Czytaj książkę: «Персона нон грата»

Czcionka:

* * *

От автора

Вместе с Эльвирой мы жгли секретные документы в дворике за высокими стенами, отгородившими нашу контору от любопытных глаз. Зубастые «шредеры» уже были в обиходе, но мы знали, что мелкое бумажное крошево, в которое с помощью этих машинок обратили свои секреты сотрудники министерства государственной безопасности Германской Демократической Республики, иначе «штази», уже скопировано. Уже хитрые компьютерные программы, разработанные в четвертом отделе БФФ – внутренней спецслужбы Германии, складывают из этих обрывков документ за документом.

Поэтому огонь надежней. Мы жгли документы по старинке: в бочке из-под бензина. Там секреты обращались в пепел. Там секреты обращались в дым, который поднимался в небо над красивейшим городом в Европе, издавна имевшим славу как «столица шпионов».

Посвящаю эту книгу тем, кто и сейчас, быть может, попав в неконтролируемую ситуацию, уничтожает секреты, чтобы не достались врагу. Кто выполняет свой долг далеко от Родины.

…Когда последний лист из серой коленкоровой папки вспыхнул, выбросив лепесток огня, пошел дождь. В этом городе после обеда всегда идут дожди.

Часть 1. СМЕРТЬ ЗНАЕТ ВАШИ АДРЕСА

1. Поцелуй Евы

Звезды сидели в небе кучно, как пробоины в мишени. И – ни облачка. Ни единой дождинки из предсказанного «ветродуями» из метеослужбы дождя, в расчете на который Першилин накинул потертую летную кожанку, собираясь в город.

Куртка его и выдала.

– Уступите место русскому, мазилы! Руди, быстро винтовку и десять зарядов. За мой счет. Прошу… товарищ!

Першилин огляделся со слабой надеждой. Да нет, обращались к нему. Он был один такой под навесом открытого на три стороны тира. В летной кожаной куртке. С укрощенным уставной стрижкой до зачаточного состояния русым чубчиком. А джинсы и футболка – слабенький камуфляж. Короче, «товарищ»: русских летчиков в городе узнают навскидку.

Зато сам городок, уютно провинциальный, даром что затесался в центр Европы, сегодня было не узнать. Едва ли не все народонаселение выплеснулось на главную площадь, обычно повергавшую в уныние очумелой воркотней жирных голубей. А сейчас не только голубю ступить – яблоку упасть негде. Веселились с размахом, дабы память жила до Рождества, когда в город Охотничья Деревня у Края Луга снова приедет со своими аттракционами он: ба-ла-ган!

И площадь отпустила тормоза. Мчалась в электромобильчиках, сшибала кегли, обмирала в объятиях косматой обезьяны из пещеры ужасов, узнавала будущее у электронных гадалок. К молчаливому негодованию кирхи, с визгом взмывала на гигантских качелях, и юбки флагами развевались над крышей магистрата.

Притомившись, не нужно думать, куда направить стопы. На решетках жаровен шкворчали колбасы, румянились шашлыки по-разбойничьи, сочились кровью татарские бифштексы. В простроченных разноцветными гирляндами сумерках нежно белели столбики пены над пивными бокалами тонкого стекла. И вскипал, подобный колдовскому зелью (на площади некогда сжигали ведьм), вскипал и звал на подвиги ароматный глинтвейн.

Завтра понедельник, и площадь строго подожмется в колючем корсете средневековой готики, а нынче вечером пыль веков стоит столбом. Самая короткая ночь в году сгорает в пламени пунша и бенгальских огней, готовая каждому подарить хмельной поцелуй. И многим уже подарила в этой компании подростков, которые по знаку своего вожака нехотя разомкнулись перед Костей Першилиным, пропуская к стойке тира.

Он еще мог развернуться и пропасть в кипении площади. Отшутиться, используя сносное знание языка: «Нынче у нас оборонительная доктрина, первыми не стреляем». Ну, посвистали бы уходящему в кожаную спину. Прыснула бы в кулачок та белобрысая, единственная похожая на девушку в этой словно бы бесполой банде, наряженной в черное и звенящей цепями. Блондинку обнимал парень в залатанной рубахе, как раз и предложивший Косте пострелять.

Уверенный в себе тип, и губа у него не дура. Першилина, кстати, не обманули его заплаты. Каждая из заплаток на рубахе полновесно оплачена в модном магазинчике на Торговой улице, куда Косте с его капитанской получкой лучше не соваться.

Эдакий молодой хозяин жизни, и подружку свою обнимает по-хозяйски, пижон.

– Жениться – так на королеве! – сказал Першилин и раздвинул локтями зарубежное подрастающее поколение: – А выбить приз – так главный.

На полке выигрышей среди масок, пивных кружек, клыков вампира он приметил куклу с подсиненными волосами. Желаешь получить – расколоти десяток надетых на стержни фарфоровых трубочек. Шансы были. Однажды старый Сильвестр открыл Косте секрет, куда нужно целить, чтобы «гасить» эти лишь на первый взгляд хрупкие свечки одним выстрелом.

– Вижу птицу по полету, – сказал хозяин тира Руди с некоторым беспокойством, придвигая Першилину пневматическую винтовку: – Дон, ты, кажется, пригласил снайпера!

Десять перетянутых в талии пулек «Диаболо», как десять свинцовых рюмочек, одну за другой выставил Руди на отполированный локтями прилавок. Дон – в залатанной рубахе – водрузил рядом свою блондинку.

Круглые ее коленки оставили Костю равнодушным. Нашли чем завлечь «чернобыльца»! Зато глаза!.. В их голубизне он утонул, пропал с головой, а когда вынырнул – мир был совсем иным. Минуту назад капитан Першилин твердо намеревался у стойки тира защитить честь родной Группы войск и Вооруженных сил в целом. С духовым ружьем. Рыцарь в кожаной куртке…

Теперь Костя решил просто пострелять. Ведь глаза девушки улыбались и, казалось, говорили ему: «Будь проще. Подними забрало. Веселись вместе с нами…» И он забыл про Руди, Дона, банду в черном.

Хлоп! Выстрел прозвучал негромко, но туго хлестнули осколки фарфора, сшибая лепестки бумажных цветов.

Девушка захлопала в ладоши. Дон закурил сигарету. Першилин загнал в ствол вторую пульку. Прорезь прицела – шпенек мушки – белая трубочка. Костя представил себя на боевом курсе, атакующим многотрубный крейсер. По морским целям пока огонь вести не случалось, а по наземным будет стрелять завтра. Зачесть сольное выступление в тире за тренировку!..

Воображаемый крейсер посылал «SOS». Над разоренной палубой торчала всего одна труба, последняя. Сигнал бедствия читался и на лице Руди. До сих пор Першилин не промахнулся ни разу – стрелялось в охотку, без напряга.

Он задержал дыхание, наколов белую «свечку» на мушку винтовки. Заветная точка прицеливания – левее центра, на два пальца выше основания. Затаила дыхание и блондинка, быть может, догадываясь, кому Костя подарит куклу, если…

Першилин плавно потянул спуск. Струйка табачного дыма, попав в глаза, сбила прицел, и пуля стукнула в доску. Костя с укоризной посмотрел на девушку. Он-то «забрало» поднял, а ее дружок…

Дон загасил о стойку сигарету:

– Сорвал… товарищ. Будешь стрелять еще?

– Нет.

– Как угодно. Тогда продолжу я. Руди, твоя куколка приглянулась моей малышке. Стрельба не кончена.

Дон стрелял картинно, без упора. Он мог себе это позволить. У него в запасе было десять выстрелов.

– Иван, – позвала девушка, спрыгивая со стойки. При этом юбка задралась. Совершенно возмутительная юбка…

– Угу, – отозвался Першилин. – На всякий случай: меня зовут Костя.

– Подожди, Иван, – упрямо повторила она. – У тебя царапина на щеке.

Костя вспомнил: после одного из выстрелов и точно залепило осколком от разбитой трубочки. Блондинка достала бумажную салфетку и флакончик духов:

– Мне жаль, что так вышло. Дон – настоящая свинья.

Девушка была на полголовы выше Кости, но – странно – его впервые не смущал свой небольшой рост. Щеку приятно обожгло духами.

– А поцеловать? – набрался Костя смелости.

Она поцеловала его в другую щеку и вручила вторую салфетку:

– Убери помаду. Ваши жены очень ревнивые.

– Я холостяк.

– Тогда девушка…

– И девушки у меня тоже нет, – сказал Першилин, на секунду задумавшись: «А Галка?»

– Почему? – спросила блондинка, но Дон как раз доколотил фарфоровую свечку, избавив Костю от необходимости отвечать.

Хозяин тира достал с полки куклу. Компания подростков зазвенела цепями и цепочками:

– Красавица… Еве повезло… А платье… И даже трусы. Сиреневые…

«Ее зовут Ева», – подумал Костя и грохнул на стойку тира пригоршню монет:

– Получи, Руди. За чужой счет гулять не приучен. – Руди смахнул деньги в карман кожаного фартука:

– Классно стреляешь, парень. Знавал я одного снайпера… Здешний начальник полиции. Куда он запропастился? В прежние годы всегда заглянет, поздоровается… Не слышал, что с ним?

Першилин пожал плечами: не стал выдавать Сильвестра.

От города до КПП военного городка – тысяча сто тринадцать шагов, вымеренных нетвердыми ногами тех, кто не устоял от последнего соблазна па финишной прямой. Заведение с экзотическим названием «Зеленый какаду» и сейчас было открыто. Сквозь заплетенную вьюном решетку веранды, где кипело веселье, Костя углядел загорелую лысину Сильвестра, но… Но утром полеты на боевое применение.

В лучших традициях положительного героя Першилин мужественно избрал прямой путь. Его обогнали два подростка на мопеде-трещотке, а навстречу попался старик с прыгающей птичьей походкой. Под мышкой у него был свернутый зонтик. Не один Костя готовился к дождю.

А дождь так и не собрался – прошел стороной. Может быть, не только дождь. Костя вспомнил взгляд блондинки.

От Евы берут начало все злоключения Адама, но и людской род тоже.

2. «Когда ты врал: тогда или теперь?»

С боем часов наступило просветление. Петер увидел себя как бы со стороны – целящимся в Луну из бутылки шампанского, и ему стало неловко. Вот шампанское и было лишним! Шампанское в одном бокале с пивом требует к себе аккуратного отношения. Не случайно оная божественная смесь подается к столу лишь на Рождество, когда человек благостен и умерен. Но именно тостом за национальное возрождение началась сегодня пирушка. Причем здоровье нации и здоровье самого Петера провозглашались одновременно: «За наш красивый и умный народ! За талант и мужество господина Дембински!»

Петер знал цену льстецам. Впрочем, раз в году могли же земляки сказать правду? А шампанское-то хлещет из бутылки…

– Позвольте, господин Дембински, – вывернулся из-под локтя единственный, но всюду успевающий официант «Зеленого какаду». – До Луны слишком большая дистанция, а то бы вы обязательно попали. Зато я не промахнусь, наполняя ваш бокал.

– Нет, я хочу сам, – закапризничал Петер, нежно прижимая бутылку к груди.

– Брось, сынок, – сказал директор гимназии. Его грозные усы, жесткие, как кабанья щетина, обмякли от пива и абрикосовой водки. – Свое задание ты выполнил на полные двенадцать баллов! Разреши нам за тобой поухаживать. Все помнят, я первый сказал: либо Петер будет повешен, либо станет большим человеком!

Подставляя бокал, Петер покрутил головой и на всякий случай ослабил узел галстука. Над серебряным горлышком пыхнул сизый дымок. Черт возьми, вину тоже тесно в запечатанной бутылке!

Повод для галстука и шампанского был достаточный: на российском военном аэродроме, что сорок пять лет после Второй мировой войны мирно соседствовал с городом Охотничья Деревня у Края Луга, отменили полеты. Ну, не совсем, конечно. Точнее говоря, ограничили. В общем, запрет касался выходных дней и церковных праздников, но все равно об этом решении командующего Группой российских войск сообщили все национальные газеты. А «Завтрашний день» в редакционном комментарии не преминул подчеркнуть заслуги своего постоянного корреспондента Петера Дембински в этом историческом завоевании: «Его острое перо срывает покровы, которыми командование окутало опасную деятельность военного объекта».

На самом деле Петер давно отвык от пера: не мог он позволить себе подобной роскоши. Быстрей, быстрей… и его пальцы, нередко дрожащие с похмелья, знобким ветерком пробегали по клавишам компьютера, повергая сограждан в трепет жуткими подробностями. От избыточных децибел аэродрома, а вовсе не от избытка местного дешевого вина дети рождаются дебилами… Молоко сквашивается прямо в коровьем вымени, когда над буренками пролетают боевые вертолеты… Ну, и экология – ее легко пристегнуть к чему угодно…

Принтер «Энтерпрайза» трещал бойко и допек-таки советское командование.

– За тебя, Петер!.. Чокнись со мной… Выпей с нами! – со всех сторон к нему тянулись бокалы, рюмки, кружки, и летний ветерок, шурша в плюще и виноградных листьях, тоже пел дифирамбы журналисту.

Лишь одного голоса не было слышно в общем хоре. Самые горячие поклонники Петера уже поглядывали в угол веранды. Там под пальмой в кадке стоял круглый столик, на нем – шахматная доска с расставленными фигурами, за ней Сильвестр. Свои победы и поражения он отмечал одинаково – добрым глотком пива. Очень удобно. Ведь его поражения одновременно его же победы, потому что Сильвестр зачастую играет сам с собой. Уже давно. С тех самых пор, как его вышибли из полиции за симпатию к русским «товарищам». Теперь устроился слесарем-газовщиком в их гарнизоне. Посмотрим, надолго ли.

Луна качалась над макушкой Петера – видно, зацепил нечаянно рукой. Он чувствовал себя большим и сильным, почти всемогущим, и черт дернул его за язык. Петер поправил галстук и попросил тишины:

– Пока моя рука держит перо…

– …и пивную кружку, – эхом донеслось из затененного пальмой угла.

– …я буду выступать против безрассудных полетов и вообще русского присутствия в окрестностях нашего славного города.

– …как раньше клялся в любви к русским и благодарил в газете за помощь магистрату. Когда ты врал: тогда или теперь?

Понятно, это был Сильвестр, которому бы двигать пешки и скромно помалкивать. Он же, напротив, продолжал выступать из своего угла:

– Вспомни, Петер, одну рождественскую ночь. Я уже молчу, что без меня ты бы не прошел на аэродром… Но разве не ты сказал: «Сейчас взошла звезда моей удачи»?

Подполковник полиции не зря брал призы за стрельбу. Знал, где уязвимое место, и не промахнулся. Рука Петера, коей до победного полагалось держать символическое перо, дрогнула вместе с сердцем, и шампанское расплескалось по грязноватой скатерти. Какой журналист забудет свой первый большой репортаж, перепечатанный из местной газетенки сразу несколькими общенациональными? В репортаже было все, что требуется для хорошего рождественского рассказа. И, самое поразительное, все было правдой: небывалый снегопад и непроходимые заносы на дорогах, отрезавшие Охотничью Деревню от всего мира. И еще была молодая женщина по имени Мария, некстати задумавшая рожать, когда в единственной клинике пропало электричество и вода замерзла в трубах.

Русские по неистребимой привычке геройствовать отличились и на этот раз! Петер никогда бы не поверил, что можно взлететь в столь злую непогоду, не будь сам на аэродроме. И сегодня… Сколько лет прошло? Восемнадцать? Больше? И сегодня перед глазами Петера как наяву тот вертолет, зависший над взлетной полосой. Воздух был нашпигован снегом, как охотничья колбаска салом, лампочки на концах лопастей очертили круг, который смахивал на нимб над головами святых, и заголовок репортажа родился мигом: «Советские пилоты в роли Божественного провидения».

«Божественное» осмотрительные редакторы из текста выкинули. Тогда ко всему божественному относились с оглядкой и подозрением. Другие были времена. Совсем другие, и вспоминать о них…

– Это провокация, господа! – сказал Петер, икнув, и рухнул на стул, не выпуская из рук бокала.

Последующее происходило без его участия. Террасу «Зеленого какаду» Петер и Сильвестр покинули одновременно, только по-разному. Журналиста довели до дома, двухэтажного коттеджа на улице Бабочек, и с бережением уложили на кушетку в саду, чтобы герой дня не попал жене под горячую руку.

Бывшего начальника полиции молодежь проводила, кажется, плевками вслед, на ступеньках крыльца кто-то дал подножку. В кабачке было немало тех, кому подполковник полиции Сильвестр Фельд насолил в свое время.

«Каждому свое, – думал Петер, поудобнее устраиваясь на плетеном ложе, хорошо знакомом по прежним загулам, – кто скажет мудрее? Так было и, наверное, будет. Вдруг земной путь людей и впрямь определяют звезды?»

Звезды были далеко, и Петер не услышал их ответа. Вместо этого в глубине сада прозвучали шаги и сухой отрывистый щелчок, знакомый каждому, кто хоть раз переламывал затвор двустволки.

3. Ультиматум

Вороненая сталь стволов стала теплой у его щеки. Будто не было у начальника отдела военной контрразведки Группы российских войск полковника Ржанкова других забот, как сидеть на засидке в обнимку с ружьем, подкарауливая кабана. Но отказать в просьбе Вадиму Бокаю, единственной просьбе за много лет их дружбы, Геннадий Николаевич, естественно, не мог. Он помнил, благодаря кому не сиротой растет единственная дочь.

Ксюша и подняла трубку, когда после семейного воскресного обеда в квартире Ржанковых длинно зашелся трелью полевой телефон. Съездив на первую смену в молодежный лагерь Группы войск, Ксения обзавелась поклонниками в других гарнизонах Группы. Названивали мальчики, и Геннадий Николаевич невольно грустнел, слыша в мембране их звонко-ломающиеся голоса. Поэтому Ксения спешила упредить отца у аппарата: все понимала, все угадывала, чертовка.

С Героем Советского Союза гвардии подполковником Бокаем, которого она называла «дядя Вадик», у Ксении тоже были свойские отношения. Она не сразу передала Ржанкову трубку. Судя по невозмутимому выражению лица – а глаза-то блестящие, выдают, – Ксюша о чем-то договорилась с «дядей Вадиком».

У Ржанкова подполковник Бокай просил совета чуть не официально. Суть дела изложил по-военному коротко: местный охотничий клуб «Нимрод» приглашает несколько человек из вертолетного полка на отстрел кабанов. Прошедшая зима была теплой, расплодившееся поголовье диких свиней разоряло теперь поля кукурузы.

– По старой памяти подскажите, что делать? – басил в трубку Бокай. – В помощи местному населению мы никогда не отказываем. Это у вертолетчиков традиция железная, небось помните по Афгану. С другой стороны, вы знаете обстановку, шумиху вокруг нашего аэродрома. Ходим, озираясь, даже летаем, можно сказать, на цыпочках. А с этим отстрелом, того и гляди, встрянешь в международный конфликт.

– Или, напротив, разрядишь обстановку, – подумал вслух Ржанков. – Не сидеть же вам все время за забором, в четырех стенах.

– Ловлю на слове, – искренне обрадовался Бокай. – Вам тоже не грех проветриться. Со спортивного праздника к нам в гарнизон автобус идет. Я старшему машины еще утром наказал, чтобы без вас не возвращался.

Ржанков прикинул: час до Охотничьей Деревни, столько же назад да несколько часов в лесу. А Бокай продолжал искушать:

– Лесной воздух, жареная печенка… Да и главное, Геннадий Николаевич, мне как командиру полка будет куда спокойнее, если вы приедете. Иначе всю охоту побоку, а ребята уже настроились…

– Вадим, ты просто шантажист.

– Нет, дипломат, Геннадий Николаевич, – скромно ответил Бокай, – ваш ученик, кстати.

– Жди. Буду, – сдался Ржанков. Ксюша, проявив подозрительную старательность, волокла в прихожую зачехленное ружье и камуфлированную полевую форму полковника.

…А кабаны то ли приснились местным егерям, то ли пронюхали, что на самой добычливой засидке ждет встречи с ними начальник отдела военной контрразведки, и поэтому решили не искушать судьбу. Вышка Ржанкова стояла у кромки леса на границе поля. За спиной он слышал шорох листьев, осыпающихся раньше срока от великой суши этого лета, и вроде бы дробный топоток копыт по затвердевшим тропинкам. Однако на открытое место кабаны не выходили. Геннадий Николаевич потерял надежду на выстрел.

Потерял и не слишком огорчался по этому поводу. Наградой за долготерпение был ему головокружительный чистый воздух и поднявшийся к ночи ветерок, который отдувал комариную рать. Камуфлированная полевая форма Ржанкова сливалась с пятнами света и теней под навесом засидки, он ощущал себя частицей леса, и поля, и лунного света. В свою очередь, они согласно приняли его заботы и печали, растворили, развеяли, зашептали в шорохе опавшей листвы.

Ржанков разрядил и отставил ружье к перильцам: туман заволакивал сектор обстрела. Все, конец забаве. Судя по непорушенной тишине, богиня охоты Артемида никому не улыбнулась сегодня ночью.

Геннадий Николаевич размял кости, уже не боясь потревожить скрипучие доски засидки. В тумане прорезались желтые пятна фар и гул мотора командирского «уазика». Бокай вместе с егерем объезжали вышки, снимая стрелков.

Ржанков огляделся последний раз. Посеребренное туманом поле казалось схваченным инеем. В лесу лунный свет проредил кроны деревьев, можно было разглядеть каждый лист в отдельности. По рассохшейся лесенке Геннадий Николаевич спускался с вышки. С каждой ступенькой крепла уверенность, что испытанное на засидке ощущение покоя вернется не скоро.

Предчувствие не обмануло. В кабине «уазика» Бокай сразу протянул Ржанкову плотный коричневый конверт с окошечком, затянутым папиросной бумагой. В таких здесь разносят телеграммы.

– Подбросили на КПП полка, – глубоко затянулся Бокай сигаретой. – Дежурный поднял переводчика и сразу отрядил за мной машину. Вот фонарик, посвечу. Ржанков неплохо знал язык страны пребывания. В окошке конверта прочитал перевранную фамилию Бокая и его должность, тоже переиначенную автором «или авторами», тут же профессионально поправил себя Геннадий Николаевич на свой манер: «Русскому начальнику гарнизона оккупационных войск». А еще за прозрачной калькой четко просматривалось название сего послания: «Последнее предупреждение». Уазик нырял по ухабам – хотя и европейская, дорога была все же лесной.

– Вот и поохотились, – сказал Бокай. – Не нравится мне все это.

– Похоже на ультиматум, – согласился Ржанков.

– Пошли-пошли! – обернулся егерь с переднего сиденья.

Дорогу перебежали кабаны, с треском торпедируя кукурузное поле, много, целый выводок. Ржанков запомнил угрожающий разворот секача в сторону машины, блеск его клыков.