Телепередаче «Служу Советскому Союзу!» и газете «Красная Звезда» посвящается
© Вячеслав Владимирович Орехов, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Мы сидим в деревянной беседке детского сада. Летний день близится к концу, детский сад закрыт, и теперь под зеленью вьющихся кустарников сидят обитатели нашего двора. Мы неторопливо играем в карты, щуримся от знойных лучей заходящего солнца и слушаем.
Слушаем, не обращая внимания ни на приходящие карты, ни на музыку из модного переносного приёмника, ни на окрики, доносящиеся со двора.
– А «деды» сразу наехали, как вы только в часть зашли? – интересуется Лёха, мой одноклассник.
– Нет, – как бы нехотя отвечает Игорь. – Сначала месяц карантина был, а вот потом в роту привели, и там началось…
Игорь выдерживает паузу, затягиваясь сигаретой.
Да, он умеет выдерживать паузы, умеет красиво говорить и умеет поступать как настоящий пацан. Игорь старше нас на четыре года. Мы только вот закончили школу, а он уже успел отучиться в училище на помощника машиниста и сходить в армию.
– В роте нам сразу сказали, чтобы мы вешались, потому что вечером у всех будет «прописка» и многие останутся без почек, – Игорь презрительно сплёвывает. – Мне-то по фигу, я такое ещё в училище проходил, а вот пацан из Москвы, толстый такой, как запричитал: ой, да как же так? Да что вы себе позволяете? Надо пожаловаться командованию!
При этом Игорь смешно морщит лицо и пискляво передразнивает. Мы громко хохочем над пугливым москвичом: да, да они все такие! Привыкли там, в Москве, чтобы всё как в кино: метро, консерватория, Кремль, чистота, порядок… А жизни – то и не видели! Толи дело мы, русские пацаны, родившиеся в далёком Узбекистане благодаря непоседливым родителям.
– Ну, а тут выходит такой здоровый сержант и спрашивает: кто здесь из Ферганы? Все притихли, даже «деды». Ну, я, говорю, и чё? – Игорёха снова брезгливо сплёвывает. – А он говорит, типа, меня в начале службы твой земляк, сука, так гонял, что тебе сегодня ночью вообще хана придёт. Лучше вешайся. А я, спокойно так, говорю, мол, посмотрим ещё.
Мы с ненавистью сжимаем кулаки и с пониманием киваем. Да, именно так и мог ответить наш негласный лидер. Именно таким мы его знали всегда. Он не только умел смешно рассказывать новые анекдоты, но и единственный из нас грубил взрослым мужикам, когда нас гоняли с крыш кооперативных гаражей, смело лазил по чужим огородам и подвалам, и также смело заводил разговоры с незнакомыми девчонками, пока мы краснели и стеснительно ёрзали. Конечно, он вёл себя так не потому, что был старше нас на целых четыре года, а потому что был действительно крут. И этот его рассказ был лишним тому подтверждением.
– Мне даже «деды» посочувствовали, а москвич вообще за рукав схватил: ой, давай к командиру части пойдём, это же безобразие! – Игорь опять делает смешное лицо. – А я ему говорю: успокойся, я не из таких передряг вылазил.
Мы снова хохочем над трусливым москвичом, а Игорь неторопливо раздаёт карты. Во время непроизвольной паузы, каждый из нас примеряет на себя подобную ситуацию и пытается предугадать дальнейшие события.
А дальнейшие события происходили как в настоящем кинофильме: ночью в каптёрке по отдельности набили морду каждому вновь прибывшему, кроме последнего. Последним, естественно, оказался наш ферганский вожак, который сразу же завернул в челюсть здоровому сержанту, а потом заодно и двум его товарищам.
– Да, – с досадой откровенничает Игорь, – Если бы ещё двое не подоспели, я, может, и отбился бы. Но впятером меня всё-таки завалили и долго пинали. Во-о-от такой бланш на глазу под утро вылез!
Мы сочувственно киваем.
– А как же офицеры? – осторожно задаёт вопрос его младший брат Петька.
Игорь сурово смотрит куда-то вдаль:
– Я сказал комбату, что это моё личное дело, и я сам разберусь.
В следующие полчаса мы получаем полное описание второго вечера, когда ферганскому герою пришлось вновь вступить в схватку с превосходящими силами противника. Была разбита губа и кулаки в кровь, но и старослужащие без подарков не остались!
Я не могу спокойно сидеть и периодически зачем-то вскакиваю, растирая ладони. Лёшка не переставая курит, а Петька нервно кусает губы. Всеми мыслями мы уже там, рядом с нашим старшим товарищем, в холодной казарме стройбата, защищаем честь «настоящего пацана».
Не обращая внимания на нашу бурную реакцию, Игорь продолжает рассказывать об утреннем построении, на которое он приковылял прихрамывая и держась за рёбра, но так и не порадовал командира жалобами.
– Я сам разберусь, – ответ достойный уважения.
Третья ночь сулила новые испытания крепости воли и кулаков, но Игорь был готов ко всему и шёл в казарму, не выказывая и тени страха.
Всё закончилось совершенно неожиданно. Здоровый сержант вдруг остановил «дедов» окриком, пожал игорёхину руку и сказал, что больше никто не посмеет повысить голос на этого смелого человека.
С тех пор, Игорь стал жить припеваючи: получил какую-то тёплую стройбатовскую должность, много спал и вкусно кушал. Ходил в частые увольнения по сочинским пляжам, где базировалась его войсковая часть, и знакомился с многочисленными девчонками, при первой же возможности вешающимися ему на шею….
Боже мой, сколько раз я потом буду вспоминать эту идиотскую историю и десятки подобных!
Лишь спустя годы, я узнаю, что его мать, вдова тётя Нина, ездила в Сочи не только навестить старшего сына, но и чтобы потребовать от командования навести в дружном воинском коллективе хоть какой-то порядок и вернуть наручные часы – память о погибшем отце Игоря. Был большой скандал.
Но это потом. А сейчас в мире нет более авторитетного человека. Мы почти боготворим его. Перенимаем манеру говорить, копируем походку и стиль одежды. С ним весело и спокойно. А как же иначе, ведь он видел Жизнь, прошёл тяжёлые армейские испытания и не был сломлен!
Скоро и всем нам предстоит окунуться в этот бурный водоворот событий. Я не знаю, кем стану в далё-ё-ё-ком будущем, после службы. Не знаю, надену берет десантника или фуражку артиллериста, окажусь в заснеженном посёлке крайнего Севера или в закрытом городке Европы. Одно мне известно точно – ближайшей весной я пойду служить в Армию!
Но как раз вот этому и не суждено было случиться.
В Армию-то я так и не попал.
Начало
Наконец, самолёт стал снижаться. За восемь часов полёта удалось немного вздремнуть, но усталость, накопившаяся за последние два дня, казалось, стала ещё больше.
Я, как в тумане, вспоминал жаркое утро и построение в военкомате, тяжёлые минуты прощания с родителями на железнодорожном вокзале и душный плацкартный вагон, привёзший нашу команду в Ташкент. Там нас привели в аэропорт, где мы ещё полдня прождали свой самолёт.
Я уже познакомился с некоторыми попутчиками. Всего нас было чуть больше сотни, но русскоязычных только пятеро. Мы с самого начала решили держаться вместе. Остальные – представители великого узбекского народа. Причём, в большинстве, из далёких кишлаков, где трамваи не видели даже по телевизору. Хотя, и телевизоры тоже… В общем, русского языка эти ребята почти не знали, и, судя по удивлённым лицам, много чего не знали ещё.
Всё это время, каждый из нас пытался выведать у людей хоть как-то причастных к нашему путешествию – куда? Но никто толком ничего не знал или делал вид, что не знает. Мы жарились под палящим солнцем на краю аэродрома, ожидая свой самолёт. Весь наш табор развалился на сумках и рюкзаках. Кто-то дремал, кто-то лениво разговаривал и курил.
Один из моих новых приятелей, Серёга, пил газировку и заговорчески оглядывался. Вчера, на призывном пункте, он был абсолютно пьяным, поэтому сегодня тщетно пытался сопоставить дни недели, своё географическое положение и некоторые события. Наконец, бросив это безнадёжное дело, Серёга пустился в философские размышления о грядущем. Его сдержанная улыбка и прищур глаз выдавали авантюрный характер. Такой нигде не пропадёт.
– Да-а-а, у меня столько делишек на гражданке осталось! Теперь корефанам без меня крутиться придётся! – он хитро улыбнулся. – Ну да ладно. Вы, пацаны, не очкуйте! Всё ништяк будет. Все говорят, что со Средней Азии самые лучшие солдаты получаются!
Мы одобрительно закивали – ясное дело!
– Да оно и понятно: у нас ведь самые кручёные пацаны. Всё как надо понимают! – Серёга явно любил выступать на публике. – И ещё очень выносливые. Вон земляки наши из кишлаков, они же с утра до ночи кетменём в поле машут! Похеру им: жара или холод! Разве победишь такого солдата? Он ведь также и с автомата до вечера стрелять будет!
Мы полностью поддержали и это мнение.
– Поэтому и командиры уважают наших пацанов. Не то, что каких-то там москвичей! Вот тех, ваще никто не уважает!
Наша компания взорвалась одобрительными возгласами.
Наконец подали самолёт. Это был обычный ТУ-154 с настоящими стюардессами у входа. Вся наша команда неожиданно разделилась пополам. Первая часть с энтузиазмом ринулась на трап, а вторая угрюмо и молча стояла в стороне, давая понять, что никуда лететь на такой мудрёной штуке не собирается. Впрочем, оцепившие нас солдаты очень быстро решили эту проблему с помощью пинков и подзатыльников. Было видно – такое у них не в первой.
Сопровождавший нас молчаливый майор из военкомата оглядел всю нашу ораву и выдернул меня из толпы. Узнав зачем-то мою фамилию, он сунул мне запечатанную картонную коробку и пояснил, что я должен отдать её на другом конце тем, кто нас встретит.
– А «другой конец» – это где? – с замиранием в сердце спросил я. Майор пожал плечами:
– Да я, честно говоря, и сам не знаю. Мне было приказано довести вас до самолёта. Кажется, куда-то на Украину, что ли.
Я забежал на трап и плюхнулся в свободное кресло озабоченный решением двух важных вопросов. Первый: Украина – это хорошо или плохо? И второй: почему из всего табора доверили документы именно мне? В конце концов, я нашёл для себя очень приятный и простой ответ: где-то на Украине меня ждёт головокружительная армейская карьера, которая уже началась с лёгкой руки майора. А значит, всё не так уж и плохо! Я немного успокоился и расслабился.
Самолёт взлетел. Стюардесса в микрофон поприветствовала нас, попросив присутствующих не шуметь и, по возможности, не крутить и не нажимать кнопки. Мои перепуганные земляки удивлённо озирались и, в свою очередь, безостановочно крутили и тыкали во всё, до чего могли дотянуться. Наконец нервы бортпроводницы не выдержали, она выскочила в салон и проорала вышесказанное, но уже используя всю красоту могучего русского языка. Присутствующие притихли, съёжившись в своих креслах.
По моим прикидкам, лететь нам было часа четыре, максимум пять. Но полёт затянулся до восьми. Я и не думал, что Украина так далеко! Погружённый в размышления о масштабах нашей огромной страны, я уснул.
Сквозь холодную дымку стали более отчётливо проступать серые леса и ещё заснеженные сопки. Я с прискорбием отметил, что данные пейзажи никак не тянут на богатые просторы Украины.
Появились огни аэропорта, и хотя стюардесса попросила пристегнуть ремни, все повскакивали с мест и прильнули к иллюминаторам. В надвигающихся сумерках появилась большая световая надпись «Владивосток».
Какой-то неприятный комок подкатил к самому горлу. Пугающее предчувствие физически ощущалось где-то в районе солнечного сплетения, а непокорное сознание всё ещё занималось самообманом. Я убеждал себя доводами, что и в приморских городах служат не только моряки. Здесь также необходимы и пограничники, и десантники, и… Да мало ли кто! Стройбат и тот нужен! Но все надежды рухнули, когда открыли дверь – у трапа стоял морской офицер, с двумя подвыпившими моряками.
Моряки были с усами и широкими лычками на погонах. Громко смеясь и не менее громко ругаясь матом, они довольно убедительно попросили нас бегом покинуть самолёт и построиться у трапа. Вся наша толпа на удивление быстро и без лишнего шума выполнила эту просьбу. Я отдал коробку с документами офицеру и, пользуясь случаем, поинтересовался, куда нас теперь?
– В велосипедные войска, куда ж ещё? – улыбнулся морской офицер.
Да, глуповатый вопрос.
ПТК
После самолёта, мы провели холодную ночь на территории войсковой части в каком-то большом помещении похожем на склад. Ранним утром пешком отправились в баню на территорию другой части, где, как я потом догадался, основная задача была не помыть нас после дальней дороги, а поворовать ценные вещи в процессе помывки. Затем, привели на распределительный пункт с секретным названием ПТК.
ПТК представлял собой территорию большой воинской части в черте города. Здесь были какие-то учебные корпуса, административные здания, а в центре располагалось несколько бараков. Бараки были старые, деревянные и холодные. Мне казалось, что это самое настоящее наследие сталинских времён. Наверное, именно здесь останавливались каторжанские этапы, перед тем как сгинуть где-то на Сахалине или Камчатке. Теперь вот и наш, узбекский, смешавшись с такими же этапами со всей страны, сидел на двухэтажных деревянных нарах, расстелив грязные матрацы и устало дожёвывая домашние бутерброды. Я с тоской смотрел на бритоголовых товарищей, играющих в карты, на постоянно орущих надзирателей в военной форме и понимал, что где-то меня сильно обманули. Вместо почётного долга, я буду отбывать срок. А чтобы не возникло желания досрочно окончить это мероприятие, барак на ночь заперли. Да и периметр войсковой части всегда был под усиленной охраной.
Впрочем, рассиживаться долго на нарах не пришлось. В шесть часов утра нас подняли бегающие с ремнями в руках надзиратели и выгнали на улицу. Было ещё темно и холодно. Пробрасывал мелкий снег. Отходить от бараков запретили и мы, полусонные и замёрзшие, прослонялись возле них до девяти часов.
И вот, наконец, наступило время нормального завтрака! Нас поэтапно начали водить в столовую. После нескольких дней сухомятки, любая горячая еда кажется вкусной. Но что-то меня настораживало в принимаемой пище. Старшины посмеивались и ссылались на приморскую воду, к которой надо привыкнуть. Может быть, может быть. Да и саму столовую я поначалу принял за больницу. В открытые окна вырывался запах каши и медикаментов. Странно как-то! Лишь на следующий день мы узнали, что это любимая забава в вооружённых силах – поить и кормить вновь прибывшее пополнение бромом. Так сказать, чтобы ничто не мешало овладевать воинской специальностью. Я всерьёз начал опасаться, что после такой ненавязчивой «помощи», можно уже никогда ничем и никем не овладеть, вернувшись на гражданку. Но голод взял своё.
В ПТК постоянно происходила смена населения. Приходили всё новые этапы и уходили вновь сформированные команды по конкретным воинским частям, кораблям и учебкам. В течение всего дня к баракам прибегали посыльные со списками и уводили на медосмотры и собеседования.
Мой новый товарищ Серёга умудрился найти среди местных обитателей земляка уже отслужившего половину срока. Парень оказался не заносчивым и обстоятельно разъяснял нам некоторые постоянно возникающие вопросы. Оказалось, что и в военно-морском флоте есть части, в которых служат не так уж и много, например: морская авиация, морчасти погранвойск, флотский стройбат (вот те на!) и, конечно же, морская пехота! Это вселяло дополнительную надежду в измученную терзаниями душу.
Однажды, я заметил нездоровое оживление в стане моих земляков. Подойдя поближе, я выяснил, что находящийся в центре внимания щупленький узбек был зачислен в отряд морской пехоты! Обступившие его товарищи восторженно выражали эмоции, а виновник торжества смущённо улыбался и что-то мямлил. Кто бы мог подумать, что этот невысокий, скромный паренёк обладал качествами достойными бойца элитных частей флота! Пробравшись поближе сквозь толпу земляков, я попытался узнать, каким видом единоборств он занимался, какой разряд имел и в каких соревнованиях себя проявил? Обескураженный узбек виновато улыбнулся и на очень ломанном русском объяснил, что ни к чему такому отношения не имеет и всю свою недолгую жизнь работал штукатуром-маляром на строительстве колхозной фермы. Понятно, решил я, видимо получил приказ не рассказывать о своих подвигах. Они ж там, в морской пехоте, все такие таинственные! Хотя, по штукатуру-узбеку и так особо не видно. Но главное, я всё-таки узнал! Я узнал у него, в каком кабинете сидят морские пехотинцы и проводят свои собеседования! Медлить было нельзя. В конце концов, надо самому решать свою судьбу, а не ждать снисхождения легкомысленной фортуны! Набравшись смелости, я постучал в заветную дверь и шагнул за порог.
В полупустом кабинете сидел, закинув ноги на стол, майор морской пехоты. Нет, правильней сказать, сидел маленький, толстый мужичок в форме майора морской пехоты. Он устало повернул в мою сторону лысую голову с большими усами и спросил:
– Чего тебе?
Справившись с минутным замешательством, я громко выпалил:
– Возьмите меня в морскую пехоту! Я занимался спортом, у меня есть разряд…
Во время краткой самопрезентации, я внимательно следил за майором, потому как понимал – внешность может быть обманчива. Что, если он надумает проверить мою реакцию и в молниеносном прыжке попытается заехать своей короткой ножкой мне в челюсть? Или, на худой конец, выхватит из-за шиворота легендарный метательный нож и воткнёт его в двух сантиметрах от моего уха? Железная воля было готова ко всему, но вопрос заданный майором, ошарашил меня покруче любого фокуса.
– Какую строительную специальность имеешь?
– Чего?
– Я говорю, на стройке работал?
– Я?… Нет, я сразу после школы… Но я без троек…
– Свободен.
Майор отвернулся к окну и, похоже, сразу обо мне забыл.
Я вышел раздавленный и опустошённый. Двери в элиту флота для меня закрылись навсегда.
Зато вскоре представилась возможность попасть в подводники. Меня с несколькими земляками вызвали на медкомиссию, а потом засунули в барокамеру. Это такая большая бочка, лежащая на боку. Внутри, на двух прикрученных лавочках уселось нас шестеро и ещё два здоровых старшины. Снаружи закрыли люк и начали нагнетать воздух. В ушах почувствовалось нарастающее давление. В самый пик испытания, в моих перепонках послышался писк и какое-то бульканье. Ощущение весьма неприятное. Было даже как-то страшновато. И не мне одному. Перепуганные узбеки повскакивали с мест и начали с криком метаться по бочке. Вот тут и пригодились два больших старшины, пинками и невесть откуда взявшимися деревянными дубинками принявшиеся успокаивать будущих подводников.
После испытания в барокамере, нас опять проверили военные медики. Заглянувший ко мне в уши врач махнул рукой и заключил: «Не годен». В общем-то, меня это не расстроило, но уши продолжали болеть. Видимо сказалось осложнение после детсадовской простуды.
В течение последующих нескольких дней, пришлось закапывать уши какими-то выпрошенными каплями и ждать очередного вызова.
Наконец, меня вызвали ещё в один кабинет. Там сидел усатый капитан медицинской службы и что-то быстро записывал. Задав несколько стандартных вопросов, он, даже не посмотрев на меня, постановил: