Czytaj książkę: «Победитель остается один»

Czcionka:

Автор обложки Наталья Динер

I
Истинное зло

1

858 год от Сотворения Столпов

Молочное плотное пространство небытия разрезает вспышка света, и три фигуры показываются в этом неприятном неуютном месте. Они идут рядом, но между ними явно чувствуется отчуждение.

Красивый рыжеволосый мужчина – бог, объявленный павшим, – и две его жертвы. Первая – едва уловимо похожая на него, словно между ними есть кровное родство, златовласая красавица с тонким станом, но с пустым безразличным ликом, и вторая – изуродованная до неузнаваемости калека. Но не увечье делает ее безобразной, а маска ненависти, исказившая лицо.

– Я с места не сдвинусь, прихвостень Верховного, – шипит уродливая женщина. На удивление, она ненамного старше своей прекрасной спутницы, но злоба превращает ее в каргу.

– Как невежливо, Юстрица, – насмешливо тянет рыжеволосый. – Я лишь выполняю волю Верховного. Все мы верные слуги твоего отца и должны служить ему.

– Он мне не отец! – почти кричит та, которую назвали Юстрицей. – Весь этот суд был фарсом. Не знаю как, но вы обвели нас вокруг пальца!

Златовласая никак не участвует в споре, лишь смотрит перед собой, покорная судьбе.

– Как скажешь, – пренебрежительно отзывается бог. – Ты меня порядком утомила.

– Тогда делай свое дело, – презрительно цедит Юстрица, и рыжеволосый небрежно взмахивает рукой.

Клубящиеся щупальца тьмы вырываются из его пальцев и устремляются к Юстрице. Она не кричит, но полный предсмертного ужаса взгляд сдержать не в силах. Страшная рука тьмы впивается в горло женщины, и та лишь беспомощно хватает ртом воздух, пока в ее глазах меркнет жизнь. Спустя несколько напряженных мгновений, наполненных лишь судорожными звуками удушья, все заканчивается. Златовласая красавица никак не реагирует на смерть в шаге от нее; бог же скучающе приподнимает брови, когда тело Юстрицы падает с глухим стуком – словно не в белесый туман проваливается, а бьется о твердую землю. Несколько секунд ничего не происходит, а после молочная белизна затягивает Юстрицу, жадно поглотив ее тело.

– Хочешь что-то сказать напоследок, Жара? – рыжеволосый оборачивается к оставшейся девушке.

Златовласая вздрагивает от своего имени, на секунду встречается взглядом с зелеными глазами своего палача и прикрывает веки. Бог, поднимая ладонь, чтобы призвать смертоносные щупальца, смотрит на свою жертву спокойно и ясно. Без злорадства, но и без привязанности. Ощущая скорый конец, Жара вскидывает руки и накрывает ладонями живот, будто защищаясь. Рыжеволосый бог замирает, глаза его расширяются, и во взгляде впервые мелькает что-то похожее на боль.

– Ты… – бог силится задать вопрос, но голос изменяет ему. Наконец он хрипло давит из себя слова: – Ты ждешь дитя?

– Птенцов, – впервые подает голос Жара, не открывая глаз.

Рыжеволосый опускает руку, словно не может решить, что делать дальше. Те, кто хорошо его знает, – а таких не слишком много – подивились бы сейчас состраданию, мелькнувшему на лице мужчины. А вот боль, исказившую черты рыжеволосого бога, они без труда узнали бы.

– Я могу спасти тебя, – шепчет бог, словно против воли.

– Спасти? – эхом повторяет Жара.

– Ради птенцов, – поспешно уточняет рыжеволосый, будто бы оправдываясь.

Жара распахивает глаза, и во взгляде ее загорается надежда. Эмоции делают ее прежде безучастное лицо живым и почти нестерпимо красивым. Рыжеволосый бог вмиг понимает, отчего несчастный следопыт потерял голову и так бездарно умер, убитый остальными девоптицами.

– Но ты сослужишь мне службу, – голос бога приобретает деловые нотки.

– Если мои девочки будут жить, – в голосе Жары слышится страсть, что присуща материнскому отчаянию, – я буду служить тебе верой и правдой до последнего вздоха.

– Почему ты уверена, что будут девочки? – вдруг спрашивает рыжеволосый. – Возможно, ты ждешь… сына.

– Райские птицы потому и девоптицы, – ровно отвечает Жара. – У нас не бывает… мужских особей.

– Любопытно, – произносит бог, и на мгновение на его лице мелькает странное выражение, будто он продумывает, как бы применить эти сведения с пользой.

Девушка равнодушно молчит, и рыжеволосый, тяжело вздохнув, вновь подает голос.

– Я переправлю тебя на остров в другом мире, – говорит бог и, не дождавшись никакой реакции, добавляет: – Ты не удивлена…

– Мне все равно, где быть.

– В мире Империи все не так, как в Яви, – продолжает бог, хмыкнув. – Ты будешь жить уединенно и следить за своим отцом.

– Мой отец мертв, – ровным голосом отвечает Жара.

– Ты знаешь, о ком я… – угрожающе молвит рыжеволосый. – Не играй со мной.

– Я лишь сказала, что мой настоящий отец был казнен вместе с моей матерью, – замечает Жара. – Верховный Бог мне абсолютно безразличен, и я готова служить тебе. Он должен ответить за свои преступления. Моих родителей использовали и подставили, превратив в предателей.

Рыжеволосый еле заметно морщится, но быстро берет себя в руки, кивая.

– Мы договорились, – он протягивает руку, а Жара поспешно обхватывает его ладонь. Сгусток тьмы обвивается спиралью вокруг них, словно скрепляя договор. – Ты должна быть осторожной в Империи, – бормочет рыжеволосый бог, приготовившись перенести их обоих в реальный мир. – Никто не должен знать о тебе… и птенцах.

– Я что-нибудь придумаю, – воркует Жара. К ней будто бы вернулась жизнь: глаза горят ярким огнем.

– Отправимся к Столпам, а после – сразу в Империю, – в голосе бога слышатся приказные нотки, он привык повелевать. – Я все расскажу по пути.

Белесое пространство небытия выталкивает их, и больше здесь никого нет.

2

524 год эпохи Каменных драккаров

В детстве мы чаще радуемся жизни, задаем много вопросов, но почти ничему не удивляемся. Бо́льшую часть событий воспринимаем как приключение, не думая, что в наш маленький мир может пробраться зло или порок. Так было и со мной.

Меня интересовало все вокруг, но совершенно не заботило то, что я не знал своих родителей. Единственным взрослым, которого я видел, пока не подрос и не отправился в ученичество, был немой старик. Лишь позже я узнал, что это Старый бог, отец Верховного и глава клана Путешественников. Я рос с такими же, как я, мальчишками, в общей зале с рядом одинаковых кроватей, общей уборной и учебным классом. Мы всё делали по расписанию. Принимали пищу, учили языки и даже играли. Забавы строго карались, а любые капризы порицались. Но я был счастлив и не чувствовал себя обделенным.

Только через несколько лет мне предстояло узнать, что бывает другая жизнь. Что не все дети растут вот так, лишенные материнского тепла, любящей, но твердой руки отца, игр со сверстниками и беззаботности. И лишь те, кому не посчастливилось родиться старшим близнецом, присоединялись к нам. К клану Путешественников.

Мы отрекались от семьи, не могли продолжаться в детях, должны были хранить тайны мироздания и служить богам в их стремлении удержать власть над людьми. Могли жить бесконечно долго, словно боги, но нас можно было убить, как и обычных людей.

Но прямо сейчас я не чувствовал важности своей миссии. Я не думал, что приближен к богам и что в моей жизни было хоть что-то хорошее. В это мгновение я трясся от страха у Столпов Священного драккара и не знал, в какую сторону идти к Храму Жрецов. Мой наставник, хмурый и вечно злой Бартоломеус, с которым я учился науке Путешественников уже целый год, предавался увеселениям с Верховным Жрецом, а меня отправил за дополнительной порцией браги. И если путь до кладовых я нашел, то обратная дорога превратилась в страшное испытание.

Как ни вглядывался я в темноту ночи, но разглядеть огни Храма не мог. Бушевал шторм, и на Священном драккаре, который был самым маленьким в нашем мире, холодные злые волны долетали до самых Столпов. Я так и ждал, что меня вот-вот смоет с поверхности земли в суровое ледяное море. Мне даже казалось, что Священный драккар качался на волнах, хотя умом я понимал: это невозможно. Я знал, как устроен наш мир.

Страх был постыдным чувством для моего народа. Но проблема заключалась в том, что я боялся многого и довольно часто. И стыдился самого себя. Скользя ладонями по каменной поверхности одного из Столпов – полностью обхватить его не получалось, словно передо мной было самое толстое дерево во всех мирах, – я старался удержаться на ногах под порывами ветра. Страх заставил меня зажмуриться крепко-накрепко, и я пытался прочитать короткую молитву на всех языках, что знал. Хотя бы умру на святой земле.

– Вот это буря разыгралась, не правда ли? – услышал я громоподобный голос и поспешно отдернул руки от святыни, расправил плечи и широко раскрыл глаза. Не хватало еще, чтобы меня поймали трясущимся как заяц.

Передо мной, прямо в центре Столпов, возвышался мужчина, и мне показалось, что тело его чуть видно сияло. Он был одет до нелепого легко, словно суровая погода ему не страшна. Но кое в чем он от меня не отличался: мокрый насквозь, длинные белые волосы облепили голову, а борода свисала с подбородка будто бы плетьми. Резкие сильные порывы ветра не пугали незнакомца. Он крепко стоял на земле, широко расставив ноги, а в руке сжимал… Разрази меня гром!

Я упал на колени и ткнулся лбом в землю. Мне явился Верховный Бог. И кто его знает, счастливая ли это встреча. Правитель миров был суров нравом, об этом нам неустанно повторяли наставники.

– Полно, мой мальчик, – пророкотал Верховный. – Поднимайся.

Мне оставалось лишь послушно распрямиться, но с колен встать я так и не решился. Лишь во все глаза рассматривал бога передо мной. Что делал Верховный в такую погоду в Мидгарде? Я уже знал, что есть миры куда гостеприимнее нашего. И, будь моя воля, моя нога никогда бы не ступала на каменные драккары во время штормов.

– Ты ученик? – спокойно спросил Верховный, гроза будто бы стихла, а потому его голос казался очень громким. И я усиленно закивал. – Разве ритуал отсечения языка проводят так рано? – бог усмехнулся.

– Не… нет, мо… мой повелитель, – заикаясь, ответил я. Прозвучало как блеянье овцы. Никогда не стать мне достойным представителем клана.

– Отчего же ты словно проглотил его? – гаркнул бог и засмеялся во всю мощь легких. Камень драккара подо мной заходил ходуном, зато теперь я точно уверился, что гроза и правда стихла.

Как только Верховный прекратил смеяться, воцарилась полная тишина. Я был уверен, что слышу, как квакают лягушки на соседнем драккаре. Небо стало ясным, засияли звезды и полная луна. Порывы ветра больше не хлестали меня по лицу, только легкий ветерок ласкал щеки, как нежное прикосновение крыльев бабочек из мира Империи.

В Мидгарде редко случались такие тихие моменты. Моменты, когда мир наполняла красота. Я одернул себя. Бартоломеус очень часто на языке жестов звал меня Неженка Матти. Потому что в прошлом году я рассказал ему о своих наблюдениях за природой. Сейчас, когда мне уже целых восемь сезонов, я был бы осторожнее, держал бы язык за зубами. Но тогда я был слишком поражен путешествием по мирам, а потому позволил себе лишние восторги. Бартоломеус никогда больше не давал мне забыть об этой небольшой слабости, так как в прошлом сезоне я уже и ребенком не считался. Путешественник вообще не может быть ребенком, только служителем. Даже ученик. Любые детские шалости, искажения речи и забавы наказывались строго. Обычно к четырем сезонам ученики становились неулыбчивыми, настороженными и сосредоточенными. Такими и хотели видеть нас боги.

Из мыслей меня вырвал уже невеселый оклик бога.

– А ты, часом, не блаженный? – участливо поинтересовался Верховный. – Неужто тебя заставляют служить в клане, а ноша тебе не по плечу?

– Нет-нет, повелитель, – зачастил я. Слишком хорошо знал, что делают с теми, кто не в силах нести службу. – Я лишь оробел от вашего величия.

– Э, как заговорил, – хохотнул бог. – Да ты словоплет.

Такого выражения я пока не знал, а потому лишь потупил взгляд, не зная, благодарить за похвалу или смиряться с оскорблением.

– Рад, что ты крепок умом, малыш, – Верховный понизил голос до шепота. – Потому что мы встретились сегодня не случайно.

– Не случайно? – испуганно спросил я. За нами следили? Я провалил какой-то экзамен?

– Да, – продолжил бог, словно не замечая моего замешательства. – Тебя мне послала судьба.

Я не нашелся с ответом, но, кажется, этого и не требовалось. Верховный подошел ко мне и уселся на влажную землю спиной к Столпу, за который я недавно цеплялся. Бог вел себя как простой смертный.

– Присядь, мой мальчик, – он шлепнул по мокрому камню, и я поспешно сел. – Я уже стар, и нести бремя пророчества одному почти невмочь.

– Пророчества? – просипел я. Не слышал ни о каком пророчестве.

– Что ты знаешь о сотворении миров, малыш? – внезапно спросил бог.

– Мир был большим и бескрайним столетия назад, – затараторил я слова из Великой Книги, которые каждый учил наизусть. – Но брат бога грома… то есть… то есть ваш брат возжелал власти и решил обманом заполучить ее. Коварство темного бога вскрылось, и завязалась Война богов. Бог тьмы сотворил страшное заклятие, которое убило почти всех людей и разрушило мир. Великий и милостивый бог… вы… сотворили Столпы и соединили уцелевшие осколки мира между собой. Люди не знают о разных мирах, лишь боги и Путешественники.

– Все верно, ты прилежный ученик, – похвалил меня Верховный. – Но было еще кое-что. Этого не знает ни одна живая душа, кроме меня. И я хочу рассказать это тебе.

Я задохнулся от выпавшей мне чести. Вот, вот он передо мной, Верховный Бог! Поделится тайной!

– Когда темный бог сотворил страшное заклятие, – повелитель понизил голос до шепота, и мне пришлось наклониться ближе, чтобы все расслышать, – то призвал в миры разрушительную сущность.

– Какую? – пискнул я. И от ужаса и – одновременно – предвкушения мой голос действительно походил на писк.

– О мой мальчик, – грустно продолжил бог. – Это и есть самая страшная часть всей истории. Сущность выглядит как обычный ребенок. Девочка.

Я глупо хлопал глазами. Девочка? Как это может быть? За всю свою жизнь я не часто видел девчонок. Их наряжали в тонкие красивые одежды, они были ужасно изнежены и только и могли, что капризно заявлять: «Папа, я хочу эту диковинку!» или «Мамочка, мне срочно это нужно!». Поэтому мнения о девочках я был невысокого: они не годились на роль страшного соперника.

– Девчонок легко победить, – от пренебрежения я даже забыл благоговеть перед собеседником.

– Ты прав, но есть другая проблема, – тяжело вздохнул Верховный. – Они всегда выглядят безобидно и просят о пощаде. Выглядит так, словно ты убиваешь ни в чем не повинного ребенка. И лишь ты знаешь, что спасаешь миры от страшной угрозы. Понимаешь?

И я понял его. Я, маленький ничтожный слуга, понял Верховного Бога! Потому что я вспомнил Сигмаса, который спал на соседней койке в нашей спальне. Он был гнилым мальчишкой, но при наставниках и Старом боге, возглавлявшем наш клан, менялся. Становился ласковым и услужливым, притворялся добрым и заботливым. Но стоило взрослым отвернуться, Сигмас делал гадость или даже подлость. А обвиняли в ней кого-то другого. Однажды даже дошло до беды. Это случилось в позапрошлом сезоне. Я точно не знал подробностей, потому что все произошло, когда я был в Империи с Бартоломеусом, а когда вернулся, два моих товарища были мертвы. Сигмас рассказал, что один погиб, избитый до смерти. А второго казнили за жестокость и отнятую жизнь. Сигмас выглядел невинным и скорбящим, но я знал, кто главный заводила в компании мальчишек. Без ведома Сигмаса не делалось вообще ничего. Я был уверен, что казнили невиновного, я видел подтверждение этому в лживой скорби Сигмаса, в его жестоких ухмылках, пока никто не смотрит. Но с тех самых пор он был куда осторожнее, выбирая жертву для издевательств, не допускал больше смертей. Я прогнал воспоминание, не желая думать о Сигмасе. Вместо этого я поспешил ответить Верховному:

– Я понимаю, о чем вы говорите, повелитель.

– Понимаешь? – удивился бог. – Ты слишком умен для своих лет, вот что я тебе скажу. Многие не поняли меня и решили, что я делаю плохое дело. Поэтому теперь мне приходится держать свою миссию в тайне. Но я так устал нести это бремя в одиночестве.

– Может… – пробормотал я и, пока не пропала смелость, выпалил: – Может, я смогу помочь вам, Верховный?

– Правда? – обрадовался бог, но потом сразу сник. – Нет-нет, это слишком тяжелая ноша…

– Но я смогу! Мне эта ноша по силам, повелитель!

Казалось, что моя горячность может передаваться по воздуху, так жарко я пытался убедить Верховного в своей способности. Мне слишком хотелось быть причастным к чему-то великому. Каким глупым мальчишкой я был!

– Ты так думаешь? – бог всматривался в мое лицо, словно искал доказательства, которые помогут решить, принять мою помощь или отклонить. – Если ты поможешь мне, то я одарю тебя, как никого другого из своих подданных.

– Но мне ничего не нужно, Верховный! – честно заверил я.

– Думаю, все же тебе понравятся мои дары и привилегии, – усмехнулся бог. – Я дам тебе первое задание, которое потребует от тебя того, что детям обычно не свойственно.

– И что же? – с придыханием спросил я.

Я даже не расстроился, что повелитель назвал меня ребенком, которым я уже и не считался, и не был. Все мое внимание поглотили мечты о путешествиях по мирам с Верховным Богом, я представлял, как мы вместе выслеживаем коварную маленькую девчонку с лицом Сигмаса и предаем ее богомерзкое тело смерти.

– Тебе потребуется терпение, – тихо сказал Верховный. – Я хочу, чтобы ближайшие годы ты впитывал все знания и умения, которые могут понадобиться. И почаще бегал за брагой для своего наставника Бартоломеуса.

Я совсем не понял, как это связано с нашей великой миссией, и едва не застонал от разочарования. Но, казалось, Верховный терпеливо ждал моего ответа, а потому я заставил себя почтенно кивнуть.

– Это важное задание, мой мальчик, – заметил Верховный, и я понял, что он распознал мое недоумение от простоты задачи. Не так-то просто обмануть бога. – Только кажется, что оно никак не поможет в нашей борьбе. Выполняй его старательно и честно, и будешь вознагражден.

Я закивал с бо́льшим пылом, а Верховный поднялся, потрепал меня по голове и направился в центр Столпов. Я знал, что сейчас бог покинет меня и неизвестно когда посетит вновь.

Радужное сияние портала уже мерцало между Столпами, но Верховный внезапно обернулся ко мне и спросил:

– Как тебя зовут, ученик?

– Маттеус! – крикнул я вслед закручивающимся вихрям энергии, но бог уже растворялся в мерцании портала, и я не был уверен, что меня услышали.

Я остался в полном одиночестве среди Столпов Священного драккара. Могло показаться, что встреча с Верховным Богом привиделась мне со страху, но черное бархатное небо, очистившееся от грозовых туч, ярко мерцающие звезды и еле уловимый гул от Столпов сказали мне, что все было взаправду.

Дорогу к Храму Жрецов я нашел без труда. Правда, перед этим вернулся в кладовые и взял еще две дополнительные бутылки браги.

3

531 год эпохи Каменных драккаров

Я не видел Верховного следующие семь сезонов. Не знаю, что помогло мне поддерживать веру в то, что та далекая ночь не вымысел. Возможно, одиночество. А быть может, желание быть не таким, как все. Во мне было мало смирения со своей судьбой. Я ненавидел безликость Путешественников. Попробуй поставить нас, учеников, в ряд – одного от другого не отличишь. Все лысые, в наглухо застегнутых дорожных плащах. Просто маленькие копии наставников. Только язык пока что на месте. И это заставляло меня ненавидеть свой клан еще больше.

В ученичестве магической меткой молчания с нами делился наставник. Она никому не была видна, но жгла горло, стоило только захотеть сказать что-то о мирах. Язык сохраняли, чтобы легче было постигать наречия всех народов и науки. Наставник же должен был всегда быть рядом и следить, как мы ведем себя на людях. Не болтаем ли лишнего. При переходе из ученичества каждый Путешественник получал свою метку от Старого бога, а язык отсекали. Так было не всегда. Некоторые Путешественники, пресытившись слишком долгой жизнью и служением, пытались уйти из клана и продать знания о мирах, чтобы заработать на жизнь. Даже с магической печатью хитростью и обходными путями можно было рассказать многое. Теперь за эту слабость расплачиваются все.

Мне, правда, до получения собственной метки далеко, я еще долго буду на побегушках у пьяницы Бартоломеуса. Но я боялся, снова боялся. Как это – жить не только с магической печатью неразглашения, но и совсем без возможности говорить? Только скудный жестовый язык. Наверное, именно тогда я узна́ю новые глубины одиночества.

Хотя не все из нас были одинокими. В закрытом мужском сообществе случались союзы. Дружеские и не только. Об этом было не принято говорить (какая ирония!), но все об этом знали. Но у меня не получилось подружиться ни с одним сверстником. Поэтому при любом удобном случае я проводил у Столпов в каждом из миров столько времени, сколько мог, ожидая Верховного. Иногда мне удавалось схватить краем глаза еле заметное радужное сияние. Значит, кто-то использовал Столпы как портал. Порой приходилось спешно и скрытно сбегать, чтобы меня не застали Жрецы. Но в остальном я не встречал ни единой живой души в своих бдениях у мировых святынь.

Я уже было отчаялся, когда в ночь смены сезонов Столпы Священного драккара, у которых я провел уже несколько часов, замерцали и налились насыщенным сиянием всех цветов. Когда Верховный Бог возник будто ниоткуда во плоти, я обрадованно вскрикнул. Все же я оставался сущим мальчишкой. Повелитель был таким, каким я его и помнил. Не изменился ни на миг. Я благоговейно упал на колени, но лицо к земле не склонял.

– Маттеус, мальчик мой! – удивленно воскликнул Верховный, а внутри меня разлилась теплой волной радость.

Он помнит мое имя!

Повелитель сделал шаг в мою сторону и, схватив за плечи, поднял с колен. Я опешил, когда бог заключил меня в объятия и похлопал по спине.

– Как ты вырос, – по-отечески засмеялся Верховный. – Неужто столько лет прошло…

Я растерялся. Он забыл о времени, но помнил мое имя? Это было странно.

– Ах, прости старика, – спохватился бог. – Для нас время всегда бежит чуть по-другому.

– Понимаю, повелитель, – я постарался, чтобы голос звучал ровно, достойно помощника Верховного Бога, хотя на самом деле не понимал. Время есть время, как оно может течь иначе?

– Как хорошо, что ты был здесь, – повелитель выглядел воодушевленным. – Не пришлось искать тебя по всему остро… драккару.

Я заметил, что он хотел назвать Священный драккар островом. Меня кольнуло раздражение. Если я, всего лишь мальчишка, мог запомнить особенности миров, то он – бог, который правит ими уже очень давно, – и подавно. Да, наш мир островной, мы не неучи и понимаем это. Однако традиционно острова называются драккарами, и это важная особенность Мидгарда. Я сразу же одернул себя, погасив раздражение. Это Верховный Бог! Наверное, одновременно он думает о стольких вещах, что небольшие оговорки случаются. Тем более что он сразу же поправился. Мне стало стыдно за свое внутреннее брюзжание, а потому следующие мои слова прозвучали чрезмерно пылко:

– Я всегда готов услужить вам, повелитель!

– Мне радостно слышать, что ты верный человек, Маттеус, – пророкотал бог. – Много ли браги пьет твой наставник?

– Теперь он держится на месте Путешественника только с моей помощью, повелитель, – ответил я. – Почти всю работу выполняю сам, а Бартоломеус лишь прохлаждается в питейных заведениях.

– Это нам на руку, Маттеус, – кивнул Верховный. – Наша миссия должна оставаться в тайне. И лишние вопросы, куда ты исчезаешь временами, были бы ни к чему.

– Куда я исчезаю? – мне была непонятна последняя фраза.

– Да, мой мальчик, – торжественно проговорил повелитель. – Сегодня начинается твоя миссия спасителя миров. Я научу тебя всему, что знаю и умею, хоть эта ноша тяжела и неприятна.

– Мы дадим бой сущности? – внутри меня все задрожало в предвкушении. Спаситель миров. Мне нравилось, как это звучало. Я стану героем!

– Пока что нам предстоит найти, в какой из миров чудовище явилось в этот раз, – вздохнул бог. – А потом, конечно, мы непременно дадим ему бой. Хотя это слишком громкие слова. Ты готов отправиться в путь?

– Да! Да, я готов! – мне показалось, что голос прозвучал слишком громко и напористо, но Верховный лишь добродушно усмехнулся, а я подумал, что наконец-то у меня появился настоящий наставник. Тот, кто будет опекать меня, направлять и оберегать. Я больше не буду одиноким!