Czytaj książkę: «Венецианский купец. Перевод Юрия Лифшица»

William Szekspir

Czcionka:

ISBN 978-5-4483-2589-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Действующие лица

ВЕНЕЦИАНСКИЙ ГЕРЦОГ (ГЕРЦОГ).

МАРОККАНСКИЙ ПРИНЦ (МАРОККАНЕЦ), АРАГОНСКИЙ ПРИНЦ (АРАГОНЕЦ), поклонники Порции.

АНТОНИО, венецианский купец.

БАССАНИО, его друг, поклонник Порции.

САЛАНИО, САЛАРИНО, САЛЕРИО, ГРАЦИАНО, друзья Антонио и Бассанио.

ЛОРЕНЦО, возлюбленный Джессики.

ШЕЙЛОК, богатый еврей.

ТУБАЛ, еврей, друг Шейлока.

ЛАНЧЕЛОТ ГОББО (ЛАНЧЕЛОТ), слуга Шейлока.

СТАРЫЙ ГОББО (ГОББО), отец Ланчелота.

ЛЕОНАРДО, слуга Бассанио.

БАЛЬТАЗАР, СТЕФАНО, слуги Порции.

ПОРЦИЯ, богатая наследница.

НЕРИССА, ее камеристка.

ДЖЕССИКА, дочь Шейлока.

СЛУГА.

ПИСАРЬ.

Венецианские ВЕЛЬМОЖИ, ПРИДВОРНЫЕ, судейские ЧИНОВНИКИ, ТЮРЕМЩИК, СЛУГИ и ДРУГИЕ.

Место действия – Венеция и Бельмонт, поместье Порции

АКТ ПЕРВЫЙ. Сцена первая

Венеция. Улица

Входят АНТОНИО, САЛАРИНО и САЛАНИО.

АНТОНИО. И впрямь не знаю, отчего мне грустно.
Тоской измучил я себя и вас,
Но где я взял ее, как подцепил,
В чем состоит она, чем рождена,
Хотелось бы понять.
Своим безумством я расстроен так,
Что узнавать себя перестаю.
САЛАРИНО. Несется разум ваш по океану,
Там, где армада парусников ваших,
Как судна лордов и негоциантов
Или морских торжественных кортежей,
Летит на тканых крыльях, презирая
Торговцев мелких шхуны, что ее
Приветствуют в почтительных поклонах.
САЛАНИО. Поверьте, сэр, поставь я все на карту,
То я бы плыл своею лучшей частью
Среди своих надежд; траву пускал бы
На ветер, чтоб узнать, откуда он;
Искал бы в картах бухты, пирсы, рейды;
А все, что предвещало б неудачу
Моим делам, вселяло бы, конечно,
В меня тоску.
САЛАРИНО. Себе я лихорадку
Надул бы вмиг, подув на суп и вспомнив,
Как страшно дышит в море ураган.
Не мог бы видеть я часов песочных,
О мелях не подумав, не представив,
Как мой корабль богатый встал на якорь
В песках и мачты к днищу накренил,
Целуя место гибели своей.
Зайди я в храм, его святые камни
Напомнили бы мне коварство рифов,
Что вспорют хрупкий борт, чуть он их тронь;
Ревущим волнам пряностей подбросят,
В мои шелка закутают пучину, —
Короче, спустят ценный груз дешевле,
Чем за бесценок. Если у меня
Есть мысль об этом, как не будет мысли,
Что загрущу я в случае таком?
Не спорьте, я уверен, что грустит
Антонио из-за своих товаров.
АНТОНИО. Поверьте, я судьбой своей доволен.
Не на один корабль я сделал ставку,
На сделку не одну и не на год
Судьбе свое имущество доверил.
Моей тоски причина не торговля.
САЛАРИНО. Тогда – любовь.
АНТОНИО. Нисколько!
САЛАРИНО. Не любовь?
Так вы печальны оттого, что вам
Невесело, но запросто могли бы
Смеяться и подпрыгивать крича:
«Я весел, оттого что беспечален!»
Чудных людей Природа создает,
Клянусь двуликим Янусом! Один
Глаза на все таращит и хохочет,
Как под волынку попугай; другой же
Зубов не кажет, шутку услыхав,
Как будто выпил уксус, хоть клянись
Сам Нестор мудрый, что она смешна.

Входят БАССАНИО, ЛОРЕНЦО и ГРАЦИАНО.

САЛАНИО. Прощайте! Вот Лоренцо с Грациано
И родич ваш, Бассанио достойный.
Они для вас компания получше.
САЛАРИНО. Я вас развеселил бы, не прерви
Моих речей друзья ценнее нас.
АНТОНИО. Я вас считаю самым ценным другом.
Но, видимо, дела вас ждут, поскольку
Вы пользуетесь случаем уйти.
САЛАРИНО. День добрый, господа!
БАССАНИО. Когда же мы развеемся, синьоры?
От нас вы отстранились. Как же так?
САЛАРИНО. В часы досуга мы вас навестим.

(САЛАРИНО и САЛАНИО уходят.)

ЛОРЕНЦО. Раз вы, милорд Бассанио, нашли
Антонио, прощайте, но прошу
К обеду вспомнить, где нас с вами ждут.
БАССАНИО. Я вас не подведу.
ГРАЦИАНО. Антонио, вы выглядите плохо.
Вы слишком уважаете мирское.
Утратишь то, что суетой купил.
Вы очень изменились, верьте слову.
АНТОНИО. Мир для меня всего лишь мир, подмостки,
Где всем есть роли; мне же навязали —
Печальную.
ГРАЦИАНО. А я б сыграл шута!
И пусть от смеха морщится лицо,
Пусть печень распалится от вина,
А не от вздохов сердце охладится.
Кровь у тебя кипит, а ты сиди,
Как гипсовый старик, спи наяву
И желчью от сварливости набухни?
Антонио, моя любовь к тебе, —
А я тебя люблю, – велит сказать:
Есть сорт людей, чьи лица, словно топи,
Подернутые тиной, – эти люди
Всегда молчат, тем самым о себе
Распространяя мненье, что они
Мудры, важны, уверены в себе,
Как бы твердя: «Я – главный прорицатель;
И пес молчи – когда открою рот!»
Я знаю их, Антонио: они,
Помалкивая, умными слывут,
А речь начнут – и как винить того,
Кто, слыша это, их зовет глупцами?
Продолжу я потом. Но не лови
Ты на приманку грусти эту рыбку —
Невыгодное мненье о себе.
Пойдем, Лоренцо. Эти увещанья
Закончу, пообедав. До свиданья.
ЛОРЕНЦО. Мы до обеда покидаем вас.
Я, видимо, стал умником немым:
Рта не дает раскрыть мне Грациано.
ГРАЦИАНО. Со мною пообщайся пару лет, —
Ты говорить разучишься навеки.
АНТОНИО. А я болтать начну на этот случай.
ГРАЦИАНО. Что ж, немота важна для честных дам
И подобает бычьим языкам.

(ГРАЦИАНО и ЛОРЕНЦО уходят.)

АНТОНИО. И что он тут наплел?

БАССАНИО. Грациано говорит ни о чем и так долго, как никто другой во всей Венеции. А толку от его речей – как от пары пшеничных зерен в двух бушелях плевел. Найти-то найдешь, правда, неизвестно зачем, но понимаешь это только после целого дня поисков.

АНТОНИО. Итак, вы поклялись какой-то леди
Приехать тайно к ней, как пилигрим?
Рассказывайте, вы мне обещали.
БАССАНИО. Известно вам, Антонио, насколько
Я состоянье расточил свое,
Проделав шлюзы в нем гораздо шире
Ничтожных струй дохода моего.
Не плачу я о сокращенье трат
На роскошь, – весь я в хлопотах о честной
Уплате многочисленных долгов,
Какими я обязан мотовству.
А вам, Антонио, я задолжал
Всех больше – и деньгами, и любовью.
И мне она порукой, что могу
Я сбросить груз намерений моих
По части очищенья от долгов.
АНТОНИО. Все, милый мой Бассанио, скажите.
И если план ваш можно, как и вас,
Окинуть взором чести, верьте мне:
Я сам, мой кошелек и все мое
Открыты всяким вашим начинаньям.
БАССАНИО. В далеком детстве, потеряв стрелу,
Я, чтоб ее найти, пускал, рискуя,
Такую же и в том же направленье,
Но тщательней за ней следил и обе
Порою находил. И план мой чист,
Как детство – подтвержденье слов моих.
Пред вами я в долгу и ваши ссуды
Я, как юнец безумный, промотал,
Но если вы второй стрелой рискнете,
Пустив ее за первой в ту же цель,
Я буду наблюдать и, без сомненья,
Вам или две стрелы, или вторую
Смогу вернуть, за первую стрелу
Оставшись благодарным должником.
АНТОНИО. Я перед вами – не теряйте время
На то, чтобы намеками овеять
Мою любовь. Поверьте, сомневаясь
Во мне, в моей привязанности к вам,
Меня вы оскорбляете сильней,
Чем если б по миру меня пустили.
Скажите мне, что на уме у вас
И что я мог бы, что я должен сделать —
Все сделаю мгновенно. Говорите.
БАССАНИО. В Бельмонте леди есть. Она богата,
Красива, но красивей, чем она,
Чудесные достоинства ее.
Мне взор ее частенько вести слал.
Как дочь Катона и супругу Брута,
Ее зовут – и Порция моя
Не хуже древней. Мир не пропустил
Такую ценность: с четырех сторон
К ней ветры гонят славных женихов.
Так ниспадают солнечные кудри
С ее висков, что множество Язонов
Спешат за этим золотым руном
В Бельмонт, Колхидой ставшей в одночасье.
Антонио, будь средства у меня
Войти в число соперников моих, —
Я остро ощущаю всей душой,
Что мне, бесспорно, быть в числе счастливых.
АНТОНИО. Ты знаешь сам, ищу я счастье в море.
Нет ни товара под рукой, ни денег,
Чтобы ссудить тебе. Ты разузнай,
Дадут ли мне кредит венецианцы.
Весь истощу его я, чтоб ты мог
Отплыть к прекрасной Порции в Бельмонт.
Ищи же деньги, поищу и я.
И кто-нибудь, конечно, одолжит
Мне их по дружбе или же в кредит.

(Уходят.)

АКТ ПЕРВЫЙ. Сцена вторая

Бельмонт. Комната в доме Порции.

Входят ПОРЦИЯ и НЕРИССА.

ПОРЦИЯ. Честное слово, Нерисса, моему маленькому телу не под силу этот огромный мир.

НЕРИССА. Будь оно так, прелестная госпожа, вы были бы столь же богаты невзгодами, как теперь милостями судьбы. Но, сдается мне, кое-кого обжорство ведет к болезни так же, как всех остальных смертельный голод. Поэтому счастье находится не в чем ином, как в середине золотой середины. Избыточность быстро обрастает сединой, тогда как умеренность ходит в долгожителях.

ПОРЦИЯ. Правильные мысли в неплохом изложении.

НЕРИССА. Было бы неплохо следовать этим правилам.

ПОРЦИЯ. Если бы это было так же просто, как верить в их правильность, то сельские часовни превратились бы в соборы, а хижины поденщиков – в хоромы принцев. Велик богослов, чьи поступки не расходятся с его же доктринами. Мне проще научить двадцать человек, как им следует себя вести, чем следовать собственным поучениям, будучи одной из этой двадцатки. Разум сочиняет законы для охлаждения страстей, но пылкий нрав минует барьеры холодных предписаний, ибо юность скачет сумасшедшим зайцем, избегая сетей хромоногого здравомыслия. Но даже с помощью этих разглагольствований мне нипочем не выбрать себе мужа. Что толковать о «выборе», если я не могу ни взять в мужья любимого, ни отвергнуть всех прочих! Желание живой дочери опутано пожеланием умершего отца. Это ли не мука, Нерисса, не иметь права ни на выбор мужа, ни на отказ от брака?

НЕРИССА. Ваш батюшка был весьма добродетельным, почти святым, а такой человек на смертном одре порою осеняется благими намерениями. Ему вздумалось устроить лотерею с золотой, серебряной и свинцовой шкатулками, стало быть, тот, кто проберется в его замыслы, подберется и к вам. Вне всякого сомнения, только истинно влюбленному по силам сделать истинный выбор. А вы сами ощущаете хоть какую-то сердечную привязанность к кому-нибудь из высокородных женихов, прибывших по вашу душу?

ПОРЦИЯ. Прошу тебя огласить весь список, и пока он будет длится, я тебе опишу подноготную каждого из них. По моим описаниям ты сама оценишь меру моей привязанности.

НЕРИССА. Во-первых, принц Неаполя.

ПОРЦИЯ. Вот уж действительно – вылитый жеребец. Не говорит ни о чем, кроме своей лошади и, поскольку умеет самолично ставить ей подковы, считает это главным делом своей жизни. Я даже опасаюсь, не сыграла ли его сиятельная матушка в поддавки с каким-нибудь кузнецом.

НЕРИССА. Затем граф, точнее – пфальцграф.

ПОРЦИЯ. Этот смотрит, набычившись, словно собирается сказать: «Не хотите меня, как хотите». Даже на анекдот не улыбнется. Боюсь, в старости он начнет проливать философские слезы, если в молодости проявляет невоспитанность своей угрюмостью. Лучше взять в мужья череп с костями, чем одного из них. Не дай мне, Господи, ни того, ни другого!

НЕРИССА. А как вам показался мосье Ле Бон, французский лорд?

ПОРЦИЯ. Если уж он сотворен Богом – пусть считается человеком. Я знаю, издеваться над ближними грешно, но над ним – сам Бог велел. Его кобыла даст фору лошади Неаполитанца, а угрюмостью он порой затмевает пфальцграфа. У него все, как у людей, и все не по-людски. Дрозд не успевает свистнуть, как он уже приплясывает. А на дуэль готов вызвать даже собственную тень. Выйти за него, значит, обзавестись двадцатью мужьями. Откажись он от меня, я это переживу, потому что, если он даже сойдет с ума от любви ко мне, я никогда не отвечу ему тем же.

НЕРИССА. А как вы отнесетесь к юному Фолконбриджу, английскому барону?

ПОРЦИЯ. Никак не отнесусь, поскольку мы никак не можем с ним сговориться. В латыни, французском или итальянском он ни бум-бум, по-английски я ни бельмеса – хоть клянись в этом перед судом. Слов нет, он мужчина хоть куда, но куда мне с ним, с бессловесным? А как вычурны его наряды! Я думаю, камзол он привез из Италии, штаны в обтяжку – из Франции, шляпу – из Германии, а правила поведения – со всех концов света.

НЕРИССА. А что вы думаете о шотландском лорде, его соседе?

ПОРЦИЯ. Что он ведет себя кротко, совсем по-соседски: получил от соседа-англичанина по уху и поклялся вернуть затрещину при первой возможности. А француз, похоже, стал поручителем шотландца, в чем и подписался, тоже получив по ушам.

НЕРИССА. А каким вам показался немец, юный племянник герцога Саксонского?

ПОРЦИЯ. Весьма мерзким, когда он трезвеет к утру, и более чем мерзким, когда он надирается перед обедом. Когда он хорош, он немногим хуже человека, когда плох, – немногим лучше животного. Как бы худо мне ни пришлось, я надеюсь ускользнуть от него.

НЕРИССА. Но если он решится поиграть в шкатулки и выиграет, ваше нежелание выйти за него пойдет вразрез с желанием вашего батюшки.

ПОРЦИЯ. А ты, чтобы отвести эту беду, поставишь на обманную шкатулку большой бокал рейнского, а такое искушение, сиди в ней хоть сам дьявол, заставит немца сделать неправильный выбор. Я решусь на все, лишь бы избавиться от этой пьяной губки.

НЕРИССА. Напрасно, леди, вы опасаетесь этих милордов: по их словам, они решили отказаться от своих домогательств, дабы не раздражать вас, и разъехаться по домам – поскольку нет другого способа завладеть вами, кроме прихоти вашего отца насчет трех шкатулок.

ПОРЦИЯ. Будь я Сивиллой долголетия, все равно останусь Дианой целомудрия, если достанусь кому-нибудь иным манером, чем по желанию моего отца. Но я рада благоразумию этой группы моих поклонников, ибо среди них нет ни одного, кого бы я не любила… за это благоразумное отбытие. Пошли им, Господи, счастливого и долгого пути!

НЕРИССА. А вы не забыли, миледи, одного венецианца, ученого и воина, при жизни вашего батюшки оказавшегося здесь в компании с маркизом Монферратским?

ПОРЦИЯ. Конечно, не забыла. Кажется, его звали Бассанио?

НЕРИССА. Мои глупые глаза видели многих мужчин, но он единственный из всех заслуживает самой прекрасной леди.

ПОРЦИЯ. Я хорошо его помню, и твоя похвала придает ему еще большую ценность – я запомню и это.

Входит СЛУГА.

Что случилось? С чем пожаловал?

СЛУГА. Четыре чужестранца, мадам, желают попрощаться с вами перед отъездом. А посыльный пятого, принца Марокканского, доложил, что его господин пожалует к вам сегодня вечером.

ПОРЦИЯ. Если бы я могла принять пятого так же сердечно, как проводить этих четвертых, то весьма обрадовалась бы этому известию. Будь у Марокканца при его дьявольской внешности ангельская душа, я бы скорее согласилась взять его в духовные отцы, чем в отцы моих детей. Идем, Нерисса. А ты пока ступай, дружок.