Mittelreich

Свой первый и единственный роман Mittelreich Йозеф Бирбихлер написал в 63 года. Озвучкой немецкой аудиоверсии, режиссурой экранизации и исполнением главной роли в ней актёр занимался сам: история озёрной усадьбы, пережившей две мировые войны, геноцид евреев и упадок фермерского быта, хоть и полностью выдумана, оказалась слишком личной. В каждом интервью, посвящённом книге, а потом и фильму, Бирбихлера долгое время спрашивали, не списал ли он одного из героев с себя, ведь, как и изнасилованный пастором Семи, он до сих пор владеет доставшимся ему в наследство трактиром на берегу Штарнбергского озера, где провёл детство до отправки в школу-интернат. Бирбихлер каждый раз открещивался от всяких параллелей, говоря стандартное «все герои вымышлены, все совпадения случайны», и нам лучше заранее смириться с тем, что по правилам игры, читателям не суждено узнать, сколько в этой книге выдумки, а сколько воспоминаний.

По аналогии со «Срединной Англией» Джонатана Коу, Йозеф Бирбихлер создал свою «Срединную империю». В ней мечтавший стать певцом юноша Панкрац из-за того, что его старший брат вернулся с войны с травмой головы, стал наследником озёрной усадьбы в Баварии. Это место на протяжении ХХ века принимало всех: измождённых евреев, «неотёсанных» русских, немцев, спасающихся от бомбёжек городов, а потому устремившихся в деревни, переселенцев из соседних Польши и Чехии. Не приняло оно только Панкраца, положившего всю свою жизнь на то, чтобы сохранить отцовское наследие.

Обычно подобные романы о судьбе маленького человека на фоне большой истории стараются выглядеть как можно масштабнее. Ставя жизни героев, словно пластиковые кубики, друг на друга, писатели заполняют обширное историческое полотно, как бы говоря, что век, эпоха, эра на самом деле состоят из частных случаев миллионов людей. Бирбихлеру же, наоборот, оказалось гораздо интересней играть в мини-формате, чем выходить на большое поле: истории его героев, хоть и, несомненно, крепко связаны с тем временем, в которое они происходили, чаще стелятся горизонтально, чем стремятся ввысь. Это, конечно, не делает их менее значимыми в рамках произведения, но заставляет читателя несколько иначе воспринимать написанное. Перед нами не калейдоскоп и не ряд закономерностей, создающих цельную картинку Германии в эпоху, когда она слишком увлеклась своими имперскими амбициями, а потом расплачивалась за это, скорее, раздробленный набор жутких мало связанных друг с другом случаев, из-за которых каждый из персонажей навсегда оказался в заложниках: кто-то у своего тела, кто-то у своей травмы, кто-то у своего наследия и многие – у своей страны.