Czytaj książkę: «Обнаженная со скрипкой»

Czcionka:

Oh, yes, yes, yes
Ой, да! Да, да, да-а-а
(пер. с англ.)

– Один из величайших даров, доставшихся человечеству неизвестно откуда и за какие заслуги – музыка. Она покорила весь мир. В ней есть и мистика, и таинственность, и прозрачность, и простота, и глубина. Она – все.
– Спорное, конечно, утверждение, мастер, но что-то в нем есть…
– Микеле, друг мой, музыка, может привести к святости, а может и к пороку. И грань между ними так тонка. Музыка – это и дар божий, и дьявольское искушение.
(Из разговора двух кремонцев о музыке вечером 17 сентября 1827 года)

Любое совпадение имен, фамилий, событий, географических названий, существующих или существовавших, с появляющимися на этих страницах, является чистой случайностью, порожденной воображением автора.

* * *

В свои двадцать восемь лет Антон Карпачев, несмотря на молодость (относительную, конечно), пользовался известностью и авторитетом в достаточно узком кругу столичных краснодеревщиков-реставраторов и владельцев антикварной мебели. Высокий, худощавый, с узким лицом, голубоглазый, он чем-то неуловимо был схож с ликами святых на старых русских иконах. В жизни держался спокойно, уверенно, с достоинством, хотя по тусовочным рейтингам, разумеется, уступал вальяжным олигархам, всяким банкирам и бизнесменам, и даже высокомерно снисходительным к окружающим представителям офисного планктона. Правда, случись вдруг выяснять отношения старинным русским или английским способом, на кулачках, преимущество было бы на его стороне – постоянная физическая работа все-таки способствует поддержанию необходимого мышечного тонуса. По образованию он был инженером, специалистом по деревообработке и, к тому же, еще и практиком с «золотыми руками». Благодаря этому он и пользовался в столице в элитной среде немалой известностью, не только как мастер, но и как человек творческий.

И вот эта «творческая натура» стояла в прихожей квартиры в доме на Сивцевом Вражеке, указанном ему в телефонном разговоре накануне.

– Добрый день! Так это вы и есть тот столяр, которого мне рекомендовал Витя Приходченко? – оценивая цепким взглядом Антона, спросил хозяин квартиры пока гость снимал куртку-пуховку и ботинки – все-таки на улице стоял март, ранняя и сырая московская весна. Антон оказался пунктуален – как и условились по телефону на двенадцать, так ровно в полдень он и нажал кнопку звонка.

Открывшая ему дверь пожилая, с морщинистым лицом, немного грузная женщина в клетчатом фартуке – видимо, кухня в квартире располагалась неподалеку от входного холла, быстро ретировалась куда-то вглубь коридора, предоставив главному лицу в доме самому встречать и оказывать внимание пришедшему гостю. Правда, она сразу оценила и его внешность, и одежду. И сразу решила для себя, что этого будут угощать чаем с домашним вареньем, но до обеда он вряд ли задержится.

Как встречали по одежке, так и продолжается эта старинная российская, а может быть и мировая традиция. Вот только провожают сообразно результатам общения, а у русских – порой и количества, если до того дойдет, принятого на грудь.

– В общем, да. Виктор Викторович сказал, что вы хотели со мной встретиться по поводу одной работы. Вы ведь Петр Владимирович? – Антон улыбнулся, разглядев, что у генерала (ВикВик предупредил, с кем предстоит иметь дело) лицо круглое, добродушное, чисто, почти до синевы выбритое. Пухлые губы Петра Владимировича, что считается хорошим признаком человека доброго и мягкого, тронула улыбка.

– Ну вот, и миленько! Все сходится. Все правильно. Давайте пройдем в мой кабинет, так сказать, посмотрим на изделие, – предложил генерал мягким дружелюбным голосом.

Называющий себя «артиллеристом дальнего боя», на самом деле Петр Владимирович Соколов был конструктором-ракетчиком. Отец его служил в традиционной артиллерии, а потому настоял, чтобы Петр, мечтавший о геофаке МГУ, поступил в военное училище. После этого младший Соколов учился в аспирантуре МВТУ, а в итоге дослужился до генерал-майора и член-корреспондента Академии наук. Будучи в свое время невыездным, он с увлечением собирал масштабные карты, путеводители и фотоальбомы по зарубежным городам. И вот однажды, листая итальянский альбом, купленный в «Иностранной книге» на Кузнецком, остановился на листе с куполом флорентийского собора Санта Мария дель Фьоре – творении гениального Филиппо Брунеллески. Поразили его и слова историка живописи и архитектуры Вазари, которыми тот описывал величественное сооружение:

«…древние не достигали в своих постройках такой высоты и не решались на такой риск, который бы заставил их соперничать с самим небом, как с ним, кажется, действительно соперничает флорентийский купол, ибо он так высок, что горы, окружающие Флоренцию, кажутся равными ему».

«А ведь мы тоже соперничаем с самим небом!» – подумалось тогда несостоявшемуся географу. И надо ведь, какой случился парадокс! Собор с его куполом до него и воочию, и на снимках видели десятки миллионов людей, но именно Петру Соколову пришла оригинальная идея конструкции «двойной оболочки» головной части межконтинентальной баллистической ракеты. За эту разработку он был удостоен Государственной премии. Потом были и другие награды, но никогда и нигде списки соискателей, а тем более, лауреатов по этой тематике не публиковались. По вполне понятным причинам.

Они прошли по ломаному коридору мимо закрытых дверей в другие комнаты, и подошли к кабинету.

Войдя, Антон сразу увидел старинный платяной шкаф. Его присутствие было неожиданным в помещении, сплошь заставленном до самого потолка современными книжными шкафами и полками. Антон подошел к нему, погладил ладонью переднюю створку, потом провел рукой по боковинам – настоящий орех, и не шпон, а массив.

– Вещь! Можно? – спросил Антон, берясь за ключ, который, скорее всего, был из новоделов, подобранных взамен утерянных оригиналов.

– Теперь он в вашем распоряжении. Если договоримся, конечно! – разрешающе кивнул хозяин седой головой. – Только осторожно, петли расшатались, я саморезами их прикрутил, но это так, «на соплях».

– Саморезами, говорите?! – пробормотал себе под нос Антон, осторожно потянув на себя створку двери. – Саморезами – это вы напрасно!

– Ну уж как мог! Лара торопилась куда-то, да так рванула дверку, что та чудом не сорвалась!

– Рванула Лара. А дверок пара! – зарифмовал Антона свое возмущение. – А за это вы бы ей по рукам! Вашей этой Ларе…

– Ну, что вы! Как можно по рукам? Ей по рукам никак нельзя, руки ей беречь надо.

– А по мягкому месту? – подсказал Антон, вынимая верхнюю полку из шкафа.

– Ну, лет двадцать назад это и подействовало бы, а теперь уже поздно! – заметил Петр Владимирович.

Тут в комнату вошла женщина, и генерал поспешил представить свою супругу. Валентина Григорьевна знала, что должен прийти мастер, и смотрела на Антона с интересом. И надо признать, ожидания ее не оправдались. Потому как виделся ей столяр неким мужчинкой возрастом за полтинник и больше, с одутловатым, если не сказать, испитым лицом и нездоровыми, прокуренными желтыми зубами. И непременно в прожженном, испачканном клеем, лаками и морилками, холщовом фартуке. А тут – женщина даже зажмурилась на мгновение – столяр смотрелся как молодой преуспевающий бизнесмен. Рубашка с «подворотничком», темно-синие вельветовые, в мелкий рубчик брюки, бархатный, в тон брюкам, пиджак. Мягко пожав протянутую женщиной руку, Антон назвался: «Антон. Мастер-реставратор. Карпачев». И широко улыбнулся, продемонстрировав замечательные белоснежные зубы. Чем привел супругу генерала в искреннее восхищение.

– Здравствуйте, Карпачев Антон! – приветливо сказала генеральша. – Какой же вы… – казалось, она пытается подыскать нужное слово. – Молодой для такой профессии, коллега!

Назвав Антона коллегой, она не погрешила против истины. Валентина Григорьевна Рерберг тоже встречала гостей «по одежке», но провожала… по улыбке. Дело в том, что она была стоматологом. То есть, занималась «реставрацией» зубов. Причем «реставратором» она была потомственным, уже в пятом поколении. И данное обстоятельство много лет назад чуть было не расстроило брак аспиранта «бауманки» Пети Соколова с очаровательной петербурженкой, студенткой первого столичного меда. «Да, Соколова – звучит нормально! – соглашалась Верочка Рерберг. – Но Соколовых – не обижайся, Петенька! как Орловых, Ивановых, даже Рабиновичей – пруд пруди. А вот Рерберг в моей профессии – это как знак качества на твоих «изделиях»!

Так и осталась она при девичьей фамилии. Как дантист любила чистоту, порядок, мягко «подправляла» в решении домашних вопросов мужа, контролировала ситуацию с дочерью. В последнее время заботило ее отсутствие у той достойной партии, стоящего жениха. И хотя о некоторых «друзьях-приятелях» дочери Валентина Григорьевна знала, относилась она к ним достаточно критически.

– И что же вы с ним намерены делать? – глянув на шкаф с серьезным видом задала она довольно наивный вопрос, когда к тебе приехал мастер-реставратор антикварной мебели.

«Генеральша» была ухоженной женщиной, следившей за своей внешностью, а потому и в любом, в том числе и в темно-зеленом домашнем брючном костюме смотрелась достойно. Недавно она перешла на новую парфюмерную воду – Histoires de Parfums 1969 – с каким-то чувственным ароматом. Каштановые волосы оттеняли цвет ее глаз, карих, но, скорее, светлых.

– Шкаф замечательный, интересный. Ему где-то в районе ста – ста двадцати лет, но жил он в разных условиях, побывал и в транспортных переделках, да, вероятно, и дети с ним обращались весьма вольно, – поставил Антон диагноз будущему «пациенту». – Сначала, естественно, приедет мой компаньон-ассистент, разберет его на составные части и отвезет к нам в мастерскую. Там смоем старый лак, поговорим с деревом, оно, скорее всего, немало расскажет – за сто лет многое случалось. Определимся с ремонтом, подберем брусочки для замены, и, как говорится, помолившись, начнем. Полагаю, месяца три у нас с ним будет интересный диалог.

– Так долго? – искренне удивилась Валентина Григорьевна. – И во что нам станет этот ваш трехмесячный диалог с деревянным визави?

– Ну, вот – опять двадцать пять рублей за рыбу деньги! – отшутился Антон. Хотите, я куплю вам новый хороший шкаф, какой вы сами выберете – с ценой не стесняйтесь – а этот заберу себе? – с улыбкой предложил Антон.

– Не хочет! – сразу вступил в разговор Петр Владимирович.

– Вот видите, он же вам дорог не как мебель, а как фамильная ценность! Вот цену вы сами и назовите. Вы же консультировались, наверное?

В таких переговорах Антон руководствовался несколькими золотыми правилами. Во-первых, даже если волнуешься, нельзя подавать вида, во-вторых, никогда не надо экономить деньги заказчика, он сам это сделает лучше. Потому Антон никогда не называл цену первым, и выходило так, что чаще всего он как бы «соглашался» с клиентами. Они, впрочем, были людьми состоятельными, свои вещи ценили весьма высоко, так что и реставрация их должна была быть солидной в денежном эквиваленте.

– От чашки чая не откажетесь? – спросила хозяйка, уводя разговор в сторону, ибо оценила мастера по достоинству.

– Спасибо. Не откажусь.

– Тогда прошу в гостиную. Надя там уже накрыла.

За столом Валентина Григорьевна поинтересовалась, откуда Антон родом – у него, она подметила, не чистый московский выговор.

– Я из Костромы, волжанин, – вот и окаю немного. Когда волнуюсь. Места у нас красивые, левитановские, Плес рядом. И там ведь еще леса берендеевские остались, вот я в детстве и увлекся деревом и всем, что с ним связано. – Антон, обычно державшийся скромно и предпочитавший больше слушать, нежели что-то изрекать, вдруг неожиданно для самого себя, разговорился.

– А с чего это началось? – вежливо поинтересовалась кареглазая хозяйка.

– Я как-то прочитал легенду о том, почему греки Афины назвали Афинами.

Хозяева смотрели на него с явным интересом – не простой, оказывается, этот столяр-краснодеревщик.

– И почему же? – уточнил генерал.

– А греки предложили богам – кто наделит их самым ценным даром, по имени того бога они и назовут свой город. Ну, боги начали соревноваться в щедрости. Дошла очередь и до Афины. И она подарила им оливковое дерево – от яркого солнца можно спастись в его тени, из плодов оливы можно делать многое, в том числе и благородное масло, а когда дерево умрет, на прощание оно отдаст людям свое тепло, сгорая в очаге. Так вот и вышло, что дерево – самое полезное и ценное растение на Земле. И благодарные греки назвали свою столицу Афинами, а я вот занялся деревообработкой.

Пили чай с домашним вареньем, говорили о погоде, о припозднившейся весне. Сетовали на засилье бестолковых долгоиграющих сериалов, заполнивших телевизионные каналы. Будто невзначай, Валентина Григорьевна справилась о семейном положении Антона. На что тот спокойно и даже как-то мимоходом равнодушно отвечал, что не в его правилах форсировать события. На что супруга генерала одобрительно кивнула головой. Помолчали.

– Спасибо! – стал собираться Антон. – Варенье у вас чудное, особенно вот это, крыжовенное.

– Погодите, куда же вы так скоро? – Петр Владимирович взглядом усадил Антона обратно за стол.

– Я так полагаю, что тысяч семьдесят, рублей, конечно, может стоить реставрация? – обозначил свою цену генерал. – А почему, кстати, вы берете на работу три месяца? Не многовато ли будет?

– Основное время уйдет на отмывку, подгонку дерева по рисунку, на склейку некоторых деталей, на просушку, – привычно начал пояснять Антон. – Семьдесят тысяч – это ведь примерно месячная зарплата хорошего специалиста на вашем «ящике»? А я беру на работу три месяца, к тому же работать буду не один.

«Да, не прост этот волгарь! – подумал про себя Петр Владимирович. – Хотя, что удивляться, новое поколение колесного скрипа не боится. Он себе цену знает. Да и рекомендацию ему дали самую лестную!».

– Вы швейцарскую систему оплаты работы знаете? – вдруг озадачил заказчика неожиданным вопросом Антон и тут же, с хитрой улыбкой пояснил. – Это, когда договаривающиеся стороны устанавливают точный срок сдачи работы. Если задержка на сутки – вычет с исполнителя, а если сдача на сутки раньше – премия от заказчика.

– Так ведь заказчика и разорить можно! Сделаете на две недели раньше и счет предъявите такой, что в две цены выйдет работа! – быстро прикинув возможный вариант, парировал генерал.

– Так в этом случае в Швейцарии можно и под суд попасть – за заведомо нереальные условия и сроки, – отвечал Антон, хорошо изучивший все пункты контракта, который заключил с ним год назад заказчик, командировавший его в альпийскую республику.

– Давай так, – генерал решительно перешел на «ты», – Восемьдесят! – и, увидев скептическую мину на лице Антона, уточнил. – И премия за качество. Пятьдесят процентов. Устроит? Но разборка, сборка, транспорт – твои!

– Хорошо! Мой компаньон-ассистент приедет в понедельник, в полдень. Вам удобно? – согласился Антон. Получив подтверждение, что заказчику так удобно и, в конце концов, дома всегда будет Надя, домоправительница, а еще и домработница, удовлетворенно кивнул головой.

– Ну, вот и миленько! – спародировал Антон генерала. – Он и бумаги привезет на подпись, я предпочитаю работать «в белую» – не люблю общаться с ребятами из фискальных органов.

Уже в прихожей, завязывая шнурки на ботинках, Антон обратился к генералу:

– Петр Владимирович, вы скажите Ларе, чтобы она не рвала дверки, хорошо?

– Хорошо, мастер! – засмеялся генерал. – Непременно скажу!

Антон удовлетворенно кивнул, распрямился и уже взялся за ручку двери, как вдруг из второй по коридору комнаты послышался долгий протяжный звук. Кто-то настраивал скрипку.

– Лара? – спросил Антон генерала. Тот утвердительно кивнул головой.

– А неплохой звук! – прислушался Антон. – Очень даже хороший звук. Не знаете, чьей работы инструмент?

– Нет, не знаю. Лара называла – какого-то немца, не могу припомнить.

Подстроив верхнюю, самую сложную в настройке ми, невидимая скрипачка провела смычком по квинтам сверху вниз: ми-ля ре-соль.

– Замечательный звук! – констатировал Антон. – Вот разве что душка чуть-чуть, самую малость, не на месте. Настроить бы надо! Вы передайте Ларе, пусть отнесет скрипку к мастеру.

– А вы и в музыке понимаете? – искренне удивился генерал. – Душка, говорите?

– Ну, в музыке постольку, поскольку! В дереве я понимаю больше. Я его слышу. Даже из-за двери.

За вечерним чаем Валентина Григорьевна вернулась к разговору о реставрации шкафа. Поинтересовалась, откуда взялся этот молодой человек? Генерал рассказал, что рекомендацию Антону дал ему академик Приходченко, которому карпачевская фирма отреставрировала секретер XVIII века.

– Я спросил, у какого антиквара он нашел эту вещь, да еще в таком отличном состоянии, а он только рассмеялся. Тут я и вспомнил о нашем шкафе и решил, что хочу в него повесить парадный мундир, а то он висит у тебя рядом с платьями и пропитывается всякими шанелями-диорами. А это все-таки воинская форма. И взял у Приходченко телефон Антона.

– Ну, знаешь! – возмутилась супруга. – Когда мы в Кремле на приеме были, так там коллеги твои пахли не только «шанелью-диором», как ты выразился, но и Боссом, и Каррерой, и даже Дольче с Габбаной, между прочим. Да ты и сам Живанши пользуешься. Уж керосином, или чем вы там свои «изделия» заправляете, ни от кого не пахло!

– А у него неплохая зубная культура! – профессионально заметила Валентина Григорьевна несколько минут спустя. Пока только так могла она сформулировать свое впечатление от дневного визитера. Но у нее возникло уже какое-то смутное, неопределенное пока еще предчувствие. Нет, ни запаха серы, ни следов копыт на светлых досках лиственничного пола не осталось. Но и запаха ладана, который должен был бы сопутствовать явлению ангела, тоже не ощущалось. Не исключено, что встретится этот парень с их дочерью. Хотя шансов у него почти нет, ну, может быть, совсем немного. Вокруг Лары поклонников более, чем достаточно. Она умничка, всех держит на дистанции, на «поводке». Большинство ее молодых людей, конечно, из мира музыки, богема. Но вот недавно у мужа аспирант появился, кажется, из отряда космонавтов.

Валентина Григорьевна с вполне понятным скепсисом относилась к представителям «неосязаемых», так сказать, профессий. Любимый дедушка Паша, Павел Рерберг, потомственный врач – стоматолог усадил себе на колени четырехлетнюю внучку и спросил, заглядывая в наивные детские глазки: «Ну, и кем будет наша Валечка, когда совсем-совсем вырастет и станет совсем взрослой?». Валечка долго соображала, что хочет выведать у нее любопытный хитрый дед. «А ты сейчас кто? Кем стал?» – спросила внучка. Старый Рерберг засмеялся. Потом задумался и выдал внучке что-то вроде напутствия: «Валечка, вот без чего ты не можешь обходиться каждый день? Ну, вот ты проснулась, умылась, почистила зубки и потом что?». Девочка нахмурила бровки и стала перечислять: «Говорю мамочке и папочке «доброе утро». Потом иду на кухню кушать кашку и пить компотик». Дедушка одобрительно кивнул головой и выдал такое заключение: «Вот, и каждое утро ты кушаешь кашку, обедаешь супчиком и котлеткой, на полдник пьешь кефир, потом ужинаешь. И все это ты делаешь своими зубками. И так каждый день. И сколько на земле есть людей, каждый день им надо кушать. А для этого надо иметь крепкие белые зубки. И чтобы они были здоровые, надо их каждый день тщательно чистить. А некоторые люди этого не делают! – Рерберг тяжело вздохнул. – Глупые! И зубки у них заболевают. Тогда они приходят ко мне, и я их лечу».

«Павел Арсеньевич! Это ваших рук дело?!» – потрясала куклой Машей перед Рербергом – старшим на следующий день возмущенная мама Валечки. Тот растерянно хлопал глазами: «Позвольте, Раисочка, я давно вышел из этого возраста!». Невестка крикнула дочь: «Валя! А ну-ка, подойди сюда!». Валечка с самым невинным видом подошла к мамочке: «Ну, что ты сердишься, мама?! У Маши заболели зубки, и я ножничками вырезала ей ротик! Теперь ей не больно и она может кушать котлетку!» – разъяснила девочка непонятливой маме. Та упала на стул и обреченно поставила диагноз: «Свекор – дантист! Муж – дантист! И эта туда же норовит! Одни мы с тобой, Маша, нормальные люди в этой семейке стоматологов!». При этом невестка машинально гладила куклу по искусственным волосам.

Перед сном Петр Владимирович по установленному распорядку минут пять чистил зубы. Чтобы у него не было соблазна управиться быстрее, супруга поставила в ванной песочные часы – пятиминутку. Сначала он пофырчал, а потом привык и нашел, что это даже хорошо – иметь в доме песочные часы, можно сказать, антиквариат. По пути в кабинет, где он спал на диване, чтобы избавить жену от случайного, но резкого и неожиданного всхрапывания, а то и вскрикивания – временами спал он очень беспокойно, – генерал увидел, что в спальне Валентины Григорьевны горит лампа – она листала какую-то книжку. Он приоткрыл дверь и вошел.

– Знаешь, Петя, а что-то породистое в этом мастере есть, проскальзывает, – сказала Валентина, отложив чтение.

– По крайней мере, знает, что делает, соображает в организации дела, и с ценой согласился! – подтвердил генерал.

– Что ты стоишь, как статуя командора? – перебила его супруга. – Приляг рядом, места хватит.

Дважды Петра Владимировича приглашать было не нужно. Он с готовностью забрался под простыню, покрытую легким пледом.

– Конечно, Ларе нужен парень. Конечно, не всем достаются такие мужья, как ты, – пролила она елей на душу мужа. – Но и в тебе разглядеть будущее только я смогла, и сразу «зубами за ягодицу», чтобы не отскочил в сторону…

При этих словах Валентина нежно провела ладонью по боку лежащего рядом супруга, добралась до резинки просторных сатиновых, синих в горошек трусов и, шаловливо оттянув ее, резко отпустила. Получился звук своеобразного шлепка. Но она взялась за нее снова и теперь потянула вниз.

– Да бог с ними, как получится, так и получится, – пробормотал Петр, запуская левую руку под ночную рубашку супруги.

– Ну, подожди, подожди! Дай, сниму ночнушку…

«Какое у нее упругое тело, и на бедрах ничего лишнего не чувствуется! – с удовольствием отметил Петр. – Надо бы и мне в бассейн записаться!».

– А ты помнишь, как я тебя называла, когда ты еще был капитаном? – спросила, переведя дыхание Валентина, которой было щекотно от благодарного поцелуя, который пришелся в шею неподалеку от плеча.

– Иногда «котиком, хотя и без усов», – вспомнил генерал.

– И вот какой котяра вырос! Целуй еще…

И она снова подставляла ему шею, губы, грудь, а он с удовольствием целовал их пухлыми губами.

– А теперь погладь меня, как тогда! – попросила Валентина.

Как и когда было это самое «тогда», он не помнил, но правая рука его отпустила ее грудь и ладонь скользнула вниз. Руки помнили больше, чем он думал. Наконец средний палец остановился на бугорке ниже живота и чуть надавил на него.

– Вот так, какие у тебя все-таки нежные пальцы, вояка ты мой… – томно выдохнула супруга. – Еще хочу. Ласкай меня еще…

Они оба ощущали себя моложе, им было весело, негромко хихикали, но, наконец, успокоились.

«А Петенька-то еще молодец, такой крепыш, надо бы его чаще «загружать», а то с такой жеребцовой энергией может и налево скакнуть!», – сладко потягиваясь, подумала Валентина, ощущая при этом особую удовлетворенность. К ней вернулась та телесная радость, которая в последнее время начала было забываться.

«Надо бы чаще к ней перед сном заглядывать, а то ведь так и форму потерять можно!», – подумал Петр Владимирович, быстро засыпая на своем, почему-то уже не таком уютном, даже неудобном кабинетном диване.

Поутру Валентина Григорьевна проснулась в хорошем настроении, потянулась довольная и к завтраку вышла улыбаясь. Петр Владимирович тоже чему-то улыбался…

В понедельник утром Валентина Григорьевна наказала Наде, если появится «плотник», от дома его не отваживать. Надя уточнила: «Когда они будут?» Валентина Григорьевна усмехнулась: «Будут они ровно в двенадцать!» Домоправительница понимающе кивнула: «Так может, его и обедом накормить?» Генеральша уже от входной двери ответила: «Ну, уж это ты сама смотри. Кто у нас в доме по хозяйству распорядитель?»

Звонок в прихожей звякнул колокольчиком ровно в двенадцать. Надя подошла к двери и приложилась к глазку. Она всегда смотрела – внушает ли человек на взгляд доверие? За дверью стоял рослый парень в темной кепке, в темно-синей спортивной куртке с белыми буквами «ССМ» на груди, в джинсах, рядом с собой он поставил на попа какой-то рулон, а в левой руке держал коричневый саквояж, с каким в кинофильмах ходили доктора времен Чехова.

– Вы кто? – через дверь справилась Надя.

– Я по поручению Антона Карпачева! По поводу шкафа.

Ответ был правильным, и женщина отодвинула задвижку в металлической двери.

– Проходите, раздевайтесь, вон тапочки обувайте!

Надя уже давно ощущала себя главным стражем домашней дисциплины и чистоты. У нее всегда был порядок – по одной половице туда, по другой – обратно. И она указала гостю на синие тапочки, какие выдают пассажирам в вагоне бизнес-класса скоростного поезда «Сапсан». Надя пригляделась к рулону, который гость пока поставил чуть в сторонку – пластиковая упаковочная пленка с воздушными пузырьками.

– Пойдемте, покажу вам ваш шкаф, гордость Петра Владимировича.

Они прошли по коленчатому коридору, из-за прикрытой двери в одной из комнат слышался звук скрипки. Наконец, вошли в кабинет.

– Вот! – показала Надя. – Может, газеты постелить? Вас как величать прикажете?

– Зовут меня Давидом. Газеты не повредят, конечно, но я буду детали потом относить в машину.

– Намусорите, сами убирать будете!

Давид улыбнулся, но возражать не стал, раскрыл саквояж и достал электрический гайковерт, деревянный молоток-киянку, несколько отверток.

– А веничек вы все-таки дайте, мало ли что за шкафом, какая там вековая пыль скопилась! – попросил Давид.

Прежде всего, он открыл створки и посмотрел, как прикреплены петли, которые он решил отворачивать со стороны боковины. Подпер левую створку двери саквояжем, чтобы снять нагрузку с шурупов, которые будут держать ее до последнего момента. Латунные шурупы из сухого дерева выворачивались без труда, и он складывал их в пластиковый пакетик. Наконец, положил первую створку на пленку и принялся за вторую. Работал он споро, умело и Надя, успокоившись, что никакой опасности для домашнего хозяйства «плотник» не представляет, даже вышла. Вернулась она минут через тридцать и увидела, что снятые детали не валяются, а лежат на упаковочной пленке в определенном порядке: створки вместе, полки вместе, шурупчики в пакетике. Теперь Давид отсоединил тонкую заднюю стенку и готовился снимать крышку шкафа, но пока лишь рассматривал верхнюю резную переднюю панель.

– Вы как, с перекуром работаете или без? – поинтересовалась Надя, приступившая к своему плану, который она придумала, получив указание генеральши: «плотника не отваживать».

– Не курю! Мне нормальная дыхалка нужна, – не без гордости заявил он и добавил зачем-то: – Мы с Антоном спортом занимаемся. В хоккей по вечерам играем, может быть слышали – ночная хоккейная лига?

– Дома по ночам сидеть надо, семьей заниматься, а вы по каткам шмыгаете, – проворчала Надя, у которой были свои представления о здоровом образе жизни.

– А мы холостые, да и играем не каждый вечер, так что на культурную жизнь и на девушек времени хватает, – парировал Давид.

– Ладно, холостой, пойдем на кухню, я там чай поставила, или тебе кофе сделать? И бутерброды, – распорядилась Надя, решив, что мастеру стоит все-таки сделать паузу и подкрепиться.

По пути Надя приоткрыла дверь, из-за которой звучала скрипка, и позвала: «Лора, приходи чай пить, сделай перерыв, отдохни – уже больше часа «пилишь».

– Добрый день, – произнесла высокая девушка в темно-синем трикотажном «комбинезоне», который был перехвачен поясом из такой же ткани, подчеркивая высокую талию. Руки были открыты, кожа немного смуглая, но не загорелая – видно, не часто жаловала Лара солярии. Она была в туфлях на высоких каблуках, что добавляло ей еще несколько сантиметров.

– Меня Лара зовут, а вы – плотник, который будет делать шкаф? – при этом она довольно откровенно рассматривала Давида.

– А меня Давидом зовут! И я не плотник. Плотники – те могут дом срубить, забор поставить, они с досками, с бревнами работают. А я столяр-краснодеревщик, к тому же реставратор. Это, так сказать, другая категория, – пояснил Давид, не в первый раз столкнувшийся с пробелами в знаниях о том, кто и чем занимается с деревом.

– Ну вот, а человечество все-таки поклоняется сыну плотника, а не столяра, – уколола его Лара.

– Это кому же?

– Иисусу, сыну Иосифа из Назарета.

– Библия допускает разное толкование профессии Иосифа, а Иисус все-таки считается сыном божьим, – ловко возразил Давид, – И, вообще, нам, столярам, виднее!

Лара рассмеялась. У них в оркестре хватало представителей разных национальностей, и у каждого был свой взгляд и на историю, и на роль в ней отдельной личности. А этот столяр оказался подкованным и остроумным парнем!

В мастерской Давид выгружал разобранный шкаф вместе с Антоном, делясь впечатлениями от посещения генеральской квартиры.

– А как тебе Лара показалась? – наконец поинтересовался Давид.

– Какая Лара? А, это та, которая чуть дверцу от шкафа не оторвала? – оживился Антон.

– Ну да! Дочка, скрипачка, красивая такая девушка в синем комбинезоне, с весьма впечатляющими формами. И такая «боевая линия» бедра у нее! – при этом Давид мечтательно вздохнул, закатив глаза.

– Да не видел я тогда ни ее, ни линии бедра, – вернул Давида с небес Антон.

– Ну вот, значит, главного ты и не видел. Все деловые переговоры ведешь, а надо по сторонам смотреть, наблюдательнее быть.

– Так ты что, советуешь найти предлог и подъехать, посмотреть на скрипачку?

– И не советую, а настоятельно рекомендую, – подвел итог разговору Давид. – Посмотришь на нее, оценишь и подтвердишь точность моего глазомера. Сто девяносто минус десять на каблук будет сто восемьдесят.

– Чего сто восемьдесят? – ничего не понял Антон.

– Росту сто восемьдесят! Ну, плюс сантиметр – другой на допуск, – объяснил Давид.

– Или сантиметр минус! – согласился Антон. – Только вот душка у нее точно не на месте.

– Какая душка? – тут уже ничего не понял Давид. – И откуда ты знаешь, если ты ее не видел?

– Не видел, Давид, не видел! – отшутился Антон. – Но слышал! А это, как ты понимаешь, уже большой «плюс»… А душка – это не душа, а такая планочка внутри скрипки.