Cytaty z książki «Реки», strona 3
Когда я читал название нашего города на карте мира и, особенно, на глобусе, мне было так приятно, как будто на этой карте и на земном шаре написали что-то лично про меня.
До Сибири не дошел даже Наполеон, я уже не говорю про греков и римских легионеров. Здесь никогда не было пиратов. Душегубы и разбойники конечно были. Но чего хорошего в мужике с бородой, в тулупе, с топором, который грабит, в общем-то, такого же, только без топора.
А куда ехать? Как ехать? А главное, что должно быть там, чего нет в родном сибирском городе? А еще точнее, чего там быть не должно, что есть в наших местах и из-за чего имеет смысл ехать?
Никакой фонтан или водопад уже не обрадует меня сильнее. Никаким струям я не смогу быть столь благодарен. Фонтан в городе был один. Тогда я не знал, что в городах может быть по нескольку фонтанов.
Но странно… В каких бы городах я не бывал… Родители брали меня с собой почти всюду, и я много видел городов, тем не менее, я нигде не хотел остаться. Я не хотел жить нигде, кроме своего родного города. Хотя, если быть совсем точным, я и в своем городе жить не хотел. Я просто жил в нем и не сомневался. Я даже не рассматривал возможность, что можно остаться и жить в каком-то другом городе, где может быть теплее, всего больше и удобнее. Нет. Я просто приезжал в другой город, мне он нравился или нет, и я возвращался. А как иначе? Меня удивляли разговоры родителей о том, что хорошо было бы переехать в тот или иной город.. Я не понимал, как это может быть. Жизнь была устроена так, что у меня не было никаких сомнений. Вообще никаких сомнений не было.
нашу школу приводили в городскую филармонию на специальные концерты для школьников, я чувствовал ту муку, которую испытывали все участники такого концерта. Страдали и музыканты, и мы. Мы мучили музыкантов, а они нас. Музыки во всем этом не было.
Закончились экзамены, закончилась школа. Я что-то чувствовал, что трепетало и рвалось внутри. Но гораздо проще и приятнее было бегать с одноклассниками, орать и пинать учебник физики. Мы орали, бегали и пинали учебник по школьному двору. Потом я схватил учебник, подбросил его и так удачно пнул, что он залетел на козырек над входом в школу.
Когда мы прощались с одноклассниками, вдруг в первый раз кольнуло что-то. Кольнуло то, что нельзя было сказать «до завтра».
Ясно же, что ту книжку, которую я когда-то прочел, не понял, и собирался перечитать, теперь уже не перечитаю, и даже не потому, что не будет на это времени, а потому что не смогу вспомнить, что же я там не понял. И что-то недодуманное когда-то, недочувствованное так и останется там.
Пароходик был единственным самодвижущимся плавсредством тогда на всей реке. Дед говорил, что его очень любили, а люди, которые работали на нем, были всеми почитаемы. Капитан-американец был почти полубогом, два матроса и машинисты были просто героями, а юнга… Ему просто завидовали. Завидовали его форменному бушлату, брюкам и ботинкам, завидовали настоящей тельняшке и фуражке с золотым якорьком. Завидовали так… что при возможности обязательно били его. К тому же он был из другого города…
Туда, где Сибирь перестает быть Сибирью и превращается просто в пространство, о котором холодно даже думать.
