Czytaj książkę: «Петербургские письма»

Письмо 1
ВЯЧЕСЛАВ К ВИКТОРУ

С.-Петерб. 18…

Наконец-то я в Петербурге, любезный друг Виктор! – По примеру многих наших приятелей я бы мог тебе наполнить целое письмо выражениями грусти, тоски по родине, описать мой первый меланхолический взгляд на Московскую заставу, тысячу воспоминаний, пробудившихся ex officio¹ в груди моей и, словом, все то, что водится в таких случаях… но нет сил притворяться, и потому скажу тебе без околичностей, я рад душою, что вырвался из нашей мачехи, или, как ее называют, нашей матушки Москвы, я вздохнул свободнее, когда выехал за заставу и вспомнил, что оставляю за собою целый строй моих тетушек и дядюшек, их именинные обеды, приторное радушие, бостон, гран-пасьянсы и бесконечные советы и увещания; что касается до друзей, то уверен, что они рады тому, чему я рад и любят меня как вблизи, так и издалека. – Матушка была очень печальна, и немудрено – она в Москве родилась и после 12 года в первый раз оставляет ее, а с нею своих знакомых, свои привычки, которые в ее летах сделались для нее необходимостию. – К тому те она едет в чужой дом – а ты понимаешь, как это ей также тяжко. – Мы оба молчали; она, как понял я из ее немногих слов, все думала, как-то она будет принята дядюшкой – благодетелем нашего семейства, как-то я ему понравлюсь… – Я же был за седьмым небом: наконец, общество почувствует прилив нового человека со свежими чувствами, со свежими мыслями, с твердым намерением и, может быть, со способностью действовать! – Вот единственная мысль, которая представлялась мне в различных видах во все продолжение моей дороги и наяву и во сне, особливо во сне, ибо я, чтобы сократить время, решился спать во всю дорогу – и ты не можешь себе представить, с каким восхищением я, заснувши на станции и проснувшись через несколько часов, узнавал, что еще на 100 или 150 верст я приближился к Петербургу. – Поэтому ты удивишься, что я не видал ни валдайских гор, ни Волхова, ни Новгорода, что, словом, дорога от Москвы к Петербургу для меня не существует – сердись на меня как хочешь, – а я так рад этому; может быть, новые виды, исторические воспоминания – расшевелили бы во мне лукавого беса Поэзии, которому дай волю, так не угомонишь; – я же твердо решился оставить Литературу: я хочу служить – и служить в полном смысле этого слова; дорогою на просторе я еще более убедился во всегдашней моей мысли, что служба у нас в России – есть единственный способ быть полезным Отечеству. Толкуй мне что хочешь про почтенное высокое звание поэта, ученого, про его обширный круг действия – все это справедливо, да не у нас. Что́ у нас Литература? – Ведь охота же писать для тех, которые ничего не читают. Будь хоть семи пядей во лбу – твое сочинение не перейдет за круг твоих приятелей и тех еще надобно заставить тебя слушать или подарить им по экземпляру; у нас нет врожденного, непроизвольного стремления к просвещению. – Скажи, кто у нас заводит школы? Правительство; кто заводит фабрики, машины? Кто дает ход открытиям? Правительство; кто поддерживает компании? Правительство и одно Правительство. – Частным людям все эти вещи и в голову не приходят. Правительству нужны люди для его предприятий; отдаляться от него – значит удаляться от того, чем двинется, живет, чем дышит вся Россия. Не говори мне о неудачах по службе, о неприятностях, с которыми, говорят, бывает соединена; я уверен, что все это преувеличено оскорбленным самолюбием людей, которые не убиваются в службе оттого, что служба с ними не уживается. Нет! тайное предчувствие говорит мне: я назади не останусь; что ни толкуй, а человек, который немножко учился, ставит на странице не более двух или трех галлицизмов, человек с чистым желанием служить и быть полезным, не гоняющийся ни за крестами, ни за чинами – такой человек будет новостью, любопытным явлением и его, хоть для редкости, толкнут вперед, не заставляя нагибать спину. Сколько бы ни было злоупотреблений в службе, как и во всех делах человеческих, но работники везде нужны – а я хочу работать. Вообрази себе, друг Виктор – наслаждение на деле испытать благородство чувств своих, верность своего суждения, в глазах простолюдинов ни во что ценить то, что для них цель жизни, поверить энергию души в борьбе с препятствиями, встречающими всякого новичка в свете, внести в толпу маленьких людей с маленькими душонками, загаженными низким ласкательством и эгоизмом, душу чистую, чуждую интриг и происков между ремесленниками, считающими, какую плату могут получить они за каждую строку, ими написанную, работать бескорыстно и с энтузиазмом, – просителей удивить ласковым обращением и готовностию помогать им, начальников – прямотою сердца, откровенностию и, может быть, какими-нибудь свежими мыслями, к которым не приучили их рутинисты. Sauvez moi des routiniers, je me charge des theoriciens², – говаривал один умный вельможа. Наконец, вступиться за честь нового поколения и назло старикам доказать, что молодые люди могут быть и дельными и важными людьми. – Вообрази себе все это, Виктор, и согласись, что все твои журнальные статьи ничто в сравнении с делами, меня ожидающими…