В городском доме Красновых проходил один из многочисленных балов. Было необычайно много гостей. Танцевальная зала оказалась наполнена гостями, умело танцевавшими вальс. Агриппина и Анатолий Красновы – хозяева сегодняшнего бала, встречали гостей, а затем заинтересованно беседовали с гостями. Вечер был прекрасным и не предвещал ничего дурного.

Ювелир Анатоль Краснов, пользовавшийся популярностью, как в Петербурге, так и в Москве, уверенно подходил к каждому из гостей. Среди пришедших встречались и благодарные клиенты Анатоля, некогда заказавшие украшение и оставшиеся довольными, и те, кто желал заказать или купить у Краснова украшение. Встречались так же и те, кто прибыл с ответным визитом.

– Анатоль, признаюсь, когда в минувшем году я заказывала себе украшение, то выбрала Савельева, все же они не одно поколение занимаются ювелирными украшениями, но я осталась недовольна, – произнесла графиня Таминская, повиснув на руке у своего мужа графа Михаила.

– И что же вас не устроило в работе Савельевых? – удивился Анатоль. – Помнится мне, сейчас семейное дело находится у Павла Савельева – младшего сына Георгия.

– Все дело в скорости. Слишком уж долго мне пришлось ждать свои серьги. Но, должна признать, оно того стоило. – Говорила графиня Таминская. – Но, Анатолий Петрович, я искренне надеюсь, что вы исполните мой заказ быстрее.

– Сие зависит от ваших пожеланий, графиня, – ответил Анатолий. – А теперь прошу меня простить, но мне нужно в кабинет. Я вспомнил о важном деле, не терпящем отлагательств.

Агриппина, все это время смиренно стоявшая подле мужа, вдруг радушно заулыбалась и будто ожила.

Анатолий спешно отошел и направился к выходу из танцевальной залы.

* * *

Он был рад тому, что ему удалось проникнуть в дом Красновых незаметно. Неизвестный очень переживал именно из-за этой части плана. Пожалуй, проникнуть внутрь незаметно казалось заговорщику самым сложным. Но он с этой задачей справился на «отлично». Никто им не заинтересовался, не заговорил с ним, не остановил… Сегодня очень много гостей. Всех, поди, и сами Красновы не упомнят… Он оделся по последней моде, как во французских журналах – черный фрак, цилиндр, трость, такие же черные брюки, жилетка цвета слоновой кости и белая рубашка. Все на нем сидело идеально.

Из-за не покидавшей его, а напротив, набирающей силу, тревоги его сердце вдруг заболело, стоило ему подняться на второй этаж. От резкой боли, походившей на порез ножом, незнакомец чуть было не закричал, но едва он услышал чьи-то отдаленные шаги, все будто остановилось. Слух его обострился настолько, что он слышал даже как шелестели накрахмаленные шторы, ели двигавшиеся от легких, щадящих дуновений майского ветра. Те шаги, стук собственного сердца и кровь, проливавшаяся через весь его организм – эти звуки казались ему настолько громкими, что невыносимо заболела голова. Будто какая-то невидимая сила сдавливала его виски, не оставляя возможности ясно думать о дальнейших действиях.

Незнакомец точно знал, какая из дверей ведет в кабинет Анатоля Краснова, и безошибочно вошел в нее. Быстро и беззвучно закрыв дверь, он вздохнул с облегчением. Теперь здесь, в полнейшей тишине, в сопровождении холодного лунного света и прохладной майской свежести, наполнившей весь кабинет, можно было приступить к поискам нужного украшения.

Кабинет Анатолия Петровича Краснова был просторным и свободным. На столе педантично разложены не многочисленные бумаги, на книжных стеллажах, стоявших у стен, виднелись книги разных размеров и неодинаковой толщины. Дорога от двери до рабочего стола знаменитого ювелира была услана красной ковровой дорожкой.

Он не имел даже представления – где может находится эта подвеска. Ему было известно только то, что она спрятана где-то в этом кабинете.

На первый взгляд здесь не было и следа каких-либо украшений. Похоже, он ошибся, и подвеска находится вовсе не здесь… Но где же тогда?

Вдруг подступил сильный приступ кашля, избавиться от которого казалось невозможно. Он даже хотел бросить все и выйти из кабинета, как вдруг шаги за дверью стали громче. По приближающейся к двери тени стало понятно – кто бы не ходил по второму этажу, этот человек зайдет в кабинет.

Незнакомец бегло осмотрел кабинет и стал за один из стеллажей, расположенный возле двери. Затем он дрожащей от волнений рукой достал из кармана фрака револьвер. Кашель приходилось сдерживать из последних сил, из-за него незнакомцу даже пришлось вдыхать воздух изредка. Тем временем в кабинет зашли. Это оказался Анатоль Краснов, который пришел доделать появившуюся у него работу. Неизвестный, не имевший более сил дышать, раскашлялся. Краснов от неожиданности подскочил и, повернувшись, направил взгляд в ту сторону, откуда исходил звук.

– Кто вы?! – ужаснулся Анатоль.

Незнакомец, откашлявшись, выпрямился и направил на ювелира револьвер.

– Кто я – знать вам того не требуется, – ответил незнакомец, чувствуя, как в легких исчезает воздух.

– Довожу до вашего сведения, что среди гостей имеется капитан драгунского полка…

– Вам, Анатолий Петрович, напугать меня не удастся. Я пришел за подвеской, которую вы для Александры Федоровны, императрицы нашей, создали. Где она?

– Н-но я не могу отдать вам императорский заказ. – Дрожащим голосом возразил Анатолий Петрович. – Извольте просить нечто другое…

– Ежели отказываетесь, тогда я выстрелю в вас…

– Сие не логично, – осмелился, произнесли Анатолий. – Если выстрелите в меня, то вовек не отыщете подвеску.

– Я выстрелю, уж не сомневайтесь!

Незнакомец положил палец на курок. Рука дрожала от волнения и от понимания того, что скоро закончится воздух. Осталось совсем немного. Но нужно терпеть. Терпеть из последних сил.

В голове Анатоля Краснова закралась леденящая душу мысль: «А, что, если и впрямь выстрелит?»

Конечно, расстроить государя ювелир боялся, но еще сильнее он боялся смерти.

«Государь наш милостив, авось и простит, а коли сейчас не расскажу этому незнакомку – где подвеска, так и помереть могу…» – размышлял Анатоль, пока вор лихорадочно кашлял.

– Ладно уж, скажу вам, где подвеска, – неуверенно, с ноткой испуга и стыда произнес Краснов. – Подле стеллажа с книгами в стене сейф. Дабы он открылся, нужно нажать на камень, расположенный рядом с портретом Екатерины Великой…

Внезапно подступил очередной приступ кашля. Рука в очередной раз дернулась и он случайно нажал на курок. Прогремел выстрел, разрывая тишину. Анатоль не сразу понял, что в него выстрелили. Пуля попала в живот. По белоснежной рубашке растеклась почти черная кровь. Все его тело окутали судороги…

Чувствуя, как он теряет воздух и силы, незнакомец подошел к указанному ювелиром месту и нажал на тот самый камень, о котором сказал Краснов. Тай действительно был сейф, а в сейфе действительно была подвеска, со всеми эскизами и описаниями…

Воровато забрав все из тайника, неизвестный посмотрел на уже не шевелящееся тело Анатоля. Тот лежал в луже крови, рука его лежала на месте, куда попала пуля.

«План исполнен, можно уходить…»

Из дневника Анатолия Краснова

Запись от 18 февраля 1849 года

Прежде я никогда не вел дневников, хоть это и является модным. Я всегда считал сие занятие скучным и бесполезным. Но, видимо, с годами ценности и взгляды на жизнь у людей меняются, ведь сейчас я сижу и пишу эту запись.

Пожалуй, нужно описать здесь всю мою жизнь, но, боюсь, не смогу. Мне не интересно описывать то, что со мной произошло. Мне интересно подумать о разных сторонах проблемы, которая меня мучает. Доселе я размышлял только в голове, но сейчас…

Что меня заставило начать вести дневники? На днях мне довелось прочесть дневники моего отца, где он говорил обо всех переживаниях и мыслях. Это целая стопка толстых тетрадей, лежавшая на чердаке в самом дальнем и пыльном углу. Прочитав их, я понял – чего хочет от меня мой отец. Он мечтал, что я стану военным. Часто писал, как представляет, будто я состою в Императорском полку на службе. Как больно мне было сие читать. Я не исполнил его грез, ведь, отучившись в гимназии, подался на работу преподавателя в гимназии, где проработал достаточно долго. Работа эта не доставляла мне особого удовольствия. Жалование было не большим, всего 83 рубля в месяц. Недавно во мне проснулась доселе неведомая мне решительность, и я осмелился бросить работу в гимназии. Я стал заниматься тем, чем желал заниматься всю жизнь. Я пошел по стопам отца и продолжил дело его жизни – я стал ювелиром.

Сей дневник, я пишу для того, что бы мои дети, когда меня уже не будет на этом свете, прочли его, как когда-то я прочел дневник моего отца. Пожалуй, это не совсем честно и правильно, ведь человек должен писать в дневнике самые сокровенные вещи, самые страшные, постыдные тайны. Одним словом – все то, о чем нельзя ни с кем говорить, а я же… Порой мне кажется, я делаю и думаю противоположно тому, как думают и делают все остальные.

Мой отец погиб, когда мне было всего два года. Моя матушка осталась одна со мной. В управлении хозяйством и в ювелирном деле она ничего не понимала, а управляющим, которые могли бы следить за имением, ни мама, ни папа не доверяли. С каждым месяцем долги мамы, что она брала на пропитание у соседей и знакомых, росли, а хозяйство перестало приносить хоть какой-то доход. Единственным выходом для моей матери было выйти замуж во второй раз. И она это сделала. Ее вторым мужем и моим отчимом стал граф Мендельферд – отставной генерал-майор с небольшим жалованием, но зато в нем был явным талант в управлении хозяйством. Всего за полгода он поставил на ноги все наше хозяйство, оно стало приносить хорошие доходы. Мама была переполнена благодарностью к графу и боготворила его. А в моей душе сразу же закрались сомнения и тревога – отчего же граф Мендельферд, про которого в обществе ходит дурная слава, так рьяно помогает нам? Александр Мендельферд всем известен своими бесконечными скандалами и гулянками. Где бы он ни появился, там всегда будет затеян скандал, а зачастую и дуэль. Выбора у моей мама не было. Она вышла замуж за первого же, кто позвал. Большую часть своей жизни он проводил в Париже – приезжал лишь несколько раз в год. Имением и всеми делами управлял проверенный графом управляющий.

Годы шли, а я все не мог разгадать замысел моего отчима. Мое желание стать ювелиром неумолимо росло, вопреки тому, что моя мама твердо повторяла – я буду военным…

Запись от 21 февраля 1849 года

В день, когда мне исполнилось 19 лет, моя мама погибла от сильной лихорадки, мучавшей ее уже несколько месяцев. Граф Мендельферд даже не соизволил прибыть на ее похороны. Когда мне исполнилось 20 лет, из Парижа мне пришло письмо, где говорилось, что граф Александр Демьянович Мендельферд погиб от сердечного приступа.

Его план я и по сей день не поведал. Но лишь сейчас я начинаю думать, что не было никакого плана. Может, бескорыстная помощь человека в нашем беспощадном мире кажется какой-то ловушкой.

Надо сказать, что я был счастлив, когда, наконец, решился бросить гимназию и продолжить дело отца. Меня всегда интересовали драгоценные камни, мне было интересно о них читать, смотреть на них, наблюдать, как они преломляют свет.… Мне нравилось все, что связано с ювелирным делом…

И даже сейчас, когда я являюсь одним из лучших мастеров Санкт-Петербурга и Москвы, я не утратил своего интереса к ювелирному делу…

Понедельник

28 сентября 2015 года

Санкт-Петербург, Россия

Только миновав ограду и ступив на мощеную дорожку, ведущую прямо к дому, Элеонора утонула в океане воспоминаний. В голову полезли обрывки из памяти про то, как строилась эта усадьба. В XIX веке ювелиру Петру Краснову императором Александром I было подарено имение, стоявшее на этом месте. Оно простояло до 20-х годов XX века. Тогда началось раскулачивание. Красновым удалось скрыться, притворившись крестьянами, тем самым защитив себя от смерти, а от имения не осталось и камня на камне.

Но во второй половине 30-х годов здесь была построена небольшая изба-читальня, а потом к ней и была пристроена колхозная школа. В военное время там расположился военный госпиталь. В 1942-м году, когда произошла блокада Ленинграда, в этот госпиталь попал снаряд, в результате чего погибло много раненых. И только в 1970-х годах родители Элеоноры – Арина и Борис Красновы отстроили усадьбу, максимально приближенную по виду к имению князя Краснова.

Она быстро прошла по мощеной дорожке к дому, подобно обиженному ребенку, склонив голову. На сад она смотреть не хотела, уж больно был тяжелый чемодан.

Элеонора Краснова вошла в большой холл, освещаемый солнечным светом, проникающим сквозь большие окна, и ахнула. В свои восемьдесят пять лет она уж было думала, что не способна удивляться. Но оказалось – это не так.

Поставив чемоданы возле деревянной лестницы, она вышла из дома и стала на крыльцо, окинув взглядом территорию усадьбы. Некоторые кусты и деревья были без листьев и их ветки уныло качались от сильных порывов осеннего ветра. Очень в этом году наступила резко и рано. Еще неделю назад стояла жара, а сейчас идут проливные дожди и гуляет холодный порывистый ветер. На больших же кустарниках, с большей унылостью, по-осеннему, развивались на ветру желтые листья. Газон был не острижен, трава иссохла и пожелтела. Картина не красивая.

«Вот, позорище! Да что бы в моем саду царил такой ужас! – думала она. Я, Элеонора Борисовна Краснова, могу простить пыль в доме, но не могу простить неухоженной территории на улице».

Это в ней воспитали ее родители – Борис и Арина Красновы. Они объясняли это так – если к вам придут нежданные гости, а в доме грязно, их всегда можно отвести в сад в большую и красивую беседку или на веранду. И, так как на улице у вас порядок и чистота, никто и не подумает, что в доме у вас полный бардак.

Элеонора Борисовна прошла в сад. Беседка была под массивным слоем лиан кобеи. Газон был ужасным и неухоженным, а деревья вызывали странное чувство: тоску, смешанную со стыдом. Голые ветки деревьев навивали тоскливые воспоминания, а сухие листья, лежавшие по всему периметру сада, стыд. Больше всего их было на скамейке и в беседке.

– Где эта чертова служанка! – выкрикнула Элеонора, сняв свое фиолетовое пальто.

Элеонора вбежала в дом с криками:

– Анастасия! Настя! А-ну, бегом сюда! Тихонова, иди сюда, кому говорят!

По лестнице спустилась молодая светловолосая девушка в сером платье и с серебряным подносом в руках. На подносе стояло несколько бокалов. Увидев Элеонору Борисовну, Анастасия испуганно дрогнула и чудом удержала поднос в руках.

– Осторожно! – кричала Элеонора, подбежав к лестнице. – Этот поднос – единственное, что осталось от прабабушки Агриппины! Да ты хоть знаешь, кто такая Агриппина Краснова?!

Настя молчала, потому что прекрасно знала, что лучше молчать и терпеть, тогда Элеонора быстрее замолчит.

– Агриппина Краснова-Рудникова – Ева для нашей семьи! – послышался тихий ироничный женский голос.

Элеонора яростно повернула голову. На пороге стояло ее чадо со своей двадцатипятилетней дочерью.

– Дарья! Не смей так говорить о ней! – кричала Элеонора, в пути к своей дочери. – Ты должна уважать своих предков!

Дарья все с той же иронией смотрела на Элеонору. Та, за прошедшие десять лет, хорошенько набрала лишнего веса. Такое отношение дочери к их роду Элеонору жутко злило.

– Мамочка, я тоже рада тебя видеть, – выговорила Дарья и, пошла к лестнице. – Роза, пошли за мной. – Роза последовала за матерью. У них обеих было по два чемодана.

– Как только я могла воспитать такую неблагодарную особу!.. – прошипела Элеонора вслед дочери, и прошла в кухню.

Дарья и Роза поднялись на второй этаж – там оказался просторный круглый зал. В нем было девять дверей, на каждой двери висела табличка с их именами (для каждого была определенная спальня). Между дверьми было девять окон в полный человеческий рост. Золотые узоры на дверях смотрелись очень красиво, и когда смотришь на всю эту красоту, кажется, что ты не в поместье под Петербургом, а в волшебном замке. Золотые люстры с хрустальными плафонами в форме зажженных свечей придавали этому залу стати и престижа.

– Слишком вычурно, – промычала Роза и подойдя к двери, на которой висела табличка с ее именем, вошла внутрь, громко закрыв за собой дверь.

Дарья завороженно осматривала этот зал. Она подошла к круглому дивану в центре села на него.

Резко все оборвалось. Дарья Краснова перестала о чем-либо думать и больше не видела ничего – только темноту. Темный туман нещадно поглотил ее, невзирая на сопротивление…

– Мам, мама проснись! – послышался взволнованный голос Розы во тьме.

Дарья с трудом подняла тяжелые веки и увидела смазанное, не четкое изображение реальности.

Она лежала в своей кровати, на краю которой сидела Элеонора со счастливым выражением лица. Подле нее, на противоположенном краю кровати сидела Роза. Ее-то лицо оказалось испуганным и было видно, что она плакала.

Комната в форме восьмиугольника. Кровать Дарьи была круглой, как и все в этой комнате. Стоял стол и шкаф из массива красного дерева. Потолок в форме купола, а в центре висела роскошная люстра, как в зале. Окна, как и во всем доме, арочные, во весь человеческий рост. Из окон бил солнечный свет, который придавал бежевым стенам, полотку с золотыми узорами и картинам уличных художников Франции неописуемой красоты и роскоши.

Дарья лежала, укрытая мягким пуховым одеялом, пытаясь придумать хоть одну фразу, сказав которую, она не выглядела бы глупо. Роза, когда умер Алексей – муж Дарьи и отец Розы, никакого вида, что скорбит, не подавала, а Дарья каждое утро просыпалась с мыслями о том, что единственный человек, которого она любила больше никогда не обнимет ее, не поцелует и не скажет, как сильно любит. При жизни он каждый день – утром и перед сном – всегда повторял «Я люблю тебя!». И Дарья твердо знала, что муж говорит всегда искренне, она чувствовала ту любовь, которую несли эти слова.

– Что со мной случилось? – спросила Дарья.

Получилось как-то излишне театрально. И ей самой стало не по себе.

– А ты не помнишь? – огрызнулась Элеонора. – Ты своего ребенка чуть до сердечного приступа не довела!

«Да, голос у нее как у лягушки» – подумала Дарья и сразу же укорила себя, – разве можно так думать о своей матери? Какая-никакая, а она все ж моя мама».

– Мам, ты сознание потеряла. Прямо на том диване. А еще у тебя кровь из носа шла.

– Так, вот почему у меня голова закружилась! – выговорила Дарья совсем уж не естественно и ухватилась за горячий лоб.

– Кстати, а где твой дурной муженек? – с сильным желанием сделать дочери гадко, спросила Элеонора. Она думала, что он бросил их, и хотела поковырять больную рану дочери.

– Он умер год назад, – ответила Дарья, сглотнув подступающий к горлу ком. Она почувствовала, что сейчас слезы посыплются градом, но все-таки сдержала их.

– Так ему и надо! – воскликнула Элеонора и пулей выбежала из спальни Дарьи.

* * *

Этим утром все было как всегда – холодный душ, черный кофе без сахара, и выборы наряда для похода на работу. Работала Варвара Стрельцова в Санкт-Петербургской галерее живописи. Ломая все стереотипы, она никогда не ходила с неулаженной прической, не повторялась в одежде. Хоть и гардероб ее был выдержан в деловом стиле, Варвара выглядела стильно и оригинально. Ее темные волосы были модно коротко пострижены, у нее были добрые зеленые глаза. Варвара была миниатюрного роста. Практически вся обувь у нее на высоких каблуках. Сегодня она надела черные брюки, белую блузку, черный жакет и черные туфли на высоком каблуке.

Варвара вышла из белого двухэтажного дома, который подарила ей ее мама на свадьбу… расположенного под Санкт-Петербургом, к своей черной дорогой Ламборджини, стоявшей возле высоких ворот. Варвара села за руль и поехала на работу – в город. Работает она арт-критиком, но при этом частенько читает лекции, заменяет некоторых экскурсоводов, а в свободное время оценивает разные предметы живописи. Платят не очень много, но она еще и дает консультации по живописи, оценивает мелкие предметы искусства для частных коллекций. Ее мать, которая живет в Риме. Мать всегда хотела, что бы ее дочь стала юристом, в идеале – адвокатом, ведь ответ Вари – Дмитрий, как раз был блестящим адвокатом, которого страшились все обвинители. Искусствоведом Стрельцова хотела быть всегда. Но сначала получила юридическое образование, чем вызвала у матери сильнейший восторг…

Парковка возле галереи была пустой и она без проблем припарковалась.

В фойе с ней чуть не столкнулся темноволосый мужчина средних лет, в черном, немного помятом, костюме. На руке виднелись дешевые часы.

– Здравствуйте, Варвара Дмитриевна, – четко произнес он.

– Доброе утро, Михаил Иванович, – ответила она, неестественно улыбнувшись.

Варвара сразу зашла в кабинет Виктора Ерошина – директора галереи. Стоял душный воздух, наполненный запахом растворимого кофе и пыли. Кабинет был весь в коричневых и темно-зеленых тонах. На стене возле стола Ерошина висела голова оленя.

Ерошин сидел за столом и завороженно смотрел в монитор компьютера. Она же поставила сумку на кресло напротив ерошинского стола, и достала из сумки белый тонкий ноутбук.

– Здравствуйте, босс, – сказала она, когда уже села на удобный темно-зеленый диван возле книжного стеллажа.

Он на секунду оторвался от монитора. Ерошин, сказав коротко «Доброе утро, Стрельцова», обратно повернулся в сторону монитора. Виктор Ерошин и Варвара Стрельцова хорошо дружат и между ними никогда не было той дистанции, какая есть между начальником и подчиненным.

В ноутбуке она проверила свое расписание – на сегодня запланировано всего три встречи. Первая начинается через час. Она посмотрела на время в ноутбуке – 8:32.

Она закрыла ноутбук и жалостливо спросила Виктора:

– Когда же мой кабинет будет готов? Ремонт идет не один месяц. Сколько можно?

Ерошин громко выдохнул и, закрыв свой ноутбук, устремил на Стрельцову свой взгляд.

– Варвара, есть разговор.

– На счет чего?

– Мне сегодня гость французский звонил… и… сложно об этом говорить…

– Говорите, Виктор Сергеевич.

Он тяжело вздохнул, собираясь с силами.

А Варвара тем временем вспомнила того самого гостя. Он оживленно звал ее на работу.

– Так вот. Этот гость – представитель Парижской галереи, позвонил мне и сказал, что готов предоставить тебе место в галерее Поля де Мона.

Она не могла в это поверить, но потом сразу же взяла себя в руки. Надо же, ее зовет к себе работать сам Поль де Мон¹! Он владеет одной из самых крупных галерей живописи во всей Европе.

– А зачем ему я? – заволновалась Варвара Стрельцова.

– Ты ему понравилась. У него в галерее, как он сам говорит, работают лишь профессионалы своего дела. Профессионалы, готовые с головой уйти в работу. А ты именно такая.

– И как он это понял?

В кабинете повисло молчание.

– Это ты ему разрекламировал меня! – вмиг разозлилась Варвара.

Он набрался смелости. Прошла одна, максимум две секунды, ничего на первый взгляд не значащие. Но на самом деле в голове Ерошина прямо таки была настоящая битва! Одна его половина не хотела отпускать сотрудницу. Все же она стала ему родной, стала как дочь. Да и работала она прекрасно. С другой стороны: ему хотелось, что бы она была счастлива. А счастливей она будет с большей зарплатой и перспективами. Она должна расти. Хочешь-не хочешь, а отпустить ее надо!

– Ну, Варя! А ты сама не желаешь работать в одной из лучших галерей Европы?! Такой шанс бывает лишь раз в жизни! Да и то, далеко не у всех! Стрельцова, пойми, такие люди как де Мон далеко не каждый день кому-то предлагают работу. – Идя против себя и своих интересов, произнес Виктор Ерошин.

И только она открыла рот, чтобы ответить, как вдруг в кабинет вошел худой и высокий мужчина в хорошо сидевшем дорогом черном пальто и шляпе, а на шее был туго завязан серый шарф. На вид ему было пятьдесят лет. Только увидев Варвару, он загадочно улыбнулся. Следом за этим господином вошел тот самый представительно галереи Поля де Мона, приходивший сюда. Тот был полноватым, высоким, в мешковатом сером пальто. От того, кто вошел первым, исходил запах дорогого парфюма, а на его руке виднелись дорогие золотые часы.

– Bonjour Madam. Je suis heureux de vous voir², – произнес, улыбаясь, господин в сером шарфе.

– Bienvenue, sieur de Monts³, – выговорила Стрельцова, повернувшись лицом к этому мужчине, одев на лицо гостеприимную, широкую улыбку.

– Чего? – по-идиотски спросил Ерошин, не знавший французского языка. Обычно он ходил на международные переговоры с переводчиком.

– Sieur de Monts, mon patron m’a dit à propos de votre offre⁴. – Произнесла Варвара без единой запинки.

– Oh, oui, madam, et quelle est votre solution?⁵ – спросил Поль.

– Je ne suis pas sûr⁶… – Je peux penser à dimanche?

– Bien sûr. A annoncé sa décision dimanche. Je serai toute la semaine à Petreburge⁷. – Он сунул руку в карман пальто, а затем протянул ей визитку какого-то отеля. – Ceci est l’hôtel où je logeais. Barbara, je ne vais pas interroger maintenant, je pense qu’il serait préférable de le faire lorsque vous êtes d’accord.

– А теперь месье де Мон хотел бы поговорить о покупке некоторых картин с Виктором Сергеевичем, – проговорил переводчик месье де Мона.

– S’il vous plaît pardonnez-moi, mais je vais bientôt visiter⁸.

Варвара, взяла свою сумку и вышла из кабинета Виктора Сергеевича.

1. Человек и его галерея являются выдумкой автора. Любые совпадения случайны.

2. Здравствуйте, мадемуазель. Я рад вас видеть. (франц.)

3. Здравствуйте, месье де Мон. (франц.)

4. Месье де Мон, мой начальник рассказал мне о вашем предложении. (франц.)

5. О, да, мадемуазель, и каково ваше решение? (франц.)

6. Я еще не уверена… Я могу подумать до воскресенья? (франц.)

7. Конечно. Сообщите о своем решении в воскресенье. Я буду всю неделю в Петребурге, – Это отель, где я остановился. Варвара, я не буду проводить собеседование сейчас, думаю, это лучше будет сделать тогда, когда вы согласитесь.

8. Прошу меня простить, но у меня скоро экскурсия.