Czytaj książkę: «Письма императора»

Пролог

Он бежал.

Перепрыгивая через две ступеньки, он слетел с лестницы. Входная дверь была заперта, но Франсуа было нелегко смутить подобными мелочами. Вскочив на подоконник, он локтем выбил стекло и, кое-как выбравшись наружу, спрыгнул в сад.

– Держи его!

Мимо – бледные силуэты томных статуй, мимо – почти черные в сумерках деревья, похожие на застывших драконов. Откуда-то издалека донесся лай собак, и Франсуа похолодел.

– Держи его, Этьен! Он бежит к ограде!

Но Франсуа уже сидел на ограде верхом. Перекинув через нее вторую ногу, он скользнул на улицу, на которой в этот поздний час почти не было фиакров.

– Держи, держи, уйдет!

Сердце колотится, как бешеное, в висках молотом стучит кровь, дыхание со свистом вырывается изо рта. В голове – только одна мысль: бежать! бежать! бежать!

– Держи-и-и!

К воплям возмущенной прислуги присоединяется полицейский свисток, который заливается соловьиной трелью. На перекрестке ему отвечает другой. Ах, что за невезение!

Франсуа выскочил на перекресток, боднул полицейского, который пытался его остановить, и что есть духу понесся дальше.

– Стой! Стой, мерзавец!

Еще один полицейский, на ходу доставая пистолет, кинулся наперерез Франсуа. Но тот легко увернулся и, чтобы отвязаться от преследователей, нырнул в узкую темную улочку, освещенную одним-единственным газовым фонарем. Сзади доносился топот чьих-то ног, и этот топот с каждым мгновением становился все ближе.

Куда теперь, Франсуа?

Кот, почти неразличимый во мраке, с возмущенным воплем шмыгнул из-под ног бегущего. Франсуа чертыхнулся, споткнувшись, но уже в следующее мгновение побежал дальше. Он задыхался и держался рукой за бок, в котором отчаянно кололо. Впереди уходила во тьму улица, казавшаяся бесконечной, а справа смутно белела стена какого-то особняка. Это был изящный, пожалуй, даже аристократический дом, стоявший здесь не один век, и Франсуа, мгновенно приняв решение, бросился к нему. Нащупав в кармане связку отмычек, он с облегчением перевел дух.

Замок поддался почти сразу, и Франсуа уже находился внутри, когда преследователи поравнялись с особняком. Мысленно он воздал богу хвалу за то, что дверь затворилась без всякого скрипа, и подумал: «Еще какое-то время они будут прочесывать улицы, а когда поймут, что я ускользнул, им ничего не останется, кроме как вернуться восвояси несолоно хлебавши. Во всяком случае, им никогда даже в голову не придет искать меня здесь».

Франсуа немного расслабился. Вытерев пот со лба, он стал осматривать убранство особняка. Все предметы находились на своих местах, но у висящих на стенах портретов был какой-то кислый вид, и Франсуа поневоле заключил, что в этом красивом доме давно живут чужие люди. Если, конечно, здесь вообще кто-то живет. Ведь сейчас лето, и многие предпочитают это время проводить на водах или на юге…

Тут ему в голову пришла другая мысль – а нельзя ли тут чем-нибудь поживиться? Конечно, это не такой богатый дом, как у герцогини де Лотреамон, но все-таки… Прислуги нигде не видать, и вообще, грех отказываться от того, что само плывет тебе в руки.

Успокоив себя этим рассуждением, он осторожно зажег лампу и двинулся вверх по огромной лестнице, отделанной розоватым мрамором. По пути Франсуа настороженно прислушивался, не раздастся ли в недрах дома какой-нибудь подозрительный шум, свидетельствующий о том, что в нем находятся люди. Однако его чуткий слух не смог различить ничего, кроме потрескивания масла в лампе да писка мышей где-то за стеной.

«Похоже, что и впрямь никого… Однако и везет же мне!»

Приободрившись, он принялся обследовать комнаты. В первых трех не обнаружилось ничего, достойного его внимания, зато в четвертой он сразу же заприметил на комоде старинную фарфоровую вазу, а на столе – красивый золотой медальон.

Франсуа положил на стол увесистый сверток, который он все время держал в левой руке, поставил лампу и осторожно открыл медальон. Внутри оказалось изображение младенца – голубоглазого, пухлощекого, с вьющимися белокурыми волосиками. Франсуа с умилением посмотрел на него, мысленно прикинул про себя стоимость медальона и умилился еще больше. Захлопнув медальон, он уже собирался сунуть его себе в карман, когда случайно заметил на плитах пола, сбоку от себя, какую-то тень, которой секунду назад там не было. Готовый ко всему, Франсуа резко обернулся – и слова замерли у него на губах.

Перед ним, заложив руки за спину, стояла прехорошенькая особа лет двадцати, не более. Ее белокурые волосы были распущены по плечам, а карие глаза, в которых нет-нет да вспыхивали золотистые искры, с любопытством смотрели на ночного гостя. Если добавить, что на особе не было ровным счетом ничего, кроме расшитой ночной сорочки, то станет ясно, отчего Франсуа потерял дар речи.

– Здравствуйте, сударь, – нежно проворковала она.

Франсуа побледнел и сглотнул слюну.

– А… э… Здравствуйте, сударыня, – промямлил он.

В сущности, ему следовало не говорить, а действовать. Потому что в следующее мгновение воздушное видение извлекло из-за спины правую руку, и оказалось, что оно держит в ней ту самую увесистую фарфоровую вазу, которая до сего мгновения мирно стояла на комоде.

Должно быть, в Париже внезапно произошло землетрясение. Весьма возможно также, что на Европу ни с того ни с сего обрушился гигантский ураган. Или какой-нибудь не в меру игривой комете пришла в голову мысль лягнуть нашу многострадальную Землю, после чего та сошла со своей орбиты и город Париж съехал к Северному полюсу. По крайней мере, у Франсуа не было других объяснений тому странному факту, что потолок вдруг обвалился на него, а стены накренились и заплясали в каком-то диком танце. Последнее, что он помнил, было склонившееся над ним лицо чаровницы и золотистые огонечки в ее глазах, после чего Франсуа окончательно провалился в блаженное небытие.

Часть I
Девушка с золотыми глазами

Глава 1

– Ваше превосходительство, к вам баронесса Корф.

Начальник российской секретной службы Багратионов поднял голову от письма, которое читал, и с любопытством поглядел на слугу.

– Уже? Хорошо, проси.

Большие старинные часы пробили три раза и начали играть гавот, когда баронесса Амалия Корф вошла в кабинет. «Однако она пунктуальна», – с невольным уважением подумал Багратионов. Он отложил письмо в сторону и поднялся из-за стола.

Камергер Багратионов заступил на должность начальника особой службы всего два года тому назад, сразу же после трагической гибели императора Александра Освободителя. С баронессой Корф, которую тогда звали Амалией Тамариной, ему еще не приходилось сталкиваться, потому что примерно в то же время, после блестяще выполненной миссии, Амалия покинула особое ведомство и вышла замуж, сделав весьма удачную партию. Однако весной 1883 года обстоятельства, по-видимому, переменились, потому что баронесса подала прошение о зачислении ее обратно в службу, несмотря на то, что у нее имелись муж и маленький ребенок. Все это весьма интриговало камергера.

«Либо она отчаянная авантюристка, либо просто неуемная взбалмошная особа», – решил Петр Петрович, узнав о прошении. Однако за прошением последовало еще одно послание, и оно было подписано таким высоким лицом, с мнением которого почтенный камергер никак не мог не считаться. Именно поэтому он и назначил сегодня баронессе встречу в три часа пополудни.

Петр Петрович поцеловал даме ручку, рассыпаясь в галантных комплиментах, а сам тем временем не переставал ломать голову над тем, что же собой представляет загадочная баронесса Корф. Для авантюристки у нее слишком усталые глаза, а для взбалмошной особы – слишком безмятежное лицо. Поняв, что ему никак не удается подыскать для нее подходящее определение, он решил начать с самого начала.

«Молодая. Лет двадцати? Да, пожалуй, что так. Красивая. Очень красивая, – поправил он себя. – Белокурые волосы, черные брови – скорее всего, полячка или отчасти полячка… Рот с четко очерченными уголочками, наводящими на мысль о решительности. Глаза карие, обыкновенные…»

Но тут в «обыкновенных» глазах полыхнули совершенно необыкновенные искорки, и Багратионов, что с ним случалось нечасто, смешался. Ну, конечно, собеседница догадалась, что он пытается ее раскусить! А она, кстати, занималась тем же самым в отношении его самого.

«Багратионов Петр Петрович, камергер, тайный советник и кавалер Белого Орла, – перебирала в уме известное Амалия. – Еще не старый – около сорока пяти, наверное. Очень любезен, манеры располагающие, лицо добродушное, даже, может быть, простоватое, но это впечатление наверняка обманчиво. Чрезвычайно некрасив. О таких моя горничная Дашенька говорит: «Страшен до блеска», но, в конце концов, он же начальник тайной службы, а не jeune premier¹ в театре… Интересно, что он обо мне думает?»

«По-моему, она умнее, чем кажется, – решил Петр Петрович. – Значит, с ней можно будет иметь дело».

И он запорхал вокруг Амалии мотыльком, пододвигая ей самое удобное кресло, справляясь, не душно ли ей, а то он может приказать отворить окно. Но Амалия ненавидела сквозняки – сказывалась семейная предрасположенность к чахотке.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, мне хорошо и так.

Багратионов вернулся за свой стол и сел. На глаза ему попались последние строчки письма, которое он читал до прихода баронессы, и по старой привычке человека, имеющего дело со всякого рода секретами, Петр Петрович повернул страницу текстом вниз.

– Должен сказать, баронесса, – промолвил он, и его маленькие глазки превратились в совсем узенькие щелочки, – мы весьма наслышаны о вас. Как вы добыли ту картину – это просто потрясающе!

Амалия покраснела от удовольствия.

– Мне просто повезло, – сказала она.

– Право же, баронесса, вы чересчур скромны, – заметил Багратионов, испытующе глядя на нее. – Конечно, хорошо, когда в деле присутствует удача, но ведь на самом деле она – награда за упорство и неустанный труд. Разве не так?

– Пожалуй, я соглашусь с вашим превосходительством, – помедлив, проговорила Амалия.

– Мне казалось, что удача сопутствовала вам всегда, – невозмутимо продолжал Петр Петрович, еще зорче наблюдая за баронессой. – Я знаю, что люди уважают вас и восхищаются вами. Вы вышли замуж за прекрасного человека, у вас замечательная семья…

«Он меня испытывает», – мелькнуло в голове у Амалии. Она холодно сощурилась, не переставая улыбаться несколько искусственной улыбкой, которая так мало шла к ее прелестному тонкому лицу.

– У меня была замечательная семья, – более чем сдержанно промолвила она. – А сейчас я подала на развод.

Багратионов сделал вид, что крайне удивлен.

– Но почему, Амалия Константиновна? Насколько я знаю, ваш муж в вас души не чает. Когда он женился на вас – я помню, там была крайне романтическая история, – он сделал это ради большой любви. В свете вам тогда очень завидовали. Иные девушки отдали бы все, чтобы только оказаться на вашем месте!

– У меня нет никаких претензий к барону Корфу, – ледяным тоном отозвалась Амалия. – Он очень хороший человек. Просто мы не можем жить вместе. Такое бывает, ваше превосходительство, и гораздо чаще, чем обычно думают.

Багратионов нервно кашлянул. Даже начальник секретной службы в некоторых ситуациях остается просто человеком, и сейчас Петру Петровичу было чисто по-человечески любопытно, что же такое произошло между бароном и баронессой, что она столь скоропалительно решилась на развод. Может быть, он изменял ей? Грубо с ней обращался, злоупотреблял выпивкой, проматывал ее состояние? Но у барышни Тамариной до свадьбы никакого состояния не водилось, а что до всего остального, то Багратионов не слышал, чтобы Александр Корф пил, третировал свою жену или обманывал ее. В свете подобные вещи утаить практически невозможно. То, что Амалия сказала чистую правду, камергеру даже в голову прийти не могло.

– Насколько мне известно, развод – весьма и весьма хлопотное дело, – заметил Багратионов.

И вновь в карих глазах мелькнули золотистые искры.

– Его императорское величество обещал мне свое содействие в этом хлопотном деле, – небрежно, будто речь шла о каком-то пустяке, уронила Амалия. – Но взамен я должна оказать одну услугу. Какую – вам должно быть известно лучше меня.

Багратионов покосился на лежащее перед ним письмо. Даже не видя текста, он знал, что оно подписано императором.

– Да, его императорское величество выразил пожелание, чтобы сия миссия была поручена именно вам, – подтвердил он. – Насколько я могу предположить, государь не сказал вам, в чем состоит сущность вашего… гм… поручения?

– Я только знаю, что оно весьма конфиденциальное, – спокойно заметила Амалия.

Багратионов кашлянул и пригладил седеющие виски.

– Да, пожалуй, что так. – Он поднялся с кресла, подошел к входной двери, проверил, не стоит ли за нею кто, тщательно прикрыл ее и вернулся на свое место. – Вам что-нибудь говорит фамилия Мещерский?

– Вы имеете в виду князей Мещерских? – подняла брови Амалия. – Разумеется, мне неоднократно доводилось слышать о них.

Багратионов метнул на нее быстрый взгляд.

– А о княжне Марии Мещерской вы что-нибудь… слышали? – как бы между прочим, осведомился он.

Амалия нахмурилась. Она начала понимать. Княжна Мария Элимовна Мещерская была юношеской любовью правящего императора. В пятнадцать лет она осталась круглой сиротой, и ее воспитывала бабушка, постоянно жившая во Франции. Пленительная, с гибким станом и чарующими глазами, княжна Мария вскружила голову молодому Александру, который беззаветно полюбил ее. В ту пору он не являлся наследником престола, потому что его старший брат Николай был еще жив, и мог мечтать о личном счастье. Но, как только Николай скончался от туберкулеза, все в одночасье переменилось. Александр стал преемником своего отца, но одновременно с местом брата он унаследовал и его невесту, принцессу Дагмару Датскую, на которой должен был жениться, несмотря ни на что. Тщетно молодой Александр настаивал, умолял, хотел отречься от престола – все уже было решено. Состоялся тяжелый разговор с отцом, во время которого обычно сдержанный царь будто бы даже влепил сыну пощечину. На упрямца было оказано невиданное давление, и в конце концов ему пришлось смириться. Он навсегда простился с любимой и женился на Дагмаре, а через некоторое время вышла замуж и княжна Мещерская. Казалось, что жизнь мало-помалу берет свое, но на самом деле это была не жизнь, а смерть. Менее чем через год после свадьбы Мария, которую обожал наследник, скончалась от родильной горячки. Ей было всего двадцать четыре года.

– Мне кажется, я знаю, кого ваше превосходительство имеет в виду, – медленно проговорила Амалия. – Но ведь она умерла… Много лет назад.

– О да, – вздохнул Багратионов. – Все люди смертны, подвержены тлену, баронесса… Но не слова. Слова, знаете ли, бывают иногда удивительно живучи… особенно если их писала императорская рука.

И он со значением поглядел на Амалию.

– Значит, письма, которые государь писал княжне, сохранились? – тихо спросила Амалия.

Багратионов подался вперед.

– Не совсем так, Амалия Константиновна. Когда они расстались с княжной… по обоюдному, так сказать, согласию… они вернули друг другу письма. К несчастью, – камергер дернул щекой, – к большому нашему несчастью, одна из гувернанток в доме Мещерских… мадемуазель Перпиньон… сумела добраться до переписки и завладела некоторыми письмами его величества. В то время, в том состоянии, в каком его величество находился… он не заметил пропажи, когда княжна вернула ему его послания.

– А дальше? – спросила Амалия спокойно.

Багратионов улыбнулся:

– Дальше, Амалия Константиновна, было то же, что всегда бывает в подобных случаях. Мадемуазель Перпиньон вернулась во Францию. Какое-то время она продолжала жить своим трудом, но наступил день, когда ей понадобились деньги, и тогда она отправилась к некоему месье де Монталамберу, который и купил у нее письма.

– А этот месье де Монталамбер… – начала Амалия.

– Его полное имя Андре Изидор Шарль Луи Филипп де Монталамбер, – мягко продолжал Багратионов. – Он граф, но его титул не мешает ему заниматься разными делами, весьма предосудительными с точки зрения закона.

– Он шантажист?

– Ну, в общем, да, – легко подтвердил Петр Петрович. – Но при всем при том весьма уважаемый человек.

– Не сомневаюсь в этом, – процедила Амалия. – Сколько он запросил за письма его величества?

Багратионов зачем-то оглянулся через левое плечо, затем через правое, стряхнул пот со лба, покосился на портрет императора, висящий на противоположной стене, и только после этого назвал цифру.

– Однако! – воскликнула изумленная Амалия, откидываясь на спинку кресла.

– Да, я тоже, помнится, сказал нечто подобное, – заметил Багратионов. – Теперь вы понимаете наши затруднения, баронесса. Ибо нельзя доверять такую сумму кому попало. Деньги, особенно большие, обладают свойством вводить людей в соблазн…

Прежде чем произнести то, что она собралась произнести, Амалия немного помедлила. И все же задала вопрос:

– А нельзя ли обойтись без выкупа вообще?

– То есть? – вскинул брови тайный советник.

– Насколько мне известно, в делах подобного рода редко имеет место честный обмен, – пояснила Амалия. – Ибо каждый безнаказанный шантаж побуждает к тому, чтобы его повторили. Что мешает месье де Монталамберу снять с писем копии и попытаться продать их по сходной цене? Или, скажем, дать нам понять, что он собирается продать их?

Багратионов задумчиво качнулся в кресле.

– Я бы не исключал и такую возможность, – промолвил он наконец, – если бы не характер самого графа де Монталамбера. В своем ремесле он профессионал. – И тайный советник тонко улыбнулся.

– Поясните, пожалуйста, – тихо попросила Амалия.

– С удовольствием. Быть шантажистом, дорогая баронесса, не так-то легко, как представляется. Если он перегнет палку и запросит слишком много, если допустит ошибку и нарвется не на того человека, у которого можно безнаказанно вымогать деньги, если наконец пойдет на поводу у своей жадности и попытается смошенничать – к примеру, так, как вы это только что описывали, – дни шантажиста будут сочтены. Что же до господина графа, то своим ремеслом он занимается около двадцати лет. Выводы делайте сами.

– То есть можно не опасаться неприятных сюрпризов с его стороны? – спросила Амалия.

Тайный советник потер верхнюю губу.

– Насколько я знаю графа де Монталамбера – нет. Это очень светский, воспитанный, уравновешенный господин. Мы с вами считаем его шантажистом, но когда вы его увидите, сами поймете, что к нему это определение подходит с трудом. Он скорее… – Багратионов шевельнул пальцами, – торговец. Во всяком случае, к своему делу он подходит именно так: у него есть товар, без которого вы не можете обойтись, а у вас – деньги, без которых не может обойтись он; конечно, вам придется заплатить за свое спокойствие, но как только это произошло, вы можете быть уверены, что ваша тайна так и останется вашей и никто в целом свете не узнает о ней. Вы, наверное, будете удивлены, баронесса, но большинство людей, с которыми граф имел дело, остались с ним в наилучших отношениях. По крайней мере, внешне. Согласитесь, это о многом говорит.

Амалия улыбнулась.

– Когда речь идет о внешнем, то может и ни о чем не говорить, – парировала она.

Петр Петрович внимательно поглядел на нее. «Да, она и впрямь очень умна. Ну что ж… Это упрощает дело». Сам Багратионов относился к тем умным людям, которые на дух не переносят глупцов.

– Так или иначе, решение уже принято, и принято оно не мной, – сказал он. – Следует выкупить письма у Монталамбера, и выкупить их за ту цену, которую он назначил. – Багратионов поморщился. – Конечно, это несусветные деньги, но ведь и письма тоже не простые, а написанные рукой его величества. Вы доставите графу деньги, и вы же привезете письма обратно в Россию. Вот и все, баронесса.

– Мне нужно знать подробнее о письмах, – сказала Амалия. – И о человеке, с которым мне придется иметь дело. Кроме того, ваше превосходительство, я бы хотела получить от вас инструкции относительно того, что мне делать, если что-то пойдет не так, как мы рассчитываем. – Она ослепительно улыбнулась и добавила: – На всякий случай.

– Я вас понял, – кивнул тайный советник. – Сначала о письмах его величества. Их всего одиннадцать, все – на французском языке. Начертаны государем собственноручно, подписаны «Александр».

– А что известно относительно бумаги? – спросила Амалия. – Есть ли на ней какие-нибудь знаки – гербы, печати, монограммы и так далее, – которые позволили бы определить, что письма написаны именно его величеством?

Багратионов покачал головой:

– Поскольку переписка некоторым образом держалась в секрете от посторонних, государь использовал для нее обычную бумагу. Никаких особых знаков на ней нет.

– Но если письма написаны на простой бумаге и подписаны лишь «Александр», для чего тогда нужно их выкупать? – вырвалось у Амалии. – Ведь тогда никто не сможет с уверенностью установить, что их писал нынешний император.

– Вы забываете о содержании писем, Амалия Константиновна, – тихо напомнил Багратионов. – Вот как раз из содержания, я думаю, очень легко вывести, кому они принадлежат. Там наверняка есть указания на тогдашние события и всем известных лиц. – Тайный советник вздохнул. – В свое время я представил государю такие же доводы, но он со мной не согласился. Его пожелание совершенно определенно, и хотя я понимаю, что вам не хочется идти на поводу у шантажиста, похоже, что нам все-таки придется заплатить графу де Монталамберу. Другого выхода нет.

По тому, как твердо Багратионов произнес последние слова, Амалия поняла, что тайный советник больше не хочет возвращаться к данной теме.

– Расскажите мне о месье де Монталамбере, – попросила она. – Что вообще представляет собой этот граф, промышляющий шантажом?

Багратионов оживился.

– О, он весьма любопытная личность, весьма! Надо вам сказать, что род Монталамберов известен еще со времен Валуа. Его представители занимали при дворе различные должности, но во время революции их положение серьезно пошатнулось. Несколько Монталамберов отправились на гильотину, а оставшиеся предпочли скрыться за границу – кто в Англию, кто в Пруссию. И хотя все они были роялистами как по убеждениям, так и по многовековой привычке, это не помешало им примкнуть к Наполеону, когда он раздавил революцию и на ее обломках построил свою империю. Но, как вы знаете, империя Наполеона продержалась недолго, и Бурбоны вновь вернулись к власти. Монталамберам не повезло – они поставили не на того правителя, а Бурбоны, естественно, не слишком доверяли тем дворянам, которые предали их ради какого-то воинственного корсиканца. Мало-помалу род Монталамберов нищал и приходил в упадок, и даже то, что Бурбонов через некоторое время сменили Орлеаны, а их, в свою очередь, Наполеон Третий, мало что изменило. Так что графу де Монталамберу уже в довольно юном возрасте пришлось задуматься над тем, где бы достать деньги, тем более что он любил охоту, игру, скаковых лошадей и женщин, а на все это нужны средства. Поскольку он имел большой успех у слабого пола, то в конце концов решил жениться по расчету, но, увы, тут его обаяние дало осечку: ни одна состоятельная невеста не желала связывать свою жизнь с родовитым, но бедным женихом, который к тому же явно не собирался хранить ей верность. По нашим сведениям, – Багратионов взял со стола небольшой листок бумаги и взглянул на него, – Андре де Монталамбер впервые решился на шантаж в 1849 году. Ему было двадцать четыре года, и одна девушка слала ему пылкие письма, а потом ей подыскали хорошего жениха, и она забыла о Монталамбере. Неожиданно он напомнил о себе и пригрозил расстроить свадьбу, если ему не заплатят за письма, которые оставались у него. – Багратионов положил листок обратно на стол. – После этого граф долгое время не занимался шантажом, потому что его дальняя родственница, очень богатая дама, неожиданно умерла и оставила ему большую часть своего состояния. Так что наш граф жил вполне безбедно, тратя время на охоту, игру, женщин и скаковых лошадей, пока не обнаружил – лет двадцать тому назад, – что от наследства тетки почти ничего не осталось. И тогда ему пришлось искать, как бы пополнить свой кошелек. Что из этого получилось – вам известно не хуже меня. Сейчас графу де Монталамберу пятьдесят восемь лет, он прекрасно сохранился для своего возраста, его принимают в свете, и ни один салон не осмеливается затворить перед ним двери, хотя всем отлично известно, чем именно он промышляет. Граф принадлежит к числу людей, с которыми никто не хочет ссориться, и хотя некоторые за глаза не прочь назвать его мерзавцем, никто никогда не осмелится сказать эти слова ему в лицо. – Багратионов прищурился. – Как вы думаете, баронесса, почему?

– Наверное, потому, что у каждого есть свои тайны, – предположила Амалия, – и никто не хочет, чтобы об их секретах кричали на всех углах.

– Отчасти да, – согласился Багратионов. – Но дело еще и в том, что наш граф – один из лучших стрелков из пистолета в Париже. Согласитесь, очень опасно заполучить такого врага. Поэтому, хотя все знают о том, какой деятельностью он занимается, но тем не менее предпочитают молчать, тем более что, как я уже говорил, шантажист он довольно… честный.

Тайный советник чуть усмехнулся. Амалию немало позабавили последние слова из уст начальника особой службы. А он добавил, как бы завершая разговор:

– Не думаю, что у вас будут с ним какие-то сложности. Если бы у нас появилась хотя бы тень сомнения в этом, мы бы никогда не отпустили вас одну.

– И все-таки, ваше превосходительство, – настойчиво сказала Амалия, – мне хотелось бы знать, что мне делать, если… если вдруг что-нибудь пойдет не так.

Багратионов выпрямился в кресле.

– Дорогая баронесса, – сказал он поскучневшим тоном, – вы ведь не новичок в нашей службе и должны знать, что обязанность агента в том и заключается, чтобы все шло именно так, как надо. Я полагаю, мне нет необходимости объяснять вам это. Что бы ни случилось, запомните: письма императора должны вернуться в Россию. Это не просто одиннадцать французских писем, подписанных именем «Александр», – это спокойствие императорской семьи и, в конечном счете, спокойствие всей России, олицетворением которой является его величество. Если данные эпистолы попадут в чужие руки, скандал неизбежен, и тогда не будет иметь никакого значения то, что история, в них описанная, случилась двадцать лет тому назад. У России слишком много недоброжелателей, и мы не можем подавать им лишний повод для насмешек. Думаю, вы и без меня понимаете это и сделаете все от вас зависящее, чтобы его величество остался доволен вами. Тем более что от вас не так уж много требуется.

У Амалии заныло под ложечкой. По опыту она знала, что всякий раз, когда агенту говорят, что от него многого не потребуется и что ему дают самое простое поручение, все как раз и оборачивается так, что хуже некуда, и тогда приходится напрягать все силы, чтобы выбраться из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. Однако вслух она только сказала:

– Я буду счастлива оправдать доверие его величества.

– Вот и прекрасно, – одобрил Петр Петрович. – И помните: мы надеемся на вас!