Czytaj książkę: «В гостях у странной сказки»

Озорная повесть-сказка для подростков преклонного возраста

(без пролога, но с двумя непредсказуемыми финалами, четырьмя эпилогами и одним поэтическим приложением)

Посвящение

Вацлаву Ворличеку,

режиссёру замечательного телесериала «Арабелла», с благодарностью.

Пояснение

Россия, 2000-ые. ПЕРЕстройка уже отгремела, ПЕРЕдел и ПЕРЕстрелка в разгаре, ПЕРЕкличка ещё впереди.

Перечисление

Иван Петрович Семёнов – провинциальный российский интеллигент; достойный наследник гайдаевского Шурика.

Серафим Евграфович Семирамидский – чокнутый профессор; в смысле гениальности и феноменальной рассеянности, достойный конкурент жюльверновского Паганеля.

Илья Муромец – былинный богатырь.

Кощей Бессмертный – сказочный персонаж.

Вовочка – персонаж позднесоветского школьного фольклора.

Баба-Яга – фольклорный элемент.

Колян (он же Патрон) – злоумышленник № 1.

Штопор – злоумышленник № 2.

Степан Бутербродов – старший лейтенант милиции.

Всякое совпадение с реальными лицами и событиями – не более чем преднамеренная случайность.

 
Вот вы говорите:
«Живётся, как в сказке!»
Но сами судите,
Легко ли в ней жить,
Когда в этой сказке
Нельзя без опаски
Из-за неясностей,
И непонятностей,
И неизвестностей,
И неприятностей
(Ой, как это всё сложно!
Но в этом-то и прелесть!)
Нельзя без опаски
Ни шагу ступить.
Смешные и странные
В сказке порядки.
Здесь всё по-другому,
Всё как-то не так.
Куда ни заглянешь —
Сплошные загадки.
Куда ни посмотришь,
Ну, куда ни посмотришь, —
Сплошной кавардак!
 

В. А. Левин, песенка Алисы из м/ф «Алиса в Зазеркалье»

Глава Первая, из которой следует, что даже самые необычные и удивительные события начинаются крайне обыденно и заурядно

Разбудит утром не петух, прокукарекав, —

Сержант поднимет – как человеков.

В. С. Высоцкий,

«Милицейский протокол»

Хотите – верьте, хотите – проверьте, но эта удивительная, фантастическая, я бы даже сказал, фантасмагорическая история, полная захватывающих приключений и невероятнейших происшествий началась в обыкновенном провинциальном… медвытрезвителе.

Да-да, не удивляйтесь, уважаемые читатели. Именно в стенах этого, если так можно выразиться, лечебно-оздоровительного заведения (чьим гостем, возможно, доводилось бывать и вам) завязался клубок диковинных событий, коренным образом перевернувших не только жизнь героя сего повествования, но и ход всей мировой истории.

Нет, вы не подумайте, будто герой наш какой-нибудь пропащий пьяница, или, не приведи Господи, алкоголик. Вовсе нет. Просто так получилось, что…

Впрочем, постойте. Давайте обо всем по порядку…

* * *

Тонкий солнечный луч сверкающей спицей пронзил засиженное мухами оконное стекло и, отразившись в мутном треснувшем зеркале, юркой белкой проскакал по стоящим в шахматном порядке панцирным кроватям.

Прыг-скок,

прыг-скок,

прыг-скок.

Не ведая преград, бойкий зверек солярной породы шустро вскарабкался по обшарпанной, видавшей виды этажерке, ловко перемахнул с неё на выкрашенную в цвет морской капусты тумбочку, а уже с оной стремительно десантировался прямиком на макушку расположившегося в дальнем углу человека.

Обладатель углового койко-места никак не отреагировал на вторжение непрошенного гостя. Он мирно спал, изредка издавая громоподобные хрюки и руладообразные чваки.

Неугомонный солнечный грызун осторожненько соскользнул с темечка, повис на оттопыренном ухе золотистой клипсой, затем, хохмы ради, лизнул хрюкающе-чвакающего спуна в поросшую жесткой каштановой щетиной щёку. Никакого результата. Тогда огненно-рыжий хулиган принялся щекотать упрямому соне ноздри. Опять-таки безуспешно. Оставалось последнее средство, и оранжевый озорник не отказал себе в удовольствии им воспользоваться. Он ухватил дрему за длинные белесые ресницы, оттянул хорошенько веки и выверенным движением залихватски полоснул лежебоку по глазам солнечной бритвой…

* * *

Иван Петрович Семёнов вскочил, что ужаленный. Сон как рукой сняло.

Не по-осеннему яркое солнце слепило, словно электрическая лампа на допросе у следователя НКВД. Перед глазами плыли радужные круги, голова гудела, точно огромный колокол, в который что есть мочи колотил небезызвестный нотр-дамский горбун. В горле пересохло, а во рту будто кошки, извиняюсь, нагадили. Порой Ивану Петровичу казалось, что кошкам явно пособляли собаки, а, возможно, даже и мыши с голубями.

– Где я? – Семёнов ошалело оглянулся по сторонам.

Пол. Потолок. Четыре стены, выложенные некогда белым, а ныне – желтоватым в разводах кафелем. Задранная невесть на какую высоту узкая бойница единственного, почему-то зарешеченного, окна. Застеленные казенным проштампованным бельем панцирные кровати. Этажерка времен, уж коли не очаковских, и не покорения Крыма, то наверняка эпохи передачи Таврического полуострова Украинской ССР. Пошедшее паутиной микроскопических трещин зеркало, подозрительной расцветки тумбочка и шаткий, не вызывающий абсолютно никакого доверия табурет. Вот и вся вам обстановочка. М-да…

Гробовая тишина и еле уловимый запах хлорки придавали и без того убогому, малоуютному помещению похоронно-траурный вид.

– Неужели я почил в бозе и меня, то есть мое бренное тело, поместили в морг?!

Ивана Петровича аж передернуло от такой совсем не радужной перспективы.

Взгляд кандидата в покойники хаотично, подобно пуле дум-дум, метнулся по скудно обставленной комнате в поисках опровержения ужасной догадки. После третьего циркумкроватного осмотра взор Семёнова зацепился за выцветший от времени плакат с изображением огромной водочной бутылки. Внутри великанской посудины художник (эдакий наследник Кукрыниксов) изобразил сидящего в позе роденовского мыслителя человека с морковно-красным носом. Черты лица узника стеклотары страшно исказились от непомерного мысленного напряжения. По замыслу автора композиции, морковноносый арестант стоял (или все-таки сидел?) перед поистине гамлетовской дилеммой: «Пить или не пить?». Аккурат над бутылочным горлышком безвестный плакатист размашисто вывел: «Пьянству – бой!».

– Фу ты! – облегченно вздохнул несостоявшийся усопший и, обмякнув, словно сдувшийся аэростат, повалился на подушку. – Кажется, я знаю, где нахожусь. Я в…

Довести мысль до логического завершения Семёнов не успел. Дверь в комнату со страшным скрипом отворилась, на пороге возник краснощекий здоровяк в милицейской форме. На плечах представителя правоохранительных органов красовались погоны с тремя золотистыми «сопельками».

«Сержант», – сообразил Иван Петрович, хоть в армии по состоянию здоровья не служил (плоскостопие, знаете ли, помноженное на близорукость, язву и астму).

Рдяноланитый сержант набрал в грудь воздуха и, дико выпучив глаза, что тот самый лангуст-переросток, заорал дурниной:

– Подъём!!!

* * *

В кабинете начальника медвытрезвителя № 2 города Мухозванска майора Вахтанга Тариеловича Опохмелидзе царила тишина. Вязкая, как патока, гнетущая, почище злобных тёмных сил из стародавней революционной песни.

Хозяин кабинета, эдакий Гаргантюа в милицейской форме, соответствовал своей фамилии на все двести процентов. Он обладал колоритной, ярко выраженной кавказской внешностью, а источаемое им амбре, явно свидетельствовало: припрятанный накануне супругой Вахтанга Георгиевича, Пульхерией Карловной, шкалик, в результате проведенных начальником медвытрезвителя оперативно-розыскных мероприятий был все-таки обнаружен, а его содержимое безапелляционно уничтожено.

Вахтанг Тариелович не любил дежурить по выходным. Невеликое, надо заметить, удовольствие, проторчать всю субботу в тесном, душном кабинете. Уж лучше дома, на диванчике, перед зомбиящиком с пивком поваляться… Но, как грится, служба – есть служба. В конце концов, график дежурств Опохмелдзе утверждал собственноручно. Всё как в той классической киношке: не враг давал, сам ковал…

Майор не спеша перелистал паспорт на имя Семёнова Ивана Петровича, 197… года рождения, в сотый раз сличил фотографию с сидевшим напротив оригиналом.

Последний, в смысле «оригинал», являл собой полную противоположность начальнику медвытрезвителя. Невысокий, тщедушный, с простоватым, усыпанным веснушками, лицом, всего более он походил на нерадивого «скубента» или пэтэушника (и не скажешь, что мужику уже за тридцатник). Васильковые глаза, нос пуговкой и прямые волосы цвета половы выдавали в нем исконного жителя Среднерусской возвышенности. На мир незадачливый клиент вытрезвителя взирал через большие круглые очки a-la Джон Леннон.

Был, правда, один маленький штришок, который как бы роднил хозяина кабинета и его невольного посетителя, этих новоявленных Давида и Голиафа. Этим штришком, как ни странно, был… запах. Стойкий сивушный дух, красноречиво говорящий (впрочем, запахи говорить не умеют) о том, что Иван Петрович Семёнов провел ночь в стенах медвытрезвителя далеко неслучайно.

– Так ви, говорите, работаете в краевэдческом музэе? – нарушил тишину Вахтанг Тариелович.

– Да, – потупив взор, просипел Семёнов. – Заведующим отделом культуры.

– Вот именно! – активно жестикулируя, пророкотал грозный майор. Произнёс по складам: – Куль-ту-ры! – Указательный палец Опохмелидзе, волосатым сталагмитом, застыл перед вздёрнутым носом музейного работника. – Что же ви так, Иван Пэтрович? Какой пример ви подаете людям? Нэхорошо.

Семёнов шмыгнул носом, точно нашкодивший школяр, и, подражая аквариумной черепашке, вжал голову в панцирь… ой, то есть в плечи. Конечно, нехорошо. Чего уж тут хорошего. Хорошо было вчера. Вчера у него был день рождения. Стукнуло ровно тридцать пять. Юбилей, так сказать. Вдобавок ко всему, день рождения совпал с днем получки, и юбиляр решил отметить это счастливое совпадение с коллегами по работе.

Отметили, видать, неплохо, коль скоро проснулся Иван Петрович не дома, в теплой уютной постели, а в медвытрезвителе, на ледяной скрипучей койке. Хорошо хоть в вытрезвителе, а не в каком-нибудь Ленинграде (теперь уже Петербурге), как герой одной старой доброй кинокомедии.

Подробности вчерашнего кутежа горе-юбиляр помнил плохо. Припоминал только, как глубоко за полночь пил коньяк из черепа неандертальца, вопил с Женькой Стаканчиковым похабные частушки и лихо откаблучивал чечетку на древнеегипетском саркофаге, привезенном в позапрошлом веке из Африки одним Мухозванским помещиком… Недаром говорят, в тихом омуте черти водятся. Широк расейский интеллигент в алкогольном угаре.

А всё Женька, неугомонная натура. «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина!.. За день рождения!.. За юбилей!.. За родной музей!.. За краеведение!.. За мир во всём мире!.. За то, чтобы всё у нас было, и ничего нам за это не было!.. За…»

От ностальгических воспоминаний Семёнова отвлек голос Опохмелидзе.

– Надэюсь, я вижу вас здэс в первый и в послэдный раз. Услуги нашего заведэния оплатите в банке. – Майор протянул Ивану паспорт. – Можете бить свободны. Вэщи получите у дежурного.

* * *

– Получите, распишитесь, – буркнул дежурный милиционер с прапорщицкими звездами на погонах, высыпая на стол кучу предметов, изъятых у Семёнова накануне.

Обручальное кольцо, старые добрые «Командирские» часы, лет пять назад подаренные женой Любашей на 23 февраля, словно изжеванный носовой платок, хранивший следы позавчерашнего обеда и хронического насморка, связка ключей и потрёпанное гранитолевое портмоне.

Иван поспешно надел кольцо, спрятал ключи и платок в карман, проверил точность часов (ого, уже половина девятого!), открыл кошелёк и… с ужасом обнаружил, что тот абсолютно пуст! То есть, конечно, не абсолютно – на дне звякнуло несколько медных монет, а в самом углу завалялся мятый абонементный талончик на проезд в городском транспорте (впрочем, уже прокомпостированный).

Но где же зарплата?!?! Иван точно помнил: вчера была пятница, 25 октября, его день рождения и соответственно день получки. Отлично помнил, как сам, собственноручно расписывался в ведомости у бухгалтера напротив суммы 4.735 рублей 00 копеек, как пересчитывал хрустящие купюры и аккуратно укладывал их в портмоне. Конечно, он вчера немного покутил, побалагурил. Но не мог же он прогулять всю месячную зарплату! Все 4.735 рублей 00 копеек!!!

– По-озвольте, – возмутился Иван, пытаясь поправить сбившийся набок узел галстука. – А где мои деньги?!

– Какие деньги? – Брови дежурного изогнулись мохнатой радугой. Казалось, искреннему удивлению сотрудника вытрезвителя поистине не имелось границ.

– Но тут же, – Семёнов потряс перед носом милиционера пустым кошельком, – были деньги!

Прапорщик сохранял спокойствие абиссинского негуса. Жестом заправского иллюзиониста он извлек, как показалось Ивану, прямо из воздуха некую бумагу.

– Вот протокол вашего задержания. Никаких денег при вас обнаружено не было.

– Но… – попытался вернуться к животрепещущему вопросу о пропавших банковских билетах Иван.

Тут в руках у прапорщика поистине магическим образом материализовалась волшебная палочка, в коей невезучий именинник без особого труда распознал резиновую дубинку, ласково прозванную в народе «демократизатором», аргумент, надо признать, крайне веский и весьма убедительный.

– Вопросы есть? – доверительно спросил дежурный, как бы между делом постукивая «демократизатором» по ладони. Тут же сам себе ответил: – Вопросов нет… Свободен.

Иван Петрович с далеко не пророческой тоскою посмотрел в добрые-добрые, как у дедушки Ленина из древнючего анекдота, глаза сотрудника вытрезвителя, понял, что аудиенция закончена, и решил от греха подальше покинуть негостеприимное учреждение.

* * *

Холодное октябрьское солнце лениво карабкалось по небосводу. Отражаясь в окнах домов и зеркалах замерзших луж, ленивое светило окрашивало город Мухозванск в абрикосово-айвовые тона. Улицы пустовали. Как-никак суббота, выходной. И лишь дворники, невзирая на ранний час, лёгкий морозец и запрет иудейского Бога, вовсю шмурыгали мётлами, задавая неспешный ритм любителям утренних пробежек и сладострастных постельных баталий.

Подняв воротник и спрятав озябшие руки в карманы плаща, Иван Петрович Семёнов понуро брёл по безлюдной улочке. Шуршащие под ногами красные кленовые листья, припорошенные первым снежком, отчего-то напоминали густо присоленных вареных раков.

– Эх, сейчас бы пивка, – мечтательно вздохнул экс-клиент медвытрезвителя № 2 и, грустно улыбнувшись, побрел далее.

Изрядно перебравший накануне работник краеведческого музея чувствовал себя архискверно. Голова трещала, что старый холодильник «Полюс», каковой Иван всё никак не удосуживался перетащить из спальни в коридор, перед очами рябило, в горле свирепствовал самум.

Однако в данный момент сухость во рту, рябь в глазах и головная боль занимали Ивана менее всего. Вослед за Чернышевским и Ульяновым-Лениным Семёнов задался извечным российским вопросом, вопросом с заглавной буквы «Ч» – «Что делать?»

Что же всё-таки делать? А?!

Как объяснить жене Любаше свое суточное отсутствие?

Что сказать дочке Муське? Ведь он обещал ей купить с получки куклу.

Как смотреть в понедельник в глаза Пал Палычу, директору краеведческого музея?

Как вести себя на допросе у тёщи?

И самое, пожалуй, главное: где найти денег, чтобы протянуть до следующей, как выражается Женька Стаканчиков, зряплаты?

И занять-то, как назло, не у кого. Пал Палыч сто процентов не даст, а у Стаканчикова даже спрашивать бессмысленно. Он сам извечно на мели. Гол, что тот сокол…

Тягостные размышления настолько поглотили Семёнова, что он не заметил, как уперся головой в афишную тумбу, обклеенную снизу доверху разноцветными бумажками. Некоторое время Иван недоуменно взирал на неожиданно выросшее на пути препятствие, затем стукнул себя кулаком по лбу и радостно воскликнул:

– Ну, конечно! Вот оно!

С видом утопающего, готового схватиться за любую, даже самую тонюсенькую соломинку, заведующий отделом культуры краеведческого музея города Мухозванска принялся внимательно изучать многочисленные объявления, расклеенные на вздувшемся брюхе афишного столба. Иван Петрович искренне полагал: одно из этих объявлений обязательно даст ответ на все его вопросы. Он непременно найдет неплохую подработку, какую-нибудь левую халтурку, или, на худой конец, адрес одного из ломбардов, каковых в последнее время развелось превеликое множество.

– На крайний случай, – решил Семёнов, – заложу кольцо и часы.

Оставшийся без средств к существованию работник культурной сферы жадно пожирал глазами заголовки объявлений. Как назло не попадалось ничего подходящего. Сплошные «Продам», «Сдаю», «Сниму» (какой-то остряк самоучка подписал чуть ниже малиновым маркером «трусы»), «Меняю» (опять-таки приписка безвестного балагура – «шило на мыло») и прочая тому подобная ерундистика.

Семёнов дважды обошел вокруг столба, но так и не нашел ничего стоящего.

Разочарованный Иван помянул недобрым словом мамашу афишной тумбы и вгорячах плюнул на тротуар.

– Нехорошо, – раздался у него за спиной чей-то голос.

Второй раз за утро Семёнов слышал в свой адрес слово «нехорошо», и во второй раз ему стало ужасно стыдно. Он густо покраснел, что те самые кленовые листья, и повернулся к говорившему. Тот оказался бодрым старичком в чеховском пенсне, клетчатом пальто и изящном шотландском кепи. Пышные усы делали незнакомца похожим на легендарного командарма Буденного.

– Извините, – промямлил Иван, растянув губы в кислом подобии улыбки.

Укоризненно покачав головой, старичок-бодрячок отстранил горемыку в сторону, просеменил к афишной тумбе и ловким отточенным движением пришлепнул на самое видное место розовую бумажку размером в пол тетрадного листа. Отошел на два шага назад, подкрутил командармские усы, полюбовался на творение рук своих, и, оставшись весьма довольным, удалился восвояси, насвистывая незатейливый мотивчик из очередного новомодного мюзикла.

Иван посмотрел вослед беззаботному старичку, повернулся к афишному столбу и скорее машинально, нежели из реального интереса прочитал, что было напечатано на розовом листке.

А напечатано там было следующее:

Выдержав полуторасекундную паузу, Семёнов еще раз перечитал странное объявление. Особенно его внимание привлекла третья строчка (причем, как сверху, так и снизу). Та самая строчка, в коей говорилось о высокой оплате.

«Интересно, – подумал Иван, – а насколько она высока?»

И тут наш герой совершил поступок, о котором впоследствии пожалел не один десяток раз. Он сорвал розовую бумажку, сунул в карман плаща, и, пустившись вдогонку за стариком в шотландском кепи, заголосил на всю улицу:

– Подождите! А насколько высокая?