушь! Следите за своим языком!
Затем он повернулся к Сюэ Мэну и доброжелательным тоном сказал:
– Молодой господин Сюэ, не нужно горячиться…
Но Сюэ Мэн не дал договорить.
– Как я могу не горячиться? – Он был так зол, что его выпученные глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. – Вам легко стоять здесь и чесать языками, но это мой наставник, мой! Я столько лет его не видел! Я даже не знаю, жив он или мертв, не знаю, как он там! Зачем я здесь, как вы думаете?
У него вновь перехватило дыхание, а глаза налились кровью от злости.
– Неужели вы и впрямь ждете, что Мо Вэйюй сам спустится сюда, упадет на колени и взмолится о пощаде?
– Господин Сюэ…
– На всем белом свете у меня не осталось никого роднее моего наставника.
Сюэ Мэн дернулся, высвобождая из рук старика-монаха полу своего одеяния, за которую тот его удерживал, и глухо добавил:
– Если вы не желаете идти, я отправлюсь туда один.
С этими словами он развернулся и пошел вверх по склону.
Сырой промозглый ветер шелестел на тысячу ладов; казалось, где-то в густом тумане посреди горных пролесков перешептывались между собой тысячи злобных духов, шуршали, блуждая среди деревьев, сонмы демонов.
Сюэ Мэн в одиночку добрался до самого пика, и перед его глазами предстал величественный дворец Мо Жаня, окна которого безмятежно сияли в ночи светом множества свечей. Внезапно юноша заметил возле пагоды Тунтянь три могильных холма. Подойдя ближе к первому из них, сплошь заросшему травой, он разглядел крупную надпись, вкривь и вкось, будто собачьей лапой, выдолбленную на надгробии: «Могила сваренной на пару драгоценной супруги Чу». Второй могильный холм, расположенный прямо напротив могилы «сваренной на пару супруги», выглядел совсем свежим: его явно насыпали совсем недавно. Надпись на надгробии гласила: «Могила зажаренной в масле императрицы, урожденной Сун».
Еще десять лет назад Сюэ Мэн расхохотался бы в голос при виде этих нелепых надписей.
В то время Сюэ Мэн и Мо Жань были учениками одного наставника. Большой шутник, Мо Жань ради смеха устраивал целые представления. Даже Сюэ Мэн, который с давних пор на дух не переносил Мо Жаня, и тот зачастую не мог не расхохотаться от очередной его шутки.
Что еще за сваренные на пару супруги и жареные императрицы? Наверное, этот записной юморист Мо Жань решил сочинить для почивших жен надгробные надписи в стиле своих девизов «Ванба», «Гуа» и «Бацзи». Впрочем, причина, по которой Мо Жань решил дать собственным женам подобные посмертные титулы, оставалась загадкой.
Сюэ Мэн перевел взгляд на третью могилу.
В сумерках чернел темный провал могильной ямы, в которой лежал пустой открытый гроб. Надгробная плита также не содержала никаких надписей.
Единственное, возле ямы стоял кувшин вина «Лихуабай», пиала с давно остывшими пельменями в перченом бульоне и несколько тарелок с острыми закусками. Это были любимые блюда Мо Жаня.
Какое-то время Сюэ Мэн растерянно глядел на все это, а потом вдруг вздрогнул от испуга. Неужели Мо Вэйюй не собирался сражаться, а вместо этого вырыл для себя могилу, решив оборвать свою жизнь?
Сюэ Мэна прошиб холодный пот.
Он не мог в это поверить.
Мо Жань был из тех, кто сражается до последнего. Из тех, кто не знает, что такое усталость или смиренное принятие поражения. Следуя собственным принципам, он обязательно должен был биться с войском повстанцев до последней капли крови. Как же такое могло случиться?..
Что же Мо Жань повидал за те десять лет, что провел на пике могущества? Что же, в конце концов, случилось?
На эти вопросы ни у кого не было ответа.
Сюэ Мэн развернулся и, нырнув в темноту ночи, широким шагом двинулся к ярко освещенному павильону Ушань.
В павильоне сидел мертвенно-бледный Мо Жань. Его глаза были плотно зажмурены.
Сюэ Мэн угадал: он на самом деле решил умереть и ту могилу он действительно выкопал сам для себя. Стражу5 назад Мо Жань с помощью искусства телепортации переместил с горы всех слуг, а сам принял яд. Его заклинательское искусство было настолько велико, что яд распространялся по его телу чрезвычайно медленно, разъедая внутренности и причиняя ужасные страдания, которые с каждой минутой становились все невыносимее.
Двери павильона со скрипом распахнулись.
– Это, верно, ты, Сюэ Мэн? – хрипло произнес Мо Жань, не поднимая головы. – Что, пришел-таки?
На золотых плитах пола застыла одинокая фигура растерянного Сюэ Мэна в поблескивающих доспехах.
Бывшие некогда соучениками, они вновь встретились. Лицо Мо Жаня, впрочем, не выражало никаких чувств по этому поводу; он продолжал сидеть, подперев щеку рукой и скрывая глаза за тонким занавесом густых ресниц.
Все отзывались о Мо Жане как о свирепом и сильном демоне, хотя на самом деле он от рождения был довольно красив. Плавная линия носа, тонкие губы – в целом природа наградила этого тирана весьма приятными чертами; судя лишь по внешности, кто угодно мог бы принять его за симпатичного и крайне порядочного человека.
Едва взглянув Мо Жаню в лицо, Сюэ Мэн сразу понял, что тот принял яд. Борясь с одолевавшими его противоречивыми чувствами, юноша как будто желал что-то сказать, но так и не смог.
В конце концов он не выдержал и, сжав кулаки, спросил:
– Где наставник?
– Что?
– Я спросил, где наставник? – прокричал Сюэ Мэн. – Твой, мой, наш наставник, где он?
– Ох!
С тихим вздохом Мо Жань наконец медленно открыл черные глаза, в глубине которых мерцали едва заметные лиловые искорки. Казалось, прошли годы, прежде чем он наконец остановил свой взгляд на Сюэ Мэне.
– Если так подумать, после расставания во дворце Тасюэ на Куньлуне вы с наставником не виделись уже два года. – Мо Жань слабо улыбнулся. – Ты скучал по нему, Сюэ Мэн?
– Хватит нести вздор! Сейчас же верни его мне!
Мо Жань смерил его невозмутимым взглядом и, превозмогая пульсирующую боль в желудке, с насмешливой улыбкой откинулся на спинку трона.
Глаза заливала подступающая тьма. Мо Жаню казалось, что он отчетливо ощущает, как скручиваются его внутренние органы, распадаясь на куски и превращаясь в отвратительную кровавую кашу.
– Вернуть его тебе? Глупости, – лениво проговорил Мо Жань. – Сам подумай, разве я мог позволить остаться в живых своему наставнику, которого так сильно ненавидел?
– Ты… – Краска резко сошла с лица Сюэ Мэна, и он, широко распахнув глаза, в ужасе попятился. – Ты же не мог… не мог…
– Не мог что? – усмехнулся Мо Жань. – Расскажи-ка, почему это я не мог?
Голос Сюэ Мэна задрожал:
– Но он был твоим… Он ведь был твоим наставником… Как у тебя рука поднялась?
Сюэ Мэн вскинул подбородок, глядя на Мо Жаня, сидящего на императорском троне. На небе правит император Фу Си6, в подземном царстве – владыка Яньло7, а среди людей – Мо Вэйюй.
Однако, по мнению Сюэ Мэна, пусть даже Мо Жань занял императорский трон, он не должен был стать таким.
Сюэ Мэна с ног до головы била дрожь.
– Человек ли ты, Мо Вэйюй? – заговорил он, роняя злые слезы. – Он ведь когда-то…
Мо Жань равнодушно поднял глаза.
– Он когда-то что?
– Ты не можешь не помнить, как он когда-то относился к тебе… – дрожащим голосом продолжал Сюэ Мэн.
Мо Жань внезапно рассмеялся.
– Хочешь напомнить мне о том, как он некогда избил меня так, что на мне живого места не осталось? Как заставил опуститься на колени и признать свою вину на глазах у всех? Или желаешь, чтобы я вспомнил, как он раз за разом вставал у меня на пути и мешал моим замыслам в угоду тебе и толпе каких-то безымянных людишек?
Сюэ Мэн с мукой в сердце покачал головой.
«Нет, Мо Жань».
«Подумай хорошенько, отбрось свою свирепую ненависть».
«Вспомни».
«Когда-то он привел тебя в мир совершенствования, учил тебя боевым искусствам и защищал от опасностей».
«Когда-то ты благодаря ему выучился читать, писать, рисовать и складывать стихи».
«Когда-то он ради тебя учился готовить и из-за своей неуклюжести изранил себе все руки».
«Когда-то… когда-то он днями и ночами ждал твоего возвращения, сидел совсем один от сумерек до самого рассвета…»
Можно было сказать так много, но слова намертво застревали в глотке, отказываясь выходить наружу.
В конце концов Сюэ Мэн произнес, задыхаясь от волнения:
– Он… У него очень скверный характер, и с ним сложно разговаривать, но даже я знаю, как прекрасно он к тебе относился. Тогда почему ты?.. Как ты мог?..
Сюэ Мэн запрокинул голову, пытаясь сдержать слезы. От переживаний он вновь лишился голоса и больше ничего не смог выговорить.
Прошло немало времени, прежде чем по павильону пронесся тихий вздох Мо Жаня.
– Да, ты прав. Но знаешь что, Сюэ Мэн? – Голос Мо Жаня звучал крайне устало. – Когда-то он погубил единственного человека, которым я дорожил. Единственного.
Надолго повисла мертвая тишина.
Желудок Мо Жаня словно пожирало бушующее пламя, а плоть разрывало на мелкие куски и перетирало в порошок.
– Впрочем, теперь уже неважно, хороши или плохи мы были как учитель и ученик. Его тело находится в павильоне Хунлянь на южном пике. Он лежит там среди цветов лотоса, прекрасно сохранившийся, будто спящий.
Мо Жань медленно вдохнул, изо всех сил пытаясь сохранять невозмутимость. Однако, пока он с каменным лицом произносил эти слова, костяшки его пальцев, вцепившихся в подлокотники из сандалового дерева, побелели до синевы.
– Его тело остается нетленным лишь благодаря моей духовной силе. Хочешь его увидеть – прекращай болтовню и поспеши к нему, пока я еще жив.
В горле забурлила сладковатая кровь, и Мо Жань закашлялся. Когда он снова открыл рот, стало видно, что его зубы и края губ целиком окрасились алым; его взгляд, однако, сохранил чистоту и ясность.
– Иди, – сипло сказал Мо Жань, – иди повидайся с ним, пока еще есть время. Когда я умру, пропадет и моя духовная сила, оставив от его тела лишь прах.
Договорив, он в изнеможении сомкнул веки. Бушующее ядовитое пламя постепенно подбиралось к его сердцу, сжигая внутренности. Боль была настолько сильной, что даже горестные рыдания Сюэ Мэна доносились, казалось, откуда-то издалека, будто из-под толщи воды бездонного океана.
Кровь хлынула изо рта Мо Жаня, и тот прижал к губам край рукава, содрогаясь всем телом.
Открыв глаза, он обвел зал затуманенным взглядом и понял, что Сюэ Мэн уже умчался прочь. Мальчишка неплохо владел техникой быстрого перемещения цингун, так что путь до южного пика не займет слишком много времени.
Он непременно должен успеть увидеть своего наставника в последний раз.
Мо Жань оперся о подлокотники и, пошатываясь, встал, после чего сложил окровавленные пальцы в магическую печать и переместился к пагоде Тунтянь.
Стояла поздняя осень. Густо усыпанные цветами яблони пестрели в сизой темноте.
Мо Жань и сам не знал, почему решил окончить свой порочный жизненный путь именно здесь. Однако он считал, что эти великолепные цветы яблони станут достойным украшением его могильного холма.
Мо Жань улегся в открытый гроб и запрокинул голову, наблюдая за лепестками, беззвучно падавшими в ночной тьме. Кружась в воздухе, они приземлялись прямо на щеки лежащего в гробу Мо Жаня. Казалось, будто над ним, подхваченные ветром, парят отцветшие воспоминания о давно минувших днях.
Начав эту жизнь незаконнорожденным нищим, Мо Жань через многое прошел, прежде чем стал единственным императором и верховным владыкой этого мира. Злодеяниям его не было числа, его руки – по локоть в крови, однако в конце концов все, что он любил и ненавидел, все, к чему он стремился и чего избегал, – все ушло, развеялось, как облака на небе.
Он даже не стал напоследок давать волю воображению и придумывать себе посмертный титул. Мо Жань ничего не написал на своем надгробии: ни бесстыжего «единственный император на все времена», ни какой-нибудь чепухи вроде «сваренного на пару» или «зажаренного в масле». На надгробии первого императора мира совершенствующихся не было оставлено ни единого слова.
Фарс длиной в десять лет подошел к концу, и пришло время для последнего поклона публике.
Несколько страж спустя длинная процессия людей с факелами в руках, подобно огромной огненной змее, вползла на территорию императорской резиденции, но представший перед глазами павильон Ушань, как и весь пик Сышэн, был пуст и тих. Лишь возле павильона Хунлянь, на земле, покрытой слоем серого праха, лежал оцепеневший от скорби Сюэ Мэн.
А в могиле у пагоды Тунтянь лежало окоченевшее тело Мо Вэйюя.
