Czytaj książkę: «Невидимая связь. Книга 1. 1796—1890»
© Владислав Браун, 2017
ISBN 978-5-4483-6785-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Книга 1
Все в нашем мире имеет связи и нити, соединяющие все сферы жизни, людей, события, превращая все в большую и единую цепь, именуемую жизнью…
Как красива и изыскана дворянская жизнь VIII—XIX веков. Со стороны это кажется волшебной сказкой. Но за красотой, как водится, стоят бесконечные страдания, боль и терпение. Без конца нужно поступаться собой ради сохранения красивой маски, а человеческие чувства уходят на третий план…
Всей моей семье посвящается!
Любая неточность в изложении исторических фактов остается на совести автора.Все события, происходящие в книге – плод воображения автора. Любые совпаденияслучайны.
Культура активно влияет на то, каким образом современник видит и описывает свою эпоху. Между ней и действительностью возникает сложная система взаимодействий.
Ю. М. Лотман «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (VIII – начало XIX века)»
Душевное и физическое изящество связаны и исключают возможность неточных или некрасивых движений и жестов. Аристократической простоте движений людей «хорошего общества» и в жизни, и в литературе противостоит скованность или излишняя развязность (результат борьбы с собственной застенчивостью) жестов разночинца.
Ю. М. Лотман «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (VIII – начало XIX века)»
2016 год, август
Юлия Гребнева не могла сосредоточиться на работе. Из головы не выходило то странное письмо от какого-то «С», которое Гребнева обнаружила в почтовом ящике. В нем было странно все, в том числе и бумага: старинная, будто даже не из этого века. Еще ее насторожило то, каким подчерком было написано послание – очень красивый, каждая буква летела и была выведена. Плюс ко всему Юлия не могла даже прочесть письмо, ведь оно было написано на латыни. То, что это латынь филолог, преподаватель французского языка в СПбГУ, не сомневалась в том, что это латынь. Несколько слов она поняла, а остальное пришлось переводить в Google—переводчике.
Холодным субботним вечером, когда дождь лил как из ведра, а небо было как в тех фильмах про апокалипсис, Юлия Гребнева вбила весь текст в переводчик и кликнула на кнопку «Перевести». Сразу же появился текст на родном языке. Большинство слов стояло в форме инфинитива. Юлия Гребнева, филолог с красным дипломом, не смогла терпеть такой ужас и еще два часа потратила на то, чтобы поставить все слова в нужные формы.
Все. Текст, наконец, приобрел читабельный вид и Юлия, налив в свою чашку кофе, что она сварила утром, села за ноутбук и принялась читать:
«Дорогой потомок, я знаю, в какую эпоху ты будешь читать это письмо, и заранее прошу прощения за то, что я оставлю Вас. Но, обо всем по порядку. Я уберегал с помощью таких писем весь род Савельевых несколько веков. Даже матери твоей я писал такие письма. Я лишь желал добра. В большинстве случаев мои письма принимали как какие-то угрозы и шутки, но бывало и так, что твои предки прислушивались ко мне. Я жил перед всеми, кому я помогал. Я не мог стоять в стороне и решил спасти их от последствий страшных событий. Они не должны были пострадать! А теперь я прошу прощения. Я более не смогу помочь Вам. С этого мгновения Вы одни, без моей помощи
Ваш С.».
Юлия недоверчиво приподняла левую бровь и, закрыв переводчик, перешла на поисковик Google.
«Я же даже не Савельева, я Гребнева! Он что-то попутал! – иронично думала Юлия, – но ведь… первый муж моей матери был… Савельев…»
Юлия написала в строке поиска «Старинный род Савельевых». Так как в письме говорилось, что неизвестный помогает много веков Савельевым, значит род этот наверняка старинный, может, даже дворянский.
* * *
«Cher descendant, je sais, dans quelle époque vous avez lu cette lettre, et je me excuse à l’avance pour le fait que je vais vous laisser. Mais à peu près tout dans l’ordre. Je sauvegarde avec ces lettres toute la race Savelevyh plusieurs siècles. Même votre mère, j’ai écrit une telle lettre. Je souhaite que le bien. La plupart des slu-thés ma lettre a été prise comme une sorte de menace, et les plaisanteries, mais il arrive aussi que vos ancêtres ont écouté moi. Je vivais avant que tous les gens que j’aidé. Je ne pouvais pas rester là et a décidé de les sauver des conséquences terribles de Soba-ème. Ils ne devraient pas avoir à souffrir! Et maintenant, je suis désolé. Je ne suis plus en mesure de vous aider. En ce moment, vous êtes seul, sans mon aide.
Votre S.1».
Адель Дюпре, прочитав переведенный с латыни на французский текст, сильно насторожилась, а затем эта самая настороженность сменилась легкой иронией.
«Савельевы! Хм, я же даже не русская ни в одном глазу! Опять, наверное, дети балуются!» – подумала Адель и села на скамейку в сквере.
Шел небольшой дождь. Париж был, как всегда, серым и тусклым. Она, коренная жительница столицы Франции, не любила свой родной город и мечтала переехать в Италию, в Рим. Там и краски, и теплая погода…
Двадцатиоднолетняя Адель пыталась думать о статье, которую нужно в скором времени сдать, но на первый план всегда выходило это странное письмо.
Вечером, заехав к своей матери, она принялась расспрашивать мать:
– Мама, а у нас есть русские корни?
Аврора, так звали мать Адель, загадочно хмыкнула, а затем неспешно ответила:
– Твоя бабушка со стороны Жана русская. Она жива до сих пор и счастливо, я надеюсь, живет в России.
Тут в голове журналистки Адель Дюпре загорелось острое желание отправиться к бабушке в Россию…
1796—1804 годы
1796 год, июль
События совершаются людьми. А люди действуют по мотивам, побуждениям своей эпохи. Если не знать этих мотивов, то действия людей часто будут казаться необъяснимыми или бессмысленными.
Ю. М. Лотман «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (VIII – начало XIX века)»
После завтрака княгиня Савельева, как давно было принято, гуляла по саду. Стоял душный день, коих в летнем Петербурге было в избытке. В такие дни Аполлинария особо сильно мечтала о зимнем морозе и холоде. Зиму она любила больше лета. От жары у нее кружилась голова, она пребывала как в тумане. Лицо было неестественно бледным, и не таким, как было модно, а устрашающим, даже, в какой-то мере, не живым. В морозный зимний день можно было укрыться в теплый плед, сесть под камином и пить горячий чай. Хотя, в зиме есть и свои минусы. Например, холодно было женщине выходить на улицу, ведь платья, которые сейчас в моде (стиль «Ампир»), более походят на ночные рубашки, какие были во времена отрочества родителей Аполлинарии.
Неспешным шагом она прошла вдоль высоких яблонь и направилась в сторону беседки из белого камня. Все поместье Алмазное было выстроено из серых камней, нагоняющих грусть и отчаяние, моментально заполняющие все сердце. Даже в такие солнечные дни, как этот, дом более походил на замок с привидениями. Выглядело это строение, будто обычный двухэтажный дом, прямой, без всяких изысков, разделила пополам большая башня. Все двери и окна в доме были арочными, а внешне строение напоминало скромный шотландский замок.
Через полчаса, когда в глазах пронеслись первые оттенки темноты, которые служили обязательными предвестниками головокружения и потемнения в глазах, Аполлинария спешно встала и вышла их тенистой беседки на палящее солнце. Все снова погрузилось в туман. Зазвенело в ушах, а голова невыносимо болела от постоянного давления в виски. Стук собственного сердца казался таким громким, что она невольно закрыла уши.
«Надо войти в дом. Ты сможешь, я знаю, ты сможешь», – повторяла себя княгиня Савельева и маленькими шажками направилась к дому.
Княгиня вошла в светлый от солнечных лучей холл и присела на красный диван. Туда-сюда сновали слуги и крестьяне. Аполлинария смотрела вверх – на высокие потолки. Через несколько минут ей стало лучше. Она попыталась выровнять дыхание.
– Госпожа, Вам письмо, – послышался тихий скрипучий голос служанки.
Аполлинария мутными глазами посмотрела на слугу. В грязном платье, старая, будто сейчас развалится, женщина стояла около княгини с протянутой трясущейся рукой, в которой был чуть помятый листок.
Неторопливым движением Аполлинария взяла конверт и махнула рукой служанке «Уходи!».
Она развернула письмо и увидела совершенно незнакомый ей язык. Она знала два языка: русский и французский. Пожалуй, французский знала даже лучше русского. Текст этого письма не был ни на одном из этих языков:
«O Apollinaire. Si vos es lectio litteris, ita mox omnes esse super. Vos sunt in periculo. Vos instanter oportet currere a S. Petersburg. Terribilis est medicandi. Multum sanguinem et passionem. Non superesse. Potest tamen et teipsum salvum facies, et domus tua. Modo effugere – evadere.
Tua S».
– Как странно, я и подумать не мог, что кто-то еще пишет письма на латыни! – раздался грубый мужской голос у нее за спиной.
Она испуганно дернулась и посмотрела на источник голоса. У нее за спиной стоял их врач Филимон Филиппов.
Княгиня сделала возмущенное лицо и резко встала, от чего голова снова немного закружилась.
– Господин Филиппов, не думала я, что Вы способны на такую невоспитанность и дерзость!
– Я ничего не сделал такого, моя госпожа, – ответил Филимон и из его рук выпал цилиндр.
– Вы осмелились читать мое письмо! Это неслыханно! – продолжала возмущаться Аполлинария.
– Приношу свои извинения. Но в свою защиту замечу, что Вы не понимаете латыни, – произнес доктор.
Почему-то лицо княгини покраснело. Ей стало стыдно. Она ненавидела, когда ей говорили, что она чего-то не знает. В такие моменты хочется провалиться сквозь землю, но уйти – значит признать поражение! А убегать она не привыкла. Нельзя потерять лицо! Вот и сейчас надо было что-то ответить, а вот что…
– Что ж, если Вы знаете латынь, тогда прочтите мне это письмо, – высокомерно подняв голову, сказала княгиня.
Филимон поднял с пола свой цилиндр, после чего взял письмо из рук Аполлинарии и зачитал:
– Дорогая Аполлинария. Если Вы читаете это письмо, значит, скоро все свершится. Вам грозит опасность. Вы срочно должны бежать из России. Назревает ужасное. Много крови и страданий. Вы не выживете. Вы еще можете спасти себя и свою семью. Единственный способ спастись – бегство. Ваш С2.
Она несколько секунд оставалась неподвижной, а потом, глупо спросила:
– Кто такой С.?
– Не имею ни малейшего представления, – отрицательно помотал головой Филиппов.
Она выхватила письмо у него из рук и капризно закричала:
– Эй, кто принес мне это письмо?!
К ней подбежала та самая служанка и снова раздался скрип ее голоса:
– Я, госпожа. Я принесла Вам письмо.
– Знаю я, тупица! – бросила Аполлинария. – Кто передал его тебе?!
– Почтальон, госпожа.
– А он не говорил, кто принес письмо?
– Нет.
Она, ничего более не сказав, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
* * *
Князь Савельев по буквам пытался сложить вразумительное пригласительное письмо. Но ничего не получалось. В его темный просторный кабинет влетела Аполлинария. В руках у нее было то самое письмо.
Он положил перо и провел рукой по бакенбардам, а потом и по волосам, приглаживая их, но кудрявые волосы не поддавались. Синий фрак со стояче-отложным воротником, с накрахмаленным стоячим воротничком, что полностью закрывал его шею, бежевая жилетка и брюки позволяли ему выглядеть моложе.
Савельевы занимаются изготовлением на заказ ювелирных украшений и их продажей.
– Что случилось? – спросил Александр.
– Дорогой, почтальон принес письмо.
Он хмыкнул, а потом усмехнулся.
– Что тут необычного?
– В письме говорилось о том, чтобы мы бежали из Российской империи, ведь скоро произойдет нечто страшное в государстве.
– Я уверен, не о чем волноваться. – После недолгой паузы сказал князь Александр. – Сдается мне, это не более чем чья-то злая шутка.
– При всем уважении, я с Вами не согласна, – начала отрицать Аполлинария, – кому нужно так шутить? И почему это письмо на мертвом языке?
Александр встал и выхватил у нее из рук слегка помятое письмо. Затем он его несколько секунд рассматривал, будто понимая, что там говорится. Он откинул листок на стол, на котором педантично были разложены многочисленные бумаги и документы.
– Но я остаюсь при своем мнении. Это чья-то плохая шутка. Все врачи знают латынь, у всех наших знакомых есть доктор. Они могли попросить врача перевести послание на мертвый язык, – ответил Александр и посмотрел в ее глаза.
Аполлинария же обиженно повернулась в сторону арочного окна, из которого в темный мрачный кабинет врывались теплые солнечные лучи. Они светили ей прямо в глаза, но княгиня терпела, ведь если она отвернется от солнца, то придется смотреть на него, а этого Аполлинария Савельева сделать ни как не могла, ведь она на него злится.
Но Александр знал, за внешней коварностью его жены скрывается добрая, всепрощающая женщина.
Он прикоснулся к ее ладони, и она обиженно, что-то неразборчиво приговаривая, покинула кабинет князя.
А Александр сел за стол и думал продолжить писать письма, но из головы у него не выходило то странное письмо. Может, автор послания прав? Или это всего-навсего чей-то неуместный розыгрыш?
* * *
Нужно спускаться к завтраку. Она надела нежно-голубое платье, красиво уложила волосы и пошла к лестнице. Были слышны какие-то голоса из холла. Она ускорила шаг и вскоре увидела тех, кто так оживленно говорил. Это была служанка, имя которой Аполлинария не знала, и Дмитрий Савельев – младший брат князя Александра.
Сердце громко застучало, все снова покрылось каким-то туманом.
«Только не это!»
Тогда ей хотелось думать, что все это не более чем кошмарный сон.
Окончательно миновав лестницу, она остановилась и устремила свой растерянный взгляд на Дмитрия.
– Ты, что, забыла где твое место?! – злостно обратилась Аполлинария к служанке. – Немедля ступай на кухню!
Служанка поклонилась Аполлинарии и спешно убежала. Когда крестьянка покинула холл, Аполлинария чуть ближе подошла к нежданному гостю и, собрав всю свою смелость и терпение, произнесла:
– Могу ли узнать, какова цель Вашего визита?
Он хитро улыбнулся.
– В Алмазное меня пригласил Александр. Полагаю, Вы не осведомлены об этом, – сказал он тихим, но зловещим голосом, и, сняв цилиндр, склонился перед Аполлинарией.
– Если Вы ждете от меня реверанса, Вы не дождетесь его, – с трудом сдерживая подступающие эмоции, ответила княгиня.
Он усмехнулся.
– Так зачем Вы приехали в Алмазное?
– На прием, что устраивает Ваш муж. – Он опять хитро засмеялся. – Надеюсь, о бале Вы хоть знаете?
Она бросила на него безразличный взгляд и улыбнулась подобно волчице, которая через мгновение нападет на кролика.
– Я имею смелость и наглость просить Вас о непринужденной беседе, – сказал он, когда она уже отвернулась от него и поставила ногу на первую ступень.
На сей раз она уже сухо улыбнулась.
– Вы совершенно правы, Вы имеете редкий запас наглости для одного человека.
– Госпожа, смогу ли я хоть когда-то заслужить Ваше бесценное для меня прощение?
Княгиня резко повернулась и быстрым шагом приблизилась к нему.
– Мое прощение для Вас ничего не значит. А если бы Вы хоть на самую малость имели уважение к нашей семье, Вы бы не явились сюда!
– Но прошу заметить, что я пришел сюда не без приглашения.
Она звонко рассмеялась.
– Вы должны были отказаться. Мой муж крайне добрый и хороший человек, он простил Вас, но я Ваших действий не понимаю и поэтому простить не могу! Для Вас нет ничего ценного!
– Я прибыл сюда исключительно ради брата. Он пригласил меня, значит хотел видеть здесь. Кто я такой, чтобы огорчать его своим отказом.
– Огорчать его? Можете не притворяться! Я ни за что не поверю в Ваши слова, ведь каждая буква, сказанная Вами это не более чем очередной обман! Вы приехали сюда не ради моего мужа, а исключительно ради собственной выгоды. Признаюсь, мне не ясна причина Вашего прибытия сюда, но я буду следить за Вами, и лучше бы Вам меня не огорчать.
Она уверенным шагом поднялась по лестнице.
«Каков мерзавец! Он осмелился обмануть меня! Будь ты проклят», – вертелось в ее голове, пока она поднималась по лестнице.
К завтраку княгиня так и не спустилась. Она сидела в удобном кресле, читала сборник стихов и пыталась понять, зачем Александр пригласил на бал того, кто не так давно пытался их всех убить…
* * *
Ева прошла по столовой вдоль стола и села напротив Аполлинарии. Подали обед. За большим овальным столом восседало все семейство Савельевых. Во главе стола сидел Александр, возле него с двух сторон сидели Аполлинария – его жена и Ева – его мать. За Евой сидели дети Александра и Аполлинарии: Анастасия, Петр и Мария. А за Аполлинарией сидели Роман и Екатерина – их младшие дети. Напротив Александра сидел отец Аполлинарии Семен Березин, а между ним и Марией расположилась жена Семена Анна Березина.
Солнце освещало просторную столовую, пожалуй, столовая была самым светлым помещением со всего имении.
Мирное молчание прервала мать Аполлинарии Анна:
– О, Ева, Вы, как я посмотрю, охотно следуете моде.
Ева улыбнулась Анне. Для нее Березины не были людьми, достойными с ней общаться и надменное выражение лица, которое никогда и не исчезало с лица матери князя, при виде Семена и Анны только становилось более явным. Так случилось и сейчас.
– А Вы, что, отрицаете моду? – самодовольно улыбаясь, спросила Ева.
– Не всегда. Но современная мода слишком распущена. Такие платья, как носят сейчас, во времена моей молодости называли ночными рубашками. – Хихикая, высказалась Анна.
– Ну, у нас нет выбора. Не мы создаем моду. Мы лишь должны следовать ей. Но также Вас никто не смеет принуждать одеваться по последней моде. – С легким французским акцентом произнесла Ева.
Прочувствовав негативный настрой Евы, Анна решила на этой ноте остановить светскую беседу.
Вновь молчание прервала уже Аполлинария:
– Александр, могу ли я спросить Вас, зачем Вы пригласили своего брата на предстоящий балл?
От удивления у Евы из рук выпали столовые приборы.
– О чем ты? – поинтересовалась Ева.
– Александр пригласил на предстоящий бал своего младшего брата – Дмитрия, – поведала Аполлинария и взоры всех, кто сидел за столом, мгновенно устремились на князя.
В ту самую секунду князь Савельев более напоминал загнанного беззащитного зверька, чем титулованного дворянина в третьем поколении.
– Я не обязан отчитываться, – твердо произнес Александр, – эта ссора дает основания для сплетен в обществе, а это нам ни к чему. Иногда приходится, наступая себе на горло, делать то, с чем вы не согласны!
В столовой повисла тишина, и нарушить ее смогли только громкие шаги извне.
– Кто там? – вновь оставив столовые приборы, спросила Ева.
– Он, – озвучила свои страшные опасения Аполлинария.
И порог столовой переступил высокий светловолосый мужчина в черной мантии. Это был Дмитрий Савельев. Он окинул глазами безмолвных, оцепеневших, словно превратившихся в каменные статуи, участников трапезы. Дмитрий сделал несколько шагов к столу и, отыскав свободное место, сел туда. Место располагалось между Екатериной и Семеном.
– Князь Александр, могу ли я Вас спросить, почему меня не позвали к обеду? – поинтересовался Дмитрий.
– Потому что Вам здесь не рады, господин Дмитрий, – дерзко произнесла Ева.
Он внимательно посмотрел на нее, а потом сказал:
– Разве таким тоном встречают сына?
– Мой сын сидит за столом возле меня, а Вы мне никто. Вы лишь предатель и убийца! – окончательно потеряла над собой контроль Ева.
– Матушка, не помню, чтобы Вы когда-либо позволяли себе такую вольность в выборе слов, – усмехнулся Дмитрий.
– Мне некого стыдиться, – крикнула она, – каждый в этой комнате разделяет мои слова. Вам здесь не рады. Зачем Вы явились сюда?
Дмитрий истерично рассмеялся, что Еву окончательно повергло в шок. Дмитрий смеялся, окончательно позабыв обо всех правилах этикета и приличия.
– Дайте хоть слово сказать моему брату. – Успокоившись, произнес Дмитрий.
Александр решительно не хотел ничего говорить, потому как понимал, что, скорее всего, не сможет сдерживать свои чувства. Но, стиснув зубы, он заговорил:
– Вынужден согласиться с матерью. Тебе здесь не рады.
– Зачем меня пригласили?! – нервно отбросив на середину стола белоснежную салфетку, которая мирно лежала перед ним на тарелке, осведомился Дмитрий.
– Исключительно ради собственного спокойствия, – спокойно ответил Александр. В его планы никак не входило говорить брату об истинной причине приглашения, но это было необходимо.
Дмитрий яростным взглядом осмотрел всех, сидящих за столом.
– Но, если уж я здесь, то до конца праздника я никуда не денусь. – Сказал Дмитрий. – В честь чего бал?
Общаться с предателем, заговорщиком и убийцей никто не желал. Все, словно сговорившись, делали вид, что не слышали господина Дмитрия.
– Ну, что ж, прошу меня простить. – Сказал он, вставая, – я скажу слугам, что бы они принесли обед мне в комнату.
Дмитрий ушел, посеяв в столовой всеобщее негодование.
