Czytaj książkę: «Экспресс Варшава – Тель-Авив», strona 3
Глава 6. 3 мая 1936 г.
Я запомнил этот день хорошо, все веселились на площади, праздновали «Национальный праздник третьего мая». В Польше в этот день приняли первую конституцию в Европе, вторую после американской. Гуляние проходило с размахом. Играла музыка, все танцевали, на соседней улице тоже играла музыка, там были разные бесплатные закуски для гуляющих, были и еще аттракционы, но нам с Ро́хеле было не до конституции.
Мы убежали от всех, остановились, запыхавшиеся… Ро́хеле была чудо как хороша, и я, наконец, поцеловал ее, просто не мог этого не сделать. Потом мы целовались целый вечер и никак не хотели оторваться друг от друга. Как я проклинал холодный ветер с реки, моя куртка и шубка Рохеле мешали прижаться друг к другу, а расстегнуть шубку я не решался. С этого дня все свободное время мы проводили вместе.
Через несколько дней Рохеле пригласила меня к себе домой. Дверь открыла горничная в белом переднике и проводила в гостиную. Для меня все это было ново, непривычно: в комнатах – красивая мебель, небольшие кресла, не новые, но очень удобные. Горничная вкатила столик на колесиках с кофейником и маленькими пирожными. Для меня и это невиданная роскошь.
На стене в золоченной раме висит портрет нахмуренного военного. Под его взглядом я поежился и как-то сразу стал чувствовать себя каким-то нерадивым солдатом.
Вошла Рохеле. Она посмотрела на наше переглядывание с портретом, улыбнулась.
– Это мой дед, у нас в семье все мужчины были военными. А папа у меня капитан, только он сейчас в командировке.
Отца Рохеле тогда не было дома, он куда-то уехал по военным делам.
Вскоре в комнату вошла мама Рахели, пани Берта, стройная элегантная женщина, с красивой прической. Она очень любезно беседовала со мной, но в такой обстановке я чувствовал себя как-то неуютно, и мы при первой же возможности ушли на прогулку.
С того времени я стал бывать дома у Рохеле достаточно часто, и однажды случилось то, что и должно было случиться, когда ты молод, и гормоны бурлят в крови, как сумасшедшие.
Потом мы сидели на диване, красные от смущения, но только скорое возвращение пани Берты удержало нас от повторения.
Это было впервые в жизни и вызвало ранее совершенно неведомые чувства, о которых мы знали лишь по книгам. Я был потрясен, ошеломлен захлестнувшими ощущениями, ни по дороге домой, ни уже домa, я не мог думать ни о чём другом, кроме завтрашней встречи.
* * *
Стояли изумительные, прозрачные летние вечера. На прогулках мы с Рохеле рассуждали о будущей предстоящей совместной жизни там, в каком-нибудь кибуце…
– Все будут прекрасно, Рохеле, мы обязательно будем жить вместе долго и счастливо!!!
Но «Если хочешь рассмешить Б-га, расскажи ему о своих планах!»
Рохеле говорила о жизни в Палестине, но уезжать туда хотела только вместе с родителями. Она очень близка с матерью, и отъезд без нее видится ей предательством. Её отец был связан с каким-то военным инженерным проектом, и его переезд пока откладывался на более позднее время, тогда смогут ехать и они.
Отец Рахели был польским патриотом, далекая Палестина ему, скорее всего, была не нужна. Он выбрал свой путь… Но Рохеле об этом мне не рассказывала.
Я должен был уехать в Палестину в 1937 г. в первой группе костопольской молодежи. Такие у нас были правила, лидеры всегда ехали первыми, показывая личный пример.
Перед отъездом я пришел попрощаться с матерью Рахели, пани Бертой. Она, не возражая слушала меня и Рахель, наши планы и обещания, и только грустно кивала. Конечно, она хочет счастья своей дочери, но только кто знает, где оно, это счастье.
Расставание с Рохеле далось очень тяжело, были и слезы, и клятвы…
Но настало время отъезда. На перроне фотографируются отъезжающие. Мы с Рохеле стоим обнявшись, несколько в стороне.
Рахель говорит:
– Львенок, мой львенок, я скоро приеду, ты только жди меня. Я люблю тебя, мой львенок, только встреть меня обязательно.
– Рохеле, приезжай скорее.
Мы целуемся, никак не можем оторваться друг от друга. Друзья кричат, что поезд уже вот-вот отойдет, а мы все стоим, обнявшись, и, кажется, что нет такой силы, которая может нас разъединить.
– Лео, поезд уходит, ты остаешься? Или давайте вдвоем!
Мы целуемся снова, и я заскакиваю в поезд уже на ходу. Я еще долго видел одинокую фигурку Рохеле на перроне, потом только голубую полоску ее платья, а потом пропало и оно.
* * *
Я сижу в кресле у своего дома в кибуце Негба. Дина думает, что я задремал, тихонько что-то шьет, стараясь меня не беспокоить. Но так с закрытыми глазами просто лучше думается, ничего не отвлекает.
Вот мой друг Аарон Шнайдер. Его путь в Израиль был прямым, цель была ясна, и он шел к ней, никуда не сворачивая, не сбиваясь в пути. У него это получилось, не все так могут. Или не они решают?
Поток времени несет с собой его обитателей, не спрашивая их согласия, то кружа на одном месте, то в сторону от задуманной цели… а то и вовсе сбрасывая с обрыва или швыряя в костер, в общем так, как ему хочется.
Возможно, возможно… Но и в этом потоке всегда есть выбор, есть развилки, есть островки… Вечный вопрос – по какому пути пойти, когда пойти, куда пойти, как найти правильный путь.
Есть и другой подход: «… А, может, не сегодня, может чуть позже… И вообще, даже здесь кажется можно жить…» И все – жизнь перевернулась, поток понес тебя по совсем иному пути. Но ты же хотел иначе, ты вроде решал…
Решал, но иногда в зазор между решением и исполнением может провалиться вся жизнь… Да и путь может быть прямее или извилистее, короче или длиннее.
Книга вторая: В страну, текущую молоком и медом
Глава 1. 1936 год
Костополь остался позади.
В дороге ребята не отходят от окон, все же их первая поездка за границу. Волнуются, – какая-то смесь радости, заботы и смутных ожиданий…
Проезжаем Австрию, Италию, и вот, наконец, Бриндизи!!! Город, как город, чего от него ожидали, каких чудес? Увидеть Ганнибала? Так это давно было.
А дальше морем – в страну нашей мечты…
На нижней палубе прямо под открытым небом вповалку, кто лежа, кто сидя, среди тюков и корзин расположилась большая семья. А может и несколько семей, поскольку было много взрослых пар, множество детей разных возрастов, а также старики и старухи. Некоторые из них весьма преклонного возраста. Все они были похожи на обычных польских или русских крестьян. Вот, разве что, дети не носились как угорелые, вели себя спокойно, даже степенно.
Я остановился рядом с сидевшей с краю немолодой женщиной, которая вдруг сказала:
– Субботники мы.
– Субботники? А что это такое?
– Раньше-то мы русскими были, давно уже приняли иудейску веру. По субботам не работаем, теперь вот перебираемся в Палестины. Житья никакого от урядника не стало, вот в румынскую землю и уехали, а теперь будем на земле израилевой себе дом делать. А ты-то куды направляешься?
– Я тоже еду землю еврейскую строить.
– Ты-то? – женщина смерила Лео с ног до головы с сомнением, даже с некоторым удивлением.
Я посмотрел на себя как бы со стороны. Одет я был с некоторым польским шиком, на голове канотье, подаренное отцом, вполне приличные ботинки… На фоне крестьян-субботников я казался изнеженным ребенком, неспособным к физическому труду. Я видел сидящих, это были сильные мужчины, одетые в простую, грубую, одежду… Стало обидно.
Я сказал им:
– Мы, которые из Польши, упертые. Я справлюсь!
В последующие дни, когда погода испортилась, и пошел дождь, я предложил субботникам забрать детей в каюту костопольской группы. Но сердитый, бородатый мужик отрубил:
– Еще чево! Они привычные. Нет в Галилее таких хором. Не видели никогда, и пробовать не надоть.
Наконец прошли пять дней утомительного морского пути, мы выходим на берег.
Глава 2. 1936 год. Хайфа…
Наконец твердая земля. Вокруг все необычно, пестрая разношерстная толпа. Удивляет, почему они все кричат и размахивают руками. Слов разобрать невозможно, все сливается в какой-то странный гул. У дороги лежит верблюд. Он презрительно смотрит на нас и отворачивается, похоже, что мы ему не понравились. Солнце печет неимоверно. Встретил нас симпатичный парень из Иерусалима. Официальная часть тянется нудно, но все закончилось, и мы едем в свой первый кибуц.
«Вот она, страна свободы! Теперь наша жизнь пойдет в своей стране, и все будет прекрасно».
Приехали мы в поселение Нахалат Егуда. На кибуц наших представлений это место было мало похоже – какая-то пустынная каменистая гора. На ней кое-где виднелись чахлые кустики, непонятно как выживающие без воды под палящим солнцем. После польских садов и лесов это место казалось особенно унылым, нужно было обладать очень большим желанием, чтобы возродить эту землю, но оно у нас было, и уже через пару лет там стоял кибуц «Гиват ганим» – Холм садов!
А 22 сентября 1937 года в порту Хайфы ошвартовался маленький итальянский пароход «Марта Вашингтон». Я с друзьями встречал его, надеялся, что Рохеле приедет на этом пароходе, но она опять пообещала приехать позже.
Глава 3. 1936 год. Давид. Арабские ошибки
Давид:
Без этих дополнительных материалов «Арабские ошибки» во многом непонятны. Лео об этом не писал, да и просто не знал многих деталей. Это мое дополнение, написанное по архивным материалам.
* * *
Алан Сигрист, заместитель суперинтенданта Палестины, был смелым человеком, если кого и побаивался, то только своей жены, после рождения третьей дочери она вечно была чем-то недовольна. Арабов он точно не боялся, а сомневающихся убеждал дубинкой, которой владел виртуозно.
В пятницу, 12 июня 1936 года, он, как всегда, провел инспекцию полицейских подразделений в Старом городе Иерусалима. Машину вел сам, его охранник 25-летний британский констебль Эдмон Доксет сидел рядом. Недалеко от ворот Ирода, когда на склоне перед поворотом машина замедлила ход, два палестинских боевика решили поставить точку в его карьере. Сигрист был ранен, автомобиль упал с десятиметрового обрыва, но Доксет все же успел открыть огонь и одного из террористов застрелил.
Сигристу повезло, раны оказались неопасными, да и место, куда он свалился, оказалось очень неподходящим – все же мусульманское кладбище было не для него, да и с юга приближался армейский конвой, в общем, после покушения он прожил долгую жизнь и скончался в кругу семьи в возрасте 90 лет.
Примерно в то же время, когда в Иерусалиме покушались на Сигриста, в Яффо попытались убить заместителя суперинтенданта Палестины Джона Фарадея, а 13 июня 1937 года три араба практически в упор расстреляли машину британского генерального инспектора полиции Роя Спайсера. Его водитель был ранен, а сам он спасся просто чудом.
Льюису Эндрюсу повезло меньше.
26 сентября 1937-го года. Воскресный день был хорош, жара спала и настроение у Льюиса Эндрюса, британского комиссара Северного oкруга Палестины, было соответствующим. В городе Христа, в Назарете, он отправился в церковь – куда еще идти в воскресенье? Но предсказуемость поступков часто опасна для жизни. Может хорошее настроение виновато, а, может, он верил в неприкосновенность своего статуса, но по дороге в церковь он был убит. Засаду организовали сторонники шейха аль-Кассама.
Шло так называемое «арабское восстание» 1936-1939 годов. То, что арабы напали на англичан, оказалось серьезной ошибкой.
Глава 4. 1937 год. Дгания. Лео, Моше Даян
Жизнь в кибуце не пришлась мне по душе. Идеал еврея-земледельца я, безусловно, принимал еще с Костополя, но растворяться в массе мне совсем не хотелось. Надо было решать, как жить дальше.
Я попрощался с друзьями и верхом отправился в Дганию, где уже были созданы еврейские боевые отряды – «Полевые роты» (плугот саде) Ицхака Садэ.
– Это для меня самое подходящее дело! – объяснял я в кибуце.
В то время арабские группы часто нападали на еврейские поселения, и такое путешествие в одиночку было далеко небезопасным. Пришлось полагаться на удачу и старый «Смит-Вессон» образца 1872 года, которым я к тому времени разжился. Револьвер был тяжелым, но обошелся сравнительно дешево – 5 палестинских фунтов, так что бо́льшая надежда была не на навыки в стрельбе, а на устрашающий вид револьвера.
Солнце палит нещадно. Чуть заметная дорожка петляет между холмами. Вокруг сухая выжженная безжалостным солнцем земля с жалкими признаками растительности. «Ну, здесь-то даже моих скудных агрономических познаний хватает, – думалось почти машинально, – чтобы понять: вырастить на такой земле, скорее всего, невозможно ничего».
Но вот впереди показалась высокая густая трава с толстыми стеблями. Она росла в пойме ручья, дорожка уходила прямо в ручей. Конь осторожно направился в пробитый предыдущими всадниками коридор в жесткой траве. Под копытами зачавкала вода.
Вода уже дошла до середины сапог. Я с беспокойством наблюдал, как конь все более и более погружается в мутную жижу. Впрочем, сам конь никаких признаков беспокойства не проявлял, и это немного успокаивало.
Вокруг стоял монотонный зуд тысяч насекомых. Пришлось опустить и застегнуть рукава толстой военной рубашки, наглухо застегнуть ворот, надвинуть глубоко шляпу и двигаться дальше.
Впереди, несколько левее, около реки стояла маленькая, одинокая пальма. Дгания, наверное, была уже близко, за высокими кустами угадывалось жилье.
Со стороны реки показался всадник. Он был в чистой, светлой рубашке, на голове ковбойская шляпа с загнутыми по бокам полями, на поясе кобура с револьвером. Он безо всяких церемоний бросил:
– Привет! Куда путь держишь?
– В Дганию.
– Что ты там ищешь?
– А ты, собственно, кто такой будешь, чтобы вопросы задавать?
– Полицейский, так что отвечать придется. С какой целью направляешься в Дганию? – сухо и официально спросил он.
– Видел я полицейских в Хайфе, там и форма другая, и разговор другой.
– Ты мне надоел. Я из еврейского отряда палестинской полиции Ицхака Садэ.
– Так я к вам и еду, надеюсь, что возьмете.
Полицейский нахмурился, а я с интересом разглядывал его. Настоящий боец самого Ицхака Садэ! Он был повыше ростом, примерно одного со мной возраста, старался выглядеть строгим и серьезным, но глаза смотрели с любопытством.
– Кто тебе сказал, что мы тебя примем?
– Испытаете меня, тогда и решите.
Дальше мы поехали вместе.
Впереди показались бараки. Две девушки в подпоясанных веревками платьях из грубой ткани готовили пищу на костре. Виднелись несколько деревянных строений, сараи… Это и была Дгания.
Пока решалась моя судьба, я жил и работал в кибуце. А с тем молодым парнем-полицейским мы вскоре подружились. Звали его Моше Даян.
* * *
Англичане всерьез взялись за подавление арабских беспорядков. Туземные разборки между арабами и евреями они еще терпели, но роковой ошибкой арабов стали нападения на англичан и их сакральный объект – нефтепровод, идущий в порт Хайфы. Покушений на сакральное англичане не стерпели и сформировали местную еврейскую полицию, в которой Моше Даян быстро стал сержантом. Продлилось его сержанство недолго. Слово «субординация» Даян понимал плохо.
Мне дружба с Моше помогла. По ходатайству Даяна я был вскоре принят на шестинедельные «курсы командиров взводов» Хаганы. Ицхак Садэ, возглавлявший тогда еврейскую поселенческую полицию, лучшим курсантом считал Моше Даяна, поэтому его ходатайство имело вес.
Занятия на курсах начинались в 6.30 утра и продолжались до поздней ночи. Интенсивные тренировки, стрельбы, занятия по топографии и ориентированию на местности, особенно в ночное время, и конечно, боевое патрулирование, где каждый стремился показать, чему научился.
Мы с Моше часто ходили в рейды вместе.
В одном из рейдов после перехода по болотистой местности пришлось устроить небольшой привал. На нас не было сухой нитки, все было в грязи и тине, но гнус – это было просто невыносимо.
– Чего тебя сюда понесло, Лео? – спросил Даян. – Сидел бы сейчас в коровнике и пил теплое молоко!
– В это время, Моше, даже коровы спят.
Я прихлопнул наглого комара на щеке и немного помолчал.
– Я был плохим кибуцником, Моше. Чем бы ни занимался в кибуце, какую бы работу ни выполнял, она всегда была мне не по душе, я всегда стремился в боевые подразделения. Были и такие, кто мог в кибуце всей душой отдаваться работе, а потом, также от всей души, на время становиться солдатом.
– И много их было?
– Большинство. У меня так не получалось. Мне на двух стульях было неудобно. Вот я и выбрал сидеть с тобой в болоте. А руководители кибуца, они были мирными людьми, когда им удавалось срезать бюджет на оружие, они радовались: «Спасли еще одного теленка для хозяйства».
– Что-то странно звучит… Так уж, все были мирными?
– Не все на тебя похожи. Ты, я думаю, как научился ходить, так с пистолетом не расставался.
Моше рассмеялся.
– Ну, конечно, не все, не все. Но помешанных на военном деле всегда хватало. Вот два таких идиота и сидят сейчас в болоте.
Некоторое время мы молча вслушивались в ночные шорохи.
– Моше, мне сложно понять, почему англичане подыгрывают арабам…
– Да не подыгрывают они. Они не за и не против нас, им подавай стабильность. А что евреи или арабы… Им все безразличны. Британцы знают, как управлять разными экзотическими народами. Просто евреи… В общем, для англичан мы народ странный, не укладывающийся в обычные рамки, да еще ко всему претендующий на равенство. С кем? С британцами? Это же надо такое придумать!!! Ладно, пора идти.
Глава 5. 1937 год. Дгания, Шушана
После рейда мы собрались отдыхать, но к Моше подбежал Арье, солдат нашего подразделения. Гимнастерка его была расстегнута, он был какой-то возбужденный и растерянный.
– Моше, Шушана пропала. Вечером я думал, что она с кем-то гуляет, но ее нет нигде… Нельзя терять ни минуты.
Сестра Арье, Шушана, был 18-летней красавицей, мы все были в нее немного влюблены. Но исчезновение. Куда? Времена опасные, да если она и уходила бы на свидание, то давно была бы дома.
Вскоре были организованы четыре тройки солдат для поисков. Я с Моше и Арье отправились по дороге в сторону арабского села.
Через полтора километра пути Моше сказал, что знает тут недалеко пещеру, ее нужно проверить.
В пещеру он вошел один и сразу вышел.
– Арье, – Моше обнял его, – Шушаны больше нет.
Арье рванулся в пещеру. В пещере в луже крови лежала Шушана в разорванном платье с перерезанным горлом.
С огромным трудом мы привели Арье обратно. За Шушаной отправили людей. Горе было общим.
Когда с Арье стало возможно разговаривать, то Моше сказал:
– Узнавать, чья это работа, будем мы с Лео. А откручивать голову – будешь ты. Жди нас.
Недалеко от деревни Моше устроил засаду.
– Нужно знать арабов. Они обязательно будут хвастаться этим в деревне. Нам все равно кого захватить, только нужно молодого. Старики такими вещами не занимаются.
Стемнело. На тропе показался араб на осле. Он ехал спокойно, возможно из-за близости дома, а, может, из-за огромного ружья за спиной. Захват занял долю секунды. Араб так ничего и не успел понять.
Мы сидим в той же самой пещере, на земле черными пятнами видна запекшаяся кровь. Араб испуганно переводит глаза с Моше на меня.
– Азиз, – говорит Моше, – ты меня знаешь?
– Да, Муса, ты был гостем на свадьбе у Галиба…
– Был ли случай, когда я дал слово и не сдержал его?
– Нет, Муса, кто ж этого не знает!
– Так вот, если я немедленно не узнаю, кто убил нашу девочку, то я тебе отрежу уши и нос, а потом отдам вот ему. Только ты потом уже ничего и никогда не увидишь.
– Муса, я тут ни при чем.
– Если бы был при чем, то уже умер бы.
– Дай, мне им заняться! – сказал я, доставая нож.
Араб заговорил:
– Муса, мы хотим мира. Это приезжий сириец, он подбил сына лавочника Гафура. Это они вдвоем, их дело. Мухтар посадил их под замок.
– Азиз, ты заслужил смерть. Почему ты сам не убил их? Но я отпущу тебя. Только помни, одно слово о нашей встрече, и ты предстанешь перед Аллахом. А сейчас иди!
Араб заплакал.
– Ты благородный человек, Муса. Спасибо, да продлятся твои дни.
Он не стал ждать повторного разрешения, и через мгновение уже несся к деревне.
– Лео, завтра идем к мухтару, я его знаю. А сейчас спать.
* * *
Мухтар деревни был представительным, седобородым, но крепким, как старое дерево во дворе его дома. Он пригласил нас присесть в тени.
– Как здоровье?
– Прекрасно, слава Аллаху.
– Как урожай?
– Очень хороший, слава Аллаху. Как сыновья? Здоров ли отец?
Казалось, что этому разговору не будет конца.
Наконец, были поданы маленькие чашки крепкого, сладкого кофе. Моше заговорил о величии и красоте мира между соседями и о необходимости его беречь. Мухтар поддержал его.
– Красоту мира нарушили два твоих человека, мухтар. И я знаю их имена. Это сириец и сын Гафура. Плохо, если эти двое смогут разрушить мир между нами. Между нами из-за них кровь. Позволь нам на сегодня расстаться, а завтра я приду за твоим решением.
– Муса, мы сделаем все для своих соседей.
Моше собрался встать, но в этот момент в комнату внесли тарелки с виноградом и инжиром и чашки горького кофе. Пришлось еще задержаться.
По дороге домой Моше объяснял мне.
– Нужно знать, с кем имеешь дело. Война с нами ему не нужна. Завтра он скажет, что арестовал обоих, но ночью они сделали подкоп и бежали, будет горевать, обещать, что если они вернутся, то арестует их снова. Но все это ерунда. С темнотой они будут пробираться в Ливан. Дойти они могут только до нас. И Арье пойдет с нами, это его право.
* * *
Из деревни двое беглецов вышли сразу с наступлением темноты. Тропа была хорошо скрыта в кустарнике, но они хорошо её знали и шли практические бесшумно.
– Вот они, – Моше показал на идущего впереди. – Лео, ты снимаешь первого, Арье второго.
Раздался выстрел, первый араб упал, но второго выстрела не было. Моше рванулся вперед и увидел, что Арье свалил второго араба, но тот пока жив.
– Ты помнишь мою сестру. – спросил его Арье.
Араб молчал. Потом плюнул под ноги Арье.
– Все, ты умер. – сказал Арье и резким движением перерезал ему горло.
Домой они возвращались молча. Уже возле дома Арье сказал:
– Это не вернет мне сестру.
