Czytaj książkę: «Вавилон. Пламя», strona 21
Лилит поддых ударило осознание того, что Эдне раскусила ее ложь. Она слегка стушевалась, но постепенно справилась с охватившей ее досадой и смущением.
– Мы приютские… – начала она.
Лилит рассказала ей историю о приюте, Тати и побеге, аккуратно избегая имен. Она старалась передать суть и не углубляться в детали, и внимательно следила за реакцией женщины. Та с интересом слушала, изредко задавая уточняющие вопросы. Лилит ожидала перемены в ее лице, когда рассказывала о нападении на настоятельницу монастыря, но Эдне оставалась бесстрастной. Впрочем, она едва заметно, но тепло улыбнулась, когда Лилит упомянула об освобождении сироток.
– Словом, – подытожила Энге. – Ты напала на спящую пожилую женщину, после чего вверила другой бездомной соплячке двадцать детей, половина из которых едва научилась ходить. И ты считаешь, что поступила правильно?
Лилит задумалась. Потом подняла глаза.
– Лучше чет сделать, чем вообще ничего. Так у них хоть был шанс.
Энге медленно кивнула. Немного помолчала.
– Хорошо. Теперь давай о тебе, – светильник снова загорелся. – Расскажи как тебя занесло в Синепалк, что с тобой было до приюта. И об этом вот, – она указала на клейма. – тоже расскажи.
Лилит немного растерялась. Прежде ей не приходилось суммировать свою биографию. Большую часть ее она активно пыталась забыть, и возвращаться в эти воспоминания совсем не хотелось. Рассказать о банде тоже, вероятно, придется. Но надо быть аккуратной в выражениях.
Она рассказала все, как есть, опуская лишь незначительные детали и компрометирующие подробности. Воспоминания из деревни, где она получила второе клеймо, были для нее особенно болезненными. Лилит почувствовала, что не сможет контролировать дрожь в голосе, и пропустила эту сцену, посмотрев на Эдне со смесью непережитой до конца боли и вины, словно прося разрешения не говорить об этом. Эдне почти незаметно улыбнулась уголками губ, но Лилит заметила этот простой жест и впервые за все эти годы почувствовала себя не наедине со своим прошлым, которое вечно нависало над ней угрожающей тенью.
– И сейчас ты живешь с чародеями?
Лилит кивнула.
– И как тебе с ними?
Она пожала плечами.
– Нормально. Я в банду пыталась вернуться, но старший попер. Чародеи учат и кормят. Я взамен слежу за зверьем и за домом.
Эдне пристально посмотрела на нее.
– И что ты планируешь делать дальше?
– Не знаю, – немного подумав, ответила Лилит.
– Подытожим. Тебя приютили на неопределенный срок, будем честны, из жалости. Как думаешь, как скоро эта жалость пройдет и им станет неуютно жить с почти взрослой козой, которая ни чеканки не зарабатывает?
Лилит отвела взгляд.
– Ты талантливая, я это вижу. Многое понимаешь. Три года в банде совсем соплячкой, а обе руки на месте, и голова еще на плечах. Вот что, Лилит. Мое предложение в силе. Поработаешь у меня луну-другую, глядишь и про подружку свою что узнаешь. Если для тебя это, конечно, важно. Заработаешь на свое жилье, встанешь на ноги. Работай исправно, а деньгами я не обижу. Подумай. Только не слишком долго. Вакантные места у меня закрываются быстро.
– Я подумаю.
– Вот и славно. Приходи через пару дней. Туда же, к задней двери. В этот раз три дня ждать не придется.
Подали вино. Варац кивнул, не глядя на официантку.
– Любопытно, – он принюхался, глядя на Лилит поверх бокала. – Из банды и башни чародеев в бордель… Интересная карьерная лестница, вынужден признать.
– Куда уж интереснее, – Лилит сделала глоток, и лицо ее невольно приняло выражение приятного удивления. Вино было отличным, возможно лучшим, что она когда-либо пробовала. Варац улыбнулся. – А вы знаток, кирье. Да… Я Плети многим обязана. Именно там я научилась работать с информацией. И находить тех, кто готов за нее заплатить.
– А-а, – он щелкнул пальцами. – Имеет смысл! Сама додумалась?
– Случайно вышло. Когда вертишь в руках чье-то сознание, бывает тяжело справиться с искушением залезть, куда не просят.
Варац поморщился.
– Борьба с искушениями это что-то из церковной академии. Давай вот без этого, пожалуйста. И как же ты чаровала в бордели, позволь поинтересоваться? У меня множество догадок, одна лучше другой!
– Так, как ты, вероятно, себе представляешь. Рассказываю дальше?
Варац с готовностью кивнул.
Огненная плеть была закрытым клубом, работающим исключительно по спискам. Войти туда могли только те, за кого готовы были поручиться уже доверенные гости, более того, единовременно один член клуба мог привести с собой только кого-то одного. Плеть брала дорого, но гарантировала строжайшую конфиденциальность, безопасность и самый широкий спектр услуг. Судя по всему, модель работала; к моменту прихода Лилит Плеть под началом Эдне стояла в Синепалке вот уже двадцать лет.
Совсем скоро Лилит была знакома с каждым из постоянников, знала их вкусы, места работы, расписание и привычки. В Плеть часто приезжали издалека; нередкими гостями были высшие церковные чины, из тех, кого никто никогда не видел в лицо. При общении они казались нормальными, почти приятными людьми, вопреки расхожему среди безбожников мнению, что высокопоставленные церквуши обязательно должны обладать рогами, копытами, и питаться исключительно детьми. Гости обсуждали интересные вещи, не всегда Лилит понятные. Они сыпали незнакомыми именами и невообразимыми суммами в своих речах, говоря о наследствах, претензиях архонов на земли и знатных родовых домах… А Лилит слушала. И запоминала. Запоминала то, из чего могла вынести толк, и зазубривала то, из чего не могла. Пробелы в знаниях приходилось закрывать, невзначай задавая вопросы Идри и Дарири, и Лилит делала все это, повинуясь неясному звенящему чувству, что она невольно оказалась в самом центре чего-то важного. Что через ее руки текли невероятной ценности сведения, и все, что нужно было сделать – вовремя сжать ладони. Этим она и занималась, грея уши в рабочие часы, и неслышно перебирая губами в гримерке, стараясь не забыть очередное заковыристое имя. Благодаря этому и учеба в башне пошла легче: Лилит, которой все еще сложно было складывать слова в предложения, начала практиковаться усерднее, надеясь найти полезное применение навыку чтения. Наверняка в городских архивах немало информации, которая отлично дополнит ту, что она получала в Плети. Цепкий ум молодой бандитки увидел возможность и ухватился за нее, как за обещание чего-то интересного и как за перспективу лучшей жизни. Лилит впервые подумала, что однажды хотела бы не иметь старшего. Работать для себя, так, как сама того захочет. И она двигалась к этой неясной, полуоформившейся мечте, как то было ей доступно: болтая с девочками в гримерной, слушая гостей, читая и стараясь быть везде и быть невидимой.
Бумаге свои наблюдения она не доверяла. У мадам Эдне было всего три неукоснительных правила: хранить чужие тайны, не использовать имен и никогда не появляться в Плети, не нося морока. Прочие правила, более мелкие, носили более гибкий характер, за нарушение же этих трех… Никто не говорил этого вслух, но все понимали, что случалось с теми, кто их нарушал. Лилит понимала этот порядок: мадам охраняла огромное количество тайн, защищала их, себя и своих работниц. И, конечно же, свое дело. Лилит понимала и то, что стоит ей по неосторожности обронить кривую заметку, или дать мадам повод для подозрений, что она собирается как-то воспользоваться полученной информацией, и следующей исчезнет уже она. Доверять Лилит могла лишь своей памяти, не самой лучшей на свете, но молодой, гибкой и способной обучаться.
Работа была устроена так: когда Лилит только вышла, ее отвели в небольшую комнатку к чародею-иллюзионисту. Чародей был пожилым, почти дряхлым, запросы слушал неохотно, и в разговоре смотрел в пространство сквозь собеседника. Для каждой из работниц он создавал уникальный образ с описания мадам, который был привязан к кольцу. Таким образом чародею не нужно было поддерживать иллюзии постоянным усилием воли – эту функцию за него выполнял зачарованный предмет.
Лилит оставили ее волосы и рост, поменяли цвет глаз на менее приметный карий, сделали кожу не такой бледной, и изменили лицо – форму челюсти, нос, лоб и надбровную дугу.
– Легкий случай, – сказала ей мадам. – Была симпатичная, стала красивая, привыкнешь быстро.
– А бывает иначе? – Лилит пялилась на себя в зеркало и ощупывала новое лицо, пытаясь понять, ощущается ли оно иначе. Она выглядела старше, более зрелой. И действительно, иллюзия была пленительно красива.
– Конечно бывает. Если всю жизнь живешь с дефектами, и смотрят на тебя, как на дефектную, вжиться в образ статной красотки довольно трудно. Мне ли не знать, – усмехнулась мадам. – И все-таки рекомендую поносить морок в свободное время. Выйти на улицу, познакомиться с кем-то. Обвыкнись в новой шкуре, почувствуй власть своего образа. С девочками поговори, они посоветуют чего полезного.
Поначалу Лилит работала в зале, обслуживая столики. При этом ей полагалось выглядеть безупречно, улыбаться и всячески очаровывать обаянием. Это давалось труднее всего; Лилит не понимала той власти, которую над другими имела красота. Она никогда не чувствовала ее в себе и не умела с ней обращаться. Присущая ей отстраненность тоже этому не способствовала, ровно как и неумение спрятать свою неприязнь к некоторым клиентам. Это было нередкостью: Лилит с детства ненавидела церковников, и, как она ни старалась это скрыть, отвращение все равно просачивалась наружу, и гости это чувствовали.
Однажды она поделилась этой проблемой с танцовщицей, которая казалась ей чуть добрее и мудрее остальных: ее морок представлял собой крупную даму в теле, она носила мягкий корсет, подчеркивающий складки. Ее звали Диззи.
Выслушав проблему Лилит, Диззи посмотрела на нее через отражение в зеркале, прервав нанесение пудры.
– Наша мадам – бесконечно мудрая женщина. Она понимает, что эта работа ломает. Как ни крути не верти, ломает. Ты думаешь, все эти иллюзии и псевдонимы – для безопасности? Брехня. Это чтобы мы не свихнулись и не снюхались, – кисточка бодро плясала по румяным щекам Диззи. – Не понимаешь, нет? Новое имя, новая внешность. Мой совет: оставляй себя за стенами Плети. Тебе противны эти боровы? Так придумай ту, кому не противны. И будь ею. Играй роль, пока сама не поверишь в нее.
После этого разговора Лилит взглянула на вещи иначе. Ее персонаж ожил, обзавелся своим именем, повадками, привычками и характерными жестами. Лилит почувствовала уверенность, и это стало проявляться в работе: гости здоровались с ней по имени, звали пообщаться, угощали. Она даже начала получать удовольствие – образ притягивал жадные взгляды, приковывал внимание, вызывал интерес. Лилит посещали новые чувства, прежде ей почти незнакомые: власть, контроль, обладание. Она ощущала себя центром внимания, объектом вожделения, чувствовала, что ей дана власть управлять и манипулировать. Это пьянило.
В какой-то момент мадам вызвала ее к себе.
– Итак, – Эдне закурила. – Я вижу, ты вполне освоилась. Хватит тебе вино в бокалы подливать. Пора повышаться.
По спине Лилит пробежал холодок. Она моментально вышла из образа и поспешила снять с себя кольцо.
Эдне откинулась на спинке стула и долго, неотрывно смотрела на Лилит.
– Каждая из моих девочек, – продолжала мадам. – предоставляет определенный спектр услуг. Помимо шоу и работы в зале. Как ты понимаешь, именно это – мой основной источник дохода, и я не могу держать у себя кадры, которые не приносят прибыли.
Она стряхнула пепел и снова сделала паузу, изучая реакцию Лилит.
– Однако же, – голос ее немного потеплел. – Не в моих правилах принуждать девочек делать то, чего они делать не хотят. Пока твоя работа окупает занимаемое тобой место, мне все равно, как именно ты этого добьешься. Секс – самый простой путь. Но ты, как умная и талантливая, вполне можешь пойти путем посложнее.
– Каким? – Лилит сдержала вздох облегчения.
– Ментальные чары – очень мощный инструмент. Я бы посоветовала им воспользоваться. Мне насчет тебя поступали запросы весьма специфического характера. Можно с этого и начать. Я оповещу гостей, что ты выходишь на повышение и свободна для брони, – Эдне сделала глубокую затяжку и добавила чуть тише: – Оповещу и о том, что ты оказываешь нестандартные услуги. А какие это будут услуги – решать тебе.
– Спасибо, – едва слышно прошептала Лилит.
Заведение постепенно наполнялось гостями. Обведя их рассеянным взглядом, Лилит подумала, что этот бордель по сравнению с Плетью – просто проходной двор. Хотя, казалось бы, пространственная магия.
– Грандиозно! – с энтузиазмом прокомментировал Варац. – Чую катастрофу. Не верю в непродажное искусство, честных госслужащих и человечных владельцев борделей. Душки, какой ты описываешь эту мадам, в этом деле не выживают.
Лилит хмыкнула.
– Эдне очень далеко до душки. Сложно сказать, что она защищает – своих девочек или свои вложения. Так или иначе, она понимает что одно связано с другим, и это большой плюс для всех, кто на нее работает.
Варац кивнул.
– Полагаю, это лучшее, на что может рассчитывать проститутка. Или жиголо.
– Тебя печалит участь обделенных? – усмехнулась Лилит.
– Ничуть, – улыбнулся Варац. – Местные девушки – он кивнул в сторону обладательниц прозрачных платьев, занимавшихся гостями в зале. – Обращаются с ножами лучше нас с тобой вместе взятых. Защищать себя или нет – личный выбор каждого, абсолютно всегда.
– Любопытно, – Лилит засмотрелась на девушку, которая обслуживала их столик до этого, а ныне о чем-то шепталась с хостес у стойки.
– А мне вот любопытно, ввели ли они морение голодом в качестве одной из садистских практик. Если да, то решение интересное, но в таких случаях полагается спрашивать согласия, – проворчал чародей.
Он недовольно махнул рукой, привлекая к себе внимание. Лилит откинулась на подушки с улыбкой: наблюдать за тем, как Варац праведно скандалит в заведениях, стало одним из ее любимых развлечений.
Еда была неплохой, но Лилит сомневалась, что она стоила такого длительного ожидания. Блюда сульянской кухни вызывали у нее недоверие: вот этот волосатый мох, кажется, только что пошевелился. На вопросы о том, что она собирается поглощать, чародей лишь загадочно усмехался, пожимал плечами и озвучивал сульянские названия, Лилит незнакомые. Отставив от себя все волосатое и склизкое, Лилит сосредоточилась на сыре, который, хоть и имел странный земельный привкус, был очень даже вкусен.
Варац ел медленно, то и дело прерываясь на беседу или на раздумья. Лилит уничтожила весь сырный поднос и вернулась к вину, а он и наполовину не справился со своим волосатым мхом.
– Шоу будем смотреть?
Лилит пожала плечами.
– Оно интересное?
– Ничего принципиально нового, для тебя в особенности. Музыка поприятнее северной и антураж другой, разве что.
Вспомнив о чем-то, Лилит принялась задумчиво вглядываться в лица гостей, выискивая среди них сульянцев.
– Как думаешь… – она понизила голос до заговорщицкого шепота: – Каков шанс встретить здесь главу сульянской купеческой гильдии?
– Такой же, как и любого другого сульянца, – Варац заинтересовался. – А что? Опять работа?
Лилит кивнула.
– В гильдию тебя не примут, только если ты не отпетый жмот. Из растратчиков редко выходят достойные купцы, а гильдия – представительство лучших из лучших.
– Жаль, жаль… – Лилит постучала пальцами по столу, потом перевела взгляд на чародея. – Прогуляться не хочешь?
– Жажду, – он с готовностью отодвинул от себя недоеденный мох и встал из-за стола.
На улице пахло мокрым камнем и землей. Ливень успокоился, и даже ветер почти прошел, поддувая едва заметно, почти нежно. Небо посветлело, показались звезды и спутники. Кругом шумела вода, обильно стекая с козырьков крыш. Они дошли до крутой лестницы, узкой, длинной, врезанной в отлогий холм. Камень был избит и покрыт множеством разноразмерных трещин. Из некоторых пробивалась трава. Лилит невольно подумала о том, сколько несчастных посворачивали себе здесь шеи; если оступиться или поскользнуться на многочисленных неровностях, почти наверняка катиться будешь до самого низа.
Вокруг лестницы на крутом склоне буйно рос дикий орешник и бурьян. Молодые голубоватые листочки покоили свои ветви на перилах лестницы. Лилит и Варац медленно начали нисхождение; чародей придерживался за перила, Лилит же свела руки за спиной, сжав предплечье одной руки пальцами другой.
– Тебе когда-нибудь приходилось извиняться? – спросила она почти что светским тоном.
– Разумеется. При полном параде. В Академии, чтобы извиниться подобающим образом, полагалось встать на одно колено, нося при этом несуразный колпак, и сжимать петуха подмышкой. Непросто было, скажу я тебе: мой петух брыкался, клевался и всячески отказывался сотрудничать.
Лилит закатила было глаза, но потом на ее лице медленно проступила улыбка, когда она поняла, что чародей и не думал шутить.
– Только не говори мне, что это островной обычай.
– У островитян бывают странные традиции, но это не тот случай. Этот ритуал, как и многие другие шалости – наше с адельфос изобретение. И, как это часто бывает, мы в числе первых пострадали от собственного гения.
Лилит махнула на него рукой.
– А неплохо. Когда знаешь, что придется так унижаться, дважды подумаешь прежде чем сделать глупость.
– Не сметь! – Варац гневно зазвенел браслетами. – Привносить праведность в глупые студенческие забавы! Нами двигало исключительно желание надорвать животы, а наказание публичным унижением – дело рук церквуш, радость моя.
– Пожалуй, – согласилась Лилит, вспоминая, как однажды два дня провела в колодках в центре города. Иногда кто-то сжаливался и незаметно давал воды. Но плевали или швыряли гнилой овощ куда чаще. – Ты, судя по твоим рассказам, давно не был на Севере. Не скучаешь по родине?
– Ты открыла в себе страсть к светским беседам? – спросил чародей с долей ехидства в голосе. – Что за болтология?
– Просто интересно, – пожала плечами Лилит. – Я ненавижу Север. Всей душой, всеми фибрами ненавижу. Святош, тупорогих свиней, земель… Но почему-то всегда туда возвращаюсь, – она сдержанно вздохнула. – И чем дальше, тем больше мне кажется, что дело вовсе не в работе.
– Подожди-подожди, – Варац помотал головой. – “Дело вовсе не в работе”? Лилит, ты умираешь?
– Смейся-смейся. Только на вопрос сначала ответь.
– Вот мы и перешли от светской беседы к допросу с пристрастием, – хмыкнул Варац. – Начинаю привыкать к твоей манере вести разговоры. Скучаю ли я? А по чему, по-твоему, мне следовало бы скучать?
– Не знаю, Варац. Ты везде успел пожить. Где твой дом?
– Дом это что угодно, но не место. Люди, чувство покоя, ощущение себя… – он помотал запястьем в воздухе. – За чем бы ты ни гнался, дом там, где ты это нашел.
– Не знаю, – Лилит покачала головой. – Я возвращаюсь не потому, что скучаю. Думаю, что я… – она ненадолго замолчала, а потом сказала вопросительно, почти удивленно: – Надеюсь?
Варац вскинул бровь.
– Надеюсь однажды вернуться на другой Север, – неохотно пояснила она, а затем обреченно усмехнулась. – Словно это возможно. Словно надежда – не худшая вещь на свете.
– Все может быть, – пожал плечами чародей. – Правители умирают, идолы горят. Вопрос только во времени. А надежда это не преступление.
– Преступление против здравого смысла. Надежда лишает тебя свободы.
Лилит легко махнула запястьем, закрывая тему. С определенного момента даже самые немыслимые зверства – всего лишь необходимое зло. Наверняка так рассуждали и те, кто придумал изгонять и клеймить. И Лилит глубоко задумалась о том, так ли они неправы, как ей казалось всю жизнь.
– Гедонизм, – увещевал чародей, орудуя у лаборатории. – Это признание, что отсутствие ответа и есть ответ. Ты признаешь, что духовные вопросы это чушь собачья, и единственное верное решение – это набить брюхо.
– Я, может, всего пару раз видела, как ты ешь, – ответила Лилит насмешливо. Она сняла повязку, и, удостоверившись, что края раны все еще не зарубцевались, подготавливала новую. В мази больше не было нужды, но и снимать швы было еще рано.
– А отсутствие гедонизма, – захохотал чародей, с самого утра пребывающий в возбужденном настроении. – Это признание нерелевантности вопроса как такового. Духовные вопросы это чушь, а тело – еще большая чушь. Все на свете чушь, и когда понимаешь это, аппетит как-то сразу пропадает.
– Держу пари, студенты бы обожали твои лекции, – хмыкнула Лилит.
– Неплохо кручу, а? – подмигнул ей Варац. – Молодняк обожает подобное интеллектуальное рукоблудство. Из тебя, кстати, вышла бы сносная студентка. Скорее всего из тех, кто горячо спорит с лектором, а потом гордо проваливает предмет, не поступившись своими принципами.
– Смеешься? Я продам родную мать, отца и фамильную овцу за полчеканки, – фыркнула Лилит насмешливо. – Я неисправимая материалистка, забыл?
– Это та версия тебя, что не нюхала школьных стен и пыльных учебников, – заметил чародей. – А я не о ней говорю, заметь.
– Можно я остановлю тебя до того, как мы опять за это зацепимся? – спросила Лилит с усталой улыбкой в глазах. – Я не в настроении.
– Какая скучища, – фыркнул Варац, бросая на нее слегка подернутый беспокойством взгляд. – Ты опять удумала портить праздник своими терзаниями?
– Ни в коем случае. Просто настроена на тишину, – Лилит обрезала бинт и вернула на место плотный шелковый халат темно-фиолетового цвета, на днях сделанный ей чародеем. Варац коротко кивнул, показывая, что все понимает, но игривые искорки в его глазах говорили о том, что прекращать издеваться он, тем не менее, не намерен.
– Не морочь мне голову, дорогуша. У тебя на лице написано, что ты собралась идти топиться. Я, кстати, знаю отличный утес неподалеку от города – если не считать рыбаков, там довольно спокойно.
– Да-а? И сколько раз ты сам смотрел вниз с этого утеса, раздумывая, чего стоит сделать всего один шаг?
– Больше, чем ты раздумывала в этой жизни в принципе, – беззаботно парировал Варац.
– Туше.
Солнце светило ярко, бросая на пол студии отчетливую тень приоткрытого окна. Чародей приостановил ручную центрифугу и принялся сосредоточенно изучать один из образцов. Лилит наблюдала за ним с интересом.
– А тебе идет разбитая губа, уважаемый чародей, – заметила она. – Выглядишь почти мужественно.
– До тебя мне в этом смысле, как до небес, – Варац окунул металлическую соломинку в небольшую склянку и, достав ее, всматривался в сгустки отвара, разглядывая их на свету. Наконец, он удовлетворенно кивнул и принялся поочередно снимать сосуды, освобождая центрифугу. – Отфильтровались, слава богу, можно наконец закончить с этой чушью. Одевайся, пошли к Юки.
Лилит послушно спрыгнула с подоконника, на ходу отметив, что тело, несмотря на отсутствие постоянных тренировок, все еще ощущается гибким и контролируемым. Это ее обрадовало; ороговеть было легко, а вот восстановить былую подвижность – нет.
Лилит и Варац, пребывая в легких настроениях, не спеша направились в сторону приемной. Было жарко, даже знойно; на юге перемена сезонов ощущалась не так разительно, как на Севере, но даже для поздней осени Аньянга погода была аномально теплой. Варац удовлетворенно щурился на солнце и шел медленно, прогулочным шагом, явно наслаждаясь зноем.
– Интересно, откопала ли Юки что-то полезное, – Лилит оторвала листок от придорожного куста и принялась разглядывать светло-голубые прожилки.
– Увидим, но я бы на это не рассчитывал. Она хоть и стремится к академическому подходу, но все еще остается травницей в занюханной провинции. Которой приходится просить чародея о помощи, как только нужно сварить что-то сложнее харчей, – он легонько потряс сумкой, звеня склянками.
– То есть ты бы понял больше, доверь я вскрытие тебе? – спросила Лилит с сомнением.
– Никогда не любил анатомию. У меня вообще другая специализация, – фыркнул Варац. – Алхимию, кстати, тоже. Но тут уж пришлось поднатореть, иначе не выжить мне в моих кутежах… А что ты, собственно, надеешься выяснить, дорогуша?
Лилит чуть нахмурилась.
– Не знаю. У меня о контакте с ней никакой памяти. Но когда я очнулась, я что-то помнила. Там не просто что-то происходило, там происходило что-то, что показалось мне важным. Иначе не написала бы на полу эти каракули, черт знает что это значит. После сатори было похожее чувство, – она сморщилась. – Не знаю. Откуда у нее эта… сила, как думаешь?
– В Аньянге есть легенда о нурэ-онна, женщинах-змеях, питающихся людской плотью. Считается, что девушка становится нурэ-онна, если ей удается пережить взгляд василиска, и часть его сил переходит ей. Мир дикой магии – совершенно безумное место, где возможно абсолютно все. И, как я уже говорил, зачастую в народных сказках больше правды, чем в академических фактах.
Лилит покивала.
– И нет, – сказал Варац чуть мягче. – Легенд о рогатых мастерицах меча, способных убивать ребрами, я не слышал. Но я и не бард, кто знает…
– Не корми меня надеждами, будь добр, – фыркнула Лилит. – Если мы вдруг и разберемся в этой чуши, то не благодаря сказочкам и попрошайкам с лютнями.
– Барды – страшная сила, – улыбнулся чародей. – Никогда не недооценивай власть слова.
Лилит отмахнулась от него. Они остановились перед дверью с облупившейся краской с крохотным каменным крылечком.
Шел прием, это было понятно по голосам, доносящимся из-за закрытой двери. Лилит и Варац встали у узкого окошка, заставленного горшками с комнатными растениями.
Из приемной периодически доносился знакомый прерывистый кашель, принадлежавший мальчику, которого Лилит встречала здесь ранее. Кашель звучал резче и жестче, чем до этого.
Вскоре из двери показалась Юки в компании тучной аньянгки с явно больными коленями и мальчишкой, который, узнав Лилит, помахал ей рукой. Лилит помахала ему в ответ.
Лицо аньянгки – видимо, мамы мальчика – было усталым и печальным. Она избегала смотреть на своего отпрыска, это Лилит заметила сразу. Было ясно, что новости неутешительные; мальчишка схуднул и в целом выглядел более болезненно, чем до этого. Юки держалась прямо и собранно, давая женщине знахарские указания. Лилит в них не вслушивалась: она догадывалась, чем болен мальчик, и что бы Юки не назначила, это не поможет. Назначения были нужны лишь для успокоения и давались во имя веры в чудо. Подобные чудеса случались, но очень, очень редко.
Проводив пациентов, Юки тяжело вздохнула и обратила свой взор к Лилит и Варацу.
– Рассвет, дорогие мои, – она проморгалась уставшими, чуть расфокусированными глазами. – Прошу.
Лилит заметила, что банок с раствором стало больше, однако не могла указать, каких из них на полке не было в прошлый раз. Пока она разглядывала растворы, Варац протянул Юки одну из склянок, чтобы та изучила ее поподробнее.
– Как ваша рука, аджумма? – спросила Юки, зубами вынимая тугую пробку.
– Рука? В порядке. Отсутствие руки тоже ничего, – ответила Лилит, водя взглядом по банкам. – Раны на боку тоже заживают. Не сегодня-завтра можно снимать швы.
– Отрадно слышать, – она обмакнула соломинку в раствор, так же, как это делал чародей накануне. – А ваше ребро как, аджосси?
– Понятия не имею, – пожал плечами Варац. – Я его не щупаю.
Юки посмотрела на него с укоризной, ненадолго оторвавшись от разглядывания субстанции.
– Ну хоть у кого-то тело функционирует, как надо, – пробормотала она то ли недовольно, то ли облегченно. Она вновь закупорила склянку и оперлась руками о стол. – Относительно тела.
Лилит перевела на нее взгляд.
– Да?
– Наверное, будет лучше если вы сами взглянете, – сказала Юки после некоторой паузы. – Если желаете, конечно.
Они последовали за Юки в дверку, ведущую под лестницу. Спустившись в подвал, Лилит мельком бросила взгляд на изрубленное полено с бордовыми следами засохшей крови и парой инструментов, хранившихся отдельно, рядом с крепким алкоголем.
На столе, собранном именно под эти специфические цели, лежало тело с раскрытой грудной клеткой. Руки и ноги были закреплены ремнями, а голова – накрыта платком. Лилит остановилась возле стола, ожидая, пока Юки зажжет свет. Варац нетерпеливо пощелкивал ногтем.
Вспыхнул светильник, и Юки аккуратно сняла с тела мешковину. Лилит, ожидавшая увидеть алые внутренности – возможно, уже чуть посеревшие от времени – удивленно вскинула брови, застыв на месте. Она подалась вперед, вглядываясь в почерневшие, ссохшиеся комки, когда-то, похоже, бывшие внутренними органами. Запаха гниения не было, пахло скорее пылью, стариной и лежалой бумагой. Лилит дотронулась рукой до черного сплетения узелков, и ощутила, как те крошатся в ее пальцах.
Варац тоже склонился вперед
– Так было сразу после вскрытия? – спросил он напряженно.
Юки кивнула. Чародей отошел на пару шагов, явно усиленно о чем-то размышляя.
– Я знаю, что обещала не лезть, но вы сами все видите. Я обязана знать, что произошло, – сказала она с легким нажимом.
Уловив в ее голосе знакомые нотки, Лилит мигом потеряла интерес к черной паутине капилляров в груди Афаа и выпрямилась.
– Это ведь и вас касается, аджумма.
Глядя на Юки, Лилит вспомнила самую крайнюю банку на полке, и смутные очертания почерневшей конечности со скрюченными пальцами.
– Почему?
– Поражение тканей имеет схожий характер.
– Вы же говорили, гангрена.
– Я так и думала, – закивала знахарка. – Но, похоже, ошибалась. Это не гниение, это, скорее, иссушение. Полное. Остаются, – она демонстративно коснулась сыпучей паутинки в пустой грудной клетке. – лишь минимальные остатки.
– А остальное?
– Я не наблюдала процесс, – покачала головой Юки. – Но, судя по вашей руке, плоть просто испаряется, за неимением лучшего термина.
– Рука, – энергично сказал Варац. – Ампутированная рука еще у тебя?
Юки кивнула.
– Давай ее сюда, – безапеляционно потребовал чародей. Его голос слегка подрагивал от возбуждения.
Юки замялась.
– Она мне нужна для дальнейшего исследования…
– Для какого, к черту, исследования?! – повысил голос Варац. – Что ты там можешь исследовать, прости господи? Юки, – Варац выдохнул, насильно беря себя в руки. – Играйся с головой сатори, идет? А руку отдай тем, кто хоть что-то понимает в дикой магии.
Юки горделиво расправила плечи, обиженно поджав губы. Варац снова уставился в пол, поглощенный собственными размышлениями.
– Не держите зла, аджумма, – мягко сказала Лилит, делая шаг по направлению к выходу. – И отдайте мою руку, будьте добры.
Аньянгка прошла к выходу. Наверху она вручила Варацу банку с рукой, которую чародей тут же разбил об пол, разлив по паркету раствор и рассыпав осколки. Юки заругалась, но он, совершенно глухой к ее увещеваниям, схватил почерневшее запястье и подошел к окну, разглядывая его под светом. Его ноздри гневно раздулись.
– Раствор повредил ткани. Юки, кто тебя просил класть руку в гребаный раствор?! – крикнул он.
