Czytaj książkę: «Девять кругов рая. Книга вторая. Вверх и вниз»

Я продолжаю свои записки журналиста, которые вёл на протяжении всех 18-ти лет,

пока работал на телевидении в Останкино. Всего у меня три книги. Перед вами вторая.

Не ищите в тексте знакомых имён и фамилий, здесь их нет.

Любые совпадения, как говорится случайны.

Неважно, что за люди были со мной, важно, что они делали и как поступали. Я хочу всем, кто захочет прочитать записки пожелать приятного чтения.

Глава первая

В американском яблоке

Никогда бы не подумал, что при известии об этой командировке у меня лишь слегка ёкнет сердце, и я не упаду в обморок от охватившего меня счастья. США? Да вы с ума сошли! Это же героиновая грёза школьных лет, по-другому сказать не могу!

Что делать, в то время страна за океаном многим казалась раем, и я не был исключением. Я думал, попасть за океан могут лишь избранные, счастливчики, к разряду которых я не принадлежал. Приучив себя к мысли, что путешествие туда также неосуществимо, как, например, мужская беременность, я перестал об этом думать.

Наверно поэтому когда однажды мне мимоходом сказали, что я поеду с группой русских журналистов в Америку, я лишь ухмыльнулся и скептически кивнул, мол, ага, так я и поверил! Быстрее я полечу на Марс на пробке от шампанского. Но когда мне сказали об этом второй раз, а потом ещё и выдали документы, подтверждающие это, у меня глаза полезли на лоб.

Америка? Вы серьёзно?! Да ведь это та самая сказочная лампа Аладдина, которую только потри и оттуда выскочит всё, что хочешь! Даже не понимаю, кто мне забил в голову эту дурацкую идею.

Было странное ощущение, что я должен отправиться в запланированный космический полёт на Альфу Кассиопею, после чего моя жизненная миссия на Земле будет окончена. В самом деле, чего ещё можно желать после путешествия в Америку? Только сидеть на лавочке возле подъезда в очках, с палочкой, раскрыв перед собой газету, и рассказывать проходящим мимо детям о чудесах западного полушария. Всё!

Как не старался представить я себе, что будет в этой поездке, но представить, что меня там ожидает, не мог. При слове «Америка», в душе лишь возникало немотивированное веселье, будто вскоре я получу заветную сыворотку счастья, за которой долгие годы стоял в очереди.

Помню, что ожидание поездки было утомительным. Дата вылета, казалось, никогда не наступит. (Странно, что если тебе предлагают, например, лететь в Норильск, то и глазом моргнуть не успеешь, как окажешься в аэропорте). А вот в США…

Мне мнилось, что она никогда не возникнет на горизонте, эта вожделенная Америка, хотя до отлёта туда уже оставались считанные часы.

Последние минуты перед началом регистрации, помню, были самыми мучительными. Мне всё казалось, что сейчас кто –нибудь придёт и скажет: извините, у вас неправильно оформлена виза, вы не полетите. Или ещё что –нибудь в этом роде.

Чтобы не испытывать фантомных страхов и сократить предотлётное время до минимума, я, обложившись газетами и журналами, устроился удобней на кресле в зале ожидания и стал читать. Однако буквы у меня перед глазами прыгали, причём иногда так высоко, что от попыток поставить их на место у меня заболел лоб. И вдруг, в очередной раз, убрав газету от лица, я увидел…кого бы выдумали? Лолиту!

Она спускалась по лестнице из зоны прилёта в воздушном белом платье, похожая на взрослую школьницу из фильмов о 60-х. Позади неё, ощетинившись антеннами раций и гарнитурами, шли двое её секьюрити в чёрных костюмах.

Увидев Лолиту, одну, да ещё без Саши, порхающую мне навстречу, как в замедленной съёмке, я встал, чтобы поздороваться с ней. Меня немного трясло от возбуждения. Вы только подумайте, где мы встречаемся – в аэропорту, перед моим отлётом в Нью-Йорк! Удачней встречи представить себе невозможно! Вот сейчас мы сойдёмся, как двое деловых людей, у которых жизнь расписана по минутам. Это ли не знак, указывающий на нашу безоблачную совместную жизнь в будущем?

Наэлектризованный ожиданиями воздух аэропорта наполнял парус моей груди штормовым дыханием. Сердце, казалось, сейчас выскочит из груди. Я хотел поговорить с ней её о многом, в частности узнать, как у неё дела, успешна ли её концертная деятельность, ломится ли к ней публика… И потом, как бы незаметно спросить, вышла ли она замуж (к этому моменту все газеты уже написали, что с Сашей они расстались), И если ещё не вышла, то кто знает?

Лолита шла прямо на меня с широкой лестницы, которая отделяла зону прилёта от зала ожидания, в эффектных туфельках, с причёской, как у Евы Мендес в её лучшие годы, в такт переставляя умопомрачительно загорелые ноги, одетые в белые босоножки. Видимо, она возвращалась с гастролей. Или с курорта. Кто ж кроме неё самой в курсе? Не заметить меня, стоявшего на её пути, было невозможно.

Я уже думал, каким тоном ей спросить: «привет, как дела?», лениво, развязно или просто вежливо. Конечно, она ответит мне как -нибудь совсем заурядно, вроде: у меня всё о кей. Тогда я скажу: а я вот в Нью-Йорк лечу по делам. Тут она наверно удивится. И тогда я спрошу: а в личной жизни как? Ты замужем? Она отрицательно покачает головой. Тогда я небрежно ей так скажу, на правах старого приятеля: я тоже. Она спросит: почему? Я скажу: тебя жду. Очень серьёзно скажу. Конечно, она ничего не ответит. Просто отведёт глаза, а потом спросит: когда ты обратно? Я отвечу: через месяц. Хочешь, привезу тебе чего –нибудь из Штатов? И она скажет: привези. Она ведь женщина! И засмеётся. Обязательно засмеётся. Я видел наш разговор с деталях. И когда я приеду, мы будем обязательно вместе. Ведь между ними что –то было, я же не мог себе этого придумать?

Так я мечтал, стоя на её пути, как пограничный столб на пути армии и мечтая её остановить.

Лолита, подойдя, в самом деле, взглянула на меня, но взглянула так, как как смотрят на переполненную урну или дорожный знак, затянутым в чёрную полиэтиленовую плёнку, крайне равнодушно, и всё той же порхающей походкой, не замедляя хода пошла дальше, к выходу. Так закончился мой до отвращения странный и однобокий роман с известной певицей.

Всё время до отлёта и так же весь полёт я находился под впечатлением этой встречи. Мне казалось, я не получал страшнее пощёчины, если не считать, конечно, ту памятную, которая упала передом мной на асфальт в виде пакета с моими вещами, выброшенного Лилей из окна. Лиля-Лолита, их имена были похожи, и здесь явно не обошлось без вмешательства тёмных сил, так я думал. Даже великолепного качества товары, выставленные на витринах дьюти фри шопа, которые я рассматривал после этого, все эти голубые клубные батники, жестяные коробки с конфетами, и самая отборная парфюмерия, меня не впечатлили. Зачем теперь мне это, думал я? С царственным равнодушием я смотрел на витрины, проходя мимо.

Как я не старался утешить себя мыслями, вроде «а ты что хотел? Она звезда, популярная певица, а ты кто?», это не помогало. Наконец, купив в расстройстве в дьюти фри шоп бутылку виски, я сел за столик и в одиночестве стал напиваться.

Вот так началась моя поездка в Америку и под знаком этой мимолётной, но довольно красноречивой встречи, она, кажется, и проходила.

«Нет, а ты что ты хотел…», допив почти всю бутылку и оставшись трезвым, продолжал я бичевать себя уже в самолёте, глядя из иллюминатора на проплывающие под крылом облака. Вдруг какой –то парень подсел ко мне, и представившись Тарасом, предложил с ним ещё выпить. Не поворачиваясь, я кивнул.

Парень налил, мы чокнулись. Тут я к нему повернулся и чуть не заржал – передо мной сидел вылитый Шекспир! Причём такой, каким его изображали на форзацах книг школьной серии – с шевелюрой, высоким лбом, усиками и бородкой. Единственное, что этого парня отличало от средневекового классика это большие круглые очки в чёрной оправе.

Мы разговорились. Оказалось, парень работал на образовательном канале в Останкино консультантом. Это было странно, потому что раньше я его там не видел. А при такой внешности, я бы его заметил обязательно. Но всё выяснилось, когда он сказал, что устроился туда на работу недавно.

Тарас подливал и подливал мне виски. Я думал, как хорошо, что он подсел, потому что его болтовня хотя бы на время отвлекла меня от мыслей о Лолите. Мы всё пили и пили, и в какой –то момент облака стали у меня двоиться, я отключился, а когда открыл глаза снова, рядом со мной по-прежнему сидел Тарас, который продолжал мне что –то рассказывать, не обращая внимания на то, что я сплю. Кажется, он читал стансы. Или сонеты. Но не уверен. Послушав его немного, я опять отключился.

Как я проснулся во второй раз, он пожелал мне доброго утра и, как ни в чём не бывало, продолжил свой рассказ дальше. На этот раз речь, кажется, шла о Декамероне, впрочем, не уверен, а затем точно о Робин Гуде, вернее, баллады о нём. Вдруг на полуслове Тарас запнулся и, достав из пакета новую бутылку, снова предложил мне выпить. Я кивнул. Я всё-таки не мог ещё отойти от встречи с Лолитой, и меня то и дело накрывала волна отвращения к себе. "Ну, почему у меня всё, не как у людей?!", ругал я себя.

Мы с Тарасом чокнулись раз и другой, я послушал его рассказ о Сомерсете Моэме, вернее, о его романе с секретарём, о котором читал, и снова отключился. Уже в третий раз. Во сне я видел порхающих друг другу навстречу Лолу и Лилю. Почему –то во сне в какой –то момент они слились воедино, в одну женщину, но с торчащими из неё в виде наростов недостатками обеих. Испугавшись такого кошмара, я проснулся. И по привычке стал искать глазами бутылку. Тарас исправно налил.

Как раз в тот момент, когда мы выпили за удачную посадку, её объявили. Но это были ещё не США.

Лететь до Америки, как оказалось, нужно было двенадцать часов с дозаправкой в Европе, в ирландском Шенноне. Здесь мы и чиркнули колёсами нашего «Боинга».

В ирландском баре, пока самолёт дозаправлялся, мы всей нашей журналистской компанией успели дважды напиться и дважды протрезветь. Попутно мы успели все перезнакомиться. В Америку нас, журналистов из разных городов, летело около двадцати человек.

Первым к нам с Тарасом знакомиться подошёл розовощёкий, упитанный парень, который смешил всех весёлыми байками. Оказалось, он был журналистом с Казанского телевидения и его звали Маратом. Со стаканом виски в руке он иногда подходил и без вступления, сразу начинал травить какой -то анекдот или байку. Дождавшись, пока мы засмеёмся, он довольный шёл к другим, веселить их. Так он и ходил от одного к другому три часа в аэропорту Шеннона, а потом ещё оставшиеся шесть часов по самолёту, рассказывая анекдоты.

Вслед за Маратом я познакомился с общительными и симпатичными девушками из Красноярска, Кемерова, Санкт-Петербурга, Нижнего Тагила и Улан Удэ, которые тоже летели в Америку в составе нашей группы. Особенно мне понравились две сибирячки брюнетка и блондинка. Одну звали Вика, другую Дина. Дина тут же начала мне строить глазки и в её молчаливом, полном весёлом иронии взгляде я прочитал: обращайся, если захочешь.

В самолёте наше веселье продолжилось, так как почти у всех девушек с собой оказалось виски, купленное в Дьюти Фри. Мне наливали и я пил. Кажется, я сам себе уже стал напоминать бочку из под виски, потому что ноги мои в какой –то момент начали подкашиваться. Помню, что когда я пробирался мимо дремлющего Тараса на своё кресло у иллюминатора, я несколько раз завалился на него, так как еле стоял на ногах, причём во второй раз голова Тараса, который проснулся и, согнувшись пополам зашёлся от смеха, странным образом оказалась у меня между ног.

Потом мы ещё с ним плюс всё с тем же Маратом и моим старинным другом репортёром «VD» Митей Заславским, который тоже летел в Америку, что –то громко пели. Потом ещё мы очень громко ржали, примерно, как табун брабансонов на лугу по поводу по поводу глупого самоубийства Офелии и влюблённого Шекспира, но деталей этого я уже решительно не помню. Слава богу, пить в самолётах в то время не запрещалось, и замечаний по этому поводу нам никто не делал.

Весь оставшийся путь до Америки мы только и делали, что ходили друг к другу в гости и рассказывали смешные истории. Наши стюардессы, чтобы не отвлекать нас бесполезными замечаниями, типа: «пристегнитесь, мы в турбулентном потоке», прятались в своих отсеках и не высовывались оттуда до конца полёта. Как я уже сказал, мы пели, шутили и смеялись, но делали это в тех рамках, в которых люди непьющие, например, могут безошибочно определить в пьющих интеллигентных людей.

Не думайте, что остальные вели себя как –то иначе. Передать настроение выпивших людей, которые уверены, что их лучшая мечта сбылась, и они летят в Америку да к тому же не за свой счёт, невозможно. На лицах тех, с кем я летел, была и нега, и самодовольство, и ещё такое выражение, которое иначе, как радостью счастливчика, избежавшего начавшегося внизу Апокалипсиса, не назовёшь.

Хотя я и не доверяю быстрым знакомствам, концу полёта мы с Тарасом решили, что должны держаться этой поездке вместе. Нет, правда, в первый момент он мне показался очень симпатичным парнем. Последние три часа до Америки мы спали в обнимку, повернув друг к другу сальные от возлияний и долгого сидения на одном месте лица.

Проснувшись с ним в Джей Кей в Нью-Йорке, мы собрались и, хмуря брови, как люди, которым помешало спать некое глупое обстоятельство, направились к выходу.

Америка встретила нас ласковым ветром, шумом реактивных двигателей и фестивалем габаритных огней. «Слушай, а давай будем жить в одном номере!», предложил Тарас, когда мы спускались по трапу. «Ладно», кивнул я. Что такого? Двое товарищей будут жить в одном номере – обычное для бывших советских людей дело!

Первое впечатление от Нью-Йорка было отрезвляющим. Такой калейдоскоп за окном, столько нового! Ощущение, будто ты крутишься внутри надутого яблока, который пустили с горки. Всё светится, рябит и зовёт на праздник, когда яблоко, наконец, остановится.

Всё –таки Нью Йорк не зря когда -то сравнили Большим Яблоком. Этот плод, сорванный, как известно, Евой для Адама, судя по всему, до сих пор привлекал сюда грешников. Во всяком случае, фривольно одетые девушки, стоящие на углах, было тому ярким свидетельством.

Мы ехали на большом, комфортабельном автобусе. Перед моими глазами мелькали огни в бархате местной ночи, электрическая реклама, какие –то дуги, периметры и параболы, и надписи на английском всюду, куда смотрит глаз. Всё было непонятно и весело. Вон там что, спрашивал я Тараса? А вон там? Но даже этот всезнайка не знал ответа на эти вопросы. Я чувствовал себя немного собакой, которую везут в машине и она едет, высунув наружу голову из окна на большой скорости. Своё состояние невозможности сфокусироваться на чём –то, я объяснял разницей во времени и ещё тем, что много выпил в полёте и не выспался.

Но это моё состояние длилось до того момента, пока мы не въехали на Бруклинский мост, а потом в Манхеттен. К этому моменту я вдруг окончательно протрезвел. То, что я увидел, меня, уже побывавшего во многих местах заграницей, вообще не впечатлило. Тут не было тех знаковых вещей, какими, например, в Лондоне являются узнаваемые сразу омнибусы или телефонные будки, или особенная присущая только британской столице архитектура. Все бетонные постройки Нью-Йорка, его дома, и ещё невероятно грохочущие, поднятые над городом линии подземки с мчащимися по ним поездами, скорее отталкивали, чем привлекали. Тут было совершенно не на чем остановить взгляда.

В отличии от Европы с её маленькими, кривыми улочками и загадочной, как последовательность Фибоначчи, нумерацией домов, Америка была похожа на блестяще сделанную задачу по геометрии. Но в ней, увы, не было никакой загадки. По крайней мере, внешне. Виденные тысячи раз в кино штампы, небоскрёбы, такси, характерная реклама, соединившись с тем, что увидели мои глаза сейчас, дали в моей голове, точное как на экране компьютера подтверждения пароля – это Штаты! Я узнал Америку. И с этого момента они перестала меня интересовать.

В Нью-Йорке нашу группу поселили, как и обещали, в какой –то гостинице в центре. Её название ничего вам не скажет. Но если кому –то интересно она называлась «Пенсильвания». Когда американец из числа встречавших, начал спрашивать, кто с кем хочет жить, мы с Тарасом, как и договаривались, дружно подняли руки.

Проснувшись на следующий день утром, и осмотрев номер, в котором кроме двух нешироких кроватей, ванны и туалета, была ещё отдельная кухня, мы, не сговариваясь, решили пройтись по Нью–Йорку, чтобы найти какой-нибудь магазин, купить продуктов, а затем вернуться в номер и приготовить у себя на кухне обед. Конкретно борщ. Так мы хотели сэкономить деньги.

В первый день Нью-Йорк повёл себя по отношению к нам высокомерно и холодно. Мало того, что он заставил нас чувствовать себя крошечными на фоне своих огромных по площади небоскрёбов, он ещё постоянно требовал собой восхищаться, хотя ей Богу, по моему мнению восхищаться было нечем: взметающиеся вверх кубы бетона и стекла, тротуары, замкнутые на себе люди, бегущие по своим делам и такси, такси, такси…Но потом это высокомерие стало отступать и мы привыкли. Однако теплей на душе от этого не стало.

В местном Детском мире мне сразу стало скучно от поражающего воображение числа игрушек. Проспекты были настолько широкими, что хотелось посоветовать им немного ужаться. И, поскольку это было невозможно, нам приходилось им хоть как –то соответствовать, и мы с Тарасом шли, надуваясь друг перед другом и пытаясь выглядеть значительней.

Однако потихоньку мы оба стали уставать от всех этих три иксель домов и два икс-эль улиц. Не знаю, как Тарасу, но лично мне они не подходили, как великанская одежда карлику. Я бы предпочёл три часа побыть в итальянской Генуе, чем пятнадцать минут в Нью Йорке.

Всё бы ничего, но Тарас, чья фантастическая общительность была так на руку мне в самолёте, не умолкал ни на минуту и здесь. Он говорил постоянно без остановок и вскоре превратил нашу невинную прогулку в настоящую пытку.

Иногда я ловил себя на мысли, что хочу убежать от него. Но он ходил за мной, как привязанный и всё время что –то бормотал. В процессе общения оказалось, что он не только феноменально похож на Шекспира, но и есть самый настоящий шекспировед! Этим, как выяснилось, он и занимался в Останкино, а именно – был консультантом Российского Образовательного канала по британской поэзии.

По привычке, общаясь, он то и дело вставлял фразы из Шекспировских пьес. Сначала это меня восхищало, но затем стало утомлять. Может, это и иначе было бы мной воспринято в Москве. Но Америка с её ультрасовременным фасадом никак не вязалась с его средневековыми модуляциями!

Чтобы снять Тараса с поэтической иглы, я стал потихоньку отрываться от него, носясь по Нью –Йорку, как угорелый. Тарас из –за этих моих спуртов на время действительно утихал, но затем, привыкнув к темпу моего бега, начал тараторить ещё быстрее.

Наконец, мы оба устали и нам обоим захотелось поесть. Впору было куда –нибудь зайти, чтобы перекусить. Но в том –то и дело, что тратить деньги на еду в Америке мы не собирались. Почти каждый, кому американская сторона выдала Америкэн Тревеллерс чеки плюс некоторую сумму наличных, оставил деньги дома, чтобы не дай Бог не потратить их в этой поездке, а купить себе по возвращению что-то нужное.

С собой у меня, как у всех, было лишь крошечная сумма наличных. Между прочим, кое -кто не взял с собой даже этих денег, а ограничился лишь сухим пайком, как, например, тот Марат из Казани, который с гордостью сказал мне, что везёт с собой тридцать банок консервов и этой еды ему должно хватить на всю командировку. Все деньги он оставил дома, видимо, чтобы купить на них по возвращению киоск на вокзальной площади и торговать в нём «Сникерсами» и «Баунти». Надеюсь, его мечта исполнилась, поскольку он достаточно за неё пострадал. Но об этом позже.

Короче, заразившись ещё в самолёте этой лихорадкой экономии, мы с Тарасом тоже решили копить. И когда я предложил ему зайти на один из уличных развалов, чтобы купить набор овощей для борща, а потом просто сварить его номере, он с радостью согласился.

Купив всё необходимое, мы с Тарасом вернулись на Мэдисон Сквер Гарден, где располагался наш отель. Портье, оглядев нас обоих, любезно оповестил нас, что до нас эти апартаменты занимал очень известный американский художник, фамилию которого я не успел запомнить. Наверно, за эту информацию портье полагалось дать чаевые, но мы, сделав вид, что не поняли о чём идёт речь, взяли ключ и повернувшись, как на плацу кругом, прижавшись друг к другу плечами, сплочённо пошли к лифту.

Придя в номер, мы оба почувствовали такую усталость, что не сговариваясь, без сил упали каждый на свою кровать. Как оказалось, на нас обоих подействовал длинный перелёт, плюс разница во времени.

Проснулись мы оба от голода. Представив, сколько времени уйдёт, пока мы всё приготовим, у меня испортилось настроение. Будто читая мои мысли, Тарас встал и, выглянув в окно, сказал:

– Смотри, напротив другая гостиница и там, похоже, есть ресторан.

Я подскочил с постели и выглянул в окно. Действительно, через дорогу в отеле напротив за большими стёклами был виден накрытый длинный стол, уставленный ёмкостями с едой к которому подходили люди, что –то перекладывали из больших блюд себе на тарелки, а потом уходили, садились за столики и ели.

–Слушай, а пойдём, и мы зайдём туда, а? – Сказал он. – Если это бесплатно, поедим. А нет – не арестуют же нас!

Эта идея нас вдохновивла. Быстро спустившись вниз, перешли дорогу и зашли внутрь гостиницы. Там вовсю шёл пир. Три длинных стола, поставленных буквой «П» ломились от еды. К ним изредка кто –то подходил, брал, что ему нравилось, и не спеша уходил обратно за стол.

Притворившись постояльцами, мы с Тарасом взяли тарелки, положили себе побольше салатов и всего остального, а потом сели за дальний столик и начали быстро есть. Мы думали успеть до того, как нас выгонят. Но к нам никто не подоходил. Тем не менее примерно на середине трапезы, мы, не сговариваясь, отложили вилки и стали оглядываться. В нас обоих, как потом выяснилось, сработал тот же самый рефлекс, который не дал мне однажды спокойно съесть бутерброд во Франции. Я был почти уверен, что к нам вот-вот подойдут и предложат пройти в полицию для разговора. В тарелках ещё была еда, но есть дальше нам не позволяла совесть.

Ну, где же они, думал я, оглядываясь. Это ведь Америка! Про жадность империалистов у нас были написаны целые книги. Тарасу тоже было неспокойно. У него было бледное лицо. Посидев, он спросил:

– Ну, чего будем теперь делать?

Я ему ответил, мне кажется, сейчас к нам подойдут и спросят, живём ли мы в этой гостинице или нет. Если мы скажем «да», то попросят представить доказательства. А если «нет», то потом, даже страшно подумать, что с нами сделают: арестуют, выставят на улицу, опозорят на всю страну.…

Мы ещё посидели и подождали. Потом голод взял своё, и мы стали потихоньку доедать то, что взяли. Конечно, мысли, что к нам обязательно ещё подойдут и спросят из этой ли мы гостиницы, омрачали трапезу и не слишком способствовали пищеварению.

Но тарелки давно уже были пусты, а к нам так никто и не подошёл. Спокойно поднявшись, мы вышли с Тарасом на улицу. На всякий случай, я пару раз обернулся, думая увидеть бегущих за нами секьюрити. Но никто за нами не бежал.

Поняв, что нас не преследуют, мы с радостными улыбками пошли вперёд ускоренным шагом. Возвращаться в гостиницу сразу через улицу мы сочли неразумным. Поэтому мы прошли до конца улицы, на которой была наша гостиница, свернули на какое –то авеню, здесь прошли ещё пару кварталов, пока не упёрлись в Сентрал Парк. Тут мы покормили орехами гламурных белок, одетых в блестящие рыжие и чёрные шубки, которые совершенно бесстрашно брали орехи у нас с руки, смешно отбрасывая в сторону более дешёвый арахис и выбирая дорогой фундук, – разборчивые американские белки! – и затем пошли обратно.

Когда мы уже подходили к гостинице, я украдкой покосился на большие стёкла гостиничного ресторана через дорогу, за которыми всё также сновали люди, подходя к общему столу, набирая еды и возвращаясь на свои места. Похоже, тут никому не было дела, кто к ним заходит, чтобы поесть. Чёрт возьми, подумал я, может, они уже построили коммунизм, о котором у нас в стране так мечтали?

В холле нас поприветствовал всё тот же портье за стойкой, и мы ему кивнули, как старому приятелю. В номер мы ввалились с облегчением, как будто выполнили большое и важное задание Республиканской Партии США – поесть в центре Манхеттена даром!

Едва за нами захлопнулась дверь, мы с Тарасом, не сговариваясь, упади лицом вниз на свои кровати и замерли. Но долго мы так пролежать не могли.

Несмотря на работающий кондиционер, из которого так дуло, что занавески над ним парили в воздухе, в номере было жарко и, поэтому, встав и раздевшись через некоторое время до трусов, я снова лёг на кровать, намереваясь отдохнуть ещё немного перед тем, как вплотную заняться супом, который мы всё же решили сварить.

Надо сказать, что постоянно дующий из кондиционера холодный воздух был серьёзным испытанием для нас, нелюбящих сквозняков, русских. Подумав так, я прикрыл покрывалом ноги, подумав, что если художник и впрямь тут до нас жил, он наверняка уехал отсюда с насморком.

Тарас, посмотрев на меня, тоже разделся до трусов, причём я бы сказал даже немного демонстративно и лёг на свою кровать рядом. В какой –то момент, открыв глаза, я поймал на себе очень странный его взгляд, но в первый момент не придал ему значения. Смотрит, и что?

Потом я поймал его взгляд ещё раз. И снова. И опять… Здесь меня немного кольнуло и я даже подумал, что пару раз за свою жизнь видел такой взгляд, устремлённый мальчиком на другого мальчика, но затем выбросил эти мерзкие мысли из головы –мало ли что может померещиться человеку вдали от родины?

Полежав и послушав для приличия ещё о Шекспировской поэзии, я, извинившись перед Тарасом, встал и пошёл в душ. Через пару минут я вышел оттуда, обернутый полотенцем и снова лёг на кровать.

Тарас тоже пошёл в душ, но вышел оттуда, в отличие от меня, голым. Без одежды Тарас выглядел совсем не так приятно, как в одежде: заросший на груди и ягодицах какой звериной растительностью, худой, с прилизанными волосами, в круглых очках, он напоминал нациста из фильма Спилберга.

По правде говоря, голое тело моего соседа окончательно испортило то романтическое настроение, которое возникло у меня по приезду в Америку. Тарас, заметивший это, решил это настроение поднять. Он ещё с большим энтузиазмом начал читать наизусть Шекспира. Теперь голый.

Во время нашей прогулки, как я уже говорил, он тоже это делал. Но просто слушать Шекспира на улице, это одно, а в закрытом помещении, да ещё от голого человека, совсем другое. Там на улице мы всё время отвлекались, и выглядело примерно это так: «…о, если б муза вознеслась, пылая…» смотри, памятник еврею с швейной машинкой, вот это да! «…на яркий небосвод воображенья, внушив, что сцена – это королевство…». Слушай, ты видел какая очередь на автобус? Куда он интересно едет? – Никуда, из него продают бутерброды! – А, вот оно что… «…актёры –принцы, зрители –монархи!..». Ты сейчас видел рогатого бульдога? Или мне померещилось? – Не, по –моему, это у них такой карликовый бык. «…премудрость возвышает голос свой на улице…». –Видел сейчас парня, который раздавал флайеры? Спорим, он трансгендер? –Почему ты так решил? – По особой форме задницы. «А какая она?». «Надутая, хи-хи»! И так далее. Короче, поэзия, разбавленная улицей, была ещё терпимой. Но когда поэзия стала подаваться в голом виде, это было уже слишком!

Короче, я деликатно намекну Тарасу, что ему стоило бы одеться. Он послушно зашёл в душ, обернулся там полотенцем, а затем вернулся и снова принялся сыпать цитатами.

Я постоянно думал о том, как деликатно заткнуть его фонтан, но ничего путного придумать не мог и Тарас продолжал. Более того, теперь, отделённый от улицы непроницаемыми, толстыми стенами, он абсолютно распоясался. Окончательно стало ясно, что Тарас не просто любитель средневековых пьес, а фанатичный шекспировед, откуда и была, видимо, его очевидная внешняя схожесть с этим автором.

Читая стихи, он то и дело заламывал руки, вспоминая сцену из «Макбета» или «Укрощении строптивой», а то вдруг вскидывал голову, читая дактили, или замирал, как вкопанный возле кондиционера, обдуваемый холодным бризом и бормоча очередной монолог. Закончив с Бьянкой, которая, кажется, опьяняла его не хуже одноимённого вермута, он, бросившись вдруг на соседнюю с моей кровать, заявил, что восхищается королём Генри, который убил эту проститутку Анну Буллен. Полежав немного, он зачем то опять решил вернуться к Макбету, для чего, вскочив, подбежал к окну и, обмотавшись занавеской, стал цитировать:

«Ты женщиной рожден. Каким мечом

Ни угрожал бы женщиной рожденный,

Я буду цел без всякой обороны!»

(«Макбет», акт 5, сцена 7)

Затем, пробормотав: «ну, это слабо. Вот сильное место из «Как вам это нравится?»»:

« …В мужское платье я переоденусь!

Привешу сбоку я короткий меч

(тут он показал рукой на свой «меч», отчего я нервно хихикнул)

Рогатину возьму: тогда пусть в сердце

Какой угодно женский страх таится-

Приму я вид воинственный и наглый,

( в этом месте Тарас срывал с себя занавеску)

Как многие трусливые мужчины,

Что робость прикрывают смелым видом.

(«Как Вам это понравится?» акт1-й, сцена 3»

Надо ли говорить, как он мне надоел! Кроме того, я изнывал от жары. Уже было окончательно ясно, что американский кондиционер не может справиться с накалом английских страстей в этой старой гостинице, построенной пусть не в конце 16-го века, но в начале 20-го.

Солнце над Нью–Йорком начало клониться к закату, а мы с Тарасом все никак не могли приступить к супу, который я успел сварить между королём Ричардом и Генрихом Восьмым. Устав от готовки, я снова разделся и лёг на кровать. Тарас будто только этого и ждал.

Одевшись, а потом снова раздевшись, он с готовностью присел на соседнюю кровать. Я посмотрел на радостное выражение его лица и понял: нет, лучше мне не раздеваться до трусов. Кто знает, что у этого парня на уме.

Но потом, в забывчивости я встал и начал переодеваться к обеду и Тарас, едва увидел меня без брюк, тут же бросился ко мне со словами: «постой! Ты просто должен послушать это!..» Я быстренько натянул первые попавшиеся штаны, торчащий из чемодана, сделал посильнее ветер из кондиционера и устроившись поудобней на кровати, стал проклинать своего школьного преподавателя по литературе, которая учила меня любить талант в других, а не в себе.