Czytaj książkę: «Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны»

© Вячеслав Вадимович Навроцкий, 2024

ISBN 978-5-4496-9697-7 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-9696-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Книга, которую читатель держит в руках или видит на экране своего электронного гаджета, представляет собой вторую часть цикла «Россия и движущие силы истории», посвященного расследованию причин краха советской системы. В этом расследовании принимается парадигма, согласно которой любое крупное историческое событие или значимый исторический процесс порождаются стереотипами человеческого мышления, психологическими установками и бессознательными реакциями, которые, таким образом, играют роль движущих сил истории.

В первой части цикла («Мафиократия») в качестве одной из главных сил, определивших распад советской системы, была выделена психологическая установка на переход к капитализму, овладевшая правящим классом СССР. Это была сила, которая возникла внутри советского общества. Хорошо известно, однако, что была и сила внешнего происхождения. Ее общепринятое название – холодная война, хотя более правильно было бы называть ее психологической войной. Эта сила изучена гораздо лучше, чем внутренний импульс номенклатуры к переменам, и при объяснении краха советской системы она часто выдвигается на первый план. Однако в большинстве работ на эту тему принимается узкий взгляд на эту силу; ее возникновение рассматривается в контексте противостояния двух социальных систем и, соответственно, двух сверхдержав – СССР и США. В данной книге читателю предлагается выйти за временные рамки 1945—1991 годов и рассмотреть холодную войну в контексте противостояния не государств и социальных систем, а цивилизаций. При таком подходе холодная война предстает не единичным историческим эпизодом, а одним из множества примеров (хотя, по-видимому, наиболее ярким), иллюстрирующих универсальное историческое явление.

В основе этого явления лежит способность человека оказывать психическое воздействие на других людей. Эта способность проявляется и на индивидуальном, и на групповом уровне, но для истории человечества имеет значение, главным образом, ее проявление на уровне больших человеческих масс, когда в игру вступают такие факторы как культура, религия, идеология. Некоторые народы и цивилизации обладают этой способностью в большей мере, чем другие, и это дает им преимущество в борьбе за жизненное пространство и ресурсы. В последние полторы тысячи лет эту способность особенно усердно развивает и использует цивилизация, которая получила название Запад. По отношению к России она использует ее столь интенсивно, что термин психологическая война представляется вполне уместным. Это война началась задолго до возникновения Советского Союза и с тех пор никогда не прекращалась, а лишь на время ослабевала. Столь долгое и упорное ее ведение со стороны Запада позволяет утверждать, что закончится она только тогда, когда русская цивилизация перестанет существовать – или когда перестанет существовать Запад.

Такой взгляд на историю подразумевает, что Советский Союз рассматривается как этап развития русской цивилизации, а с этим некоторые могут не согласиться. Действительно, революция 1917 года, в результате которой возник Советский Союз, нанесла по русской цивилизации сокрушительный удар. Тем не менее, есть основания полагать, что этот удар не был смертельным и что Советский Союз стал в значительной мере продолжением Российской империи. Некоторые аргументы в пользу этой точки зрения были приведены в первой части цикла, во второй и последующих частях вопрос о связи между «советской цивилизацией» и «русской цивилизацией» будет рассмотрен более детально.

Уничтожение цивилизации посредством одного события вообще есть явление чрезвычайно редкое. Из ближайшей истории известен только один такой случай – уничтожение испанцами империи инков. Обычно цивилизации умирают постепенно, проходя через череду ослабляющих их кризисов. В XX веке русская цивилизация пережила два глубоких кризиса – в 1917 и в 1991 годах, и теперь, по-видимому, приближается к новому. Это – тревожный знак.

Кризис любой цивилизации имеет как внутренние причины, так и внешние. В русской истории внешняя причина кризисов всегда была связана с действиями Запада. В настоящий момент, когда завершается второе десятилетие XXI века, Запад в его войне против России близок к успеху, как никогда до этого. Потенциал русской цивилизации по-прежнему огромен, но объективный анализ происходящего не оставляет сомнений в том, что Россия очень близко подошла к черте, отделяющей бытие от небытия.

Будет ли приближающийся кризис преодолен или он станет еще одним (возможно, последним) шагом на пути к окончательному краху – это могут знать только пророки, к которым автор себя не относит. Но он убежден в том, что продолжить свое существование русский народ сможет только в том случае, если научится противостоять культурно-психологической агрессии извне. Научиться этому трудно, способности такого рода даются народам от рождения, но другого выхода нет. А это значит, что психологическая война как явление мировой истории должна в России стать предметом тщательного изучения.

Изучение феномена психологической войны имеет жизненно важное значение не только для русских. Психологическую войну Запад ведет против всего мира, в том числе и против собственного населения. Беден человек или богат, атеист он или верующий, живет он в России или в любой другой стране мира – он не может изолировать себя от потоков информации, порожденных или преобразованных западным миром. Проблема противостояния тем управляющим воздействиям, которые осуществляются через эти информационные потоки, актуальна для каждого. Она актуальна и для западного человека. Ему нужно научиться защищаться от собственной цивилизации, а это гораздо сложнее, чем защищаться от цивилизации чужой.

В начале XXI века в России было издано много книг, посвященных информационно-психологической войне. Большая часть этих книг носят характер учебников, причем многие из них опираются на американские пособия по психологической войне. Методы психологической войны иллюстрируются в этих книгах, в основном, описаниями психологических операций, осуществленных США в конце XX – начале XXI века, и это естественно. Теорию психологической войны начали разрабатывать в США сразу после окончания Второй мировой; что касается практики, то по количеству и размаху осуществленных психологических операций США тоже далеко обогнали всех остальных. Однако психологическая война не есть просто набор операций. Психологическая война – это особое состояние цивилизации. Чтобы понять, почему это особое состояние характерно для Запада и какие следствия из этого проистекают, необходимо выйти за рамки утилитарного, «технического» подхода к феномену психологической войны. Именно это автор постарался сделать в данной книге. Насколько это удалось – судить читателю.

Введение

Важная роль психического воздействия на противника для достижения победы над ним была подмечена еще в древности. Об этом можно судить по знаменитому древнекитайскому трактату «Искусство войны»¹. В этом трактате говорится: «Во всякой войне, как правило, наилучшая политика сводится к захвату государства целостным… Взять в плен армию противника лучше, чем ее уничтожить… Покорить противника без сражения – вот венец искусства» (Сунь-цзы 1950). В трактате указываются такие способы воздействия на психику противника:

• «разлагайте все хорошее, что имеется в стране вашего противника»;

• «вовлекайте видных представителей вашего противника в преступные предприятия»:

• «подрывайте их престиж и выставляйте в нужный момент на позор общественности»;

• «используйте сотрудничество самых подлых и гнусных людей»;

• «разжигайте ссоры и столкновения среди граждан вражеской страны»;

• «подстрекайте молодежь против стариков»;

• «мешайте всеми средствами деятельности правительства»;

• «препятствуйте всеми способами оснащению, обеспечению и наведению порядка в вооруженных силах»;

• «сковывайте волю противника бессмысленными песнями и музыкой; обесценивайте все традиции и богов ваших врагов»;

• «посылайте женщин легкого поведения с тем, чтобы дополнить дело разложения»;

• «будьте щедры на предложения и подарки для покупки информации и сообщников, не экономьте ни на деньгах, ни на обещаниях, так как они приносят богатые дивиденды».

Другая великая культура древнего мира, индийская, тоже уделяла внимание психологическим аспектам войн. В «Законах Ману» давались рекомендации вроде «поощрять к мятежу тех из войск противника, кто склонен к этому». Каутилья в классическом эпосе «Артазастра», написанном за три с лишним века до н.э., указывал, что в ряды вражеской армии нужно внедрять секретных агентов, чтобы те распространяли слухи о поражении. Он же писал об агентах, которые должны поддерживать различные категории «несогласных» во враждебном государстве. Этих «несогласных» нужно провоцировать, возбуждать, играть на их амбициях и т. д.

Все перечисленные в древних текстах способы воздействия на психику противника были использованы Западом против СССР во время «холодной войны» 1945—1991 годов. Однако Запад применял эти способы не только по отношению к СССР и не только во время ««холодной войны». С меньшей интенсивностью они применялись им и раньше, начиная с эпохи Реформации. Применялись, в основном, не «осознанно», то есть без долгосрочного и сознательного планирования, но весьма эффективно. История Нового и Новейшего времени свидетельствует, что в использовании древних принципов искусства побеждать Запад пошел гораздо дальше Востока. В восточных цивилизациях методы психического воздействия рассматривались как часть обычной войны; соответственно, обращались к этим методам только тогда, когда начиналась обычная война. В западной цивилизации методы психического воздействия представляют собой часть обычной жизни, они используются всегда и везде – и в мирное время, и в военное. Они применяются не только по отношению к противнику – в мирное время формально нет никакого противника – но и по отношению к государствам, с которыми поддерживаются дружественные отношения. Весь окружающий мир является для Запада полем психологической борьбы. Запад ведет эту борьбу и сам с собой, или сам внутри себя. Эту борьбу внутри западной цивилизации ведут одни государства против других государств, одни социальные группы против других социальных групп, одни индивиды против других индивидов.

Можно сказать, что Запад есть цивилизация психологической войны. От других цивилизаций психологическая война требует особого напряжения сил, в то время как для Запада это норма существования. Благодаря этой своей особенности к концу XX века Запад подчинил себе почти все остальное человечество. Политическую независимость от Запада сохранил только Китай. Но и Китай, особенно его городское население, не говоря уже о китайской диаспоре в США и Европе, находится под влиянием западной культуры – а значит, идет процесс порабощения и этой части человечества. Умению Запада паразитировать на остальном человечестве можно было бы позавидовать (оставив в стороне мораль), если бы не то обстоятельство, что свою способность изменять культурный код общества Запад применяет и к себе. В результате внутренней психологической войны Запад сначала из цивилизации христианского гуманизма превратился в цивилизацию денег, с ее культом материального богатства, а теперь на наших глазах превращается в отрицание своей исходной формы – цивилизацию трансгуманизма. И если цивилизации денег еще можно было в чем-то завидовать, то от цивилизации трансгуманизма инстинктивно хочется держаться подальше – дыхание смерти чувствуется в ней слишком сильно.

Глава 1.
Запад против Запада

§1. Эпоха Возрождения и Реформации

«В течение трех последних веков историческая жизнь Запада была – и не могла не быть – лишь непрерывной войной, постоянной атакой на всякий христианский элемент в составе старого западного общества. Эта разрушительная работа продолжалась долго, так как до нападения на установления необходимо было уничтожить их скрепляющую силу, то есть веру»

Ф. И. Тютчев. La question Romaine

«Республика учености»

В традиционных исторических терминах переходный период, в течение которого происходила перестройка идеологических основ западной цивилизации, захватывает четыре эпохи. Это Возрождение, Реформация, Контрреформация и Просвещение. Начальный вектор этой перестройки был результатом совместного действия нескольких процессов. С одной стороны, имело место развитие ремесел и искусства, рост экономического богатства и знаний о мире. С другой стороны, это развитие не было гармоничным; оно сопровождалось столкновением (которое оно отчасти само провоцировало) интересов различных социальных групп – аристократов, Римской церкви, бюргеров, ремесленников и постепенно оформлявшегося слоя буржуазии. Последний включал в себя не только торговцев и банкиров, но и представителей «свободных профессий» – адвокатов, издателей, публицистов. На эти социальные взаимодействия, в свою очередь, влияла интеллектуальная и эмоциональная атмосфера эпохи Возрождения. Таким образом, мы имеем дело здесь, с одной стороны, с программами поведения, формирующимися на уровне социальных групп и социально-экономических систем, а с другой стороны – с общечеловеческим инстинктом самовыражения и фундаментальной человеческой потребностью свободного мышления.

Люди, для которых были невыносимы ограничения и запреты, накладываемые Церковью на интеллектуальную деятельность, существовали всегда. Это находило свое выражение в еретических движениях, с которыми Церковь более или менее успешно справлялась. Но во второй половине XV века, когда число образованных людей в ряде стран, прежде всего в итальянских государствах, превысило некий порог, начались изменения более серьезные. Современные апологеты идеологии либерализма оценивают эти изменения однозначно положительно. Карл Поппер, например, называет их «величайшей из всех моральных и духовных революций» и характеризует следующим образом:

«Это движение было стремлением огромного множества безвестных людей освободить себя и свой разум от власти авторитетов и предрассудков. Оно являлось попыткой построить открытое общество, отвергающее абсолютный авторитет традиционного и одновременно пытающееся установить и поддержать традиции – старые или новые, которые соответствовали бы стандартам свободы, гуманности и рационального критицизма. Это движение провозглашало нежелание сидеть сложа руки, переложив всю ответственность за управление миром на долю человеческих или сверхчеловеческих авторитетов, и выражало готовность взять на себя часть груза ответственности за те страдания, которых можно было бы избежать, стремясь в конечном итоге к тому, чтобы их вообще не было» (Поппер 2005, с. 18).

Нужно быть очень наивным человеком, чтобы принимать за «чистую монету» стандарты «свободы, гуманности и рационального критицизма». Под вывеской этих гуманистических идеалов скрывается общество более сложное, но ничуть не более гуманное и рациональное, чем прежнее. Однако культурный процесс, начавшийся в эпоху Возрождения, был не только реакцией на ограничения, наложенные Римской церковью, но и следствием успешного развития европейской цивилизации под духовным руководством той же Римской церкви.

Существует устойчивый миф, согласно которому революции – как социальные, так и духовно-моральные – происходят вследствие неуспеха существующего общественного порядка. Этот миф представляет реальные процессы с точностью до наоборот. В реальности революция, как правило, происходит на базе успешного предшествующего развития общества. Это развитие и вызывает к жизни новые формы, разрывающие старый порядок. Революция, о которой пишет Поппер, начиналась с того, что в результате прогресса в экономике и в познании мира на исходе средневековья все больше интеллектуалов стремились порвать со сложившейся организацией науки и преподавания. Их уже не могли удовлетворить университеты того времени, с их строгой иерархией должностей и званий, строгой регламентацией общения между учеными. Им нужны были такие организационные формы, которые позволяли бы вести свободные дискуссии. Так в XV веке в итальянских средиземноморских городах-государствах, самых процветающих областях Европы того времени, возникли, в подражание академиям античности, Флорентийская академия Марсилио Фичино, Неаполитанская академия Джовиано Понтано, Римская академия Помпонио Лето и Венецианская академия Альда Мануцио. Это были своего рода клубы, взявшие за образец легендарную платоновскую Академию, которая существовала более девяти столетий, от момента ее создания Платоном в 387 году до н.э. и до 529 года, когда она была закрыта указом византийского императора Юстиниана. Не имея поначалу формальных уставов и постоянного церемониала, эти клубы противопоставили авторитарному характеру католических образовательных заведений демократические формы общения и дискуссий. Одновременно усилилось письменное общение на индивидуальном уровне между интеллектуалами разных стран. Всю эту сеть индивидуальных и групповых контактов Эразм Роттердамский назвал «Республикой учености». В XVII веке для нее стало использоваться другое название – «невидимый колледж» (Invisible College). Впервые это выражение, по-видимому, стал употреблять англо-ирландский натурфилософ и богослов Роберт Бойль, один из основателей современной химии, известный школьникам всего мира как один из авторов физического закона Бойля-Мариотта. В письмах 1646—1647 годов под словами Invisible College он подразумевал группу интеллектуалов, которая позже оформилась как Королевское общество.

Однако ситуация недолго оставалась такой, какой ее описывает Карл Поппер. Если интеллектуальная жизнь прежних университетов подчинялась нормам, которые исходили от Церкви и устанавливались в централизованном порядке, то жизнь «свободных академий» очень быстро оказывалась подчиненной нормам, которые возникали как бы сами собой. Содержание этих норм в значительной степени определялось универсальным законом распространения и кристаллизации идей, согласно которому в свободном идеологическом пространстве спонтанно возникают и постепенно начинают доминировать установки, преимущественно противоположные тем, которые в принудительном порядке навязывались ранее. В итоге вместо внешней цензуры выражения мыслей постепенно возникала цензура внутренняя, а исходное равенство членов группы сменялось новой иерархией. Вместо площадок для свободного соревнования идей возникал новый идеологический лагерь, ведущий враждебные действия против «старого порядка».

Этот лагерь, который условно можно назвать «демократическим», не имел тех возможностей, которыми обладали государственные институты, и поначалу проигрывал сражение. Однако разгромить его, как были разгромлены средневековые еретические секты, не удалось, потому что он выработал такие методы борьбы, которым «старый порядок» ничего не мог противопоставить. Созданная им технология «культурной войны» состояла в разделении «Республики учености» на две части – «видимую» и «невидимую». «Видимую» часть составляли всевозможные профессиональные общества, прежде всего научные, а также литературные, музыкальные и т. д. В основном это были группы интеллектуалов; применительно к Франции XVIII века Огюстен Кошен назвал такие группы «обществами мысли» (les sociétés de pensée). «Невидимую» часть составляли тайные общества, которые в идеологическом и организационном плане представляли собой аналоги средневековых сект. От этих сект они унаследовали концентрическую коллективную структуру, при которой полной информацией о целях и задачах общества обладают только члены «внутреннего круга», информированность же остальных убывает по мере удаления от центра. Но было и кардинальное отличие: если секты откровенно противопоставляли себя существующему порядку, что облегчало борьбу с ними, то тайные общества Нового времени в большинстве случаев декларировали свою лояльность существующему порядку. Тайной, таким образом, являлось не само существование этих обществ, а их истинные цели и методы. Избегая открытого противостояния с государством, они добивались своих целей окольным путем – с помощью различных интриг, но главным образом посредством постепенного изменения общественного мнения. В ходе Реформации и Контрреформации эти общества постепенно превратились в то, что в начале XVIII века стало известно как масонство.

Еще раз подчеркнем, что «тайные общества» – название условное; некоторые из этих организаций существовали легально и даже пользовались покровительством монархов или членов царствующего дома. Прекрасно высказался по этому поводу в работе «Современное франкмасонство» (Киев, 1903) профессор Киевской Духовной академии по кафедре истории западных вероисповеданий Афанасий Булгаков (отец писателя Михаила Булгакова):

«Редкое из явлений исторической жизни в сущности своей окутано такою таинственностью, как франкмасонство. Можно перечитать множество книг, написанных для ознакомления с ним; можно переслушать рассказы десятков лиц о нем и все-таки не быть в состоянии дать ответ на вопрос: что же такое франкмасонство? Несомненно только то, что это есть тайное общество людей, и тайное не потому, что оно скрывает свою деятельность от взоров людских, нет! Оно тайное потому, что оно скрывает сущность своих целей и средства к достижению их» (цит. по Смолин 2009).

Об этом же пишет известный французский разоблачитель масонства Поль Копен-Альбанселли (Paul Copin-Albancelli, 1851—1939). В своем труде «Масонская драма: Тайная сила против Франции» (Le Drame Maçonnique: Le Pouvoir Occulte Contre La France) он делит все тайные общества на два типа: те, которые стараются скрыть само свое существование, и те, которые скрывают только свою цель. Общество первого типа вынуждено открывать себя каждый раз, когда оно хочет привлечь к себе нового члена; кроме того, о существовании этого общества миру может поведать каждый, кто его покинул. «Если же скрывать не самое существование общества, – продолжает Альбанселли, – а лишь истинную цель его, даже от самих его членов, то тогда еще тайну можно сохранить» (цит. по Марков 2002, с. 72).

С точки зрения достижения успеха в борьбе против «старого порядка» смысл разделения «Республики учености» на две части, «видимую» и «невидимую», состоял в также в том, что первая играла роль посредника для второй в ее взаимодействии с обществом. Направляя деятельность публичных академий и клубов через своих представителей в этих «видимых» организациях, «невидимая часть» класса интеллектуалов могла незаметно для непосвященных воздействовать на общество и государство.

Еще одно фундаментальное изменение по сравнению с еретическими сектами состояло в установлении неформального союза интеллектуальной элиты с зарождающейся финансовой олигархией. Союз этот был направлен против общего противника – католицизма, а вместе с ним и против всего «старого порядка», который в XVI – XVII веках персонифицировали Римская церковь и Священная Римская империя.

Известный бельгийский юрист и экономист Эрнест Нис, который был также и видным масоном, в книге «Современные представления: международное право и масонство», вышедшей в Брюсселе на французском языке в 1907—1908 годах, так описывает начальную фазу психологической войны между «старым» и «новым» порядком в Европе:

«Европа понемногу покрывается тайными обществами, прикрывающимися научными или литературными целями. Общества эти во все эпохи способствовали „великому делу“ … Все они проникались новым духом свободы, терпимости, братства, все они стремились к равенству и все они были „международны“ в своих стремлениях, ведя борьбу против национального государства, верховной христианской власти и христианской Церкви… „Академии“ и „общества“ были „рассадниками философии“ и прежде всего заботились о „веротерпимости“. Так, Помполио Летто основал в Риме „Academia romana“; в 1468 году члены ее были арестованы и обвинены в богоотступничестве и язычестве… в Неаполе Иоанн Порта основал „Academia dei secreti“ которая тотчас же была закрыта, как предавшаяся „волхвованию“… В 1480 году создалась во Флоренции „Платоническая академия“; зала, в которой она заседала, существует до сих пор и украшена лепной работой, представляющей собой масонские принадлежности и эмблемы. В 1512 году создалось в том же городе „общество лопаты“, составленное из ученых и высокопоставленных лиц» (Nys 2003, цит. по Марков 2002, с. 60).

Как уже было вскользь замечено выше, «Республика учености», возникшая как интеллектуальная оппозиция «старому порядку», не могла использовать в качестве идеологической базы ту же самую религиозно-философскую систему, на которой основывался «старый порядок». Она нуждалась в новой системе, позволяющей дать идеологическое обоснование новому способу управления обществом. В то же время, поскольку способ действия «Республики учености» не предполагал открытой конфронтации с властью, новая доктрина не должна была выглядеть как открытый вызов католицизму. На начальном этапе, пока новая доктрина не пустила достаточно глубокие корни в общественном сознании и не получила достаточного распространения в различных странах Запада, важно было избежать открытого противостояния с официальной церковью.

Центрами идеологической поддержки средневековой христианской государственности являлись университеты. В конце средневековья их было чуть более полусотни и сосредоточены они были, в основном, во Франции и в Италии, причем более половины из них были основаны папством. Альтернативными центрами, в которых стала разрабатываться религиозно-философская система для нового социального порядка, стали итальянские «платонические» академии. Инициаторами создания этих академий и их спонсорами выступили представители той социальной группы, которая более других была заинтересована в новом способе управления обществом – крупные торговцы и финансисты. Новый способ управления был основан на манипуляции общественным сознанием, поэтому важнейшая роль в нем отводилась тем, кто создает и распространяет идеи, образы, мифы и настроения – философам, писателям, публицистам, издателям, юристам. Вполне закономерно, что в этих условиях две социальные группы, интеллектуалы и финансисты, заключили между собой неформальный союз. Конечно, не все интеллектуалы примкнули к новому лагерю, но все же примкнувших было, по-видимому, большинство. Причина этого была не только в том, что в новом лагере интеллектуалам хорошо платили. Возможность выступить против устоявшихся доктрин и мнений привлекает любого творческого человека.

Местом, в котором новое учение впервые обрело определенные, с тех пор принципиально не менявшиеся, черты, стала Платоновская академия во Флоренции. Эта Академия была создана в 1462 году по инициативе и на деньги Козимо Медичи, крупнейшего банкира своего времени, представителя знаменитой династии и фактического правителя Флоренции в 1434—1464 годах. Главной базой Флорентийской академии стала вилла в Кареджи, которую Козимо в 1462 году подарил молодому Марсилио Фичино. Идея создания академии, ориентированной на изучение Платона и неоплатоников, возникла у Медичи благодаря его знакомству с византийским философом Георгием Гемистом, более известным под псевдонимом Плифон (лат. Pletho, в латинизированном и классическом греческом произношении Плетон).

Плифон был первым, кто выступил против схоластического богословия, основанного на толковании Аристотеля в духе Фомы Аквинского. Он утверждал, что то понимание Аристотеля, которое, начиная с XIII столетия, стало традиционным среди византийских и латинских философов, возникло в результате неправомерного приспособления античной философии к христианскому богословию, и что на самом деле эта философия вообще несовместима с христианством. В то же время Плифон полагал, что христианство не способно побудить жителей Византии на самоотверженное сопротивление османам, и что сделать это можно только через возрождение древнего «эллинского духа». Таким образом, Плифоном руководило не только научные, но также национально-политические и религиозные мотивы.

Сама по себе идея Плифона воссоздать античную религию в противовес христианству не была оригинальной. В пятом веке это уже пытался сделать философ-неоплатоник Прокл, возглавлявший платоническую Академию в Афинах. Но между попытками Прокла и Плифона было одно существенное различие. Во времена Прокла христианская философия только зарождалась, и та система догматов, которая была в начале пятого века разработана Августином, опиралась как раз на учение неоплатоников. Прокл не столько боролся с христианством, сколько завершал ту работу по интерпретации Платона, которую в третьем веке начал Плотин и в четвертом веке продолжили Порфирий и Ямвлих. Плифон же вернулся к Платону уже после тысячелетнего господства христианства и почти через два столетия после того, как христианская теология отказалась от неоплатонизма Августина и заменила его аристотелизмом в интерпретации Альберта Великого и Фомы Аквинского. Поэтому Плифон пошел дальше. Подвергнув критике учение Аристотеля и его интерпретацию Фомой Аквинским, он разработал новую философско-религиозную систему, в которой центральное место занимала не вера, а разум. Из всей античной философии наиболее полезным для решения этой задачи являлось учение Платона об идеях, на которое Плифон и сделал главную опору, присовокупив к нему элементы гностицизма и восточной мистики. Догмат христианства «верую в единого бога» Плифон заменил догматом «верую во множество богов» и ввел постулаты о вере в демонов, в идеи звезд и в мировой разум. Религия Плифона имела целью дать блаженство не в потустороннем мире, которого Плифон не признавал, а в мире земном, путем правильного устройства общества и следования правильной морали. Согласно этой морали, которую Плифон тоже взял из учения Платона, высшей добродетелью человека является его стремление познать конечную причину всех вещей; в соответствии с этим, чтобы быть счастливым, индивид должен развивать свои умственные способности.

Таким образом, система Плифона имела характер аристократический. Отождествляя блаженство с умственным развитием индивида, свободного от житейских тревог и забот, она игнорировала проблемы, которые являются главными для основной массы людей в любом обществе. Кроме того, для массовой религии эта система была слишком рациональной. По этой причине она не могла решить ту задачу, которую изначально ставил Плифон – вдохновлять массы на сопротивление турецкой экспансии. Более того, как стало ясно впоследствии, творчество Плифона сыграло роль своего рода идеологической диверсии в пользу врага. С одной стороны, его идеи ослабили то ощущение единства, которое еще оставалось среди населяющих Византию разнообразных этносов благодаря наличию православия как единой государственной религии; с другой стороны, для византийской аристократии призыв Плифона к отказу от христианства создавал прецедент, облегчивший в дальнейшем, во время турецкого господства, переход в ислам. Некоторые моменты в религии Плифона вообще заставляют усомниться в том, что этот философ желал сохранения Византийской империи. Например, он трактовал самоубийство как проявление божественной природы человека (Медведев 1997), и это в то время, когда рост числа самоубийств, на фоне снижения рождаемости, кризиса государственной идеологии и тотального пессимизма стал серьезной проблемой византийского общества.