Cytaty z książki «Каторга»
- Только не срам! - кричали они. - Лучше уж смерть... Расстреляв все патроны, люди выходили на край обрыва и, прощальным взором глянув на чистое небо, кидались вниз. Так погиб весь взвод. С первого и до последнего человека. Ни один не сдался... Русское мужество ошеломило врагов. Они долго стояли оцепенев. Молчали! Потом японский офицер, пряча в кобуру револьвер, подошел к обрыву над пропастью и посмотрел вниз, где распластались тела русских воинов, а меж ними, уже мертвыми, поблескивали стволы ружей и звенья кандалов.
- Учитесь умирать, - сказал он своим солдатам.
Я не слишком-то доверяю людям, которые публично распинаются в своем патриотизме. В подобных излияниях всегда улавливается некая фальшь. Недаром же на Востоке издревле существует поговорка: имеющий мускус в кармане не кричит об этом на улицах, ибо запах мускуса сам выдает себя…
Легко, наверное, быть героем, когда люди видят твой подвиг, обещая сохранить его для народной памяти, и трудно идти на подвиг, заведомо зная, что погибнешь безвестно…
Сплетни? Не будем бояться сплетен. Гораздо опаснее свирепое молчание, которое иногда окружает человека, и в этом молчании чаще всего вершатся самые подлейшие дела…
Никто не принуждает автора выбирать себе героя – хорошего или плохого. Автор вправе сам сложить его, как мозаику, из красочных частиц добра и зла.
Если же каждая из религий считает самой правильной только себя, значит, все они ошибаются!
- Значит, вы владеете и английским языком?
- Да. Но терпеть не могу английской литературы.
- Почему? - выпытывал барон Зальца.
- Не понимаю английского юмора. Наверное, надо родиться англичанином, чтобы ощутить английское остроумие. Уж сколько раз я, немец из Бауска, вникал в британское чистописание, насильно принуждая себя расхохотаться, но даже улыбки у меня не возникло на скорбно изогнутых губах.
- Однако знатоки считают английский юмор тонким.
- Возможно! Но, очевидно, он тоньше человеческого волоса, и потому нормальному человеку без помощи микроскопа его даже не заметить, как мы не замечаем микробов...
Жалкие парии, отверженные и забитые, лезли под нары – в слякоть грязи, в нечистоты прошлого, в крысиную падаль. А ведь тоже бывали людьми! Их нежно растили матери, показывали врачам, причесывали гребешком их кудри, они бегали в школы, влюблялись, трепетали от первого поцелуя, а теперь... Теперь из-под нар выглянет лицо бывшего человека, испуганно оглядит всех и снова скроется в мраке отбросов каторги.
Человек – это иногда звучит горько!
— Честно говоря, — признался мичман, — согласен облобызать даже сахалинскую землю, ибо целых полтора года качался вне России, а у меня в Петербурге мама... переживает! Уже старенькая.
— Сколько ж лет твоей маме? — спросил штурман.
— Ой, уже тридцать пятый год пошел.
— Да-а, —посочувствовал штурман, — совсем уже дряхлая. Когда вернемся с моря, даст Бог, живы и невредимы, я за твоей старушкой согласен поухаживать...
А что? – говорили женихи, не стыдясь. – На то она и баба, чтобы с нее, со стервы, мужчина верный доход имел…
